Завещание Ленина

Отступление к размышлению

То, чего опасался Сталин в середине двадцатых годов и от чего он тогда уберег партию и страну, случилось шестьдесят лет спустя, когда к власти пришел Горбачев. Он действовал точно по рецепту Троцкого. Прежде всего, он поставил себя над Политбюро и самостоятельно принимал решения по вопросам внутренней и внешней политики государства. Троцкистский лозунг «за демократию» он дополнил лозунгами: «за плюрализм»; даешь «социализм с человеческим лицом», «новое мышление» и прочей тарабарщиной. Он настолько заморочил голову партии и народу своей демагогией, что уже никто ничего не мог понять.

Он открыл двери в партию карьеристам, крохоборам, рвачам, для которых интересы народа и государства просто не существовали. На эту публику (язык не поворачивается назвать их коммунистами) он и решил опереться в своей перестроечной политике. Однако в компартиях республик, крайкомах, обкомах и горкомах партии, где были настоящие коммунисты, его не поддерживали. Тогда он вытаскивает на свет другой троцкистский лозунг, где партийный аппарат противопоставляется партии и призывает «открыть огонь по штабам». «Вы снизу, – заявляет он, – а я сверху». Начался повсеместный развал партийного руководства, шельмование и травля требовательных и стойких руководителей партии. Их обвиняли в бюрократизме, консерватизме, сталинизме, обливали грязью за проявленную принципиальность. Местечковые перестройщики из числа тех, которых уже успел воспитать Горбачев, даже призывали к физической расправе с «партийными бюрократами».

Когда авторитет партии был подорван, горбачевцы реанимировали троцкистскую идею о фракциях и по-новому использовали ее в новых условиях. Они разделили партию на демократов и консерваторов. Естественно, демократы – это горбачевцы, а консерваторы – сталинисты. И тогда случилось то, что и должно было случиться после раскола и разгрома правящей партии. К власти в стране пришли… – я не могу подобрать слова, как их правильно назвать – ельцины, Яковлевы, Шеварднадзе, бурбулисы. Они круто повернули руль на 180 градусов, изменили социальный строй и отдали страну на разграбление иностранному капиталу и своим горбачевским коммунистам, в одночасье превратившимся в олигархов и новых русских.

Спустя три дня после завершения работы XIII конференции РКП(б) умирает Ленин. Последние годы он тяжело болел, и врачи не давали никаких гарантий на его выздоровление. Все ждали его смерти, но, как всегда бывает в таких случаях, она стала неожиданной. Кончина Ильича была невосполнимой утратой для партии и всего народа. Ушел из жизни великий кормчий, который вел страну по неизведанному пути. Он не выбрал преемника. Но эта проблема его волновала и мучила перед кончиной. Он досконально знал свое окружение, знал их межличностные отношения и боялся, что на этой почве может произойти раскол партии. Чтобы упредить подобное развитие событий, Владимир Ильич предполагал увеличить число членов ЦК.

«Такая реформа, – писал он в своем последнем письме к съезду, – значительно увеличила бы прочность нашей партии и облегчила бы для нее борьбу среди враждебных государств, которая, по моему мнению, может и должна сильно обостриться в ближайшие годы».

Но больше всего Ленина беспокоили и волновали взаимоотношения Сталина и Троцкого. «Отношения между ними, – продолжал он анализировать сложившуюся ситуацию в ЦК, – по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до юо человек».

В этом письме Ленин дает оценку личным качествам Сталина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова и Бухарина. Наряду с положительными сторонами их деятельности он прямо говорит и об их недостатках. Он отмечает, что «Сталин слишком груб», а октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева (имеется в виду их капитулянтское поведение, когда они выступили в мещанской газете «Новая жизнь», предав гласности секретный план партии о подготовке вооруженного восстания) не является случайным, как и «необольшевизм Троцкого».

Из молодых членов ЦК Ленин характеризует только Бухарина и Пятакова. «Бухарин, – пишет Владимир Ильич, – не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии…» Однако к этой лестной характеристике он добавляет совершенно противоположную: «…но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

Сталин так и не понял, что хотел сказать Ленин в своем письме: похвалил он Бухарина или отругал? Наконец, что это за «крупнейший теоретик партии», если он схоластик, который «никогда не учился» и «никогда не понимал вполне диалектики», а «его… воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским»? И последнее: Бухарин «…законно считается любимцем всей партии…». Откуда это у Ленина? Кто узаконивал любовь к Бухарину? Ленин всегда четко и ясно выражал свои мысли, а здесь… Видимо, уже сказывалось болезненное состояние Владимира Ильича, или он диктовал свое письмо под влиянием жены, Надежды Константиновны.

В последнем предположении Сталин убедился, когда ознакомился с «Добавлением к письму»: «Сталин слишком груб, – писал Ленин в своем добавлении, – и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличался от тов. Сталина только одним перевесом, именно: более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношениях Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Сталин много думал над ленинским добавлением к письму. У Владимира Ильича не было претензий к его деловым качествам, но он был недоволен его грубостью. В чем, когда и к кому она проявилась? Вот загадка! Сам Ленин, когда речь шла об интересах дела, не отличался большим тактом. Троцкого он называл Иудушкой, Каменева и Зиновьева – предателями и требовал их исключения из ЦК. Кое-кого, того же Троцкого, он называл проституткой и еще более хлесткими словами. Сталин не позволял себе подобных выражений, и в то же время его обвинили в грубости и в нелояльности. Почему вдруг Ленин, не имея претензий к его работе и деловым качествам, изменил к нему свое отношение до такой степени, что даже предлагает сместить его с должности Генсека?

Как и тогда, когда он впервые ознакомился с письмом Ленина, так и сейчас, спустя 23 года, он был убежден, что Ленин диктовал это письмо под сильным влиянием Крупской, с которой у Сталина накануне произошел серьезный конфликт. Он возник из-за разного отношения к больному Ленину. Чтобы не волновать Владимира Ильича, врачи настоятельно рекомендовали не информировать его о происходящих событиях в стране, где оппозиция проводила митинги с критикой Советской власти. По поручению и требованию ЦК Сталин должен был обеспечить установленный врачами режим. Однако скоро он узнает, что Крупская, вопреки указаниям врачей, информирует больного Ленина о положении дел в стране, что, естественно, не способствует его выздоровлению. Это возмутило Сталина, и он в резкой форме отчитал жену Ленина. Возможно, он и перегнул тогда палку. Возможно, нужно было говорить с ней мягче и тщательнее подбирать выражения. Но он не сдержался. Так уж случилось. Надежда Константиновна обиделась и тут же написала письмо Каменеву:

«Лев Борисович, по поводу коротенького письма, написанного мной под диктовку Влад. Ильича с разрешения врачей. Сталин позволил вчера по отношению ко мне грубейшую выходку. Я в партии не один день. За все 30 лет я не слышала ни от одного товарища ни одного грубого слова, интересы партии и Ильича мне не менее дороги, чем Сталину. Сейчас мне нужен максимум самообладания. О чем можно и о чем нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача, т. к. знаю, что его волнует, что нет, и во всяком случае лучше Сталина. Я обращаюсь к Вам и к Григорию (речь идет о Зиновьеве), как к более близким товарищам В. И., и прошу оградить меня от грубого вмешательства в личную жизнь, недостойной брани и угроз. В единогласном решении контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку. Я тоже живая, и нервы напряжены у меня до крайности.

Н. Крупская».

* * *

Как только Каменев и Зиновьев получили это послание, они тут же проинформировали обо всем Троцкого и Бухарина. Стали советоваться, что делать дальше. Сталина они считали выскочкой и недоучившимся семинаристом и ненавидели. Однако ничего не могли с ним поделать, поскольку его поддерживал Ленин. Сейчас появилась возможность лишить Сталина этой поддержки. Зиновьев вызвался показать письмо Надежды Константиновны Ленину. Троцкий отклонил такой вариант и предложил свой.

– Пусть Крупская, – сказал он, – сама все расскажет Ильичу.

Взвесили все «за» и «против» и ничего лучшего не придумали. Во-первых, они будут в стороне от этой истории и их никто ни в чем не заподозрит, а во-вторых, Крупская, кроме того, что уже написала в своих письмах, может многое добавить и чисто по-женски пустить слезу… как жена. Это будет то, что надо.

Замысел заговорщиков оказался убийственно правильным, и надежды их полностью оправдались. Вскоре Сталин получает гневное письмо от Владимира Ильича:

«Товарищу Сталину.

Копия: Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый товарищ Сталин!

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву. Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделано против моей жены, я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин».

Сталин извинился. Но интрига против него была завязана. Хотела того Крупская или нет, но именно ее имя явилось ключевым в той игре. И то, что Ленин в своем добавлении к письму употребил фразу «Сталин слишком груб…» и ставил вопрос обдумать способ перемещения его, Сталина, с поста Генсека на другую должность – ее работа и ее заслуга.

Так, совершенно на бытовой почве, была построена большая политика заговорщиков. Сталин чувствует, что его пытаются загнать в угол. Он понимает, что, несмотря на его извинения, Ленин на него затаил обиду. Сталин знает и то, что масла в огонь будут подливать Каменев, Зиновьев и их единомышленники. Они будут пытаться манипулировать больным Ильичем с тем, чтобы правдами и неправдами убрать Сталина с поста Генсека. А когда место освободится, его займет Троцкий. Других реальных претендентов нет. Однако Владимир Ильич слишком хорошо знает, на что способен Лев Давыдович. Весь период с 1904 года до Февральской революции 1917 года Троцкий вертелся все вокруг да около меньшевиков, ведя отчаянную борьбу против Ленина. За время от Октябрьской революции до 1922 года Троцкий, находясь уже в партии большевиков, успел произвести две грандиозные вылазки против Ленина и партии: в 1918 году – по вопросу о Брестском мире и в 1921 году – по вопросу о профсоюзах. Были у него и другие «проколы». С такой биографией невозможно рассчитывать на доверие Ленина.

«Впрочем, – думал Сталин, – чем черт не шутит. Троцкий скользкий человек, прекрасный оратор, большой демагог, и у него немало сторонников, таких, как Каменев и Зиновьев. И он вполне может стать Генсеком. А это будет катастрофа».

Дата добавления: 2015-06-26