Психосемантика черт личности 1 страница

Для удобства дальнейшего изложения введем термин «личностное зна­ние» и обозначим этим термином в нашем контексте то совокупное знание о человеческой личности, которое представлено индивидуальному созна­нию. Близкое понятие — «имплицитная теория личности», хотя мы вкла­дываем в понятие «личностное знание» более широкий смысл. Множество средств методической фиксации личностного знания в принципе включает не только вербальные обозначения и описания, но и графические схемати­ческие изображения, живописные и фотографические изображения чело­веческого лица, фигур, сцен и эпизодов межличностного взаимодействия, а в последнее время — с распространением видеотехники и компьютерной графики — схематизированные или копирующие реальность записи дина­мики жестов, поз и т. п.

В этой главе мы сужаем этот широкий круг. Нами избирается для анализа круг методик, знаковая система которых базируется прежде всего на словесных обозначениях личностных черт. Такой выбор, сделанный многими исследователями и разработчиками методик, не случаен. Его эв­ристическая сила базируется на фундаментальном принципе развития всех знаковых систем, в том числе естественного языка: наиболее устойчивые и значимые явления имеют тенденцию быть обозначенными кратко — одной знаковой единицей, одним словом (Пауль, 1960). В лексике личностных черт так или иначе аккумулирован культурно-исторической опыт развития личностного знания. Раскрытие структуры этого опыта дает нам средства описания индивидуальных категориальных систем личностного знания.

Показательно, что большая часть методик, реализующих субъектный подход к личности, «говорит» на языке личностных черт¹. И первой из

¹ Возможно, что в этом проявляется и определенная ограниченность этих методик, вызванная потребностью оперировать просто-напросто более компактными знаковыми средствами. Последнее время в связи с появлением более мощных компьютерных средств репродукции стимульного материала мы все чаще наблюдаем отказ от работы с одно­словными терминами в пользу развернутых дескрипторов, представленных нескольки­ми словами (Goldberg, 1999). В работе Е. А. Климова «Образ мира в разнотипных

них можно назвать «тест личностных конструктов» (ТЛК), который дал толчок к развитию целой группы методик, объединенных под общим на­званием «техника репертуарных решеток» (хотя, по нашему мнению, бо­лее удачным и более общим термином является термин «матричные тес­ты» — Шмелев, 1984, 1990а).

Тест личностных конструктов

Если Ч. Осгуд, автор семантического дифференциала, ориентировался в большей степени на построение групповых семантических пространств и тем самым на исследование сознания, то автор теста личностных конструктов Джордж Келли (Kelly, 1955, в русском переводе — Келли, 2000) с самого начала обосновывал свой метод как метод изучения личности (хотя позднее техника конструктов стала и весьма популярным методом извлечения экс­пертных знаний при построении систем искусственного интеллекта — см. Hart, 1986).

На сегодняшний день литература по «технике репертуарных решеток» весьма обширна (см. Francella, Bannister, 1977; Adams-Webber, 1979; в том числе переводная и отечественная — Козлова, 1975; Шмелев, 1982а; Похилько 1987; Франселла, Баннистер, 1987; Петренко, 1988). В этой литературе уже достаточно явно сформулированы отличительные особен­ности ТЛК по сравнению с техникой СД. Попробуем суммировать здесь наиболее важные отличия.

1. Использование вместо однозначно заданных шкалируемых объек­тов так называемых «репертуарных ролевых элементов» типа «симпатич­ный сверстник», «человек, которому ты доверяешь» и т. п. Это функцио­нальные места, на которые испытуемый должен сам подобрать конкрет­ных «исполнителей» — реальных людей из своего значимого межличност­ного окружения.

2. Использование в качестве маркеров (дескрипторов) биполярных шкал так называемых «вызванных» (elicited), а не «заданных» (supplied) характеристик. Эти дескрипторы формулирует (конструирует) сам инди­вид на предварительном этапе теста (в классическом варианте Келли — в ходе триадической оценки сходства людей, подобранных на место репер­туарных ролевых стимулов). Благодаря особенностям 1 и 2 ТЛК выступа-

профессиях» (Климов, 1995) представители разных профессий свободно порождали названия категорий людей, среди которых было немало составных дескрипторов типа «участники дорожного движения», «неразумные водители». В этой работе было пока­зано, что именно такая методика позволяет зафиксировать значимое превосходство профессионалов типа Ч (из группы человековедческих профессий) в богатстве социаль­но-гуманитарного лексикона над профессионалами из других групп.

ет как техника, при которой сам индивид в известной мере «конструиру­ет» свой индивидуальный опыт — формулирует и эксплицирует его содер­жание и структуру. По признаку 2 ТЛК отличается не только от техники СД, основанной на заданных биполярных шкалах, но и от «контрольных списков прилагательных».

3. Поскольку в качестве «элементов» (объектов шкалирования) в ТЛК выступают, как правило, люди, то в качестве конструктов испытуемые чаще всего используют лексику личностных черт. Но, в отличие от «лич­ностного семантического дифференциала», эти названия черт могут быть' редкочастотными и сформулированными в жаргонной или другой некано­нической литературной форме (например, «ботан» вместо «прилежный ученик», «разгуляй» вместо «праздный разгильдяй», «прикольщик» вместо «игривый» и т. п.). «Вызывание» личностных конструктов по отношению к личностному же материалу обеспечивает, с точки зрения Келли и его последователей, оптимальный «диапазон пригодности» конструктов (с этой точки зрения, шкалы СД Осгуда рассматриваются как суперординатные конструкты с неограниченным диапазоном пригодности — см. Франселла, Баннистер, 1987, с. 37). Симптоматичной, диагностически ценной при этом считается информация об уникальных конструктах — подлинных «личностных изобретениях», но не о высокочастотных конструктах-клише (слишком типичных для многих, поэтому не диагностичных).

4. Проведение многомерного анализа структуры связей шкал (лично­стных конструктов) для каждой индивидуальной матрицы (решетки) от­дельно. В результате выявляются статистически связанные конструкты, объединяющиеся в один и тот же фактор, и статистические независимые конструкты (объединяющиеся в различные факторы). Как обязательный, но вторичный этап этого анализа, выполняется отображение прошкалиро-ванных объектов в это индивидуальное пространство конструктов.

5. Интерпретация выявленной структуры на основе идеографической (уникальной) модели личности данного конкретного субъекта с учетом контекста его жизненной ситуации¹.

Пункт 4 из этого списка не оставляет возможностей усомниться, что в случае ТЛК мы имеем дело с последовательно выдержанной «субъектной парадигмой» организации эмпирических данных. Отличие от СД — инди­видуальные слои имеют разную размерность по числу (да и по качествен­ному составу!) строк и столбцов."В данном случае по строкам куба дан­ных располагаются «элементы» (стимулы), по столбцам — «конструкты» (реакции) (см. рис. 6).

¹ Следует сделать важную оговорку. Перечисленные операциональные особеннос­ти ТЛК в известной мере независимы от самой теории Дж. Келли, в которой, с нашей точки зрения, роль конструктов в детерминации поведения несколько преувеличена. Понимание конструктов ортодоксальными последователями Келли сближает эту тео­рию с идеями, развитыми в несколько популистской форме в рамках психотерапевтиче­ского учения, известного как НЛП — «нейролингвистическое программирование».

Согласно Дж. Келли, каждый взрослый человек, подобно ученому, строит свое поведение на основе собственной «теории личности» (ИТЛ). Отличие заключается в том, что это не вполне осознаваемая, так называемая «имп­лицитная теория личности» (ИТЛ). Она создается на основе связей лично­стных черт, объединенных в более обобщенные кластеры, или макрокате­гории. Строго говоря, сам термин ИТЛ предложен не Капли (Tagiuri, Petrullo, 1958; см. обзоры по этой проблематике — Scneider, 1973; Tzeng, 1982), но вскоре стал широко применяться в обсуждении его подхода. ИТЛ не толь­ко средство познания, она задает направления собственному поведению субъекта: Келли образно называл биполярные конструкты «улицами», вдоль которых субъект движется в ходе своей жизни. По Келли, субъект строит свои ожидания в соответствии с предпочитаемым полюсом биполярного конструкта. В случае опровержения экспектаций (обмана ожиданий) субъект склонен менять свое поведение на противоположное — строит их уже в соответствии с противоположным полюсом данного конструкта. Например, руководствуясь конструктом «меркантильный-бескорыстный», субъект (на­чальник) предлагает другому (подчиненному) поработать «на общественных началах». Но подчиненный вдруг отказывается, и возникает «ошибка ожи­даний», в результате которой субъект выдвигает гипотезу с противополож­ного полюса данного конструкта — что данный человек является «меркан­тильным».

В специальных сравнительных исследованиях было показано (Donahue, 1994; цитируется по книге Первин, Джон, 2000, с. 390), что с возрастом дети переходят от употребления более конкретных конструктов к упо­треблению более абстрактных, то есть от конструктов, констатирующих поведенческий факт («ест много сладостей») к конструктам, обозначаю­щим черты личности («сластена»). Таким образом, лексикон личностных черт оказывается той семиотической формой, тем языком, на котором «говорят» конструкты взрослого человека.

Когнитивная сложность

Еще в начале 50-х годов, практически одновременно с выходом осново­полагающих работ Дж. Келли, появилась концепция когнитивной сложности (J. Biery, 1953). В своей наиболее радикальной формулировке гипотеза о влиянии когнитивной сложности (КС) на поведение может быть сформулиро­вана так: чем больше независимых конструктов, тем больше степеней свобо­ды (возможностей для адаптации и саморазвития) имеет социальное поведение личности. Это количество независимых конструктов стало одним из важней­ших структурных диагностических индексов в рамках метода ТЛК (см. Francella, Bannister, 1977; русский перевод— Франселла, Баннистер, 1987),

В контексте данного параграфа мы не будем приводить ссылки на многообразные разноречивые экспериментальные данные о психологичес­ких и поведенческих коррелятах различных вариантов индекса КС, полу­ченные в последнее время в том числе в отечественной социальной и

общей психологии. В настоящее время на русском языке опубликовано немало обзорных работ по этой проблематике {Похилько, 1987; Первин, Джон, 2000). Было показано, что более когнитивно-сложные индивиды обнаруживают более высокую терпимость к противоречивой информации о людях и других социальных явлениях (не отбрасывают те факты, которые противоречат основной информации), они в большей степени способны смотреть на мир глазами других людей, они более.открыты-к усвоению нового опыта, то есть менее догматичны, у них имеется более дифференци­рованная структура самооценки и более высокая защищенность от переноса (генерализации) стресса, возникающего, например, на производстве, на все остальные сферы жизнедеятельности {Кондратьева, Шмелев, 1983).

Первоначально предполагалось, что «когнитивную сложность» можно измерять с помощью факторного анализа индивидуальных матриц корреляций между конструктами — по числу независимых факторов. Но эксперименты показали, что эта мера является не вполне удачной. Если низкая размерность факторного пространства (особенно когда все сводится к одному фактору «оценки») действительно говорит о «когнитивной простоте», то высокая раз­мерность не может интерпретироваться однозначно: она может означать как высокую дифференцированность, так и высокую «диффузность» системы кон­структов. Д. Баннистер {Bannister, 1965) показал, что высокая размерность наблюдается, в частности, у больных шизофренией, страдающих разорванно­стью мышления, противоречивостью и несогласованностью его понятийного базиса (системы конструктов).

Вскоре вместо понятия «когнитивная сложность» были предложены понятия «артикулированность системы конструктов», «иерархическая орга­низованность» и т. п. {Makhlouf-Norris, 1970; Похилько, 1987). То есть мало иметь широкое множество разнообразных конструктов на категори­альном микроуровне, надо еще построить их соподчинение иерархически более старшим конструктам на категориальном макроуровне. Только тогда система конструктов обретает необходимую «связность» и «стройность», оказывается достаточно гибкой и одновременно достаточно устойчивой.

О том, насколько важно иметь не только дифференцированную, но и связную систему конструктов, а также о том, насколько тонким должен быть баланс между этими свойствами системы конструктов, говорят срав­нительно недавние экспериментальные исследования, в которых использо­валась «решеточная» (или матричная) модификация техники атрибутив­ной самооценки (Harary, Donahue, 1994; цитируется по книге Первин, Джон, 2000, с. 210—211). Каждому индивиду в ходе этой методики пред­лагается приписывать себе определенные черты («напористый», «пункту­альный», «сообразительный» и т. п.), воображая себя в различных ролях — «сына (или дочери)», «друга», «студента» и т. п. Возникающая при этом матричная структура данных позволяла рассчитывать индекс внутрен­ней согласованности самооценки в разных ролях — как попарную бли­зость между столбцами матрицы, изображенной на рис. 16. Оказалось, что более высокой эмоциональной приспособленностью (более низкой

Качества роли	Сын (Дочь)	Друг		Студент
Напористый
Пунктуальный
...
Сообразительный

Рис. 16. Матричная структура данных при ролевой модификации методики самооценки'(цитируется по книге Первин Джон, 2000, с. 210).

тревожностью, в частности) обладают индивиды, у которых самосознание в разных ролях оказалось более постоянным, согласованным. На первый взгляд, этот результат вступает в прямое противоречие с тем результатом, который был получен нами в процитированной выше совместной работе с А. С. Кондратьевой, где также была применена матричная модификация методики самооценки {Кондратьева, Шмелев, 1983) и более адаптиро­ванными оказались индивиды с более высоким разнообразием описаний в столбцах. Но если отбросить возможные формально-математические ар­тефакты, обусловленные использованием разных методов обработки дан­ных, то, видимо, это противоречие может быть разрешено на содержа­тельном уровне. В методике Кондратьевой перед испытуемыми ставилась более сложная задача — не просто описать себя в разных ролях и ситуа­циях, но проимитировать то, каким в этих ролях и ситуациях тебя видят другие (начальник на работе, супруг(а) дома и т. п.). Хотя, скорее всего, на самом деле имеется криволинейная зависимость между «сложностью» и «адаптированностью» (при чрезмерной сложности адаптированность сни­жается, как и при недостаточной сложности) и в двух указанных экспери­ментах эффект узкой выборки или эффект экспериментальной ситуации создавал возможность уловить наличие лишь линейной связи — на проти­воположных плечах «горбатой» кривой (см. рис. 17). Конечно, у студен­тов-психологов можно ожидать наличие чрезмерной «сложности», а у инженерно-технических работников завода» (выборка А. С. Кондратье­вой) этого ожидать гораздо труднее.

Итак, отвлечемся здесь от слишком специальных разговоров о про­блемах измерения «когнитивной сложности» и ее различных структурных индексах. Имеется или отсутствует у того или иного варианта индекса КС высокий прогностический потенциал, это, в конечном счете, зависит от обоснованного выбора критерия. На сегодня нельзя считать опровергнутой рабочую гипотезу о том, что индекс КС является хорошим операциональ­ным индикатором того, что мы назвали выше «компетентностью личнос­ти». Действительно, чем богаче практический опыт деятельности в опре-

Рис. 17. Гипотетическая криволинейная связь между когнитивной сложностью и эмоциональной адаптированностью личности_в сочетании с эффектом «узкой» вы­борки: на выборке «простых» мы обнаруживаем положительный вклад когнитив­ной сложности в адаптированность, а на выборке «сложных» — отрицательный.

деленной предметной (проблемной) области у данного индивида, тем легче можно ожидать наличие у этого индивида развитой, богатой по составу и сложно организованной по структуре системы категорий — системы кон­структов.

Рост компетентности представлен в огромном большинстве когнити-вистских работ по научению и когнитивному развитию как прежде всего дифференциация первоначально аморфных, синкретичных и сверхобоб­щенных стереотипов в более тонкие и точно настроенные на ключевые признаки, высоко обобщенные и абстрагированные понятия. Классичес­кие работы в области психологии мышления, начиная с Н. Аха, Л. С. Выготского, Дж. Брунера, как и работы их современных последователей, дали яркие строгие экспериментальные доказательства для подобных вы­водов (см. Тихомиров, 1984, с. 191 —193).

Поведенческая вапидность теста конструктов

Нам представляется важным подчеркнуть, что в самой аксиоматике мето­да ТЛК заключено важное допущение: выделяя в других людях те или иные личностные черты (и группируя их. в оппонентные категории по наличию определенных черт), субъект дает экспериментатору информацию о его соб­ственных возможных диспозициях в социальном поведении. Это допущение последователи Келли предлагают принимать на веру. Ортодоксальные после­дователи Келли не делают это предположение предметом экспериментальных проверок. Валидность ТЛК чаще всего просто постулируется, но не доказы-

вается эмпирически. Как и в случае ряда классических «проективных мето­дик» (ТАТ Мюррея, «пятна Роршаха», цветовой тест Люшера), вокруг ТЛК как бы сама собой сложилась определенная «мифологема», согласно которой метод считается хорошим как бы потому, что он лишен ряда очевидных недостатков традиционных тестологических методов исследования личности. Но при этом его собственные возможные недостатки и слабости как бы упускаются из внимания.

Действительно, большинство вопросниковых техник так или иначе апеллируют к структурированности и репрезентированное™ в сознании испытуемого непосредственного образа «Я», что снижает их валидность (см. оценку Хекхаузена, 1986, т. 2, с. 208). Поэтому практически всеми легко принимается довод Дж. Келли и «келлианцев-конструктивистов» о том, что испытуемый скорее обнаружит свои диспозиции, когда он зани­мается более естественной для него деятельностью по анализу окружаю­щего его мира. В этом случае, по терминологии Виклунда, он находится в состоянии «субъектного», а не «объектного» самонаблюдения (Wicklund, Gollwitzer, 1987).

Хайнц Хекхаузен (1986, т. 2, с. 65) трактует конструкты Келли как атрибуции. Действительно, как мы уже говорили выше (см. гл. 1), лично­стные черты в «наивной психологике» обыденного сознания выступают в статусе «объяснительного инструмента», объясняющего внутренние причи­ны того или иного поведения людей. Обыденное сознание очень часто стро­ится на рассуждениях по типу «Субьект А обманывает, потому что он лживый», «Субъект В тревожится потому, что он тревожный», «Субъект отказывается работать бесплатно, потому что он меркантильный»...

Но в какой степени в ходе такой атрибуции «черт» субъект репрезен­тирует нам свои собственные черты? Или, может быть, здесь происходит не атрибутивная проекция реального «Я» («Я какой я есть в настоящий момент»), но атрибуция идеальных представлений («Я-идеал», или «Анти­идеал»)? Или, может быть, в этой атрибуции не происходит ни эго-проек-ции, ни проекции идеальных представлений, но лишь проекция специфи­ческого индивидуального прошлого опыта на новую ситуацию?

Именно эти "вопросы остро заинтересовали автора на этапе зарождения замысла данного цикла исследования. Именно на них базировались основные гипотезы этого цикла. Во многом они возникли от того, что прямых ответов на них в литературе мы практически не находили, да и в настоящее время находим крайне мало.

Кпиническип эффект теории конструктов

Сам Дж. Келли ориентировал свою теорию на клинико-психологичес-кие, психотерапевтические цели, рассматривая данные ТЛК как основу Для последующей рационально-терапевтической работы с клиентом. Важ­нейшим из так называемых «следствий» своей системы постулатов сам

Келли считал «следствие социальности»: «В той степени, в какой человек способен создавать способы конструирования, используемые другим челове­ком, он способен участвовать в социальном процессе, включающем другого». Поэтому ТЛК в контексте профессиональной практики самого Келли — это инструмент прежде всего «диалогической диагностики», ориентированный на развитие диалога между клиентом и терапевтом, но не средство стан­дартизированной измерительной психодиагностики, отвлеченной от такой практики.

Эта традиция применения ТЛК — с акцентом на клинико-психологи-ческие цели — сохранилась по сей день. Ф. Франселла и Д. Баннистер в достаточно категоричной форме отвергают правомерность проверки ва-лидности метода решеток путем расчета корреляций с какими-либо други­ми тестами или путем оценки «его способности предсказывать некоторый произвольно-выбранный и относительно тривиальный аспект человечес­кого поведения» (Франселла, Баннистер, 1987, с. 151). Основные публи­кации экспериментальных работ трактуют проверку валидности скорее как проверку эффективности и полезности ТЛК. Они очень часто посвя­щены опыту применения ТЛК для оценки эффективности понимания пси­хотерапевтами своих клиентов {Watson; 1972), понимания супругами друг-друга в процессе семейной психотерапии и т. п.' (Lifshitz, 1974), механиз­мам, обусловливающим устойчивость и изменчивость самой системы кон­структов (Rehm, 1971).

Мы находим подобные работы чаще в «Британском журнале социаль­ной и клинической психологии». Показательно, что в США, где психологи издавна известны своим прагматизмом и меньшей расположенностью к не-стандартизированным исследовательским технологиям, ТЛК до сих пор ме­нее популярен, несмотря на то, что Дж. Келли жил и работал в США.

Недостатки теории и технологии Кеппи

До сих пор весьма трудно найти работы по проверке сравнительной и конкурентной валидности ТЛК и традиционных методик. Одна из немно­гих — исследование Дж. Кантора (Cantor, 1976), вкотором опубликован отрицательный результат в попытке найти корреляции между «выпуклос­тью» (различающей силой) личностных конструктов ТЛК и выраженнос­тью мотивов в «Тематическом Апперцептивном Тесте» (ТАТ).

Серьезные трудности использования метода ТЛК во многом являются продолжением его достоинств. Повышение идеографического потенциала в ТЛК оборачивается тем, что выявленные конструкты и очень часто даже выявленные семантические факторы (интегральные конструкты, по­лучаемые с помощью факторного анализа решеток на ЭВМ) очень трудно объективно интерпретировать. Они, как и результаты любых других про­ективных методик, требуют привлечения семантической и психологичес­кой интуиции исследователя. Начинающим психологам — пользователям ТЛК — трудно опереться на какие-либо обоснованные рекомендации по

выполнению стандартных интерпретаций результатов ТЛК. Отсюда стрем­ление новичков уповать на формально-количественные показатели —та­кие как размерность семантического пространства, мощность первого фак­тора (так называемая «монолитность» структуры, «интенсивность» Банни-стера) и т. п.

В случае с «тестом конструктов» возникает известный парадокс — разрыв между высоким уровнем операционализации самой процедуры про­ведения методики и низким уровнем операционализации в анализе ее ре­зультатов. Когда мы пытаемся констатировать, что в такой-то решетке произошло сцепление (слияние) двух объективных факторов, которые в общественном сознании являются независимыми, то на какие данные мы при этом опираемся? Чаще всего на данные нашей семантической интуи­ции. То же самое относится и к попытке констатации наличия в результа­тах какого-либо уникального фактора. Мы не можем сделать это, не прибегая к собственной интуиции, ведь мы не имеем исчерпывающих таб­лиц с факторными нагрузками для всей лексики личностных черт, то есть не имеем перечня стандартных факторов, типичных для общественного сознания в рамках хотя бы одной языковой культуры.

В нашей работе мы поставили задачу восполнить указанный недостаток метода ТЛК — построить универсальный" психологический тезаурус лексики личностных черт русского языка. Причем с опорой не на лингвистическую интроспекцию или теоретико-психологические воззрения какого-либо одного автора (как это было сделано, например, в карте личности К. К. Платонова, 1970), но на основе экспериментально-психосемантического подхода. Реше­ние этой задачи избавило бы психологов от необходимости «покупать» воз­можности стаьщартизированной интерпретации ценой введения готовых, «за­данных» шкал в ТЛК, ценой превращения этого теста в ЛСД — методику «личностного семантического дифференциала» (Шмелев, 1982в).

Завершая данный параграф, специально подчеркнем, что использование словесных обозначений черт личности вовсе не является единственной фор­мой семиотической фиксации личностных конструктов, только лишь наибо­лее естественной для взрослых образованных людей. Обобщенная схема «тех­ники решеток» предполагает возможность использования и в качестве эле­ментов, и в качестве конструктов развернутых вербальных описаний (как, например, описания поступков и мотивов — см. Петренко, 1983). Это могут быть и сформулированные самим испытуемым (клиентом) вербальные описа­ния событий в его жизни. Например, «каузометрическую биографическую технику» можно рассматривать как частный случай «импликативной решет­ки», построенной на материале особого рода «конструктивных элементов» — событий жизненного пути (Кроник, 1982). Если бы испытуемые так же легко, как вербальные описания, порождали графическую продукцию, то, безуслов­но, нашли бы широкое распространение «невербальные решетки».

Но лексика личностных черт дает наиболее компактные средства фик­сации своего личностного опыта, что удобно прежде всего для самих испытуемых в ходе заполнения репертуарных, решеток.

СЕМАНТИКА ЧЕРТ ПИЧНОСТИ: ПОКАПЬНЫЕ МОПЕПИ

В этом параграфе мы попытаемся проанализировать известные нам логико-семантические и экспериментальные подходы и модели в области лексики черт, в которых фактически осуществлен анализ своего рода «микроструктуры» — тонкой организации семантического поля отдель­ных, наиболее высокочастотных терминов черт.

Обыденная и научная концепции черт

Традиция логико-семантического анализа лексики черт восходит, по-видимому, еще к этике Аристотеля, рассматривавшего добродетель как некую «золотую середину» между двумя крайностями. Так, мужество зани­мает место между хвастовством и застенчивостью, щедрость — между рас­точительностью и скупостью (цитируется по Швейцер, 1973). Здесь мы видим, как философская мудрость перешагивает некий качественный барь­ер, отделяясь от обыденного сознания.

На языке пространственных моделей обыденную семантику черт можно интерпретировать в форме так называемой «векторной» модели обществен­ного блага (или модели «желательной перспективы»): «идеальная точка» рассматривается в этой модели как бесконечно удаленная на оси качества (рис. 18). Грубо говоря, девиз обыденного сознания можно сформулировать просто: «Чем больше блага, тем лучше!». Этому сознанию не свойственна идея меры и разумной границы: положительная тенденция экстраполируется до бесконечности.

Житейская психологика в каждом отдельном акте категоризации все­гда привносит оценку, она является «оценочно биполярной»: приписывая

Рис. 18а. Векторная модель предпочтения (оценивания)черт.

Рис. 186. Точечная модель оценивания черт.

На рис. 186 функция блага (оценки, предпочтения, полезности) имеет точку перегиба

(седловую точку оптимума), после которой начинает убывать: чрезмерная выраженность

даже положительного качества приводит к неадаптивному поведению.

предмету какое-то свойство, мы всегда подразумеваем при этом какую-то оценку этого свойства. И для социального познания (межличностного вос­приятия) эта особенность характерна даже в большей степени, чем для познания неживой природы. Эта пристрастность, оценочность восприятия социальных объектов ведет начало, очевидно, от непроизвольной, инстинк­тивной оценочности восприятия биологических объектов, унаследованной человеком еще от животных: живое подвижное существо, как только мы видим его, должно быть не просто категоризовано, но прежде всего должно быть категоризовано и оценено с точки зрения интересов выживания инди­вида или вида (как опасное или безопасное, враждебное или дружественное, вкусное или ядовитое, из «своих» или из «чужих» и т. п.)-

В отличие от житейской психологики (обыденного сознания), философ­ское и научное знание портигает идею «разумной меры», идею диалектичес­кой взаимосвязи «достоинств» и «недостатков»: вторые объявляются «про­должением» первых не только вследствие афористической риторики, прису­щей философскому рассуждению, но и в силу сложной системной связи явлений, от которых обыденное сознание абстрагируется.

Дата добавления: 2015-06-04