В начало 2 страница

Выступление Чичерина, которое Герцен назвал «обвинительным актом», вполне раскрыло истинные отношения между руководителями вольной печати и либералами. Герцен, отметив, что письмо Чичерина «писано с совершенно противной точки зрения», порвал с его автором и группой либералов, поддержавших «обвинительный акт», – Кетчером, Коршем, Милютиным. Следует сказать, что не все либералы выступили на стороне Чичерина. Тургенев, Анненков, Кавелин и некоторые другие обратились к Чичерину с протестом, они считали, что Герцен еще «исправится». Поэтому Герцен сохранил тогда отношения с некоторыми либералами.

Особенно близок Герцену в предреформенное время был Тургенев, которого Герцен ценил за огромный художественный талант, ум и широту взглядов. Но и между ними были существенные различия. Герцен и Тургенев расходились в оценке «русского социализма», западноевропейской государственности и культуры. Позднее Тургенев вполне искренно писал в своих показаниях правительству, что он «никогда не разделял его [Герцена. – Ред. ] образа мыслей». Герцен тогда же подтвердил это в своем письме к Тургеневу от 10 марта 1864 г.: «В самом деле, особенной близости между нами никогда не было».

Отношение Герцена и Огарева к славянофилам – этому правому крылу русского либерализма 1840–1850-х гг. – ничем существенным не отличалось от их отношения к либерализму в целом. Несомненно, что руководители «Колокола» и здесь не проявили должной последовательности. Они ошибочно видели в славянофильском учении о самобытности России и общине близкие им взгляды и цели, однако славянофильское преклонение перед общиной было далеко от «русского социализма». Герцен видел в общине начало будущей социалистической организации и выступал, несмотря на утопический характер своих воззрений, как революционный демократ, а славянофилы пытались сделать из русской общины оплот против революции и социализма. Герцену и Огареву были чужды религиозность славянофилов, их монархические и патриархально-феодальные увлечения. В статье «Еще вариации на старую тему» Герцен, отвечая на упреки Тургенева и других, писал: «Я с ужасом и отвращением читал некоторые статьи славянских обозрений: от них веет застенком, рваными ноздрями, епитимьей, покаяньем, Соловецким монастырем... Они [славянофилы. – Ред. ] не знают настоящей России..., они свихнули свое понимание лицемерным православием и поддельной народностью». Еще более сурово Герцен и Огарев осуждали защиту царизма на страницах славянофильского органа – журнала «Русская беседа» – и известное выступление Черкасского, который предлагал после освобождения крестьян сохранить, по словам Герцена, «помещичий полицейский надзор и даже помещичью розгу».

Таким образом, Герцен и Огарев никогда не стояли в одном лагере с либералами. Руководителям вольной печати было ясно, что «нынешние государственные формы России никуда не годятся», что «жалкой системой мелких частных улучшений» их не исправишь и необходима коренная ломка общественно-политического строя. Если мирное преобразование страны окажется невозможным, Герцен и Огарев, при всем своем «отвращении к крови», были готовы поддержать крестьянскую революцию. В этом их основное отличие от либералов, для которых революция при любых условиях была неприемлема.

Герцен и Огарев разоблачали либералов и вели с ними борьбу. По словам В.И. Ленина, «Колокол» выдвинул важнейший вопрос «о различии интересов либеральной буржуазии и революционного крестьянства в русской буржуазной революции; иначе говоря, о либеральной и демократической, о «соглашательской» (монархической) и республиканской тенденции в этой революции. Именно этот вопрос поставлен «Колоколом» Герцена, если смотреть на суть дела, а не на фразы, – если исследовать классовую борьбу, как основу «теорий» и учений, а не наоборот»[90][16]. И далее: «справедливость требует сказать, что, при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх»[90][17].

Буржуазные историки литературы Котляревский, Корнилов, Ашевский и другие, «тщательно скрывая, чем отличался революционер Герцен от либерала»[90][18], изображали руководителей «Колокола» и «Современника» как представителей различных классов и политических направлений, боровшихся между собою, охотно писали о разногласиях между Герценом и Чернышевским. Однако совершенно очевидно, что Герцен и Огарев, хотя и допускали отступления от демократизма, все же находились в одном лагере с революционной демократией, а не с либералами.

Чернышевский и Добролюбов видели в руководителях «Колокола» своих ближайших предшественников и учителей, но это не мешало им вскрывать уступки Герцена либерализму и сурово критиковать его за это.

Одним из наиболее явных отступлений Герцена от демократизма к либерализму явилась статья «Very dangerous!!!» («Очень опасно!!!»), опубликованная в №44 «Колокола» 1 июня 1859 г. В ней он резко напал на руководителей «Современника» и «Свистка» за их насмешки над либерально-обличительной литературой и отрицательное отношение к «лишним людям». Герцен обвинял «Современник» и «Свисток» в «пустом балагурстве» и заявил, что, «истощая свой смех на обличительную литературу, милые паяцы наши забывают, что на этой скользкой дороге можно досвистаться не только до Булгарина и Греча, но (чего, боже, сохрани!) и до Станислава на шею». Выступление Герцена не было случайным. Оторванный от России, он не понимал еще ни убеждений разночинцев, ни их силы и продолжал переоценивать роль дворянской интеллигенции в революционном движении.

Руководители «Современника», Чернышевский, Добролюбов, Некрасов, были возмущены этой статьей. Чернышевский поехал в Лондон, чтобы объясниться и договориться с Герценом. В двадцатых числах июля 1859 г. он встретился с Герценом. Они не понравились друг другу. «Кавелин в квадрате – вот и все», – писал Чернышевский о Герцене Добролюбову. Отзыв этот является результатом обострившихся отношений и, конечно, очень несправедлив. Позднее Чернышевский назвал выступление Герцена со статьей «Very dangerous!!!» «удивительным недоразумением», в которое впал «один из знаменитейших к действительно лучших деятелей русской литературы».

Поездка Чернышевского в Лондон не была бесполезной и безрезультатной. В №49 «Колокола» появилось разъяснение, в котором Герцен признавал ошибочными свои выпады против руководителей «Современника» – «русских собратьев».

Через год Герцен еще раз вернулся к разногласиям с «Современником» в статье «Лишние люди и желчевики» («Колокол», № 83). Называя «Современник» «одним из лучших русских обозрений», Герцен признавал правильным отношение журнала к либеральному обличительству. Защищая «лишних людей», Герцен в то же время писал, что они «были столько же необходимы» в 1830 и 1840-е годы, «как необходимо теперь, чтобы их не было». Однако характеристика «желчевиков», т.е. разночинной демократии, дана Герценом без сочувствия. В них он видел «людей озлобленных и больных душой», его пугала их нетерпимость, «злая радость отрицания». Вместе с тем Герцен признавал, что «желчевики» представляют «явный шаг вперед». Но и «лишних людей» и «желчевиков», по мнению Герцена, должны сменить новые люди.

Как ни выигрывала эта статья по сравнению с «Very dangerous!!!», все же и в ней сказались плохое знание Герценом русской революционной демократии, его либеральные тенденции.

Разногласия между руководителями «Колокола» и разночинной демократией были глубоко вскрыты в «Письме из провинции» («Колокол», №64), подписанном «Русский человек», и в предисловии к нему Герцена. Автор «Письма» до сих пор неизвестен, но, несомненно, он разделял взгляды Чернышевского и Добролюбова.

«Все ждали, что вы станете обличителем царского гнета, – писал «Русский человек» Герцену, – что вы раскроете перед Россией источник ее вековых бедствий – это несчастное идолопоклонство перед царским ликом, обнаружите всю гнусность верноподданнического раболепия. И что же? Вместо грозных обличений неправды, с берегов Темзы несутся к нам гимны Александру II....По всему видно, что о России настоящей вы имеете ложное понятие. Помещики-либералы, либералы-профессора, литераторы-либералы убаюкивают вас надеждами на прогрессивные стремления нашего правительства... Вы пожалеете о своем снисхождении к августейшему дому. Посмотрите – Александр II скоро покажет николаевские зубы. Не увлекайтесь толками о нашем прогрессе, мы все еще стоим на одном месте... Нет, наше положение ужасно, невыносимо, и только топор может нас избавить, и ничто, кроме топора, не поможет!.. Перемените же тон, и пусть ваш «Колокол» благовестит не к молебну, а звонит в набат! К топору зовите Русь. Прощайте и помните, что сотни лет уже губит Русь вера в добрые намерения царей. Не вам ее поддерживать».

«...Где же у нас та среда, которую надо вырубать топором? – возражал Герцен в предисловии «От редакции», которое было ответом на «Письмо из провинции». – «К метлам!» надо кричать, а не «к топорам!»... Кто же в последнее время сделал что-нибудь путное для России, кроме государя? Отдадим же и тут кесарю кесарево».

Так открыто столкнулись либеральные иллюзии и надежды Герцена с принципами революционной демократии.

Конфликт между Герценом и редакцией «Современника» был острым, разногласия – глубокими и серьезными. Но было бы ошибкой объявлять Герцена либералом и видеть в этих столкновениях борьбу классово различных политических направлений.

К сожалению, в нашем литературоведении встречались неверные утверждения о том, что редакция «Колокола» до реформы состояла в блоке с либералами (3.П. Базилева в книге «Колокол» Герцена». М., 1949, с. 72, 107 и др.), что программа герценовского журнала отличалась «чрезвычайной умеренностью и под ней мог бы подписаться любой либерал» (Б.П. Козьмин в статье «А.И. Герцен в истории русской общественной мысли». – «Известия АН СССР», серия истории и филологии, 1945, №2), что, наконец, Герцен и редакция «Современника» в 1859 г. «сражались на разных сторонах баррикады, ибо защищали интересы враждующих классов» (В.Е. Евгеньев-Максимов в книге «Современник» при Чернышевском и Добролюбове». Л., 1936, с. 372–373). По мнению этих исследователей, Герцен и Огарев в дореформенные годы все свои усилия прилагали к тому, чтобы убедить русское общество в благотворности мирных реформ под главенством царя и в ненужности революции. На самом же деле Герцен и Огарев и в те годы боролись против либерализма, подвергали беспощадной критике самодержавие и выступали в защиту революции. Даже отвергая призыв «К топору зовите Русь!», Герцен не отказывался от революционного насилия. Он только считал, что топор – это «ultima ratio [последний довод. – Ред. ] притесненных», что призыв к топору преждевременен: «Призвавши к топору, надобно овладеть движением, надобно иметь организацию, надобно иметь план...». Если же крестьянское восстание станет фактом, тогда, писал Герцен, «рассуждать нельзя, тут каждый должен поступать, как его совесть велит, как его любовь велит».

Разногласия между Герценом и революционной демократией, возглавляемой Чернышевским и Добролюбовым, несмотря на свою глубину и серьезность, были разногласиями людей одного, по словам Герцена, «дружеского стана». Это противоречия между демократом колеблющимся, допускающим отступления от демократизма к либерализму (каким был Герцен), и демократами более последовательными и цельными (какими были Чернышевский и Добролюбов).

«Колокол» и другие издания Герцена оказали огромное влияние на развитие политического сознания демократической интеллигенции 1850–1860-х гг. и сыграли большую роль в русском освободительном движении. Глубокие мысли о связях Герцена с революционной демократией высказал В.И. Ленин в своих работах «Памяти Герцена» и «Из прошлого рабочей печати в России». С одной стороны, он установил идейно-политическое сродство Герцена с революционной демократией. С другой, он вскрыл и различия между Герценом и лучшими представителями революционной демократии. Чернышевский, по мнению Ленина, «сделал громадный шаг вперед против Герцена. Чернышевский был гораздо более последовательным и боевым демократом»[90][19].

По мере нарастания революционной ситуации в России направление «Колокола» становится все более революционным. «Александр II не оправдал тех надежд, которые Россия имела при его воцарении», – писал Герцен в «Колоколе» 1 июля 1858 г. «Мы каемся перед Россией в нашей ошибке. Это – то же николаевское время, но разварное с патокой», – заявил он через полтора месяца. Непосредственно перед реформой разочарование достигло высшей степени. «Прощайте, Александр Николаевич, счастливого пути! Bon voyage!.. Нам сюда», – писал Герцен 15 апреля 1860 г. («Колокол», №68–69).

Утрачивая надежды на Александра II, Герцен и Огарев все сильнее и сильнее осознавали, что во дворце нет «живых», что нужно звать и будить народ и демократическую интеллигенцию. Решительные и смелые призывы все чаще раздаются со страниц «Колокола». «В Тамбовской губернии крепостной человек убил своего помещика, вступившись за честь своей невесты. И превосходно сделал, прибавим мы», – сообщал Герцен («Колокол», №62). «Первый умный полковник, который со своим отрядом примкнет к крестьянам вместо того, чтобы душить их, сядет на трон Романовых», – утверждал он в следующем номере.

Сущность реформы была понята руководителями «Колокола» очень быстро. Огарев, разбирая опубликованное «Положение» об отмене крепостного права, писал в №101 журнала: «Старое крепостное право заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царем обманут». Сообщения из России о том, что крестьяне ответили на «освобождение» восстаниями, заставили Герцена и Огарева выразить свою оценку реформы еще более определенно. С 1861 г. в «Колоколе» появляются статьи, рассчитанные на читателя из народа и написанные доступным для него языком («Что нужно народу?», «Ход судеб» и др.). Руководители вольной печати призывали народ к борьбе за землю и волю, за выборность всех властей снизу доверху, за уничтожение бюрократии и чиновничества.

Одновременно с публикацией в «Колоколе» эти статьи выпускались в виде прокламаций и брошюр и в тысячах экземпляров отправлялись в Россию. Было также решено издавать для читателей и корреспондентов из народа новое прибавление к «Колоколу». Под названием «Общее вече» оно стало выходить с 15 июля 1862 г.

Среди статей-прокламаций, напечатанных в «Колоколе», следует выделить прокламацию «Что надо делать войску?», написанную Огаревым, Обручевым и Н. Серно-Соловьевичем и выпущенную в Лондоне тремя отдельными изданиями. Авторы этой прокламации призывали солдат и офицеров не выступать против восставшего народа. «Солдаты должны помнить, – говорилось в ней, – что они взяты на службу насильно или из помещичьих, или из казенных крестьян, что их отцы и братья и теперь или помещичьи, или казенные, что и тем и другим нужна земля и воля».

Понимая решающее значение войска для революции, Герцен и Огарев неоднократно обращались к офицерам и солдатам с призывом нарушать присягу царю, не стрелять в народ и переходить на его сторону.

Большое значение в революционной борьбе «Колокол» придавал студенческой молодежи. В статьях, посвященных студенческим волнениям 1861 г., Герцен убеждал интеллигентную молодежь идти в народ.

Все чаще и сильнее зовет «Колокол» к всенародному вооруженному восстанию. Теперь уже руководители журнала требуют не только передачи крестьянам той земли, которая находилась в их пользовании при крепостном праве, но и полной ликвидации помещичьего землевладения; теперь они учат не верить обещаниям царя и правительства, а с оружием в руках подниматься «на притеснителей».

Хорошо сознавая неорганизованность и бессилие стихийных крестьянских восстаний, Герцен и Огарев в 1860-е годы настойчиво пропагандируют идею создания тайной революционной организации, способной возглавить народное движение. Известно, что в 1861–1862 гг. руководители «Колокола» помогли Н. Серно-Соловьевичу, Обручеву, Слепцову и другим представителям русских прогрессивных сил создать тайное революционное общество «Земля и воля», которое в России было связано с Чернышевским. В основу программы этой организации легла опубликованная в №102 «Колокола» прокламация «Что нужно народу?», написанная Огаревым совместно с Обручевым и при содействии Н. Серно-Соловьевича, Слепцова и Налбандяна.

На вопрос: «Что нужно народу?» – авторы прокламации отвечали: «Очень просто, народу нужна земля и воля» и разъясняли, что «шуметь без толку и лезть под пулю вразбивку нечего; а надо молча собираться с силами, искать людей преданных, которые помогли бы и советом, и руководством, и словом, и делом, и казной, и жизнью, чтоб можно было умно, твердо, спокойно, дружно и сильно отстоять против царя и вельмож землю мирскую, волю народную да правду человеческую». Прокламация советовала народу не ждать «никакого добра» от царя и учила, что «пуще всего надо народу сближаться с войском».

Еще более ясно и остро вопрос об организации тайного революционного общества был поставлен в №107 и 108 «Колокола» в полемике против прокламаций общества «Великорусе». Н. Серно-Соловьевич в статье «Ответ «Великоруссу» и Огарев в редакционном примечании к этой статье открыто призывали к созданию тайных организаций. «Для страны, находящейся под вековым рабством, – писал Серно-Соловьевич, – нет другого средства сбросить иго, как тайные союзы. Они образуют борцов, соединяют силы, подготовляют движение, без них массы или не поднимаются, или, поднявшись, неподготовленные, не выдерживают борьбы с организованным врагом».

Говоря о задачах революционной организации, Серно-Соловьевич и Огарев, в противоположность «Великоруссу», утверждали, что «надо обращаться не к обществу, а к народу».

Разошлись они с «Великоруссом» и в понимании целей революционной организации. «Великорусе» полагал, что главная цель движения – конституция, а Серно-Соловьевич и Огарев, соглашаясь, что «конституция лучше самодержавия», считали, что не она «цель и последнее слово». «Наша цель, – заявлял Серно-Соловьевич, – полное освобождение крестьян, право народа на землю, право его устроиться и управляться самим собою, освобождение и свободный союз областей».

С появлением в «Колоколе» статьи «Что нужно народу?» влияние «Земли и воли» стало заметно сказываться на облике журнала. Он становится заграничным центром этой революционной организации. Появление на страницах «Колокола» прокламаций «Земли и воли», перепечатка их в виде отдельных листков и брошюр, объявление редакции об основании «общего фонда» на «общее русское дело» (№133), обращение Совета общества «Земля и воля» ко всем русским людям вносить денежные пожертвования «в пользу сосланных и ссылаемых» (№157) ярко свидетельствуют об этом. Герцен относился к созданию и деятельности «Земли и воли», по-видимому, более сдержанно, чем Огарев, но и он 1 марта 1863 г. выступил с открытым обращением к «Земле и воле» (№157).

Позднее, начиная с №197 «Колокола» (25 мая 1865 г.), Герцен и Огарев прибавили к старому девизу журнала «Vivos voco» девиз «Земля и воля».

Героическая борьба революционной демократии против самодержавия, мужественное поведение осужденных – Чернышевского, Михайлова, Н. Серно-Соловьевича и многих других – заставили Герцена и Огарева по-новому оценить разночинную интеллигенцию, ее огромную историческую роль в революционном движении, ее вождей. «Колокол» начинает с исключительным уважением говорить о новой интеллигенции, появившейся из «духоты семинарий, из-под гнета духовных академий, из бездомного чиновничества, из удрученного мещанства». «La roture» [разночинцы. – Ред. ], – заявлял Герцен в «Письмах к путешественнику» («Колокол», 1865, №197), – единственная гавань, в которую можно спрыгнуть с тонущего дворянского судна».

Воплощением новой России стал для руководителей «Колокола» Чернышевский. Еще до ареста вождя русской революционной демократии Герцен изменил свое отношение к нему и отказался от выступлений, подобных статьям «Very dangerous!!!» или «Лишние люди и желчевики».

Когда Чернышевский был арестован и осужден и даже имя его было запрещено в России, «Колокол» в многочисленных статьях защищал «самого выдающегося публициста» и разоблачал правительство и либеральное общество, рукоплескавшее ссылке «самого талантливого из преемников Белинского».

Отход Герцена и Огарева от либеральных надежд, тесное сближение с революционной демократией неизбежно должны были сопровождаться их окончательным разрывом с либералами, повернувшими на путь реакции и союза с правительством.

Последние связи «Колокола» с либералами оборвались с началом польского восстания 1863 г. Одержимая, по выражению Герцена, «пеньковым патриотизмом», русская реакционная и либеральная пресса бесстыдно клеветала на восставших поляков, яростно требовала от правительства немедленной кровавой расправы с ними. И только «Колокол» открыто отстаивал свободу Польши. «Мы с Польшей, потому что мы за Россию, – писал Герцен. – Мы со стороны поляков, потому что мы русские. Мы хотим независимости Польши, потому что мы хотим свободы России. Мы с поляками, потому что одна цепь сковывает нас обоих... Мы против империи, потому что мы за народ» («Колокол», 1863, №160).

Не ограничиваясь выступлениями в журнале, Герцен и Огарев оказали и материальную поддержку польскому восстанию. Вместе с обществом «Земля и воля» они выпустили несколько воззваний и прокламаций, призывающих русских солдат и офицеров не участвовать в усмирении Польши, а послужить делу народного освобождения.

Борьба Польши за свою независимость имела прогрессивный характер, так как наносила удар всесилию царизма, продолжавшего играть роль мирового жандарма. Именно поэтому польское восстание 1863 г. приветствовали Маркс и Энгельс.

«...Ты должен теперь внимательно следить за «Колоколом», ибо теперь Герцену и К° представляется случай доказать свою революционную честность», – советовал Маркс Энгельсу 13 февраля 1863 г.[90][20] Свою «революционную честность» руководители «Колокола» доказали более чем убедительно. В статье «Памяти Герцена» Ленин писал: «Когда вся орава русских либералов отхлынула от Герцена за защиту Польши, когда все «образованное общество» отвернулось от «Колокола», Герцен не смутился. Он продолжал отстаивать свободу Польши и бичевать усмирителей, палачей, вешателей Александра II. Герцен спас честь русской демократии»[90][21].

Благодаря разрыву Герцена и Огарева с либералами и сближению с революционной демократией «Колокол» стал в 1860-е годы более последовательным демократическим органом, чем раньше.

Но и в этот период их решительные призывы к свержению самодержавия иногда уступают место старым надеждам на мирное преобразование государственного строя России. Особенно ясно пореформенные колебания руководителей «Колокола» сказались в статьях по поводу прокламации «Молодая Россия», появившейся в России в мае 1862 г. «Молодая Россия» стремилась к «революции кровавой и неумолимой», справедливо порицала «Колокол» за обращение к царю, за либеральные надежды на мирный переворот, за «близорукий ответ» на письмо «Русского человека». Герцен посвятил «Молодой России» две статьи: «Молодая и старая Россия» (№139) и «Журналисты и террористы» (№141). Очень энергично защищая авторов прокламации от клеветы и расправы правительства, издеваясь над испугом либералов перед «Молодой Россией», он в то же время продолжал надеяться на возможность мирного освобождения народа: «Придет роковой день – станьте грудью, лягте костьми, но не зовите его, как желанный день. Если солнце взойдет без кровавых туч, тем лучше, а будет ли оно в Мономаховой шапке или во фригийской – все равно».

Вместе с тем в герценовской критике «Молодой России» было много верного. Герцен справедливо обвинял авторов прокламации в доктринерском пренебрежении к народу и перенесении на русскую почву бланкистской, заговорщической тактики. При этом он вовсе не считал революционные методы борьбы принципиально недопустимыми: «Насильственные перевороты бывают неизбежны; может, будут и у нас... на них надобно быть готовым».

И хотя либеральные иллюзии не исчезли из «Колокола» до его конца, следует сказать, что в 1860-е годы революционные идеи в пропаганде значительно усилились, направление журнала стало более последовательным. Следствием этого явились правильное освещение «Колоколом» сущности реформы, переход Герцена и Огарева к практической революционной деятельности в России, их честные революционные позиции во время польского восстания. Герцен «не мог видеть революционного народа в самой России в 40-х годах, – писал В.И. Ленин. – Когда он увидал его в 60-х – он безбоязненно встал на сторону революционной демократии против либерализма. Он боролся за победу народа над царизмом, а не за сделку либеральной буржуазии с помещичьим царем. Он поднял знамя революции»[90][22].

С осени 1863 г. начался период упадка «Колокола» и Вольной типографии. Резко уменьшаются поток корреспонденции и количество читателей. «К концу 1863 года, – вспоминал Герцен, – расход «Колокола» с 2500–3000 сошел на 500 и ни разу не поднимался далее 1000 экземпляров». С 15 мая 1864 г. Герцен и Огарев стали выпускать «Колокол» лишь один раз в месяц, а 15 июля закончили выход «Общего веча». Тогда же Вольная типография и книгоиздательство Трюбнера прекращают издание всяких книг и сборников. Еще раньше – с 1863 г. – перестает выходить «Полярная звезда».

Кризис журнала и Вольной типографии был вызван общим спадом революционной волны в России. Летом 1862 г. царское правительство, подавив стихийные крестьянские волнения и обвинив в петербургских пожарах «бунтовщиков» – разночинцев, выступило походом против революционной демократии. Были закрыты на восемь месяцев «Современник» и «Русское слово», запрещены воскресные школы. В казематах Петропавловской крепости томились Чернышевский и Писарев, подверглись аресту десятки людей, обвиненных в сношениях с «лондонскими пропагандистами». Разгром польского восстания знаменовал окончательную неудачу демократического подъема. Надежды на близкую крестьянскую революцию рассеялись. Революционные организации, не имевшие прямой опоры в народе, были уничтожены правительством или распались. В 1864 г. прекращает свое существование «Земля и воля». Либералы, напуганные возможностью новой «пугачевщины», полностью перешли на сторону правительства. В «обществе» распространяются националистические настроения, вызванные польским восстанием. Широкие круги интеллигенции, сочувствовавшие раньше революционным демократам, отказываются от участия в общественно-политической жизни страны. С другой стороны, и среди революционной интеллигенции популярность «Колокола» постепенно падала. У разночинцев был другой властитель дум – более последовательный и решительный, чем Герцен, – Чернышевский.

Положение «Колокола» и Вольной типографии стало исключительно тяжелым. Чтобы поправить его, Герцен решает перенести издание «Колокола» из Лондона в Женеву, надеясь найти поддержку у русской революционной эмиграции, которая после разгрома революционного движения в России спасалась от преследований царского правительства за границей, чаще всего в городах Швейцарии. Здесь проживали А. Серно-Соловьевич, Л. Мечников, Н. Утин, позднее – С. Нечаев и многие другие. Были среди них и последователи Бакунина, и люди, случайно, круговоротом событий попавшие в революционную стихию и затем «принесшие покаяние», но большинство «молодой эмиграции» имело полное право называть себя достойными учениками Чернышевского. Именно среди этой части швейцарской эмиграции возникла русская секция Первого Интернационала.

197-й номер «Колокола» вышел уже в Женеве 25 мая 1865 г. Туда была переведена и Вольная типография.

Но переезд в Женеву не помог журналу. Реакция, усилившаяся в России после покушения Каракозова, препятствовала его возрождению. Не суждено было сбыться и надеждам Герцена и Огарева на сотрудничество с «молодой эмиграцией», которая требовала, чтобы «Колокол» зависел от широкой корпорации эмигрантов. Герцен же, предлагая им чаще печататься в журнале и даже соглашаясь пригласить некоторых постоянных сотрудников «Колокола» в совет редакции, решительно отказывался выпустить руководство журналом из своих рук и передать «Колокол» и средства, обеспечивающие его издание, корпорации, так как во многом расходился с «молодой эмиграцией» и не верил в ее литературные силы.

А. Серно-Соловьевич выступил против Герцена с нашумевшей брошюрой «Наши домашние дела» (1867). Он был прав, когда обвинял Герцена в колебаниях, в заигрывании с либералами, когда издевался над умилением Герцена перед идейкою «земского царя» и возмущался его несправедливым отзывом о стрелявшем в царя Каракозове, которого Герцен назвал «сумасшедшим».

Однако Серно-Соловьевич и другие выдвинули против Герцена и ряд неверных обвинений. Так, Серно-Соловьевич совершенно бездоказательно утверждал, что все молодое поколение «с отвращением» отвернулось от Герцена, что никакого положительного значения в русском революционном движении Герцен не имеет, что между Герценом и Чернышевским «нет, не было, да и не могло быть ничего общего». Серно-Соловьевич не понимал, что Герцен, несмотря на все свои колебания, принадлежал к одному лагерю с Чернышевским, что значение Герцена в формировании взглядов молодого поколения и в развитии революционного движения в России было огромно.

Со своей стороны, Герцен справедливо возражал против увлечения некоторых представителей «молодой эмиграции» бакунинскими, заговорщическими методами, против их склонности к террору, против нечаевщины, подложных манифестов и т.п. И хотя Герцен допускал иногда недооценку массового революционного насилия, это не мешало ему быть в данном случае более глубоким политическим мыслителем, чем многие революционеры того времени и будущие русские народники.

Нужно отметить и то, что Герцен отказался от публичной полемики с Серно-Соловьевичем, видимо, признав внутреннюю правоту многих обвинений «молодой эмиграции». В посвященной общей характеристике «нигилистов» статье «Еще раз Базаров» («Полярная звезда», 1869) он не столько нападал на молодежь, сколько старался оправдать свое поколение в глазах последней.

Дата добавления: 2015-06-26