Джон Стейнбек. На Восток От Эдема 10 страница

догорела до конца, и только тогда синий огонек перекинулся на деревянную

палочку. Карл зажег свечу. Откинул одеяло и встал с кровати. На нем были

длинные серые кальсоны, мешками провисавшие на коленях и свободно

болтавшиеся у щиколоток. Зевая, он подошел к двери, открыл ее и крикнул:

- Адам, полпятого! Пора вставать. Просыпайся.

- Хоть бы раз дал выспаться!- донесся в ответ приглушенный голос Адама.

- Пора вставать.- Карл сунул ноги в штанины и начал натягивать брюки.

Тебе-то, конечно, подыматься необязательно,- сказал он.- Ты человек богатый.

Можешь целый день в постели валяться.

- Ты тоже можешь. И все равно мы оба встаем ни свет ни заря.

- Тебе подыматься необязательно,- повторил Карл. Правда, если обзавелся

землей, желательно на ней работать.

- Чтобы потом прикупить еще земли и работать еще больше,- уныло

отозвался Адам.

- Хватит! Можешь спать, если тебе так хочется.

- А ты вот, даже если останешься лежать, все равно уже не заснешь,

готов поспорить,- сказал Адам.- И еще знаешь что? Еще я готов поспорить, что

ты так рано встаешь только потому, что тебе это нравится, а значит,

гордиться тут нечем - никто же не станет гордиться, что он от рождения

шестипалый! Карл прошел в кухню и зажег лампу.

- С кровати хозяйство на ферме не ведут,- огрызнулся он, постучал

кочергой по решетке плиты, стряхивая волу, потом нарвал побольше бумаги,

высыпал клочки на тлевшие угли и долго дул, пока не разгорелся огонь. Адам

наблюдал за ним сквозь приоткрытую дверь.

- Спички-то жалеешь,- заметил он.

Карл сердито обернулся:

- Занимайся своим делом и не лезь ко мне. Хватит цепляться!

- Ладно,- кивнул Адам.- Буду заниматься своим делом. Только, может,

торчать здесь вовсе и не мое дело.

- Это уж как знаешь. Можешь уходить отсюда, когда пожелаешь - скатертью

дорога.

Ссора была дурацкая, но Адам уже не мог остановиться. Помимо его воли с

губ срывались злые, обидные слова.

- А вот это правильно - уйду, когда сам того пожелаю,- сказал он.- Я на

ферме такой же хозяин, как и ты.

- Тогда почему бы тебе слегка не поработать?

- О господи,- вздохнул Адам.- Из-за чего мы собачимся? Давай не будем.

- Мне тут скандалы не нужны.- Карл вывалил чуть теплую кашу в две миски

и шваркнул их на стол.

Братья сели завтракать. Карл намазал маслом ломоть хлеба, ножом

подцепил из банки повидла и размазал его поверх масла, потом снова полез

ножом в масленку, чтобы сделать себе второй бутерброд, и по куску масла

расползлась клякса повидла.

- Ты что, черт возьми, не можешь нож вытереть?! Посмотри, на что масло

похоже!

Карл положил нож и хлеб перед собой и оперся обеими руками о стол.

- А ну проваливай!

Адам встал из-за стола.

- Уж лучше жить со свиньями в свинарнике,- сказал он и ушел из дома.

Вновь Карл увидел его лишь через восемь месяцев. Он вернулся с работы и

застал Адама во дворе: нагнувшись над кухонным ведром, Адам шумно плескал

воду себе в лицо и на волосы.

- Здравствуй,- сказал Карл.- Ну, как ты?

- Хорошо.

- Где был?

- В Бостоне.

- И больше нигде?

- Нигде. Просто гулял, город смотрел. Жизнь братьев снова вошла в

прежнюю колею, но теперь оба тщательно следили за собой, чтобы не дать волю

злобе. Каждый из них, заботясь о другом, в какой-то мере оберегал и

собственный покой. Карл, всегда встававший спозаранку, готовил завтрак и

только потом будил Адама. А Адам поддерживал в доме чистоту и вел на ферме

весь учет. Взаимная сдержанность помогла братьям прожить в мире два года, но

потом копившееся раздражение опять прорвалось наружу.

Как-то раз, зимним вечером, Адам оторвался от приходно-расходной книги

и поднял глаза на брата.

- Где хорошо, так это в Калифорнии,- сказал он. Там и зимой хорошо. И

выращивать можно что угодно.

- Вырастить, конечно, можно. Только, когда соберешь урожай, чего с ним

делать будешь?

- Ну, а, к примеру, пшеница? В Калифорнии очень даже много пшеницы

выращивают. - Всю твою пшеницу ржа поест,- сказал Карл. - Это почему же?

Знаешь, Карл, говорят, в Калифорнии все растет так быстро, что, как только

посеял, сразу отходи в сторону, а не то с ног собьет.

- Тогда какого черта ты туда не едешь? Только скажи - я твою половину

фермы хоть сейчас откуплю.

Адам промолчал, но на следующее утро, причесываясь перед маленьким

зеркальцем, снова вернулся к этому разговору.

- В Калифорнии не бывает зимы,- начал он.- Там круглый год, как весной.

- А я зиму люблю,- сказал Карл.

Адам подошел к плите.

- Не злись.

- Тогда не приставай. Тебе сколько яиц жарить? - Четыре.

Карл положил семь яиц на край гревшейся плиты и, аккуратно накрыв угли

мелкими щепками, развел сильный огонь. Потом поставил на огонь сковородку.

Пока он жарил бекон, настроение у него исправилось.

- Не знаю, Адам, ты, может, не замечаешь, но у тебя эта Калифорния с

языка не сходит. Ты что, всерьез хочешь туда ехать? Адам хмыкнул.

- Я и сам пытаюсь понять, чего хочу,- сказал он. Даже не знаю. Это как

с утра, когда проснешься. Вставать не хочется, но и в постели лежать

неохота.

- Мне бы твои заботы,- буркнул Карл.

- В армии меня каждый день будил этот чертов горн,- продолжал Адам.- И

я поклялся, что если когда нибудь стану вольным человеком, буду каждое утро

дрыхнуть до полудня. А здесь, на ферме, встаю даже на полчаса раньше, чем в

армии. Объясни, Карл, за каким чертом Мы столько работаем?

- С кровати хозяйство на ферме не ведут.- Карл помешал вилкой шипящие

кусочки бекона.

- Ты сам подумай,- серьезно сказал Адам.- Ни у тебя, ни у меня нет ни

детей, ни девушки - о жене уж и не говорю. И если дальше пойдет так же, то

никогда не будет. У нас и времени-то нет жен себе подыскать. А мы,

понимаешь, затеяли прирезать к своей земле еще и участок Кларка, если в цене

сойдемся. Чего ради?

- У Кларка участок каких мало. Добавить его к нашей земле, и у нас

будет одна из лучших ферм во всей округе. Постой-ка! Ты никак жениться

надумал?

- Нет. Я тебе о том и толкую. Пройдет еще пять-десять лет, будет у нас

самая лучшая ферма в округе. А мы, два одиноких старых пердуна, будем все

так же надрывать пуп. Потом один из нас помрет, и эта прекрасная ферма

останется уже не двум, а всего одному старому пердуну, а потом помрет и

он...

- Ты это к чему? - грозно спросил Карл.- С тобой ни минуты покоя. Всю

душу мне вымотал.. Что тебе неймется? А ну говори начистоту.

- От такой жизни мне никакой радости. По-крайней мере меньше, чем

хотелось бы. Работаю как вол, непонятно для чего, хотя мог бы не работать

совсем.

- Не нравится, чего ж тогда не бросишь?- закричал Карл.

- Чего же тогда здесь сидишь?! Никто тебя силой не держит. Желаешь -

отправляйся хоть в Африку и спи себе там целый день в гамаке!

- Не злись,- спокойно попросил Адам.- Я ведь сказал, это как с утра...

И вставать не хочется, и лежать неохота. Я не хочу застревать здесь, но и

уезжать тоже не хочу.

- Всю душу вымотал,- повторил Карл.

- Ты, Карл, лучше подумай хорошенько. Тебе здесь нравится?

- Нравится.

- И ты хочешь жить здесь всю жизнь?

- Да.

- Господи, до чего просто, мне бы так. Как ты считаешь, что это со

мной?

- Дурью маешься, тебе баба нужна. Сходи сегодня в салун, мигом

вылечишься.

- Может, и правда. Но от шлюх я большого удовольствия не получаю. -

Бабы, они все одинаковые. А глава закроешь, так и вовсе разницы не

чувствуешь. - У нас в полку многие заводили себе Постоянных женщин, из

индианок. У меня одно время тоже была. Карл повернулся и поглядел на него с

интересом.

- Если бы отец узнал, что ты с индианкой путался, он бы в гробу

перевернулся. Ну, и как тебе с ней было?

- Очень неплохо. Она мне стирала, штопала, даже готовила иногда.

- Я не про то. Как тебе с ней было... ну, сам знаешь?

- Хорошо. Очень хорошо. Она была такая... нежная, что ли, мягкая. Ну,

вроде как ласковая... и нежная.

- Это тебе повезло, а то ведь могла бы и прирезать, пока ты спал.

- Она? Нет. Она ласковая была.

- А чего это у тебя глаза такие стали? Сдается мне, у тебя с той

индианкой серьезно было.

- Да, наверно.

- И куда же она потом подевалась?

- От оспы умерла.

- А другую ты себе не завел?

Во взгляде Адама была боль.

- Мы их сложили друг на друга, как дрова... Их там больше двухсот

человек было, руки-ноги во все стороны торчали. А сверху набросали хворосту

и полили керосином.

- Я слышал, они оспу не переносят.

- Она для них - смерть,- сказал Адам.- У тебя сейчас бекон сгорит.

Карл быстро повернулся к плите.

- Просто будет поджаристый,- сказал он.- Я люблю, когда поджаристый. Он

выгреб бекон на тарелку, разбил яйца и вылил их в горячий жир: подпрыгнув,

они растеклись по сковородке, потом застыли в коричневых кружевных обводах и

зашкворчали.

- У нас тут была одна учительница,- сказал Карл. Хорошенькая, ножки

крохотные. Все платья в Нью-Йорке себе покупала. Рыженькая... а ножки - ты

таких крохотных в жизни не видал! А еще она в хоре церковном пела. Все сразу

стали в церковь ходить. Прямо валом туда валили. Правда, давно это было.

- Ты не тогда ли писал, что жениться собрался?

Карл усмехнулся.

- Вроде тогда. У нас в округе все парни тогда с ума посходили, всем,

вишь, сразу жениться приспичило.

- И куда же делась эта учительница?

- Да знаешь, как бывает. Здешние женщины из-за нее просто покой

потеряли. Объединились между собой. И быстренько ее отсюда выперли. Я

слышал, она даже белье шелковое носила. Очень была такая вся благородная.

Школьный совет турнул ее еще до конца учебного года. А ножки-то вот

такусенькие. Она любила их показывать - высунет из-под юбки, по щиколотку,

будто случайно... Да, она частенько их показывала.

- Ты с ней хоть познакомился?- спросил Адам.

- Нет, я только в церковь ходил. Еле протискивался. Такой красивой

девушке в маленький городок нельзя. Только людей смущает. И разговоры всякие

идут.

- А помнишь ту девушку, дочку Сэмюэлсов? Вот ведь была красавица! С ней

что?

- Та же история. Разговоры пошли нехорошие. Она уехала. Я слышал, в

Филадельфии живет. Портнихой стала. Говорят, у нее одно платье сшить десять

долларов

- Все-таки надо бы нам отсюда уехать,- сказал Адам.

- Опять про Калифорнию думаешь?

- Угу.

Карл вдруг взорвался:

- Давай уходи отсюда! - закричал он.- Не нужен ты мне здесь! Я твою

долю у тебя откуплю, или продам, или не знаю чего! Убирайся, сукин ты

сын!..- Он осекся.- Насчет сукина сына, это я, пожалуй, хватил. Но вообще ты

меня уже довел, черт тебя побери!

- Я уйду,- сказал Адам.

Через три месяца Карл получил цветную открытку с видом гавани

Рио-де-Жанейро, а на обороте Адам нацарапал: "У вас там зима, а здесь лето.

Почему бы тебе сюда не приехать?"

Еще через полгода он получил другую открытку, из Буэнос-Айреса.

"Дорогой Карл! Ну и огромный же это город! Тут говорят и по-французски, и

по-испански. Высылаю тебе книгу".

Но никакой книги не пришло. Карл ждал всю следующую зиму и половину

весны. Вместо книги на ферму прибыл Адам. Он загорел и был одет

по-иностранному.

- Ну, как ты? - спросил Карл.

- Отлично. Ты книгу получил?

- Нет.

- Куда же она, интересно, запропастилась? Там картинки были хорошие.

- На ферме-то думаешь оставаться?

- Пожалуй, да. Я расскажу тебе, в каких был краях.

- И слушать не стану,- сказал Карл.

- Господи, до чего ж ты злющий,- вздохнул Адам. - Просто я наперед

знаю, как все будет. Год-другой ты поживешь здесь, потом на тебя опять

лихоманка найдет, а из-за тебя и я покой потеряю. Сперва будем друг на Друга

злиться, потом начнем сдерживаться, будем эдак вежливо разговаривать, только

это еще хуже. А потом оба опять на стенку полезем, и ты снова уедешь, потом

опять вернешься - и все по новой.

- Но ты хочешь, чтобы я остался? - спросил Адам, - Конечно, хочу. Когда

ты уезжаешь, я по тебе скучаю. Но ведь опять все будет, как раньше.

Так оно и случилось. Сперва они какое-то время предавались

воспоминаниям детства, потом рассказывали Друг другу о том, что с ними было,

пока они не виделись, и, наконец, стали все чаще неловко замолкать, целыми

днями работали, непроронив ни слова, а потом начали то и дело выплескивать

свое раздражение. Время текло, не стесненное событиями, и потому казалось,

что оно тянется бесконечно долго. Как-то вечером Адам сказал

- Знаешь, мне скоро будет тридцать семь. Полжизни прожито.

- Ну вот, понеслось,- проворчал Карл.- Сейчас скажешь, что попусту

тратишь лучшие годы. Послушай, Адам, может, не будем в этот раз ругаться? -

Не понимаю.

- Если пойдет, как повелось, мы сперва будем три четыре недели

ссориться, а потом ты уедешь. Если тебе не сидится на месте, давай лучше

уезжай прямо сейчас, и обойдемся без скандалов.

Адам засмеялся, и обстановка в комнате разрядилась.

- У меня, оказывается, совсем не глупый брат, сказал он.- Ты дело

говоришь. Когда засвербит так, что невмоготу, я сразу уеду, чтобы мы не

успели разругаться вдрызг. Точно, мне эта мысль нравится... А ты все

богатеешь, Карл, верно?

- Богатею не богатею, а дела идут неплохо.

- Может, это не ты купил в городе четыре дома и салун?

- Может, и не я.

- Я же знаю, что ты. Карл, ты из этой фермы сделал конфетку, второй

такой нет ни у кого. Почему бы нам не построить себе новый дом - с ванной,

водопроводом и с уборной? Мы же давно не бедняки. Да что там не бедняки!

Говорят, ты чуть ли не самый богатый фермер в округе!

- Новый дом нам ни к чему,- резко сказал Карл. Катись ты со своими

фантазиями!

- Разве плохо иметь уборную в доме и не бегать во двор?

- Меня твои фантазии не интересуют. Адам развеселился.

- А может, я сам построю себе красивый домик прямо возле рощи. Что

скажешь? Уж тогда-то мы не будем друг другу нервы портить.

- Мне на моей земле второй дом не нужен.

- Но земля-то наполовину моя.

- Я твою половину откуплю.

- А кто сказал, что я ее продам? У Карла сверкнули глаза.

- Только построй себе дом - я его сожгу!

- А ведь и правда сожжешь. Адам внезапно посерьезнел.- Да, ты можешь.

Что ты на меня так смотришь?

- Я давно, знаешь ли, думаю,- медленно сказал Карл.- И давно хочу с

тобой поговорить. Ты, как я понимаю, уже и не помнишь. - О чем?

- Небось забыл, как телеграмму послал и попросил сто долларов?

- Еще как помню. Ты мне тогда, можно сказать, жизнь спас. А что такое?

- Ты эти деньги так мне и не вернул.

- Мне кажется, вернул.

- Нет.

Адам поглядел на старый стол, за которым когда-то сидел Сайрус и

постукивал палкой по деревянной ноге. Поглядел на висевшую над столом старую

керосиновую лампу, из круглого раструба которой сеялся зыбкий желтый свет.

- Завтра утром я тебе их верну,- медленно скаpал он.

- Долго же ты раскачивался.

- Да, Карл, верно. Я должен был бы сам вспомнить.- Он помолчал, но

потом решил, что все скажет. Ты ведь не знаешь, зачем мне были нужны эти

деньги.

- Я тебя об этом не спрашивал.

- А сам я не говорил. Наверно, стыдно было. Я, понимаешь ли, в тюрьме

сидел. И слинял... в смысле, сбежал оттуда.

У Карла от удивления открылся рот.

- Ты что это такое говоришь?

- Сейчас объясню. Я бродяжил, меня за бродяжничество арестовали и

отправили строить дорогу, в кандальную команду - вечером нам всем надевали

на ноги кандалы. Через шесть месяцев я вышел на волю и меня тут же забрали

снова. Они так всегда делают, иначе кто им будет дороги строить? А когда до

конца второго срока оставалось три дня, я сбежал. Перебрался в Джорджию,

украл в одном магазинчике одежду и послал тебе телеграмму.

- Я тебе не верю,- сказал Карл.- А впрочем, верю, Ты врать не привык.

Да, я тебе верю. Что же ты мне раньше не рассказал?

- Может, потому что стыдно было. Но мне еще больше стыдно, что долг

тебе не вернул.

- Да ну, черт с ними, с деньгами! Я и сам не знаю, чего я о них

вспомнил.

- Нет-нет, что ты! Завтра же утром все тебе верну.

- Это же кому сказать! Мой брат - беглый каторжник! - восхищался Карл.

- Чего ты так обрадовался?

- Наверно, это глупо, но я как будто даже горжусь. Мой брат - беглый

каторжник! Слушай, Адам, ты мне только одно объясни: почему ты ждал почти до

конца срока и сбежал, когда тебе всего три дня осталось?

Адам улыбнулся.

- Тут несколько причин,- сказал он.- Во-первых, я боялся, что, если

отбуду срок целиком, меня потом опять заберут. И еще я прикинул, что, если

подожду, пока срок подойдет к концу, никто не подумает, что я бежать

собрался.

- Толково,- согласился Карл.- Но ты сказал: несколько причин. Какая же

еще?

- Да, была еще одна причина, и верно самая важная, но это объяснить

труднее всего. Я считал, что должен отработать на государство шесть месяцев.

Раз уж вынесли такой приговор. И мне казалось, что жульничать нехорошо.

Поэтому я обманул государство всего на три дня. Карл покатился со смеху.

- Да у тебя ж мозги набекрень, шалопай ты этакий,- добродушно и ласково

сказал он.- Говоришь, ты еще ограбил какую-то лавку?

- Я потом выслал владельцу деньги, возместил убыток, плюс еще десять

процентов приплатил.

Карл перегнулся через стол поближе к брату.

- Адам, расскажи мне про кандальную команду.

- Обязательно, Карл. Обязательно расскажу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Узнав, что Адам побывал в тюрьме, Карл зауважал его. Он теперь

относился к брату с тем теплым чувством, какое мы испытываем лишь к людям,

далеким от совершенства и, следовательно, не заслуживающим нашей ненависти.

Адам отчасти пользовался этим обстоятельством. И продолжал искушать Карла.

- Карл, а тебе не приходило в голову, что при таких деньгах мы можем

позволить себе все, что хотим?

- Ну и что же мы хотим?

- Мы можем съездить в Европу, погулять по Парижу.

- Что это?

- Что?

- Вроде кто-то на крыльце шебуршится.

- Кошки, наверно.

- Да, похоже. Они у меня дождутся, скоро открою на них охоту.

- А еще, Карл, мы можем поехать в Египет, поглядеть на Сфинкса,

- А еще можем никуда не ездить, жить, где живем, и тратить деньги с

пользой, И заодно можем не трепать сейчас языком, а идти наконец работать,

чтобы день зря не пропал. Ох, эти кошки, будь они неладны! - Карл подскочил

к двери и распахнул ее настежь.- Брысь!

Увидев, что брат замер и молча глядит на крыльцо, Адам подошел и встал

рядом с Карлом.

Бесформенное грязное существо в рваных, вымазанных глиной тряпках,

извиваясь, пыталось вползти в дом. Тонкая голая рука неуверенно цеплялась за

ступеньки. Другая рука беспомощно висела. Лицо - корка запекшейся крови,

губы разбиты, глаза еле видны из-под распухших почерневших век. Лоб был

рассечен открытой раной, черная кровь струйками затекала под спутанные

волосы.

Адам сбежал с крыльца и, опустившись на колени, склонился над девушкой.

- Помоги-ка,- сказал он.- Скорее, давай внесем ее в дом. Подымай...

осторожно, за эту руку не бери. Кажется, сломана.

Когда они внесли ее в кухню, она потеряла сознание.

- Уложи ее в мою постель!- распорядился Адам. И поезжай за доктором.

- А может, запряжем телегу и отвезем ее?

- Отвезем? Ее нельзя никуда везти. Ты что, сумасшедший?

- Не знаю, кто из нас больше сумасшедший. Лучше бы сначала головой

подумал.

- Да чего тут еще думать, господи?

- Двое мужчин... живут одни... и вдруг у них в доме такое.

Адам оторопел.

- Ты это серьезно?

- Вполне серьезно. По-моему, лучше ее отсюда увезти. Через два часа

разговоры пойдут по всему округу. Ты разве знаешь, кто она? И как сюда

попала? И что с ней случилось? Слишком большой риск, Адам.

- Если ты сейчас же не поедешь за доктором, я поеду сам, а ты

останешься дома,- холодно сказал Адам.

- По-моему, ты делаешь глупость. Я, конечно, поеду, но предупреждаю, мы

еще настрадаемся.

- Страдания я беру на себя,- сказал Адам.- А ты поезжай.

Когда Карл уехал, Адам взял на кухне чайник и перелил горячую воду в

таз. Потом отнес таз в спальню, намочил носовой платок и стал обмывать

девушке лицо. Она пришла в сознание, и голубые глаза <Так у автора.- Ред.>,

блеснув, взглянули на Адама. Он мысленно перенесся в прошлое: да, та же

комната, та же кровать. Мачеха держала в руке мокрую тряпочку, и он

чувствовал, как боль жалит его скользящими укусами, когда вода просачивается

под запекшуюся на лице корку. А мачеха все время что-то повторяла. Он

явственно слышал ее голос, но не мог вспомнить, что же она такое говорила.

- Все будет хорошо,- сказал он девушке.- Мы послали за доктором. Он

сейчас приедет. Ее губы слабо шевельнулись.

- Не надо разговаривать. Лежи спокойно.- Он осторожно протирал ей лицо

платком и чувствовал, как в душе его поднимается теплая волна нежности.- Ты

сможешь здесь остаться. Оставайся, сколько захочешь. Я буду зa тобой

ухаживать.- Он выжал платок, промокнул им сбившиеся волосы и откинул их

назад с рассеченного лба.

Он слышал свой голос будто со стороны, будто говорил кто-то другой.

- Вот так... не больно? Глазоньки, бедные... ничего, я компресс

поставлю. Все будет хорошо. А на лбу-то какая рана... Боюсь, шрам останется.

Можешь сказать, как тебя зовут? Нет, не надо, не старайся говорить. Времени

у нас много. Успеется. Слышишь, колеса скрипят? Доктор приехал. Быстро,

правда?- Он подошел к двери и крикнул: Сюда, доктор. Она здесь.

Покалечена она была сильно. Если бы в те времена существовал рентген,

доктор, вероятно, нашел бы у нее еще больше повреждений. Но и без рентгена

он обнаружил их достаточно. Левая рука и три ребра были сломаны, в нижней

челюсти трещина. В черепе тоже была трещина, во рту с левой стороны выбито

несколько зубов. Кожа на голове была в разрывах и ссадинах, а лоб рассечен

до кости. Вот все, что доктор смог установить с точностью. Он наложил на

руку лубок, туго забинтовал ребра и зашил раны на голове. Нагрел над

спиртовкой стеклянную трубочку, согнул ее с помощью пинцета под углом и

вставил в щель, оставшуюся на месте выбитого зуба, чтобы девушка могла пить

и глотать жидкую пищу. Потом вколол больной дозу морфия, оставил на тумбочке

пузырек пилюль с опиумом и надел сюртук. Когда он выходил из комнаты,

девушка уже спала.

Пройдя в кухню, доктор сел за стол, и Карл поставил перед ним чашку

горячего кофе.

- Так все же, что с ней случилось? - отхлебнув кофе, спросил доктор.

- А мы почем знаем? - враждебно сказал Карл. Мы ее нашли на крыльце.

Хотите, можете сходить на дорогу и посмотреть - там следы остались, где она

ползла.

- Кто она такая, знаешь?

- Нет, конечно.

- Ты бываешь в салуне, наверху... Она не из тех?

- Я там давно не был. Да и сейчас все равно бы ее не узнал.

Доктор повернулся к Адаму:

- Ты ее раньше не видел?

Адам медленно покачал головой.

- Слушайте, а чего это вы вынюхиваете?- спросил Карл грубо.

- Раз тебе так интересно, могу сказать. Если ты думаешь, что по ней

борона проехала, то ошибаешься, хотя на вид похоже. Ее кто-то изувечил,

кто-то, кому она очень не нравилась. Если хочешь знать правду, ее пытались

убить.

- А почему вы у нее самой не спросите?

- Она еще долго не сможет говорить. Кроме того, у нее трещина в черепе,

и один Господь знает, чем это для нее кончится. А расспрашиваю я потому, что

хочу понять, нужно ли сообщать шерифу.

- Нет! - Адам заявил это так решительно, что и доктор, и Карл

уставились на него с удивлением.- Оставьте ее в покое. Пусть отлежится.

Дайте ей прийти в себя.

- А кто будет за ней ухаживать?

- Я.

- Погоди, не спеши...- начал Карл.

- Тебя это не касается!

- Но я здесь такой же хозяин, как ты.

- Хочешь, чтобы я отсюда ушел?

- Я же не про то.

- Так вот, если ты ее выставишь, я тоже уйду.

- Успокойся,- сказал доктор.- С чего ты вдруг так разволновался?

- Я бы и покалеченную собаку на улицу не выбросил.

- Да, но и не стал бы так беситься. Ты что-то скрываешь? Ты этой ночью

ходил куда-нибудь? Твоих рук дело?

- Он всю ночь был здесь,- сказал Карл.- Храпел как паровоз.

- Чего вы к ней привязались?- спросил Адам. - Дайте ей спокойно

поправиться.

Доктор встал и потер руки.

- Адам, твой отец был моим старинным другом, сказал он.- Я знаю тебя и

всю вашу семью. Ты ведь не дурак. Не понимаю, почему ты отмахиваешься от

очевидных фактов. Ты же не ребенок, чтобы все тебе объяснять. На эту девушку

напали. Мне кажется, кто-то хотел ее убить. Если я не скажу об этом шерифу,

я нарушу закон. Да, признаюсь, иногда я нарушаю законы, но не те, что

касаются убийства.

- Хорошо, сообщите ему. Но пока она не поправится, не разрешайте ее

беспокоить.

- Не бойся, это не в моих правилах. Так ты действительно хочешь

оставить ее здесь?

- Да.

- Дело хозяйское. Завтра я к вам загляну. Она будет много спать. Если

захочет, дашь ей через трубочку воды и теплого супа. Доктор с достоинством

вышел из дома.

Карл накинулся на брата:

- Адам, Бога ради, что это значит?

- Не приставай ко мне!

- Что на тебя нашло?

- Не приставай, я сказал! Оставь меня в покое.

- Тьфу ты!- Карл плюнул на пол и сердито, с тяжелым сердцем ушел

работать в поле.

Адам был рад, что остался один. Он принялся убирать на кухне, вымыл

посуду, подмел пол. Наведя в кухне порядок, он вошел в спальню и подвинул

стул к кровати. Морфий погрузил девушку в глубокий сон, она тяжело сопела.

Лицо ее уже разглаживалось, только веки оставались по-прежнему распухшими и

черными от кровоподтеков. Адам глядел на нее, замерев. Неподвижно

закрепленная лубком, левая рука покоилась на животе под одеялом, а правая

лежала сверху, и приоткрытая кисть напоминала гнездышко. Рука была по-детски

маленькая, совсем как у ребенка. Адам прикоснулся к ее запястью, и пальцы

девушки слабо дрогнули в ответ. Рука у нее была теплая. С опаской, словно

боясь, что кто-нибудь увидит, Адам разжал ее ладошку и погладил пухлые

кончики пальцев. Пальцы у нее были мягкие и розовые, а с тыльной стороны

руки кожа словно светилась изнутри, как жемчуг. Адам хмыкнул от восторга.

Дыхание ее прервалось, и он мгновенно насторожился, но вот в горле у нее

что-то булькнуло, и она снова мерно засопела. Адам заботливо уложил ее руку

под одеяло и на цыпочках вышел из комнаты.

Пережитое потрясение и опийные пилюли несколько дней обволакивали

сознание Кэти густым туманом. Тело ее было словно налито свинцом, и от боли

она лежала почти не шевелясь. Постепенно туман в голове и перед глазами

рассеялся. К ней заходили двое молодых мужчин: один появлялся лишь изредка,

а второй очень часто. Еще один мужчина, как она догадалась, был доктор, но

больше всех ее интересовал некто другой, худой и высокий, интерес к нему был

рожден страхом. Возможно, сквозь тяжелый опийный сон она уловила что-то

такое, что отложилось в ее мозгу.

Медленно, очень медленно память воскрешала и выстраивала по порядку

недавние события. Кэти видела перед собой мистера Эдвардса, видела, как его

лицо теряет спокойное самодовольное выражение и превращается в лицо убийцы.

Так напугана она была впервые в жизни, зато отныне страх перестал быть для

Дата добавления: 2015-06-26