Нарушения речи при локальных поражениях головного мозга 3 страница

Характер возникающих после контузии нарушений определяется также состоянием больных до контузии. Боевая обстановка вызывает напряжение эмоциональной сферы, что может привести к ослаблению вегетативной нервной системы. К тому же шум создает особые условия для слуха. Длительность пребывания в боевой обстановке, наличие повторных ранений и контузий, несомненно, понижают сопротивляемость нервной системы. «В отличие от мирного времени и частью от прошлой войны, – говорит В. А. Гиляровский, – травма теперь является последним моментом в ряде изменений, связанных с физическим истощением, с предшествующими ранениями или контузиями, с тяжелым нервным напряжением». К этому нужно прибавить измененное состояние сосудистой и вегетативной системы.

Клиника речевых расстройств военного времени резко отличается от картины аналогичных заболеваний мирного времени. После военной травмы в клинической картине ярко выражены нарушения нервно-гемодинамического и вегетативного равновесия, очаговые поражения, психологическая реакция личности и другие компоненты заболевания. Они образуют основной синдром. Расстройство же речи при этом является лишь одним из симптомов, иногда менее ярким при субъективной и объективной оценке, чем другие. Внешняя выраженность речевого нарушения здесь не всегда находится в соответствии с глубиной поражения.

Выделение речевых расстройств из общей картины заболевания носит здесь особенно искусственный характер, но допустимо для проведения специальной лечебной работы в комплексе мероприятий восстановительной терапии.

Первоначальная картина контузионного расстройства речи в виде глухонемоты поражает своим однообразием.

Синдром глухонемоты настолько характерен, что описание его у различных авторов поражает своим сходством.

Своеобразное состояние глухонемоты характеризуется выключением слуха и речи. Вначале глухонемота протекает на фоне общей оглушенности и заторможенности; по мере растормаживания она все более изолируется из общего синдрома и выступает как бы в виде самостоятельного симптомокомплекса. В подавляющем большинстве случаев письменная речь остается более или менее сохранной.

Больные не делают активных попыток устного речевого общения с окружающими, хотя достаточно свободно объясняются при помощи письменной речи. Они не стараются понять обращенную к ним речь; установочные движения на звук у них совершенно отсутствуют; речевой аппарат собеседника не фиксируется взглядом. Попытки к чтению с губ, свойственные тугоухим и глухим, здесь отсутствуют.

Несмотря на то, что больные как будто близки к тому, чтобы заговорить, им все же это никак не удается. Все движения надставной трубки у больных вполне сохранены до тех пор, пока к ним предъявляются требования, связанные с такими актами, как жевание, глотание и т. д. Те же движения, переведенные из «автоматических» в произвольные и сознательные, оказываются затрудненными или же совершенно невыполнимыми. Так, например, многие из наших больных не умели высунуть язык, подуть на предлагаемую им бумажку, посвистеть, изобразить курение, произвольно направить струю воздуха в нос или же в рот и т. д. Гершуни и его сотрудники объясняют такое состояние двигательной недостаточностью, особым угнетением речевого акта, аналогичным общему угнетению всей двигательной системы. По их наблюдениям, явления немоты контуженных при отсутствии периферических поражений сочетаются всегда со слабостью движений мускулатуры, языка и, вероятно, всего органа речи. Контузионное расстройство речи сопровождается обыкновенно недостаточной подвижностью и дрожанием языка, вялостью губ и мягкого нёба. Эта вялость мышц затрудняет выполнение координированных движений. Последние возможны только при большом усилии воли и вызывают чувство непосильной работы, оставаясь в то же время неполноценными. Среди общих явлений, сопровождающих глухонемоту, отмечается понижение чувствительности в области уха, зева, носа, иногда всей поверхности тела.

В своих письменных жалобах почти все больные отмечают постоянные головные боли и сильный шум в ушах. На вопрос, почему они не говорят, большинство отвечает однообразно: «шум в голове, голова сильно болит, шум в ушах, а когда он пройдет, тогда буду говорить, а теперь шум заглушает все». Несмотря на глубокое убеждение больных в их полной глухоте, клинические наблюдения заставляют врача иногда сомневаться в этом. Однако подозрение в симуляции глубоко оскорбляет больных, вызывая взрывы отчаяния и даже идеи самоубийства.

Выздоровление протекает весьма различно. Нередко состояние торможения замещается общим растормаживанием.

Анамнестические сведения, собранные после выхода больных из состояния глухонемоты, отличаются бедностью и однообразием. Они резко отличаются от ярких и красочных жалоб невротических больных.

Приведем в качестве иллюстрации сказанного историю болезни одного больного с редким по сроку затяжным течением сурдомутизма.

История болезни I.

Больной П., 1924 г. рождения. Контужен 5/IX 1942 г. при взрыве снаряда; был засыпан землей, осталась свободной только одна рука. Длительное бессознательное состояние. Позднее появились судорожные припадки, которые бывают и в настоящее время (1946). Они вызываются волнением, длятся минут десять и заканчиваются сном; больной при этом падает, бьется, прикусывает язык. Обратился в диспансер только для получения инвалидности; в стационар не ложится, к логопеду на занятия не приходит.

При осмотре лицо цианотично, руки и лицо часто покрываются каплями пота. Выражение лица застывшее; движения торопливые и быстрые. Не произносит ни одного звука; на речь, стук и шумы совершенно не реагирует; с окружающими общается при помощи письменной речи; почерк быстрый, письмо малограмотное. При обследовании речевого аппарата издает глубокий, напряженный и шумливый выдох, причем появляются дрожательные движения рук и ног; больной сильно краснеет и потеет; движения языка неловкие. При попытке сказать громко звук «а» больной делает огромное усилие, в области зева появляется резко выраженная цианотичность. Часто берется обеими руками за голову и морщится, как бы от боли.

В начале занятий обеими руками жмет логотерапевту руку и пишет: «Я теперь от вас не уйду, пока не буду говорить; вы не знаете, как мне охота говорить; если вы меня научите говорить, то я вам не знаю, что сделаю; у меня как будто в горле что-то застревает». Часто глотает слюну.

Больной находился под амбулаторным наблюдением около 1¹/₂ месяцев, причем занятия и физиотерапевтический кабинет посещал очень неаккуратно, ссылаясь то на усталость, то на дальность расстояния, то на припадки, то на несчастье в семье. При занятиях утомлялся, причем лицо и руки покрывались каплями пота, а лицо становилось настолько цианотичным, что занятия приходилось прерывать. Всего было проведено десять логопедических занятий, в результате чего появилась шепотная речь: называл простые картины, считал до десяти. Каждое слово произносилось с усилием, больной хватался за голову, за окружающие предметы, как бы в поисках опоры, поглаживал себя по груди, тяжело вздыхал; дыхание не регулировалось речью.

Несмотря на весьма затяжной характер заболевания (около 4 лет), нарушения речи у больного не утеряли еще черт, столь характерных для картины контузионной глухонемоты. Речь для него была возможна, но она требовала таких усилий и сопровождалась такими тяжелыми вегетативными расстройствами, что больной предпочитал не говорить. Здесь имеет место скорее самозащита, чем подозревавшаяся врачами симуляция: больной достаточно оживлен, принимает участие в увеселениях, но он пассивен в работе, в устройстве своей жизни.

Сложность общего заболевания в результате контузии не позволяет отрывать симптом сурдомутизма от всей клинической картины в целом. Поэтому А. М. Смирнова правильно рассматривает послеконтузионный мутизм как результат общей дезорганизации функций всего организма и особенно вегетативной нервной системы.

Обратное развитие контузионного сурдомутизма имеет свои закономерности. Глухота и немота часто снимаются одновременно. Большей частью все же больной сначала начинает в какой-то мере слышать; при этом снижение слуха в некоторых фазах сочетается с гиперакузией (невыносимость к громким звукам и шумам). Последняя имеет иногда мучительный характер и при неправильном режиме доставляет больному страдания. Явлениями гиперакузии может сопровождаться все обратное развитие болезни.

Речевой компонент в послеконтузионном синдроме, в зависимости от глубины поражения, выражается или в полном мутизме, или же в своеобразном судорожном расстройстве речи. Мутизм и судорожное расстройство речи представляют часто две последовательные фазы заболевания. Что касается самостоятельного восстановления, то оно происходит иногда сразу, большей частью утром, после сна. Иногда речь и слух восстанавливаются постепенно. При лечении наркозом обычно наблюдается быстрое восстановление, но не всегда стойкое; иногда оно бывает кратковременным. В некоторых случаях оно проходит судорожную фазу.

Это судорожное расстройство речи однообразно и бедно по сравнению с выразительной и пышной продуктивностью невротических форм нарушений речи мирного времени. Оно носит клонический характер, причем в судорогах участвуют главным образом мышцы диафрагмы и гортани. В противоположность невротическим формам заикания губы и язык, т. е. органы произвольного речевого движения, при послеконтузионном расстройстве речи остаются незатронутыми. Наоборот, мускулатура, регулируемая в речевом акте рефлекторно, начиная от голосовых связок и ниже, находится в состоянии судорожной готовности.

Отсюда возникают различия в клинической картине самого речевого расстройства; при заикании психогенного типа не бывает нарушено произношение гласных звуков; судорога возникает преимущественно при произнесении согласных звуков. При заикании контузионного происхождения, наоборот, согласные звуки произносятся больным легко, в то время как произнесение гласных влечет за собой клонические колебания. Вследствие этого у контуженого отношение к речевому материалу при исследовании иное, чем при обычном заикании. Так, например, фраза «русак не трусак» (Суворов) представляет большие трудности при обычном заикании вследствие неблагоприятного сочетания согласных звуков «пр – тр», и произносится обычно «ррр-усак не тр-тр-тр-усак». При контузионном расстройстве речи согласные звуки не представляют затруднения, и фраза произносится следующим образом: «р-у-у-у-с-а-а-а-а-к не т-р-у-у-с-а-а-к». Отсюда ясно, что для занятий с контужеными желательно подбирать речевой материал с обилием согласных. При обычном заикании, когда больной говорит, лицо его искажается судорогами, речь сопровождается вспомогательными движениями судорогоподобного характера. У контуженого больного лицо выражает напряжение, усилие, страдание; однако оно не искажается гримасами; точно так же и все тело остается при речи спокойным. Речь для такого больного утомительна, при усталости он замолкает. В противоположность истинно заикающемуся такой больной говорит мало и медленно. Двигательные расстройства носят узко речевой характер и охватывают не видимые снаружи внутренние части речевого аппарата. Дыхание теряет комплексную связь с речью; отмечается дезинтеграция комплекса дыхания, фонации и артикуляции. Голос неустойчив – то тихий и угасающий, то чрезмерно громкий.

Все обследованные нами больные утверждают, что слух возвращается к ним постепенно. Некоторые слышат раньше низкие тона («что грубо»), другие, наоборот, только высокие звуки («когда тонким голосом говорят»). Иногда больные начинают ощущать звуковые вибрации всем телом через пол, некоторые больные сначала слышат только короткие слова или только отдельные звуки. Несомненное значение имеет предварительная установка внимания, обстановка и значимость сказанного. «Сначала услышал, что сказал врач», говорят больные. У многих отмечается непостоянство слухового поля: слышит в какие-то отдельные моменты, за которыми следуют периоды глухоты. Порог слышимости представляется непостоянным.

Почти все больные подчеркивают прямую связь между исчезновением шума в ушах и восстановлением слуха и речи.

В начальные периоды лечения основные жалобы больных касаются не столько речи, сколько слуха.

Глубокая астенизация слуха, наблюдающаяся при контузионных расстройствах речи.

Покой и постельный режим, по Н. Н. Бурденко, назначаются примерно на 5 недель.

В первом периоде лечения – охранительной терапии – улучшается общее состояние. Если речь не восстанавливается самостоятельно и синдром сурдомутизма остается устойчивым, охранительная терапия заменяется другими приемами.

Вначале, если не применяется лечение сном, больному назначается режим тишины, постепенно смягчаемый. При восстановлении слуха и речи многие больные жалуются, как мы уже говорили, на гиперакузию, т. е. на повышенную и часто избирательную чувствительность к разного рода звукам.

Одновременно с гиперакузией у больных, перенесших контузию, отмечается общая повышенная раздражительность. Характерно для них расстройство фонации; голос становится неровным, больной то выкрикивает, то говорит почти шепотом.

Наряду с частыми жалобами на шум в ушах и головные боли, жалобы на расстройство речи почти отсутствуют, и больные даже избегают логотерапии; они выражают полную уверенность в самостоятельном излечении, что соответствует их наблюдениям в части и в госпитале.

Контузионная форма нарушений речи бывает связана с судорожными припадками, причем в противоположность эпилепсии речь здесь ухудшается перед припадком, а не после него. Припадок разрешает общее напряжение, вследствие чего после припадка речь больных снова улучшается. Эти больные обнаруживают высокую чувствительность к климатическим и барометрическим условиям. Ухудшение погоды нередко вызывает у них сильные головные боли и одновременно ухудшает речь. Шум, усталость, бессонница, соматические заболевания также снижают качество их речи. Страдающие подлинным заиканием начинают говорить значительно хуже, когда говорят в присутствии посторонних; иногда у них наблюдается и обратное явление. Контуженые говорят обычно одинаково при любой обстановке.

Приведем краткую историю болезни больного с весьма типичными для контуженых явлениями патологии речи.

История болезни II

Больной Ф., 1914 г. рождения. Работал в качестве инженера. В 1942 г. получил касательное осколочное ранение головы; были задеты левая бровь и левая щека. Сознания не терял. В том же году позднее при разрыве авиабомбы перенес тяжелую контузию с переломом позвонком. Потерял сознание на 6–7 часов; глухонемота держалась 5 дней, лишь на 7-й день начал «связно» мыслить. Совершил попытку самоубийства. Через 2 месяца состояние улучшилось, но больной тяжело страдал от бессонницы, кошмаров, страхов. Движения ног восстановились через 1¹/₂ месяца. Вскоре был выписан из госпиталя и вернулся в свою часть на фронт.

В 1943 г. вновь контужен воздушной волной: сознания не терял, но «почему-то был испуган». Начал «заговариваться», «думал не то, что нужно», в письме появились пропуски букв, речь ухудшилась. Был настолько возбудим, что «избил человека». После приступов возбуждения наступали судорожные припадки с потерей сознания. При наступлении темноты страхи усиливались; стал подозрительным и настороженным; казалось, что «кто-то шепчется и подсмеивается». Был направлен в психиатрическую больницу, откуда в конце 1943 г. выписался с улучшением. После демобилизации продолжал лечение в амбулатории. В настоящее время работает по специальности; количество рабочих часов ограничено.

Поступил на лечение 13/III 1945 г. Жалобы на мигрени и припадки судорожного характера с потерей сознания 1–2 раза в месяц по ночам. По предписанию врачей принимает люминал, причем произвольно увеличивает его дозу; тем не менее считает, что люминал на него никакого влияния не оказывает. Перед припадком бывает раздражителен, речь значительно ухудшается. Вне припадка сознание ясное, настроение устойчивое, поведение правильное. Умственное развитие соответствует образованию; больной впечатлителен, самолюбив, болезненно переживает свое заболевание. Высказывает желание не только лечиться, но и окончательно вылечиться для того, чтобы восстановить свое прежнее общественное положение. О своей инвалидности говорит очень неохотно, склонен скрывать свои припадки.

Речь напряженная, темп неровный, паузы сглажены, застывает с открытым ртом, судорожно повторяя гласные звуки; голос тихий, фраза угасает, едва слышна в конце. Сопутствующие движения очень выразительны, отражая страдания и усилие, – хмурит брови, морщит лоб.

Вспомогательных слов не употребляет, замены трудных слов также не отмечается. Дыхание не координировано с речью, фонация крайне утомляет больного: быстро устает при чтении и прерывает его. Говорит одинаково и в обществе, и оставаясь один. Качество речи зависит от общего соматического и физического состояния больного, от близости припадка, от погоды.

Больной провел курс индивидуальной, а затем коллективной логотерапии. При этом проявил хорошую трудоспособность, исполнительность, аккуратность. Наряду с тоническими задержками после лечения, испытывает еще «затруднения при построении фразы». «Обычно при разговоре я ясно знаю, что желаю сказать, но при этом наплывает такое обилие слов, что порой стоит большого труда выбрать нужные и расставить их на месте. Пытаясь бороться с этим, просто замолкаю во время разговора, чтобы иметь время для составления фразы». За последний период продолжает работать над речью, старается держать себя спокойно и ровно, и это положительно сказывается на речи. Взял за правило вечерами хотя бы немного читать вслух, а по утрам производить упражнения мышц рта, а также упражняться в артикуляции гласных букв. Последние дни решил начать работу над звучанием резонаторов, особенно носового, чтобы по возможности устранить напряжение голосовых связок. «Удается это, правда, не всегда; даже тогда, когда занимаюсь этим специально, не все звуки в слове звучат с одинаковой громкостью; некоторые буквы, даже слова, не звучат, а остаются где-то глубоко, вызывая сильную усталость, а потом спазм, который выливается в заикание».

Больной отмечает: «Работаю по-прежнему над составлением в уме фразы заблаговременно, до произношения. Вот эти два фактора я и решил поставить своей первоочередной задачей». «Говорю хорошо и владею темпом, когда ясно представляю себе всю фразу, вижу ее перед собой, когда же не вижу ясно и заранее, то заикаюсь. Речь зависит от содержания: когда содержание шатко, то и речь хуже».

За время лечения больной перенес грипп, после чего у него временно снизилось зрение и выявился парез голосовой связки. Прервав занятия на три летних месяца, он затем возобновил их.

Новое ухудшение речи наступило весной 1946 г. У больного появилось при этом резко прогрессирующее похудание, не объяснимое с точки зрения терапевта. Направлен в психиатрический стационар, где ему было назначено вливание глюкозы в вену и постельный режим.

Выписан со значительным улучшением как общего состояния, так и речи.

История болезни III

Больной в 1942 г. перенес две травмы: осколочное ранение головы и тяжелую контузию с переломом позвоночника, последующим сурдомутизмом и психозом. Контузия 1943 г. не была столь тяжелой, но тем не менее также вызвала психотическую реакцию. Расстройство речи, наступившее в 1942 г., держится с перерывами до 1946 г. Обострения вызываются различными неблагоприятными моментами. Больной сообщает, что затрудняется в построении фразы вследствие «большого наплыва слов»; ему нужно время для выбора нужных слов и для образования из них фразы, вследствие чего он приостанавливает свою речь. Фраза должна быть им построена заблаговременно, «заранее ясно представлена себе, иначе появляется заикание». Таким образом, остановка в речи, когда больной застывает с открытым ртом, объясняется двумя моментами: во-первых, «сжимает внутри», во-вторых, трудно выбрать нужные слова. В описываемом случае затяжное течение может объясняться одновременным воздействием различных вредных факторов.

Приведем историю болезни больного, которого мы наблюдали на грани перехода послеконтузионного нарушения речи в психогенную невротическую форму заикания.

История болезни IV

Больной З., 1926 г. рождения, 27/X 1944 г. получил осколочное ранение левых конечностей. Одновременно при разрыве снаряда был оглушен воздушной волной; получил ожоги лица и глаз. По словам больного, был отброшен на расстояние 3 м, часа на два потерял сознание; очнулся в полевом госпитале: «ничего не слышал и не говорил, плохо понимал». Температура повысилась до 40°, появилось гнойное осложнение раны на ноге. Через 3 недели была произведена операция; нога положена в шины. В таком состоянии лежал около 8 месяцев; 3 месяца не говорил и не слышал. Аппетит отсутствовал совершенно. Сначала стал восстанавливаться слух, спустя 2 недели – речь. В настоящее время выписался из больницы, направлен домой, самочувствие удовлетворительное, слышит хорошо, но «внутри мешает говорить» (указывает на область горла). Считает, что речь у него «очень плохая» независимо от обстановки. По возвращении домой пережил тяжелую травму: узнал о гибели всех родных. Тревожен, возбудим, вскрикивает во сне, легко краснеет, потлив; лицо во время разговора покрывается красными пятнами и каплями пота. Болезненно переживает свою неполноценную речь: «пристают, дразнят, я злюсь, другой раз и ударю». Мелкое дрожание головы, языка и рук.

Речь напряженная, темп неровный, временами прерывается; мимика напряженная; периферический речевой аппарат не принимает участия в судорожных движениях; заметны придыхательные движения в области гортани. Голос тихий и глухой, часто переходит в шепот; пропускает слова; иногда голос внезапно повышается, становится резким и крикливым. Отмечается клоническое повторение гласных звуков, согласные не повторяются. Когда говорит, наблюдается общее двигательное беспокойство, на лице растерянная улыбка. Слух удовлетворительный. Не выносит резкого шума, болезненно реагирует на громкую речь.

Больной перенес тяжелую контузию с длительной глухонемотой. Заболевание осложнялось гнойным процессом. Затем пережил тяжелую психическую травму. Контузионная симптоматика в остаточной стадии сохраняется: отмечается чувство сжимания в груди, дисфония, клоническое повторение звука, речевая истощаемость. Гиперакузия. На фоне общей астенизации и вегетативно-вазомоторной лабильности тяжело переживает свою травму со всеми ее последствиями; чувствует себя одиноким; ему кажется, что окружающие к нему относятся недружелюбно. Эти тяжелые переживания он приписывает «плохой речи». Здесь с убыванием контузионного синдрома явно нарастает психогенное заикание.

Слух и речь тесно связаны друг с другом. В. А. Гиляровский в едином комплексе расстройств слуха и речи видит особенность контузионного заболевания. Крупнейшие наши клиницисты (Гиляровский, Гуревич и др.) не отождествляют сурдомутизм с простым истерическим состоянием.

Сурдомутизм вызывается, с одной стороны, перераздражением слуха, общим торможением и истощением вегетативной нервной системы, с другой – дальнейшей психической переработкой. Понятно, что при таком разнообразии и сложности действующих причин, совмещающихся с психологическими влияниями, не может быть точного отграничения функционального физиогенного компонента от узко психологического.

При организации лечения контузионных расстройств речи логотерапевт должен учитывать моменты развития сурдомутизма и его последствия. Выше уже говорилось, что контузионный сурдомутизм нужно рассматривать как результат общего заболевания, которое выражается в нарушении адаптационных функций вегетативной системы. Основные жалобы больных относятся к физиогенным расстройствам и отражают вегетативную дисфункцию; с психической стороны преобладает астенический синдром. Поэтому лечение речевых расстройств должно сочетаться с общим лечебным воздействием на больного.

К особенностям послеконтузионного синдрома нужно отнести выраженную здесь обычно тенденцию к самостоятельному, без специальной лечебной помощи, восстановлению слуха и речи. В первом периоде общего заторможения и астенизации логотерапевт при большой активности может добиться произнесения нескольких слов больным, но это требует от последнего огромного усилия, способного углубить астеническое и тормозное состояние. Поэтому роль логотерапевта на данном отрезке времени должна ограничиваться организацией режима и ухода. Особенно болезненные переживания связаны с гиперакузией, вследствие чего все музыкальные инструменты, мандолины, гармонии, а также радио, должны быть удалены из палаты. Опрос контуженых больных в более поздние периоды болезни показывает, что отсутствие или нарушение речи не вызывает у них тревоги; наоборот, больные, по их словам, твердо «знают», что речь их самостоятельно восстановится, как они это наблюдали у своих товарищей, поэтому лишние убеждения влияют отрицательно. Вместе с тем необходимо учитывать, что и предоставление больного самому себе может способствовать фиксации глухонемоты. Необходимо своевременное правильное воздействие на больного, стимулирующее слух и речь, когда это допускает общее его состояние.

При контузионной дизартрии желательно проводить частые, но кратковременные занятия, не доводя больных до усталости. Материал для упражнения должен быть вполне доступен по содержанию и выражен в отдельных коротких фразах. Больные работают индивидуально, а позднее в маленьких группах по 2–3 человека. Медленный темп речи, применяемый при лечении заикающихся, не имеет здесь никакого лечебного значения. Послеконтузионные больные говорят медленно и часто нуждаются в стимулировании к переходу на более быструю по темпу речь.

Требуют внимания также нарушения речи, лишь косвенно связанные с контузией. Сюда относятся прежде всего поздние афазии, развившиеся спустя длительное время после контузии. Приведем в заключение настоящего раздела историю болезни больного с поздней афазией.

История болезни V

Больной В., 1902 г. рождения, инженер. Жалобы на частые головные боли в затылочной области, неустойчивое внимание, плохую память, раздражительность, заикание.

Рос и развивался правильно. С детства был молчаливым, скрытным, вспыльчивым и раздражительным. Считает себя больным с 1943 г. Перенес психическую травму, после чего стал сильно заикаться. В августе того же 1943 г. перенес контузию при разрыве снаряда; сознание не терял, чувствовал себя все время хорошо. Спустя год потерял речь; понимание не было нарушено; объяснялся знаками. В 1944 г. получил вторую группу инвалидности, затем третью; пытался служить, но работать не мог. Состояние постепенно ухудшалось. 1/I 1945 г. возник паралич правой руки, которой он затем не владел в течение 2 недель. По словам больного, кровяное давление у него в это время было повышено до 180 мм.

По словам жены, по возвращении с фронта резко изменился: ничем не занимался, безучастно слонялся по комнатам, был рассеян, терял вещи, все забывал, почти не читал.

Сознание ясное, критика несколько снижена; возбудим, раздражителен и слезлив. Обманов восприятия, бредовых идей нет. Память снижена; специальные технические, так же как и школьные, знания частью утеряны. Из десяти чисел запомнил только три после двукратного повторения. Внимание неустойчиво, внушаем. Речь очень быстрая, с тяжелой судорожностью; артикуляция нечеткая; звуки смазаны, пропускает окончание слов; длинные слова сокращает; пропуск слогов и букв, общая наклонность к сжиманию слова за счет гласных букв; паузы в соответствии со знаками препинания не выдерживает. Речь мало модулирована. Произношение с носовым оттенком, картавость, голос крикливый; весь речевой аппарат находится в состоянии значительного напряжения. При чтении произношение звуков более определенное и четкое. Почерк нечеткий, направленность строчки неустойчива, заметны попытки уклониться влево. Как и в диктанте, так и в свободном письме имеются пропуски и замена букв, сокращение слов: «темно-срого цвета», «электроизмерель», «моболизован», «демолизован», «2 года бесперывно». Почерк неровный, величина и четкость букв резко меняются. Звуки раздражают, мимика вялая, мелкие движения пальцев правой руки неустойчивы.

Чрезмерное ускорение речи с характером внутренней торопливости позволяет говорить о наличии у больного тахилалии. Можно также отметить наличие выраженного дизартрического синдрома. Письменная речь также нарушена. Эти данные позволяют говорить о расстройстве речи органического происхождения, а именно об остаточных явлениях моторной афазии. Ослабление тонкой моторики правой кисти, т. е. остаточные явления пареза, подтверждает это предположение. Имеющаяся у больного повышенная чувствительность к звукам и дистония фонации могут служить доказательством одновременного наличия в синдроме остаточных явлений перенесенной контузии.

В данном случае больной после контузии оставался на фронте; спустя год перенес заболевание, сопровождавшееся потерей речи. При демобилизации получил сразу вторую группу инвалидности, что свидетельствует о наличии у него серьезного заболевания. Это заболевание имело нарастающее течение. Приведенные в истории болезни сведения относительно образования и культурного уровня больного не соответствуют тому впечатлению, которое он производит в настоящее время. Больной явно сознает свою неполноценность и непригодность для ответственной работы и чрезмерно фиксирует свое внимание на болезни.

Действительно, при вторичной проверке памяти и понимания больного были получены значительно лучшие результаты, чем при первой пробе. Однако первоначальный отказ мог объясняться не только сознательной установкой, но и общей психической астенизацией: затруднительностью психического усилия и чрезмерно быстрым для больного темпом работы; при замедлении этого темпа результаты улучшились.

Дата добавления: 2015-06-26