О толковании снов

ЗАЧЕМ?

Люди, жалующиеся на абсолютную бессонницу, в большинстве все-таки спят ночью хотя бы три-четыре часа — к такому выводу пришли в лаборатории сна, ру­ководимой профессором А. М. Всйном. Но фаза быстро­го сна в подобных случаях, как правило, нарушена. Очевидно, это и лишает «чувства сна». Соотношение фаз сна изменяется у людей, страдающих неврозами и психозами, различно оно у «жаворонков» — легко засы­пающих с вечера и бодрых утром, — и «сов», у которых все наоборот. Снотворные, большинство из которых да­ет «тяжелый» сои, тоже либо не действуют на нарушения быстрого сна, либо усугубляют их Изменяет быстрый сон и алкоголь, то уменьшая его, то, наоборот, увеличи­вая. А ЛСД, хорошо знакомый нам психотомиметик, порождает биотоки быстрого сна во время бодрство­вания.

Когда быстрого сна слишком много, от алкоголя, на­пример, это тоже неприятно: «Всю ночь видел сны, сум­бур какой-то, все время просыпался...»

Мало снов — плохо, много — тоже плохо..

Но уж кто, судя по биотокам, видит больше всех снов — новорожденные котята, почти все время сна у них «парадоксальное». Интересно, что же они видят? И что видиг эмбрион, который большую часть своей внутриутробной жизни проводит в быстром сне? Может быть, галлюцинации? Проникнуть в эти тайные видения нам пока не дано.

Наверное, сновидения не имеют никакой цели и сами по себе не нужны, хотя и могут здорово пригодиться, как, например, Менделееву, который увидел во сне пер­вый черновик своей периодической таблицы. Они лишь побочный продукт («эпифеномен») периодических фаз быстрого сна, которые — вот это уже определенно — нужны мозгу.

Так зачем же?

Ни одна гипотеза пока не сводит концы с концами. Правдоподобно предположение, что парадоксальный сон способствует созреванию мозга, особенно у плода и но­ворожденных. Хотя бы потому, что у них этого сна осо­бенно много. Предварительный перебор связей между нервными клетками, импульсное проторение путей...

А может быть, быстрый сон действительно нужен, чтобы сонное состояние не заходило слишком уж дале­ко, — периодическая тонизация, встряска, дозор бодр­ствования, напоминающий, что главное — это актив­ность? Все те же качания маятника...

Как есть парадоксальный сон, так есть и парадоксаль­ное бодрствование — периоды нашей деятельной днев­ной жизни, когда на электроэнцефалограмме можно об­наружить намеки на сон. Правда, такие периоды менее регулярны, но это легко объясняется тем, что во время бодрствования на ритмы мозга накладывается несрав­ненно больше внешних влияний. Если работа монотонна, периодическое снижение бодрственного тонуса прояв­ляется колебаниями внимания и оперативной памяти. В это время машинистки делают серии опечаток.

Маятниковый нейронный механизм сонно-бодрственного цикла устроен принципиально так же, как и мно­жество других маятников организма: та же качка и те же отмашки. Очень много общего с маятником вдоха-выдоха: та же гибкость поверхностного произвольного регулирования и та же могучая, все сметающая непроиз­вольность, когда дело доходит до серьезного. Только более растянутая шкала времени... И каковы бы ни были гипотезы о значении разных фаз сна, основная его цель несомненна: возместить биохимический расход, который во время бодрствования не восполнялся, прибраться, привести все основное в порядок и новую готовность.

Если бы на нашей планете стоял вечный день или вечная ночь, мозг скорее всего работал бы в пульсирую­щем ритме, наподобие сердца. Но нет никакого смысла бодрствовать в то время, которое не может быть исполь­зовано для полноценной мирской деятельности: организ­му гораздо целесообразнее заняться внутренними дела­ми. Человеку эволюционно пришлось выбрать дневной образ жизни. Основной ритм планеты навязал себя моз­гу, закрепился генетически. В условиях полярного дня и ночи люди в общем продолжают спать и бодрствовать, как обычно. Однако на общую схему цикла наложилась масса частных отклонений. Похоже, например, что некий процент «сов» среди людей — намеренный ход эволю­ции: на ночных стоянках первобытных групп, в которых сформировался современный человек, нужны были бодр­ствующие часовые, которым не хотелось спать в это время. Необходимо было и сохранение достаточной гиб­кости сна у всех: дикая жизнь полна неожиданностей и ночных беспокойств. У большинства людей мозг спо­собен переходить на разные режимы сна.

Но природа все делает вчерне и вслепую. Мозг пло­хо подготовлен к жесткому режиму цивилизации. Нерав­номерная избыточность у одних проявляется в излишке бодрствования — бессоннице, у других в сонливости...

Есть болезнь нарколепсия, при которой периодиче­ски или в самое разнообразное время возникают присту­пы сна; человек может внезапно заснуть среди полного бодрствования. Являются ли эти приступы результатом мгновенного включения «ночной смены» или отключения «дневной», пока неясно. Удивительный случай из практи­ки моего друга-коллеги: ему удалось вылечить от нарко­лепсии иностранного дипломата, который впадал в сон на ответственных дипломатических приемах; помогло внушение в гипнотическом сне.

При поражении бодрственных центров ствола возни­кает летаргический сон, длящийся иногда десятки лет. Болезненные очажки находят обычно около стенок внутримозгового канала. Здесь несомненно: отключение бодрственных центров отдает мозг во власть тормозных. Экспериментальная модель «сонной болезни» получена на животных, у которых прицельно разрушали или изо­лировали часть сетевидного образования. Но в некото­рых случаях летаргического сна никакого поражения бодрственных центров не обнаруживается... Это случаи «психогенной» летаргии: сон наступает сразу же после психического потрясения. Так засыпали некоторые ма­тери после известия о гибели детей. 22 ноября 1963 года заснула 19-летняя мексиканка Мария Элена Тельо, по­трясенная сообщением об убийстве президента Кеннеди, и спит до сих пор. Быть может, это сверхкрайний случай вытеснения — непроизвольное подавление всей памяти, пронзенной Адом.

В сновидении нет ничего невозможного. Здесь мы плачем и смеемся, летаем, умираем и вновь рождаемся, совершаем подвиги и аморальные поступки, встречаем­ся со множеством существующих и несуществующих лиц и с собственными двойниками, превращаемся в ко­го угодно...

Если осторожно посветить фонариком в лицо спяще­му, ему может присниться ослепительный летний день, яркое звездное небо, пожар, костер, электросварка, на­езжающий поезд или автомобиль с горящими фарами, экран кино или телевизора с передачей детективного фильма и множество всякого другого, но яркий свет будет присутствовать в сновидении почти обязательно. Если приложить к ногам холодную железную пластин­ку — приснится морозный зимний день, прогулка на лы­жах, купание в проруби, путешествие в Антарктиду...

Подобные вещи были известны уже Аристотелю. Сходными приемами некоторые современные исследова­тели программируют сновидения спящих. «Заказ» и сно­видения иногда и в самом деле близко совпадают, это облегчается и предварительным изучением психики ис­пытуемых. И все-таки мозг импровизирует на заданную тему с громадной долей непредсказуемости. Можно не­сколько раз увидеть очень похожие сновидения, но дваж­ды одно и то же нельзя. Как-то во время ночного де­журства в больнице Кащенко на плечо мне села огром­ная птица и с отвратительным клекотом и хлопаньем крыльев начала терзать конями; просыпаюсь, меня тря­сет за плечо санитарка: «Доктор, вставайте, срочный вы­зов» (телефон в дежурке не работал). В следующий раз точно в такой же ситуации мне приснилось, что я выступаю на соревнованиях по самбо, и как раз, когда я собирался провести какой-то прием, противник желез­ной хваткой схватил меня за плечо...

Сновидение «мыслит» образами и сюжетными сценами. Но используются при этом не только и не столько провоцирующие сигналы извне, сколько то, что продол­жает копошиться в самом мозгу. По некоторым под­счетам, за время ночного сна мозг успевает до 10 тысяч раз перебрать все эхо событий прожитого дня. Но этот перебор не ограничивается только что прожитым днем, он захватывает и гораздо более давние и глубокие сле­ды. Наблюдения над сновидениями в течение всей ночи показали, что в первых сновидениях производится «пе­ретряска» актуального, только что пережитого: неред­ко человек, ведущий напряженную жизнь, едва успев заснуть, просыпается от кошмара, содержание которо­го близко ситуации, в которой он находится. Последу­ющие сновидения все дальше смещаются к глубоким пластам долгосрочной памяти, так что к рассвету по­являются шансы увидеться с давно потерянными близ­кими.

А как возникают вещие сны?..

Мать увидела во сне гибель сына. Наутро телеграм­ма... Человек видит сон: его куда-то ведут близкие лю­ди. Внезапно все исчезают, он остается один в пустой комнате... Вскоре заболевает и умирает.

В огромном большинстве таких случаев оказывается, что уже до вещего сна у человека были основания пред­чувствовать событие. Но основания эти не поступали в сознание.

Один химик, знакомый С. С. Корсакова, вернувшись из лаборатории домой, лег подремать. Не успел он за­снуть, как увидел, что горит лаборатория. В тревоге проснулся и, быстро одевшись, не отдавая еще себе яс­ного отчета, зачем и почему, направился в лабораторию. Там он увидел такую картину: пламя от свечи, которую он забыл погасить, уже передвигалось по краю зана­вески.

Случай этот хорош тем, что исключает всякие раз­говоры о телепатии и ясновидении и вместе с тем очень напоминает их. Горящая свеча, разумеется, ничего не могла «телепатировать» на расстоянии.

Это типичная ситуация-шесознайка», ставшая до­ступной самоотчету только благодаря сновидению. Смут­ное воспоминание о непогашенной свече или просто чув­ство «я что-то забыл сделать», очевидно, осталось в подсознании и, усиленное, уже как образ явилось в сновидении. Причем самое главное: явилось вовремя.

И это имеет свое объяснение. В подсознании у каж­дого из нас есть «часы», производящие вероятностную прикидку времени. Она основывается на усвоенном опыте примерной продолжительности известных собы­тий. А внутренним счетчиком времени может служить множество периодических событий, происходящих в ор­ганизме и самом мозгу.

Не ставя под сомнение достоверность факта, можно объяснить и знаменитый сон Ломоносова, в котором он увидел гибель своего отца на одном из островов Бело­го моря. Этот пример приводится как классический слу­чай телепатии. Мозг умирающего отца посылал мозгу сына «телепатему». Но была ли сама ситуация абсолют­но неожиданной для Ломоносова? Конечно, нет. У его подсознания были основания прогнозировать вероят­ность такого события: ведь сам Ломоносов ходил в мо­ре и знал, что это такое. Любовь к отцу, постоянная тревога за него... Точность места (именно тот остров) может быть объяснена все тем же знанием моря. Точ­ность времени...

Здесь две возможности. Одна — простое совпадение. Вероятно, Ломоносов не раз и не два видел подобные сны, и вот наконец один роковым образом оправдался. Одно оправдавшееся предчувствие для эмоций наших, как известно, действеннее ста неоправдавшихся, кото­рые вытесняются очень быстро. В своей стихийной эхо-игре подсознание бывает мудрым провидцем, но гораздо чаще все-таки зряшным паникером и перестраховщиком. Однако сознание прощает ему этот недостаток более чем снисходительно...

Вторая возможность. По каким-то мелким, косвенным признакам, по неосознаваемым, но реальным и вос­принятым деталям хода событий вероятность прогноза несчастья увеличилась. Быть может, это были какие-то погодные знаки или что-то другое. Будущее отбрасыва­ет свои тени — есть такое английское изречение.

Будущее, конечно, ничего не отбрасывает, но зато настоящее действительно всегда содержит в себе заро­дыши будущего.

Есть и еще одна, более редкая разновидность вещих снов: с удивительной точностью предсказываются мало­вероятные события, как будто бы не затрагивающие эмоций. Мне самому, например, много раз снились лю­ди знакомые, но довольно далекие от меня. Я не имел основания ни ждать, ни желать встречи с ними, но вскоре, обычно в тот же день или на следующий, эти встречи происходили. Одно время это повторялось так часто, что я перестал удивляться, но объяснить по-прежнему не мог. Может быть, это просто действие статистического закона «кучности» редких событий?

Моей двоюродной сестре однажды приснился во всех деталях экзамен, предстоявший дня через три (правда, это уже был сон, эмоционально окрашенный), тот самый номер учебной комнаты, тот самый номер би­лета. И даже экзаменатор, ранее незнакомый, с тою же именно физиономией, какая приснилась... Подобные «ясновидящие» сны снились ей и еще несколько раз.

Здесь в поисках чуда очень нужно и очень трудно исключать одно коварное явление — обратные обманы памяти, подобные тем состояниям «уже виденного, уже пережитого», которые иногда возникают самопроизволь­но или при раздражении гиппокамповой системы. О яс­новидении во сне можно всерьез говорить лишь после того, как будет набрано достаточное число опытов со сле­дующей экспериментальной процедурой: содержание сновидений фиксируется сразу же после сна, а затем проверяется совпадение-несовпадение. Надо исключить и поступки, внушенные самим сновидением.

Это скучно, но что поделаешь...

Фрейд производил психоаналитическое толкование снов по принципу образно-ассоциативной символики. В его толкованиях много остроумных догадок и много произвольного и надуманного. Вытесненные побуждения действительно могут проникать в сновидения, но как раз здесь это обычно происходит с гораздо большей откровенностью, чем в жизни. Приведу лишь один пример.

Один из моих читателей, Д. Г., уже пожилой чело­век, поведал мне о «второй жизни» в сновидениях.

В жизни это человек весьма здоровый физически и психически, деятельный и разносторонне способный: известный в своей области специалист, преподаватель вуза, научный работник, увлекается многими другими предметами, пишет стихи и прозу, обладает легким сло­гом и незаурядной фантазией, в прошлом хороший спортсмен... Здоровое самоутверждение пронизывает всю его жизнь. В общении легкий и обаятельный (я имел удовольствие с ним встретиться). Нельзя, однако, сказать — он сам это признал, — что жизнь дала ему пол­ное удовлетворение: ему постоянно свойственно, и ино­гда в горькой степени, то, что можно назвать голодом неиспользованных возможностей, многочисленные увле­чения остались на уровне хобби...

И вот однажды (Д. Г. было тогда уже около шести­десяти лет) ему приснилось, что он сидит на скамейке в сквере возле Большого театра; он сильный, велико­лепно сложенный юноша, в превосходном настроении. Но странно: он не знает своего имени, не знает, откуда родом и почему оказался здесь, — решительно ничего о себе не знает. Он отправляется в ближайшее отделе­ние милиции: быть может, там ему помогут установить личность. Делом занялись опытные люди, и через неко­торое время ему вручаются документы на имя некоего Садко Руслановича с фамилией того же корня, что у Д. Г., но короче и красивее, а также студенческий би­лет, свидетельствующий, что он, Садко, — студент физи­ческого факультета Московского университета, хотя ему всего шестнадцать лег. Окрыленный, он идет в универ­ситет выяснять дальнейшие подробности своей жизни, знакомится с людьми, которые, как оказалось, давно его знают, и тут сон оборвался... Однако на следующую ночь он снова приснился себе в образе Садко, столь же привлекательном, и новый сон начался точно с того места и временя, на котором кончился предыдущий. Не­которое время спустя — новый сон, и опять с того ме­ста, на котором оборвался.

Так началась жизнь второго «я». Она продолжалась из сна в сон, с нерегулярными перерывами, во время которых виделись обычные, сумбурные сны, быстро за­бывавшиеся. Сны же, касавшиеся Садко, были необы­чайно яркими и последовательными, время в них текло быстрее, чем в жизни, иногда новые события начина­лись после небольшого разрыва, но всегда «время вперед».

Последовали очередные приятные сюрпризы: оказа­лось, что Садко Русланович необычайно талантлив, если не сказать гениален. Еще не кончив университета, он сделал выдающееся физическое открытие, а затем еще ряд других в физике и математике. Он свободно вла­деет многими языками. Кроме того, необычайно ода­ренный пианист и композитор, концертирует, пишет симфонии, придумывает новые музыкальные инструменты... Почти одновременно он завоевал звание чемпиона мира по боксу и шахматам, плаванию, гимнастике, фи­гурному катанию и настольному теннису. Его полюбила удивительно красивая девушка, дочь известного акаде­мика... Нельзя сказать, что все дается ему легко, бы­вают полосы неудач и творческих кризисов, и, конечно, у него много врагов и завистников. Но он морально чист, страшно трудолюбив и настойчив, и потому фейер­верк успехов не иссякает....

— Чем же кончилось? — спросил я Д. Г.

— А это не кончилось. Моя вторая жизнь продол­жается, правда, в последнее время все с меньшей часто­той и регулярностью. При приеме даже небольшой дозы алкоголя снов не бывает, при переутомлении и расстрой­стве тоже. Сейчас Садко занят разработкой сложной математической теории, пишет космическую симфонию и встречается с очаровательной юной художницей. Ему чи­нит препятствия один академик, ранее набивавшийся в соавторы...

Мы порешили на том, что Садко, этот очарователь­ный супермен, являет собой подсознательное «идеальное Я» Д. Г.: ведь ему, в самом деле, свойственны некото­рые черты оригинала... В фантастических достижениях Садко весьма прозрачно видится все то максимальное, чего хотел бы добиться Д. Г. Наиболее удивительно, конечно, непрерывное развитие сюжетных событий во времени, из сновидения в сновидение: ведь обычно сно­видения, как кто-то хорошо сказал, похожи на сгорев­шую бумагу, при одном взгляде они рассыпаются... Но и это несколько проясняется, если учесть, что Д. Г. вообще свойственно сюжетное мышление (он написал детективную повесть). И кроме того, столь несомненная связь «второй жизни» с Раем, который всегда заинтере­сован в продолжении... Очевидно, следующие сновиде­ния подсознательно «заказываются» Д. Г.

Дата добавления: 2015-06-26