История всемирной литературы 52 страница. Много сделал Водник для Просвещения словенцев

Много сделал Водник для просвещения словенцев. В 1797—1800 гг. он редактировал первую словенскую газету, «Люблянске новице», был автором большинства ее статей и заметок. В газете освещалась внутренняя жизнь Крайны и всей Австрийской монархии, развитие экономики, политические события за рубежом; публиковались разнообразные стихи, юмористические рассказы, афоризмы. Водник написал и две статьи, посвященные русскому языку и русским. В них он ознакомил читателей с народом, войска которого под руководством Суворова проходили в это время через словенские земли. Водник не только указывал на этническую и языковую близость словенцев к русским, но и призывал своих соотечественников учиться у них беречь свой язык и защищать родину. В 1795—1806 гг. Водник издавал «Сельский календарь» (сначала «Большой», затем «Малый», в котором давались необходимые сведения по сельскому хозяйству, метеорологии, содержался перечень ярмарок и т. д. Водник был не только первым словенским национальным поэтом, но и первым журналистом.

Большую роль сыграл Водник и в развитии словенской школы, особенно после образования Иллирийских провинций, когда словенский язык стал языком обучения в начальных школах. В это время он был директором люблянской гимназии и написал несколько словенских учебников, в том числе грамматику, первую, изданную на словенском языке. До этого и в течение нескольких десятилетий после выхода

347

в свет труда Водника словенские грамматики издавались на немецком языке.

Как можно видеть, словенская литература в XVIII в. развивалась неравномерно. Были созданы первые драматические произведения, но совершенно отсутствовала художественная проза. Наиболее полное развитие из всех литературных жанров получила словенская поэзия, что дало возможность уже в последующий период появиться словенскому гению, замечательному поэту Франце Ксаверию Прешерну.

Так же как хорватская и сербская, словенская литература в XVIII в. находилась в процессе становления. Складывавшиеся в различных условиях, фактически разрозненные литературы этих трех славянских народов несли в себе, однако, родственные черты, связанные с общими задачами исторического развития, освобождения от иноземного владычества, турецкого и австрийского. Каждая из них должна была прежде всего создать на основе народного свой литературный язык, чтобы помочь выработать национальное самосознание и создать национальную литературу.

Как показали события начала XIX в. — народно-освободительное движение и культурно-национальное Возрождение в Сербии, Хорватии и Словении, литература трех стран сумела в XVIII столетии поднять на необходимую для этого новую ступень гражданственно-национальное и художественное сознание своих народов.

347

ГРЕЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XVIII век в Греции падает на середину того черного 150-летия (1669—1821), когда большая часть страны входила в состав Оттоманской империи. Феодальное чужеземное иго — инокультурное, иноверное — тормозило развитие национальной экономики и всей национальной культуры.

В литературе с византийского периода сохранялись две линии развития, долгое время не пересекавшиеся, не взаимодействовавшие. Первая — это фольклор, преимущественно крестьянский (в XVIII в. 97% населения Греции было сельским). Вторая — ученая, богословская и назидательная, агиографическая и гимнографическая — продолжала такие же традиции византийской литературы. В фольклоре бытовали прежде всего византийские народные песни (акритские, т. е. богатырские), которые определяли характер и вновь создаваемых.

Существенным для всей жизни Греции того времени было клефтское движение. Крестьяне, недовольные притеснениями турецких властей и выслуживавшихся перед ними греческих богачей, бросали хозяйство и с оружием в руках уходили в горы. Этих бунтарей называли клефтами (букв. — ворами). Уместно вспомнить, что Разин и Пугачев тоже были «ворами» по официальной терминологии. Число клефтов в течение XVIII в. неуклонно возрастало. Они основывали целые села. К концу века многие районы полностью контролировались клефтами (Мани на Пелопоннесе, Сули в Эпире). Высокая Порта организовывала против них кровавые экспедиции, но не могла справиться с этим народным движением. Район Мани даже добился официальной автономии.

Жизнь клефтов, их подвиги и героическая гибель составляют содержание клефтских песен, основного жанра греческого фольклора XVIII в. Их настроение, форма, художественные особенности, продолжающие традиции акритских песен, заметно повлияли на последующее развитие новогреческой литературы. В рассматриваемый период народные песни существовали только в устной форме. Сначала их собирали иностранные ученые. Первый такой сборник в двух томах, составленный Клодом Фориэлем, вышел в Париже в 1824—1825 гг.

К народному творчеству близки имевшие широкое хождение в тогдашней Греции пророчества. В них выражалась народная вера в освобождение от турецкого ига при поддержке «белокурого племени» — русских. Надежды подкреплялись определенными акциями русского правительства. Еще в начале века Петр I уверял порабощенных христиан, что они избавятся от турецкого владычества при помощи русского оружия. По свидетельству современников, портреты Петра I, которого называли «монархом россиян и греков», можно было видеть среди икон почти в любом греческом доме. В 1750 г. монах Феоклит Полиид выпустил книгу известных ранее и новых, его собственных, пророчеств — «Агафангел», где говорилось об освободительной миссии России. Эти пророчества перекликались и с народной песней: «Этой весной, райя, райя, // придет московит, райя, райя, // пойдет на турок войной...».

Православная церковь Греции не ограничивалась пророчествами. В начале века она еще сохраняла значение очага сопротивления иноверной, иноязычной силе. В монастырях устраивались

348

школы. Учителями были монахи. Они распространяли также мятежные воззвания. Как национальный мученик до сих пор почитается в Греции Козма Этолийский (1714—1779). Этот странствующий монах и учитель основал множество школ, проповедовал борьбу за освобождение от оттоманского ига и был казнен турецкими властями.

Из Афона вышел и самый значительный поэт середины века — Кесарий Дапонте (1714—1784), автор многочисленных гимнов, назидательных книг, путевых заметок в стихах, шутовских исповедей, напоминающих Птохо-продрома византийских времен. Любознательный и трезвый наблюдатель, он оставил множество стихотворений на злободневные темы в стиле народных анекдотов. В большей части его произведений продолжается низовое направление книжной литературы поздневизантийской эпохи, питаемое фольклором. Но по большей части церковь продолжала византийские традиции другой линии развития в греческой литературе — учено-филологической. Монахи — выходцы из обеспеченных семейств — часто получали европейское образование. Они в числе первых в Греции подхватили идеи французского Просвещения и распространяли его на родине. Монах-вольтерьянец — весьма характерное явление в Греции XVIII в. Один из монахов, по словам французского путешественника Гуфье, назвал Вольтера величайшим благодетелем человечества. Но патриархия в Константинополе научилась приспосабливаться к Порте, получила право собирать дань с христиан и скоро стала рьяной противницей прогресса. И блестящий представитель Просвещения в Греции Евгений Вулгарис (1716—1806), преподававший в Высших школах на Афоне и в Константинополе логику и математику (когда непременными считались лишь грамматика, риторика и богословие), был вынужден эмигрировать. Его ученику, Никифору Теотокису (1731—1800), пришлось последовать за ним. Пристанище и признание оба нашли в России.

Патриархия преследовала идеи Коперника даже в конце XVIII в. Поэтому естественно появление прозаического памфлета против грубого, невежественного, продажного духовенства «Аноним 1789». В нем заметны некоторые точки соприкосновения с Вольтером и Лесажем. В ответ по личному распоряжению патриарха Григория V (1749—1821) была написана «Христианская апология» (1798), а в 1802 г. в Венеции издана книга «Против Вольтера». На трактат учителя Акарнана «О философии, физике, метафизике, разуме и божестве» (1786) синод ответил преданием его анафеме. Акарнан немедленно подчеркнул в «Ответе безымянного», что его книга направлена против «монахов, священников, архиереев и аскетов». Отлучен от церкви был и певец греческой свободы Ригас. В «Отеческом увещании» (1798) патриархия объявила, что просвещение и призывы к национальному освобождению идут против воли бога. В то же время распространялись песнопения в честь султана, призывавшие верующих к смирению и повиновению турецким властям.

Кроме полемики с Константинопольской патриархией, в XVIII в. известны и литературные сочинения светского характера. Примечательно, что почти все они издавались (и создавались) за рубежом. Первое из них — это вышедший в Венеции сборник стихотворных упражнений учащихся Флангинианского коллегиума «Цветы благочестия» (1708). Его можно рассматривать как последний отблеск литературной жизни незадолго перед тем (в 1669 г.) захваченного Турцией Крита. В сборнике ощутимо влияние итальянской литературы и знакомство с «Палатинской антологией». Во многих сонетах звучит живая скорбь об униженной родине и преклонение перед ее древним величием. Но в целом, по словам позднейшего греческого автора, это «оранжерейные цветы». Их авторы более не выступали в литературе, а литература следовала вкусам купеческой публики, которая предпочитала путевые заметки в стихах, пространное описание чужих земель и народов с их обычаями, климатом и т. п.

В 1746 г. в той же Венеции опубликована поэма «Стихиомахия» И. Р. Мане, трактующая библейский миф о потопе. Художественные достоинства ее невысоки, но и она была явлением на скудном литературном фоне того времени. Ее автору посвящена вышедшая в Лейпциге еще более многословная поэма «Боспоромахия» (1752), написанная французом из Константинополя Момарсом. В поэме «спорили» Восток и Запад, Азия и Европа, Прошлое и Будущее. Автор доказывал настоятельную необходимость для современников осмыслить противоречия между феодальной Турцией и Европой Нового времени, найти пути их разрешения.

Прибежищем ученой литературы в порабощенной Греции был почти исключительно Константинополь, точнее, один его квартал — Фанари, населенный греческими купцами. По имени квартала греческие историки называют XVIII век веком фанариотов, имея в виду прежде всего особенности греческого просветительства. Фанари поставлял купцов в греческие торговые колонии России и Западной Европы. Эти купцы были достаточно богаты, чтобы дать своим детям европейское образование. Из их среды выходили переводчики, члены дипломатического корпуса, даже министры иностранных

349

дел Высокой Порты. Фанари поставлял также господарей, т. е. наместников Молдо-Валахии, которые содержали настоящий царский двор в Бухаресте, заботясь о его культурном процветании. Они и сами на досуге охотно занимались сочинительством. Например, основатель династии Маврокордато Александр оставил сыну «Наставления» по образцу Макиавелли, где запечатлел заповедь фанариотов: «Делай не то, что хочешь, и не то, что можешь, а что выгодно».

Литературные вкусы фанариотов обусловлены веяниями из Франции. По замечанию одного путешественника, французский язык знали в Фанари во второй половине XVIII в. не хуже греческого. Основное место в фанариотской поэзии занимали анакреонтические мотивы. Самый яркий их выразитель, Атанасиос Христопулос (1772—1847), прозванный «Новым Анакреонтом», писал, например: «Не дожить бы, боже милый, мне до трезвости постылой...». Но идейная позиция фанариотов определялась их служебным статусом. Они приспособились к Порте. С ее соизволения они неограниченно обирали подопечных, создавая себе огромные состояния. Поэтому к революционному и национально-освободительному движению в Греции они относились с откровенной враждебностью.

Эта идейно-литературная двойственность — заигрывание с вольномыслием, вольтерьянством при сотрудничестве с Портой — выражалась во временном перевесе то одной, то другой линии. Но к концу XVIII — началу XIX в., когда общенародная борьба за освобождение стала реально грозить их благосостоянию, фанариоты заняли откровенно реакционную позицию. Прежде они снисходительней относились к просветительским кружкам в своей среде (например, Димитриос Катардзис), хотя такой кружок при участии в нем легендарного Ригаса легко мог перерасти в тайное национально-освободительное общество.

Сам Ригас из Фер (1757—1798) поначалу пользовался поддержкой фанариотов. Биография Ригаса известна недостаточно. Нет даже уверенности, что мы точно знаем его имя. По преданию, он убил издевавшегося над ним турка и бежал в отряд клефтов, который переправил его в Константинополь. Там Ригас служил секретарем у Александра Ипсиланти (1726—1806) и вместе с ним приехал в Бухарест, где познакомился с произведениями французских просветителей и вошел в кружок Д. Катардзиса. В 1790 г. Ригас переехал в Вену, где с этого года стала выходить первая греческая газета — «Эфимерис», и занялся литературой. Для начала он считал необходимой умеренно просветительную деятельность. В 1790 г. вышла его «Школа чувствительных влюбленных», в которой греческие историки литературы не без труда угадали шесть рассказов Ретифа де ла Бретона. Греческого революционера и просветителя, очевидно, привлекло в рассказах утверждение свободы личности, неотъемлемого права распоряжаться собственной судьбой. Ригас развил отдельные моменты повествования, вставил в текст стихотворения сентиментального характера, считая, что такой тип изложения «более соответствует духу греческого языка».

Книга имела успех. Под ее влиянием в Вене через два года вышел анонимный сборник из трех рассказов — «Завершение любви». В 1790 г. Ригас издал также «Антологию естественных наук» под девизом: «Правильно мыслит тот, кто мыслит свободно». Эта книга возникла в результате изучения современных ему работ по естествознанию. Рассчитанная на неискушенного читателя, она обнаруживает не только знакомство с идеями Руссо, но и преданность им, а также идеям энциклопедистов и направлена на «сокрушение предрассудков». «Школа» пропагандировала свободу чувства и идею естественного равенства людей, «Антология» — свободу мысли.

К тому же начальному периоду деятельности Ригаса относится трехчастный «Моральный треножник» (ему принадлежат две части). Первая часть — «Олимпия» (перевод пьесы Метастазио) — ставит целью пробуждение гордости греков, напоминая об олимпийских играх Древности. Вторая — «Альпийская пастушка» (стихотворный перевод повести Мармонтеля) — в общем следует духу «Школы». В 1791—1796 гг. Ригас, готовясь к восстанию, занимался географией Греции. В этой связи он участвовал в переводе книги «Новый Анахарсис» Бартелеми (главы 35—39, о Фессалии), изданном в Вене в 1797 г. Как приложение к этой главе Ригас издал карту Греции на 12 листах с планами Константинополя и размещения турецких военных объектов. В том же 1797 г. вышло основное произведение Ригаса «Революционный манифест, или Новое политическое устройство» в 4-х частях: «Воззвание», «Права человека», «Конституция» и «Военный гимн» («Фурио»). Эпиграфом к нему взяты лозунги французской революции: «Свобода! Братство! Равенство!» — а основные положения прямо или косвенно выводятся из документов якобинской диктатуры.

Ригас Ферейский — мыслитель и политический деятель, который первым на Балканах выдвинул идею республиканской федерации балканских народов, видя в их сплочении, в их союзе путь к освобождению от оттоманского и феодального ига вообще. Главной задачей считал он социальную, а не национальную революцию

350

и, чуждый шовинизма, обращался к турецкому народу с такой же братской теплотой, как и своим соплеменникам. Поэзия для Ригаса — оружие в этой жизненно важной борьбе: 126 строк его «Военного гимна» и 252 строки «Патриотического гимна» — это вдохновенный призыв к восстанию с указанием конкретных задач, стоящих перед каждой областью Оттоманской империи. Эти гимны распространились по Балканам с молниеносной быстротой. Известная лубочная картинка представляет Ригаса, исполняющего свои гимны в кругу соотечественников.

Дохнуть и час свободой
Отрадней, чем в тюрьме
Прожить хоть полстолетья
В невольничьем ярме.
Что проку в долгой жизни,
Коль цепь на нас гремит,
Коль произвол нам смертью
И день и ночь грозит?

(«Военный гимн».
Перевод М. Л. Михайлова)

Любопытна судьба этого гимна: его пели в Греции во времена всех народно-освободительных движений — от XVIII в. до гражданской войны 1946—1949 гг.

В 1797 г. Ригас направился в Грецию. Но в Триесте его арестовала австрийская полиция, выдав турецким властям, которые в июне 1798 г. казнили поэта в белградской тюрьме. Легенда украсила его последний час крылатой фразой: «Я посеял свободу, пусть другие придут и пожнут!» Ригас стал героем народных песен и литературных произведений. Ему приписывалась и так называемая «Греческая марсельеза». Для Байрона, Пушкина и других филэллинов Ригас был символом борьбы за свободу. В годы диктатуры «черных полковников» (1967—1974) имя его носила студенческая организация сопротивления.

На примере творчества Ригаса видно, что литературный процесс в Греции к концу века резко ускоряется. Важнейшей предпосылкой этого были экономические сдвиги в результате Кучук-Кайнарджийского мира (1774), когда Россия получила официальное право опеки христиан в Оттоманской империи, были уменьшены налоги, улучшены условия торговли и мореплавания, что потребовало и улучшения образования. Именно в это время разгорается спор вокруг проблемы языка. Подготовка к восстанию была неотделима от просвещения народа, и возникал естественный вопрос, на какие идейно-философские, литературные и языковые традиции надо опираться. С одной стороны, древнегреческий язык, язык богатой культуры, литературы и церкви (не следует забывать, что элементарное образование начиналось с «Псалтири»). С другой — живой разговорный язык, раздробленный на диалекты, далекий от нормы, еще не имеющий достаточно авторитетных литературных памятников.

Образованные греческие круги разбиваются на два лагеря, каждый из которых вскоре приобретает отчетливую идеологическую тенденцию. Сторонники демократических преобразований, в том числе Ригас, опираются на живой народный язык, «димотику». Главой этого направления был уже упомянутый Димитриос Катардзис (1725—1807) из Константинополя. В Молдо-Валахии он ведал финансами, имел большое влияние в официальных кругах, но главным делом его жизни было просветительство. Он провозгласил и яростно отстаивал право народного разговорного языка стать основой языка литературного. Кроме этого воззвания, он оставил трактат «Познай самого себя» (речь идет о национальном самосознании), «Руководство к написанию стихотворений на новогреческом языке», «Грамматику древнегреческого языка» (написанную на новогреческом) и «Грамматику новогреческого языка». К сожалению, большая часть его произведений оставалась неизданной, и его идеи только косвенно могли влиять на споры вокруг языкового вопроса в Греции. К концу жизни он отошел от активной общественной деятельности и умер преуспевающим царедворцем, сторонником просвещенного абсолютизма.

Видным участником споров был также Атанасиос Псалидас (1767—1820) из купеческой семьи г. Янины. Некоторое время он жил в России, возлагая большие надежды на помощь России в деле освобождения Греции и посвятив свою первую книгу Екатерине II. Возвратившись на родину, он преподавал в Янине и более или менее последовательно пропагандировал народный язык.

Консервативные же фанариоты, в первую очередь П. Кодрикас, и патриархия требовали возвращения к древнегреческому языку. Формировалась и третья группировка, во главе которой встал один из влиятельных представителей греческого Просвещения — Адамантиос Кораис (1748—1833).

Кораис родился в купеческой семье в г. Смирне, получил образование во Франции. В 1798 г. он опубликовал «Братское увещание» в защиту памяти и идей Ригаса, а в 1800 г. — свое единственное стихотворение «Военную песню» — пламенный призыв к восстанию (в надежде на поддержку Наполеона):

Мы не врозь — французы, греки,
род единый — франкогреки.

351

Не страшны нам смерть и раны,
пусть боятся нас тираны.
Нестерпимы рабства годы, —
в бой же, братья, за свободу!

В следующем году вышел его «Призыв к битве» в прозе, проникнутый теми же идеями. В Париже Кораис выступил с лекцией о положении Греции. Когда же его надежды на освобождение при помощи Наполеона рухнули, Кораис замкнулся в филологической деятельности, главным делом его жизни стало научное, комментированное издание древнегреческих авторов — «Греческая библиотека», которая завоевала прочный авторитет в образованном мире и до сих пор не потеряла своего значения. В издании этой серии ему помогали образованные греческие купцы, особенно жившие в Москве братья Зосимады.

В языковом споре Кораис предложил «средний путь», взяв за основу народный разговорный язык с его синтаксисом и морфологией. При выборе же лексики он считал необходимым «очищать» ее от варваризмов, в первую очередь — тюркизмов. Вообще при наличии двух разновременных синонимов Кораис отдавал предпочтение новейшему. Друзьям в Греции он поручил собрать диалектологические материалы для составления полного Словаря новогреческого языка. Из-за неопределенности терминов «варваризмы» и «очищенный язык» у Кораиса принципы отбора лексического материала привели после смерти ученого к злоупотреблению его именем при создании искусственного архаизованного стиля XIX в. — кафаревусы.

На Ионических островах, которые никогда не принадлежали Оттоманской империи, языковой вопрос не стоял так остро. До наполеоновских войн острова были колонией Венеции, а в 1815—1864 гг. — Великобритании, которая затем «уступила» их Греции. Народный язык там развивался в относительно свободной обстановке. Даже церковь, следуя примеру западных миссионеров, не отгораживалась от народного языка. Еще в XVI в. на Керкире была создана первая грамматика новогреческого языка. Остров дал Греции в XVIII в. много деятелей Просвещения, среди которых — Евгений Вулгарис и Никифор Теотокис. Процветало на Керкире и книгоиздательство. Здесь в 1798 г. были напечатаны гимны Ригаса. И поэзия на Ионических островах развивалась свободнее.

Идейным вождем прогрессивных сил тут был поэт-революционер А. Мартелаос (1755—1819). Он выражал антиаристократические настроения народной партии — пополаров — и радостно приветствовал в стихах приход на Керкиру наполеоновских войск. Повод к этому дал командующий десантным корпусом, заявив, что его миссия — освободить и возродить православную Грецию. Самое значительное произведение Мартелаоса — «Военный гимн» является, в сущности, одним из греческих вариантов «Марсельезы». Поэта-революционера любили пополары и ненавидели аристократы. Поэтому, едва французская армия покинула Ионические острова, ему пришлось эмигрировать в Италию. Поэзия Мартелаоса оказала несомненное влияние на творческое формирование национального поэта Греции Д. Соломоса.

Литературное движение XVIII в. в Греции, составляя часть движения общекультурного, носило во многом как бы подготовительный характер. Это значит, что литературный язык находился еще в процессе становления, а литература только начинала опробовать новые для нее направления, жанры, стили, распространенные в Западной Европе. Особую «литературообразующую» роль в культурном процессе, как вообще в литературах Юго-Восточной Европы, здесь играл фольклор, питаемый непрекращающейся народной борьбой за освобождение от оттоманского ига. Эта борьба вплоть до обретения независимости составляла основное содержание внутренней жизни страны.

Обращаясь к греческой литературе, только условно можно говорить о таких направлениях, ведущих в западных литературах, как сентиментализм, классицизм с разными его оттенками, просветительский реализм и т. п. Литературные направления как таковые, с их борьбой и контаминациями, возникают в Греции в XIX в. А пока, попадая с Запада через учено-филологическую среду в Грецию, классицистические и прочие явления накладывались на традиционные еще с византийских времен различные стихии — народно-поэтическую и учено-книжную. Из западных образцов отбирались элементы, жанрово близкие народной словесности, идейно способствующие национальному освобождению. Так, Ригас, переводя рассказы Ретифа де ла Бретона, то и дело переходит на стихотворную форму. Ему трудно, непривычно говорить о чувствах языком прозы, ибо для Греции это тема народных песен, вообще поэзии. А воспитание свободы чувства для него — первый шаг на пути к социальной свободе. Ученая среда гордилась героическими идеалами античности, но даже в гражданственно-патриотической лирике античные мотивы и герои занимали скромное место, потому что для Греции XVIII в. более значительные явления истории — эпизоды клефтской борьбы и революционные события во Франции.

Видное место заняли стихотворные диалоги с их социально-обличительной тенденцией, стихийно-материалистической

352

философией, с их наивным реализмом. Драматургия, еще недавно процветавшая на Крите, в XVIII в. представлена в Греции робкими переводами. Только на Ионических островах, в частности на о-ве Закинф, продолжались традиции критской комедии. Так, в 1745 г. появилась только недавно обнаруженная пьеса Савойя Сумерли «Мнимые врачи», а в 1790 г. — популярная комедия Димитриоса Гузелиса «Хасис», сохранившаяся во множестве рукописей и, наконец, опубликованная в 1860 г. Художественно-повествовательное искусство только складывается в ученых сочинениях, эпистолографии, назиданиях, переводах. Отличительной чертой греческой книжной литературы являлась локализация ее носителей в диаспоре, в зарубежных греческих торговых колониях, которые и стали реальным оплотом просветительства. Все это еще раз доказывает, насколько тяжелыми были условия для культурного развития в Греции.

Предпосылкой развития культуры была задача освобождения от чужеземного ига. Языковой вопрос, как и в других странах Юго-Восточной Европы, непосредственно был связан с этой задачей. Сторонники народного языка и сторонники насаждения древнегреческого к концу века по необходимости сосредоточились в двух враждебных политических лагерях: революционно-демократическом и реакционно-консервативном. Прогрессивная интеллигенция Греции понимала, что древнегреческий язык — это не только оружие реакционеров, но и носитель античной культуры, которую они не могли не почитать. Однако античная культура тогда еще не могла составной частью войти в культуру новогреческую (это осуществилось позднее, только в XX в.). Пока она только присутствовала в книжной литературе, как отдаленный фон, способствуя развитию чувства гордости за прошлое и вере в грядущее возрождение греческой нации. Импульс же и материал для литературных произведений давало большей частью новогреческое народное творчество. А основой национального литературного языка становился язык народных песен.

Однако греческая литература не была замкнута в узконациональных традициях. Находясь на перекрестке Востока и Запада, Греция была открыта всем литературным веяниям. Для греческих просветителей были вполне естественными идеи международной солидарности народов и литератур. Недаром герой греческого народа Ригас планировал создание демократической федерации балканских народов с турками включительно. Совершенно органично француз Момарс стал греческим поэтом. Песни Ригаса вошли в общебалканскую поэзию; грек Капнист — в русскую литературу, а К. Стамати, К. Конаки и Г. Асаки — в молдавскую. Запад открыл для себя греческую литературу XVIII в. значительно позднее, главным образом в связи с восстанием 1821 г. И в России М. Л. Михайлов осуществил поэтический первод гимна Ригаса только в середине XIX в.

XVIII век дал греческой литературе высокие идеи, героические темы, прекрасные образцы поэтического языка.

352

АЛБАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XVIII век в албанской литературе отмечен расцветом поэзии так называемых бейтеджи, возникшей на базе местного фольклора под влиянием ближневосточной литературы. Название бейтеджи (букв. сочинители бейтов) образовано от ближневосточного поэтического термина бейт (двустишие). Поэзия бейтеджи чутко реагировала на социальную действительность и отражала жизнь албанцев в условиях турецкого владычества. Стихи бейтеджи или записывались арабским алфавитом, или, что чаще, распространялись устно.

Не учитывая особенностей албанского устного народного творчества, трудно понять характер поэзии XVIII в., связанной с традициями ближневосточных литератур. Особый интерес в этом смысле представляет популярный в Албании жанр короткой песни, содержащей непосредственный отклик на какое-то событие, лаконичное описание ситуации, хвалебную или, наоборот, отрицательную, часто ироническую оценку того или иного лица, его действий и т. д. Специфически городской разновидностью подобного фольклора с давних пор и были так называемые бейты, широко распространенные в исламизированной среде, составлявшей большинство населения албанских городов в период турецкого владычества. Бейтами стали называться импровизированные четверостишия, чаще всего сатирического содержания. Афористичность и лаконизм — общие характерные признаки албанского фольклора — стали определяющими и для этого жанра. Заметной особенностью языка албанских бейтов является присутствие в них довольно значительного процента турецкой и арабской лексики, что

Дата добавления: 2015-06-04