Митрополит Макарий 31 страница

Донесение, отправленное из Воскресенского монастыря к царю и Собору, могло достигнуть Москвы лишь ночью под 30-е число ноября. И едва только настало это число, царь в первом часу дня с своим синклитом пришел уже в свою столовую избу; туда же пришли и патриархи со всем освященным Собором. Тотчас же прочитано было донесение о Никоне от присланных к нему, и патриархи сказали: приходится послать к нему по правилам соборным второе и третье приглашение. И указали для второго приглашения послать к Никону владимирского рождественского архимандрита Филарета да чудовского соборного старца священника Лаврентия, а для третьего приглашения — новоспасского архимандрита Иосифа да спасского протопопа из дворца Онисима. Сделав такое распоряжение, патриархи со всем Собором в том же заседании 30 ноября приступили к самому суду над Никоном, хотя пока заочному, так что заседание это, четвертое по порядку, после трех предварительных, было первым в ряду собственно судебных заседаний. Никон своим ответом на первое приглашение к нему от Собора дал почувствовать патриархам Александрийскому и Антиохийскому, что не признает их власти над собою и готов признать только в таком случае, если они пришли в Москву по согласию с патриархами Константинопольским и Иерусалимским. И вот патриархи Паисий и Макарий прежде всего хотели показать Никону и всем, что они пришли судить его действительно по согласию с патриархами Цареградским и Иерусалимским и что суд над Никоном будет судом не двух только, а всех четырех Восточных патриархов с освященным Собором. В заседание Собора принесен был свиток, присланный еще в 1664 г. царю Алексею Михайловичу патриархами: Дионисием Цареградским, Паисием Александрийским, Макарием Антиохийским и Нектарием Иерусалимским, — свиток, в котором подробно рассмотрены были все вины патриарха Никона, хотя имя его и не упоминалось, и на все изложены в форме вопросов и ответов решения четырех патриархов и многих других восточных архиереев и духовных сановников за их собственноручными подписями. В заключение свитка помещено было следующее определение: "Архиерей, который окажется виновным по изложенным вопросам и ответам, да извержется от архиерейского достоинства и власти". Этот свиток велено было читать в заседании Собора во всеуслышание. И пока происходило чтение, государь сидел на своем царском месте, патриархи сидели подле царского места с левой стороны в креслах, митрополиты, архиепископы и епископы сидели с правой стороны от царского места на скамьях, а бояре, окольничие и думные люди сидели с левой стороны от того же места на скамьях. Когда чтение свитка кончилось, патриархи Паисий и Макарий, подписи которых также находились под свитком, объявили царю, и всему освященному Собору, и всему царскому синклиту, что этот свиток несомненно подлинный и прислан к его царскому величеству четырьмя патриархами с иеродиаконом Мелетием греком за их руками. И вслед за тем спросили: "Виновен ли по сему свитку патриарх Никон, отошедший с своего патриаршего престола своею волею, без всякой церковной вины, и без повеления царского величества, и без совета всего освященного Собора?" И митрополиты, архиепископы, епископы и весь освященный Собор, и царского величества бояре, окольничие и думные люди отвечали, что "по тому их патриаршескому свитку за их руками бывший патриарх Никон повинен во всем и от патриаршества имеет быть отлучен". А русские архиереи сказали еще патриархам, что когда они, архиереи, созваны были в 1660 г. по указу государя в Москву на Собор, чтобы рассудить об отшествии и отречении патриарха Никона от престола, то выписывали из правил святых апостолов и Соборов и принимали в соображение те самые правила, какие приведены и приняты за основание решений в этом патриаршеском свитке. Под конец заседания царь поднес патриархам челобитную, полученную им от Никона. Челобитная касалась рыбных ловлей на море в Кольском остроге, который некогда царь пожаловал по просьбе Никона его монастырям Крестному и Воскресенскому, а потом дозволил отдать во владение иноземцам на урочное число лет, по записям приказных людей самого же Никона, данным с его разрешения. В этой челобитной "написаны были Никоном на него, великого государя, многие клятвы и укоризны, чего и помыслить страшно". Патриархи взяли челобитную к себе, и собрание разошлось.

Что же делал в то время Никон и как переданы были ему два последние приглашения от лица Собора? Никон еще 29 ноября, после известного ответа его на первое приглашение, начал собираться в Москву, отслушал вечерню, прочитал правило келейное и к службе и дал приказ взять для него в Москву только три книги: Кормчую, следованную Псалтирь и книгу "Возражений" его на вопросы Стрешнева и ответы Паисия Лигарида, да еще крест для ношения пред ним как патриархом. На следующий день, после заутрени, призвал к себе своего духовника, исповедался пред ним и вместе со всею братиею совершил освящение елея, которым и помазал себя и всю братию; потом сам совершил литургию, которую велел петь всю по-гречески киевским напевом, и сказал поучение к братии. Когда день стал клониться к вечеру, Никон приказал запрячь для себя приготовленные сани и, простившись с братиею, отправился в путь. Впереди Никона ехал полковник Остафьев с стрельцами, а позади архиепископ Арсений с двумя архимандритами. Все они приближались уже к селу Черневу, как их встретил верст за шесть до того села владимиро-рождественский архимандрит Филарет в четвертом часу ночи и, остановив поезд, сказал Никону: ты своим отказом на первое приглашение прибыть в Москву "учинил непослушание великому государю и обесчестил святейших патриархов и весь Собор", теперь они прислали к тебе второе приглашение, чтобы ты ехал в Москву, и ехал смиренным образом, имея при себе не более десяти человек, и чтобы приехал в нее 2 декабря во втором или третьем часу ночи и остановился на Архангельском подворье в Кремле у Никольских ворот. Никон с своими спутниками двинулся далее и когда въехал уже в село Чернево в пятом часу ночи, то опять был остановлен на дороге новоспасским архимандритом Иосифом, который возвестил ему от имени царя и Собора третье приглашение прибыть в Москву и приказание приехать в нее 3 декабря смиренным образом в три или четыре часа ночи. Продолжали путь и достигли села Тушина. Отсюда полковник Остафьев, недоумевая, как поступить, отправил гонца в Москву спросить, дожидаться ли в Тушине третьего декабря или теперь же ехать в Москву. Пришел царский указ ехать немедленно, и в двенадцать часов ночи под 1 декабря Никон прибыл в Москву. При въезде его с спутниками в Кремль к Архангельскому подворью вдруг Никольские ворота пред ними затворились, и полковник, подошедши к знакомому нам подьяку Ивану Шушерину, который ехал впереди Никона с крестом на лошади верхом, сказал: "Сойди с коня и отдай крест, до тебя есть государево дело". И Шушерина, отдавшего крест Никону в руки, взяли два стрельца и повлекли прямо к государю. Государь лично допрашивал его — он-то, как узнали, и был главным агентом Никона во всех сношениях его с Москвою и передавал ему оттуда про государя всякие вести. Государь обещал Шушерину свободу, если скажет правду, но он на все вопросы отвечал только: "Ничего не знаю". Почему и отослан был в Приказ тайных дел и просидел под крепкою стражею в Москве более трех лет, а потом сослан в Новгород в ссылку, в которой и находился десять лет. Между тем Никон со всею его свитою пропущен был в Кремль и остановился на Архангельском подворье, где до того времени проживал Сербский митрополит Феодосий. А свиты с Никоном, монахов и мирян, было до тридцати человек и более. Тотчас вокруг всего подворья поставлена была стража, Никольские ворота в Кремль крепко заключены, и большой мост пред этими воротами совсем разобран.

На следующий же день после прибытия Никона в Москву, 1 декабря, в субботу, состоялось по его делу пятое заседание Собора, второе собственно судебное, довольно подробно описанное в современной записи. В третьем часу дня государь пошел в свою столовую избу, за ним следовали бояре, окольничие, думные дворяне и думные дьяки, а пред ним несли в раковинном, под серебряным атласом ящике оба экземпляра того свитка, что прислали ему в Москву четыре Восточные патриарха за своими подписями с черным дьяконом Мелетием греком, также переводы с этого свитка в красном бархатном переплете, да еще письма Никона патриарха под тафтою. Все это государь, вошедши в столовую избу, приказал поставить и положить на столе пред креслами патриархов. Вскоре за государем вошли в ту же столовую избу патриархи с митрополитами, архиепископами, епископами, греческими и русскими, и со всем освященным Собором, проговорили "Достойно есть" и после отпуста благословили всех на все четыре стороны. Затем царь сел на своем высоком государевом месте, которое украшено было золотом и серебром. Сели и патриархи слева от царя, на двух обитых бархатом и вишневым сукном креслах, пред которыми поставлен был стол, покрытый персидским ковром и золотою камкою. Митрополитам же и прочим духовным лицам государь указал сесть на скамьях по правой стороне, а боярам и всем светским лицам — на скамьях по левой стороне. Государь сказал патриархам: "Никон патриарх в Москву приехал и на меня суд Божий призывает за то, что велено было ему приехать в Москву не со многими людьми. А когда Никон в Москву въехал, то у него по моему указу взят был малый (подьяк Иван Шушерин) за то, что в девятилетнее время носил к нему, Никону, всякие вести и чинил многую ссору, и Никон за того малого меня поносит и бесчестит, и говорит: царь меня мучит, велел отнять малого из-под креста. И если Никон, будучи на Соборе, начнет о том говорить, то они, патриархи, о том бы ведали. Да и про то б ведали, что Никон пред поездом своим в Москву в Воскресенском монастыре исповедался и причащался и маслом освящался". Патриархи, услышав о таком поступке Никона, очень подивились. И государь продолжал: "Никон патриарх говорит, будто Псковский архиепископ из Воскресенского монастыря ложно писал, что он, Никон, отговаривался идти на Собор и бесчестил их, патриархов, — он будто того не говорил". Окончив эти предварительные сообщения патриархам, государь спросил: кого послать к Никону патриарху звать его на Собор? Патриархи отвечали: нужно послать архиерея да двух архимандритов к бывшему патриарху Никону, чтобы он шел на Собор для ответа. И послали епископа Мстиславского Мефодия с двумя архимандритами. Никон, как только услышал приглашение от этих лиц, отвечал, что он готов, и, встав с места, велел нести пред собою крест. Приглашавшие Никона сказали, что ему не следует так идти на Собор. Никон стоял на своем и объявил, что иначе не пойдет. Они послали скороходца спросить об этом царя и Собор, и пришло повеление — идти Никону без креста. Но Никон упорствовал, начал спорить и во время спора вышел мало-помалу в переднюю, потом на крыльцо в преднесении креста. Скороход снова отправлен был к царю и Собору с вестию об упорстве Никона, и Собор разрешил: пусть уже идет и со крестом... Никон сел в свои сани и поехал — пред ним несли крест, но с большим трудом мог двигаться вперед за множеством народа, наполнившего Кремль. Проезжая мимо Успенского собора, где совершалась литургия, Никон хотел войти в церковь чрез южные двери, но двери пред ним тотчас затворили. Хотел также зайти в Благовещенский собор, где шла служба, и там двери пред ним затворили. Между тем в заседании Собора, куда направился Никон, условились, чтобы при входе его никому не вставать с места и всем сидеть. Но Никон, когда отворили пред ним двери, велел впереди его нести крест. И царь, как только увидел крест, поднялся, а за ним поднялись все. Никон вошел с посохом в руках, проговорил вход и молитву за здоровье государя с его семейством, за патриархов и за всех православных христиан и, отдав посох своему анагносту, поклонился государю до земли трижды, патриархам до земли дважды, а всем другим сделал обычный поклон направо и налево, потом опять взял свой посох в руки. Патриархи сказали Никону, чтобы он сел на правой стороне близ государева места. Но Никон, увидев, что ему там не приготовлено особого седалища, а предлагают сесть на скамье с прочими архиереями, отвечал: "Я места себе, где сесть, с собою не принес — разве сесть мне тут, где стою, — и присовокупил: — А я пришел узнать, для чего вы, Вселенские патриархи, меня звали?"

Тогда царь сошел с своего возвышенного места, стал у конца стола пред патриархами и начал говорить, обливаясь слезами: "От начала Московского государства не бывало такого бесчестия соборной и апостольской Церкви, какое учинил бывший патриарх Никон. Он по своим прихотям, самовольно, без нашего царского повеленья и без соборного совета оставил ту соборную нашу Церковь и отрекся патриаршества, никем не гонимый. И от того его отшествия многие смуты и мятежи учинились, и соборная апостольская Церковь вдовствует без пастыря тому ныне девятый год. Допросите его, бывшего патриарха Никона, для чего он патриаршеский престол оставил и сошел в Воскресенский монастырь". И патриархи при виде царя плачущего, с трудом удерживавшиеся от слез, предложили Никону этот вопрос чрез толмача, архимандрита Дионисия святогорца. Но Никон вместо ответа сам спросил патриархов: "Да есть ли у вас совет и согласие с патриархами Константинопольским Вселенским и Иерусалимским, чтобы меня судить? Без их совета с вами я отвечать вам не буду, потому что я рукоположен на патриаршеский престол от Константинопольского патриарха. А если у вас совет и согласие патриархов Константинопольского и Иерусалимского есть, чтобы меня судить, я пред вами готов давать ответ". Патриархи Паисий и Макарий сказали, что у них. совет, и согласие, и подписи рук патриархов Константинопольского и Иерусалимского есть с ними, и указали на лежавший на столе в двух списках известный свиток четырех патриархов, подписанный всеми ими и другими архиереями. Никон понял, что ему остается покориться и подвергнуться суду, и только бил челом государю и патриархам, чтобы выслали из Собора недругов его, Питирима, митрополита Новгородского, да Павла, митрополита Сарского, потому что они будто бы хотели отравить его и удавить. Митрополиты Питирим и Павел сказали: "Бывший патриарх Никон на нас говорит ложь; у нас про то и в помышлении не бывало, да и у великого государя есть тому всему дело черного дьякона Феодосия". И государь сыскное дело про дьякона Феодосия поднес патриархам. Никон потерпел новую неудачу: не мог он отклонить от себя суда патриархов, не мог и устранить от участия в суде над ним своих недругов. После этого начался суд.

Патриархи снова спросили Никона: "Почему он оставил соборную Церковь и паству свою и отрекся патриаршества?" Никон рассказал, что он в день бывшего стола у государя для грузинского царевича Теймураза посылал своего домового человека, князя Димитрия Мещерского, на Красное крыльцо для строения церковных дел, и того человека царский окольничий Богдан Хитрово сильно зашиб, что он, Никон, просил государя дать оборону на Богдана Матвеевича, и государь обороны не дал и потом не пришел на службы патриарха, ко всенощной и к литургии, ни в праздник Казанской Божией Матери, ни в праздник Ризы Господней, а прислал только князя Юрия Ромодановского сказать ему, Никону: "Государь на тебя гневен: зачем пишешься великим государем? Вперед так не пишись", хотя прежде сам велел ему, Никону, так писаться. Слыша про тот на себя гнев государев, он, Никон, и оставил соборную Церковь, сошел с престола и жил три дня на Воскресенском подворье, ожидая к себе присылки от государя. Но государь никого не присылал звать его опять на патриаршество, и он поехал из Москвы в Воскресенский монастырь. Когда Никон окончил свою речь, царь снова сошел с своего места и стал посредине перед столом, чтобы отвечать на эту речь. Но, заметив, как свидетельствует Паисий Лигарид, что и патриархи поднялись и стоят, сказал им: "Мне следует теперь стоять, так как меня обвиняет отец мой Никон, а вы сидите как судьи и преемники апостолов и слушайте обвинения на меня и мои оправдания". И действительно, с этого времени до самого конца весьма продолжительного заседания государь оставался на ногах. Он отвечал на речь Никона по пунктам: "Никон говорит, будто посылал своего домового человека на Красное крыльцо для строения церковных дел, но в ту пору на Красном крыльце церковных вещей строить было нечего. И окольничий Богдан Хитрово зашиб того человека за его невежество, что он пришел не вовремя и учинил смятение, и то-де бесчестье к самому Никону патриарху не относится... Писал ко мне Никон патриарх и просил обороны на окольничего Богдана Матвеевича Хитрово, но писал в то время, как у меня был у стола грузинский царь, а в ту пору сыскивать и оборону давать было некогда... В праздники Казанской Богородицы и Ризы Господней ко всенощному и к литургии выходу у меня не было за многими государственными делами. И патриарх Никон, осердясь на то, престол свой оставил и патриаршества отрекся. Посылал я к нему стольника князя Юрья Ромодановского, чтоб он, Никон, впредь великим государем не писался, потому что прежние патриархи так не писывались, а то к нему не приказывал, что я на него гневен". Тут князь Юрий Иванович Ромодановский молвил, что он бывшему патриарху Никону о государево гневе не говаривал. Государь продолжал: "Великим государем писаться ему, Никону, я не приказывал, а только сам, почитая его, писал так в своих грамотах; да и Никон по отшествии с патриаршества в письме ко мне писал своею рукою: теперь ты один будешь великий государь, а я, Никон, яко един от простых епископов, — и то письмо ему отдано было назад". Никон: "Я так не писывал". Государь снова продолжал: "Посылал я к нему боярина князя Алексея Никитича Трубецкого да окольничего Родиона Матвеевича Стрешнева, чтобы он, Никон, на свой патриаршеский престол возвратился, и он им в том отказал". При этом окольничий заявил, что он к Никону патриарху с князем Алексеем Никитичем был посылан и о возвращении его на патриаршество говорил ему. И он, патриарх Никон, патриаршества отрекался, что впредь патриархом быть не хочет, и сказывал: "Как-де на патриаршество избирали, он на себя клятву положил, что ему на патриаршестве быть только три года, а больше того не быть".

Выслушав все эти объяснения Никона, царя и бояр, патриархи предложили новый вопрос, обращаясь к митрополитам, архиепископам и епископам: "Какие обиды были Никону патриарху от великого государя?" И митрополиты, архиепископы и епископы отвечали, что от великого государя бывшему патриарху Никону никаких обид не бывало. И только рассказали митрополиты Питирим Новгородский и Павел Сарский, как окольничий Хитрово бил домового человека Никонова и Никон просил государя дать оборону, а государь обороны не дал, и как потом государь в два праздника не приходил в церковь на службу Никона. Патриархи предложили тот же вопрос самому Никону, и Никон сказал, что никаких обид ему от великого государя не бывало, а как-де государь начал гневаться и к церкви ходить перестал, он потому и оставил патриаршество. И присовокупил: "Я об обиде не говорю, а говорю о государево гневе. И прежние патриархи от гнева царева бегали, каковы Афанасий Александрийский и Григорий Богослов". Патриархи: "Иные патриархи оставляли на время престол, да не так, как ты; ты отрекся, чтоб и впредь не быть тебе патриархом, а если будешь патриархом, анафема будешь". Никон: "Я так не говорил, а говорил, что за недостоинство свое иду, а если бы я отрекся патриаршества с клятвою, то не взял бы с собою и святительской одежды". (Здесь нельзя не заметить, что сам же Никон не раз объяснял прежде, что он отрекся только патриаршества в Москве, не хочет быть Московским патриархом, но не отрекался от сана патриаршеского, не перестает быть патриархом, а теперь, когда его спрашивали, зачем он отрекся патриаршества, разумеется, Московского, он отвечает, что сана патриаршеского он не отрекался, не перестал быть патриархом, иначе не взял бы с собою святительской одежды.)

Патриархи: "Когда ставят в священный чин, то говорят "αξιος (достоин)", а ты, как снимал с себя святительскую одежду, говорил, что не достоин".

Никон: "То-де на меня затеяли".

Вопрос об отречении Никона от кафедры еще не был исчерпан, и патриархи еще не сказали по этому вопросу своего последнего слова, как государь, естественно находившийся в возбужденном состоянии, обратил внимание патриархов на другой предмет, при обсуждении которого, впрочем, пришлось заняться вновь и этим вопросом. Государь указал на письма Никона к четырем Восточным патриархам, лежавшие тут же на столе под тафтою, и сказал патриархам Паисию и Макарию: "Бывший патриарх Никон писал к вам, патриархам, в грамотах своих многие на меня бесчестья и укоризны, а я на него к патриархам никакого бесчестья и укоризны не писывал. Допросите его, все ли он истину без всякого прилога в грамотах своих писал, и за церковные ли догматы он стоял, и Иосифа патриарха святейшим и братом себе считает ли, и церковные, движимые и недвижимые, вещи продавал ли?.." Патриархи предложили Никону эти вопросы, и он отвечал, "что в грамотах писано, то и писано, а стоял-де он за церковные догматы и Иосифа патриарха почитает за патриарха, а свят ли он, того не ведает; церковные же вещи продавал по государеву указу". Такой общий ответ никого не мог удовлетворить, и государь приказал читать на Соборе по статьям грамоту Никона к Цареградскому патриарху Дионисию в переводе, чтобы рассмотреть порознь все изложенные в ней неправды Никона.

В грамоте Никон писал, что, будучи еще митрополитом, он послан был в Соловецкий монастырь "мощей ради св. священномученика Филиппа, митрополита Московского, егоже мучи царь Иван неправедно".

Государь: "Для чего он, Никон, такое бесчестие и укоризну великому государю блаженной памяти Ивану Васильевичу всея Руси написал? А о себе утаил, как он низверг без Собору Павла, епископа Коломенского, и ободрал с него святительские одежды, и сослал в Хутынский монастырь, и там его не стало безвестно. Допросите, по каким правилам он то учинил?" Никон на вопрос патриархов о царе Иване Васильевиче ответа не дал, а про Павла епископа сказал: "По каким правилам низверг и сослал, того не помню, и где он пропал, того не ведаю, а есть о том дело на патриаршем дворе". Блюститель патриаршего престола митрополит Сарский Павел заявил: "Дела о том на патриаршем дворе нет и не бывало, и отлучен тот епископ Павел без Собору".

В грамоте Никон писал, что, когда его умоляли в соборной церкви принять патриаршество, он говорил царю, и властям, и боярам, чтобы они дали ему слово свято содержать догматы и правила святых апостол и отец и законы греческих благочестивых царей, и в том ему обещались.

Государь: "Никон в то время говорил только про одни догматы, а о правилах и о законах не говаривал и в грамоте своей написал ложно".

Никон: "Говорил о всем том в то и в иное время".

В грамоте было написано про государя, что он сначала был благоговеен и милостив, а потом начал гордиться и выситься и в архиерейские дела вступаться. Государь патриархам: "Допросите про то Никона, и в какие архиерейские делая начал вступаться". Никон на вопрос патриархов: "Что писал, того не помню".

В грамоте было написано, что Никон оставил патриаршество ради царского гнева. Государь патриархам: "Допросите Никона, какая ему была от меня немилость или обида; кому заявлял он о моем гневе, сходя с престола; присылал ли я к нему, чтобы он с престола пошел, и отрекался ли он от патриаршества в соборной церкви". Никон на вопрос патриархов: "Немилость ко мне государя была та, что он на окольничего Богдана Матвеевича не дал обороны и к церкви не стал ходить; присылки ко мне от государя, чтобы я сошел с престола, не бывало, а сошел я сам собою; государев гнев на меня я объявлял небу и земле; патриаршества я не отрекался и как пошел с престола, то, кроме саккоса и митры, ничего с собою не взял". Тут патриархи сделали Никону весьма дельное замечание: "Хотя б Богдан Матвеевич человека твоего и зашиб, тебе бы можно стерпеть и последовать Иоанну Милостивому, как он от раба терпел, а если бы государев гнев на тебя и был, тебе бы следовало советоваться о том с архиереями и к великому государю посылать и бить челом о прощении, а не сердитовать". К этому окольничий Богдан Матвеевич присовокупил, что хотя он, исполняя чин у царского стола, и зашиб присланного Никоном человека, не знаючи, но в том у бывшего патриарха Никона прощения просил, и Никон его простил. Тогда патриархи обратились ко всему освященному Собору и ко всему царскому синклиту с вопросом: какая была Никону патриарху обида от государя? И от всех послышался ответ, что обиды Никону от государя не бывало никакой, а пошел он с престола не от обиды, а с сердца. Члены ж Собора говорили еще: "Снимая с себя панагию и свящ. ризы, Никон говорил: если даже помыслю в патриархи, анафема да буду, панагию и посох оставил и взял клюку, а про государев гнев ничего никому не объявлял; как поехал с подворья в Воскресенский монастырь, за ним повезли его люди многие сундуки с рухлядью, да к нему же отослано из патриаршей казны денег две тысячи рублей".

Патриархи: "Прежние архиереи так не отрекались, как Никон; он не только патриаршества отрекся, но и архиерейства; снимая с себя митру и омофор, говорил: не достоин".

Никон: "В отречении на меня лжесвидетельствуют; если бы я вовсе отрекся, то не взял бы с собою архиерейские одежды".

В грамоте Никон отзывался о Монастырском приказе и о книге Уложения с великим бесчестием и укоризною и написал, что его за его покушения истребить ее много раз хотели убить. Государь к Никону: "К той книге руки приложили святейший Иосиф, патриарх Московский и всея Руси, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и весь освященный Собор, и твоя рука к той книге приложена, когда ты был архимандритом. И для чего ты при себе, как был на патриаршестве, той книги не исправил и не учинил того, чтоб в Монастырском приказе быть и судить духовный чин — митрополиту или архиепископу и архимандритам? И кто тебя за ту книгу хотел убить?" Никон отвечал, что к той книге руку приложил неволею, а об устроении архиерея в Монастырский приказ и кто его хотел убить, ничего не сказал.

Когда в грамоте прочли о посылке на Афонскую гору и в Иерусалим за книгами и о привезенных оттуда книгах, государь спросил: "Где ныне те книги, на Печатном ли они патриаршем дворе?"

Никон: "Все те книги остались на патриаршем дворе, я с собою ничего не взял" (это, как мы видели, не совсем верно).

В грамоте Никон писал, что к нему присылан был Газский митрополит Паисий да боярин князь Никита Иванович Одоевский с товарищами будто над ним суд творить и будто Газский митрополит хиротонисован дьяконом и попом от папы, и верует по-римски, и живет бесчинно, и на Соборах бывает председателем, и называет себя наместником от всех четырех патриархов.

Государь: "Газский митрополит и князь Одоевский были посланы выговаривать ему неправды его, что он писал ко мне с великим бесчестием, и укоризною, и с клятвою, и на молебне клал мои государевы грамоты под Евангелие, а не для суда. Газский митрополит на Москве у престола Господня принес клятву, что он живет истинно, и отец духовный. Архангельский митрополит (т. е. Феодосий Сербский) в том его свидетельствовал. Ставленая грамота у него есть, а про отлучение его от Иерусалимского патриарха грамоты не бывало. На Соборах председателем он, Паисий, не бывал, и наместником патриархов не назывался, и служит до рассуждения о нем Вселенских патриархов". Никон отвечал: "Я за обидящего молился, а не клял, а грамоты государевы под Евангелием были", но для чего были и кто обидящий, про то не сказал. И продолжал: "Газскому митрополиту по правилам служить не следует, потому что он епархию свою оставил и живет в Москве долгое время. Да слышал я от дьякона Агафангела, что Газский митрополит Иерусалимским патриархом отлучен и проклят. Много у меня таких мужиков". Затем прибавил: "Мне говорил боярин князь Никита Иванович государевым словом, что Иван Сатин хочет меня зарезать". "Таких речей, — сказал князь Одоевский, — я Никону патриарху не говорил, а сам он мне говорил: "Если хотите меня зарезать, то велите зарезать" — и обнажил свою грудь". Патриарх Макарий засвидетельствовал: "Газский митрополит Паисий в дьяконы и в попы ставлен в Иерусалиме, а не в Риме — про то я подлинно ведаю".

Когда в грамоте прочитано было о приходе Никона в Москву по случаю ожидавшегося нашествия татар, государь сказал: "Для чего Никон утаил и не написал, как он видел в то время мои царские очи и как при думном дьяке Алмазе Иванове говорил, что отрекся от своего престола?" А думный дьяк Алмаз Иванов заявил: "Никон действительно сказал тогда при мне на Воскресенском подворье, что он только имени своего не отрекся, а престола отрекся". Никон про то, что видел тогда государевы очи, ничего не сказал, а в отречении от престола запирался.

Когда прочитано было в грамоте, что царь посылает к патриархам грамоты и многие дары, а присланных от них людей сажает в заключения, государь говорил: "Я посылал к патриархам грамоты с просьбою, чтобы пришли и умирили Церковь, а даров к ним не посылал и присланных от них никого за караулом не держал, кроме Севастияна Дмитриева, потому что он привез от Иерусалимского патриарха грамоту, в которой многое было писано к ссоре, да и он не за караулом был держан, а жил в хоромах набережных, и корму и питья ему давали довольно. А он, Никон, посылал к патриархам с грамотами племянника своего и дал черкашенину многие золотые, чтоб провез того племянника с собою и отпустил к Цареградскому патриарху".

Дата добавления: 2015-06-04