Колыбель черной волчицы 3 страница

Он натянуто улыбнулся – потому, видимо, что была вынужден плохо говорить о Торговом доме Джонса, чтобы убедить Флер. Однако та, к собственному удивлению, отнеслась к этому спокойно.

Между ними возникло некое понимание, что каждый готов ради своей прибыли сделать что угодно.

Мильтон тем временем продолжил:

– Все в мире хотят что-то отхватить для себя. Я вполне понимаю твою подозрительность.

Флер, бывшую аристократку, мало знакомую с земными делами, это заявление заинтриговало.

– Все думают лишь о том, как бы самим обогатиться. Разумеется, я не исключение.

– Тогда…

Она замолчала, не договорив: «…почему я должна тебе доверять?» Задавать такой вопрос было бы по-детски. Она бы просто показалась со стороны ребенком, спорящим ради развлечения. К счастью, она избавила себя от этой неловкости.

И все же, как ни странно, она была не вполне уверена, стоило ли останавливаться. Когда она говорила, как ребенок, что-то внутри нее вспухало. Но сейчас она просто спрятала все сомнения под шарфом и лишь тихо разглядывала лицо Мильтона. Лицо было мягким, и так же мягко его обладатель произнес:

– Возможно, слышать от меня такие слова довольно смешно, но это все, что я могу сейчас сказать.

Они добрались до городской окраины. Мильтон остановился и добавил:

– Пожалуйста, верь хотя бы этим моим словам.

Флер улыбнулась и одновременно слегка прищурилась. Она уже не была уверена, что именно видит перед собой.

Они приближались к будке сборщика пошлин у въезда в город; там толпилось множество селян, привезших из своих деревень то, что вырастили. Были в толпе и путешественники – им тоже предстояло пройти досмотр и заплатить пошлины. Волы, лошади, куры, утки, люди… такого хаоса больше нигде не увидишь. Но Флер к гомону не прислушивалась.

– Ты говоришь не очень-то убедительно.

– Конечно, ты же даже моего лица не вспомнила.

Флер улыбнулась под шарфом, думая, что быть падшей аристократкой, возможно, не так уж и плохо.

– Нападать, отступать, вновь нападать…

– …А там, быть может, бабочку поймать, а то и кошку, кроля иль лису…

Это были строки из стихотворения, высмеивающего юных аристократов, играющих в любовь. Возможно, кроме Флер и Мильтона, во всем городе никто больше не знал этого стихотворения; и, стоя вместе, они весело рассмеялись. Когда смех утих, как круги на озерной воде, Флер тихо промолвила:

– Я доверяю тебе.

Это было короткое заявление, но куда более сильное, чем длинные договоры, которые обычно заключают торговцы. Мильтон с серьезным видом кивнул и опустил поводья.

– Рассчитываю на тебя.

Они обменялись рукопожатием, и Флер ответила:

– Это я хотела сказать.

Мильтон снова взялся за поводья и перевел взгляд на свою лошадь, но тут же опять повернулся к Флер.

– С твоего позволения, на этом закончим сегодняшний разговор, хорошо?

Он смотрел серьезно, хотя, пожалуй, серьезность эта была напускная.

– Ты умеешь говорить лучше, чем я ожидала.

– Достигли ли твои слова сердца слушателя, понимаешь только в момент прощания.

– Вести себя так, будто тебе интересна собеседница, чтобы она всю ночь затем думала лишь о тебе… ты это имеешь в виду?

Даже сама Флер была удивлена тем, насколько естественно у нее вырвались эти слова. Такое освежающее чувство – когда надеваешь проржавевшую маску аристократки, долго хранившуюся в глубине души.

– Похоже, я недостоин называться торговцем, если мои мысли так легко читают.

– Вот как? А я ведь еще не спросила о времени следующей встречи.

Она продолжала играть роль высокородной девы, ожидающей следующего визита рыцаря. Ее сердце просило, чтобы каждый день тянулся долго, как три осени, – настолько приятно было играть эту роль.

– Вечером через три дня.

– Буду ждать.

Почти неосознанно она сделала прощальный жест, подумав про себя, уж не голубая кровь ли заставила ее так поступить. Она даже не смогла удержаться от того, чтобы вздернуть слегка подбородок. Впрочем, тут же попыталась скрыть это движение – опустила голову и отвела глаза.

– До встречи.

С этими словами он двинулся прочь, хотя Флер была уверена – он притворился, что не заметил ее реакцию. Звук лошадиных копыт постепенно растворился в общем гаме.

Вечером через три дня. Так она пробормотала про себя, наблюдая за удаляющейся спиной Мильтона, – и вдруг поймала себя на том, что прижимает руку к груди. Она поспешно разжала пальцы и расправила морщинки на одежде.

Мильтон поздоровался со стражами и успешно прошел досмотр. Лишь раз он обернулся на Флер. И тут же она зашагала прочь, чтобы со стороны показалось, что она давно о нем забыла. Хотя на самом деле она просто боялась и дальше смотреть ему в спину.

Вечером через три дня. Посреди гвалта и гомона пробудившегося к жизни города Флер мысленно повторяла эти слова, будто держась за сокровище.

***

Весеннее солнце одаряло землю ярким светом.

Здания в городе стояли так тесно, что между ними и лист бумаги не просунешь. Поэтому, хотя казалось на первый взгляд, что солнце должно заглядывать в каждый дом, на самом деле это было роскошью. А если даже солнечный свет, неистощимый дар небес, считается роскошью, легко понять, как тяжела жизнь простолюдина.

Такого рода мысли одолевали Флер, когда она сидела у окна, опершись щекой на руку, и смотрела, как птички клюют оставшиеся от обеда крошки.

– Юная госпожа.

Что за неудачный момент. Впрочем, сердиться Флер не могла и потому лишь продолжила рассеянно смотреть в окно. Если кто и мог сейчас сердиться, то это Ора.

– Юная госпожа!

Напуганные птицы разлетелись. Этого хватило наконец, чтобы Флер подняла голову и лениво обернулась на причину суматохи.

– Зачем надо было говорить так громко…

– Если это понадобится, чтобы вы меня слушали, я могу крикнуть еще громче!

– Ладно, ладно… просто день такой замечательный…

Выдохнув последнее слово, она зевнула и потянулась, не вставая со стула. На столе перед ней были разложены бумаги, перо и чернильница. Ближайший к ней лист был весь исписан аккуратным почерком Оры.

На нем были выписаны ходовые фразы, используемые торговцами в договорах. Там были такие слова, как «покупка», «продажа», «заем», «долг», и даже молитвенные фразы, которыми нередко завершаются договоры. Торговцам нередко приходится иметь дело с чужестранцами, поэтому для удобства они предпочитают пользоваться одними и теми же избитыми сочетаниями слов.

Не только денежные суммы – любое, даже одно-единственное слово в договоре торговец не должен позволить себе ошибочно понять, особенно если речь идет о таких больших деньгах, потеря которых может привести к разорению. Необходимо знать все ловушки, которые торговцы-хищники ставят на глупцов, – это, так сказать, основные правила игры.

Вспоминая нарочито подчеркнутые слова Оры, Флер отложила этот лист и взглянула на следующий. Там была большая таблица обменных курсов разнообразных денег. Для Флер это казалось каким-то сверхсложным заклинанием.

Конечно, человек, желающий стать независимым торговцем, должен запомнить все эти числа, и Флер знала, что ей придется это сделать, даже без понуканий Оры.

– Юная госпожа.

Его голос лишился всяческих интонаций; Ора явно рассердился всерьез. Флер хмуро посмотрела на него.

– Ох, не злись ты так… я тоже ненавижу, что я такая.

Будучи наблюдательным человеком, Ора не мог не понять, что Флер имела в виду вовсе не леность, вызванную прекрасной погодой. Наморщив брови, он лишь одним глазом изучал Флер.

Следующие слова он явно выбирал тщательно – умный и преданный человек, не бросивший Флер, несмотря на то, как безнадежно она себя вела с ним. Его слова прозвучали даже вежливо.

– Юная госпожа, как ваш наставник и счетовод, я должен сказать вам прямо.

– Хмм?

Он коротко вдохнул.

– Не принимайте вещи за что-то другое.

Что за глупый разговор. Такие напыщенные речи Флер терпеть не могла. Торговцы словно от рождения любят говорить туманными фразами, которые как хочешь, так и понимай.

Лицо Флер помрачнело – чего Ора и добивался. Он притронулся к голове и продолжил:

– Я не должен говорить дурно, но нынешний глава семьи Пост унаследовал свое место, соблазнив вдову предшественника. Я слышал, в этой семье все решения принимаются в женских спальнях. А значит…

– А значит, Мильтон, в жилах которого та же кровь, унаследовал с ней и талант использовать женщин в своих целях?

Договорив, Флер уткнулась взглядом в стену. Повисло молчание, посреди которого слышался лишь птичий щебет. Еще какие-то звонкие голоса к нему присоединились – возможно, голос играющих на улице детей. Потом посреди щебета раздался вздох мудрого счетовода.

– Да-да, я знаю: он Мильтон Пост, торговец, пользующийся тем, что у него кровь аристократа, а я всего лишь женщина.

– Я не это имел в виду…

– Нет нужды объяснять; я понимаю. Я знаю правду. Я всего лишь птица, которой некуда приземлиться. Если я спрыгну с этого подоконника, то должна буду летать вечно.

Произнося эти слова, Флер угрюмо глядела на огород. Ора открыл рот, будто желая что-то сказать, но промолчал. Его бывший господин был и мужем Флер. Ора собственными глазами видел этот союз и ненавидел его даже больше, чем сама Флер.

И поэтому, когда семья Болан перестала существовать и Флер оказалось некуда идти, он помог ей. Она была его искуплением. И поэтому, когда несчастная дочь аристократа наткнулась на что-то, что и любовью даже не назовешь, он чувствовал, что заставлять ее отшвырнуть это чувство прочь – слишком жестоко.

Скорее всего, так и было. Конечно, все это Флер лишь предполагала, но ей казалось, что эти предположения недалеки от истины.

Поэтому она повернулась к Оре, будто смеясь над самой собой.

– В торговле человек меняется, как только дело заходит о прибыли, верно?

Старик молча сел. Он смотрел на Флер серьезно, потом наконец кивнул.

– А слова слишком дешевы… вот почему нам нужны договоры.

– Чтобы быть настоящими торговцами?

Чтобы Оре было полегче, она улыбнулась так естественно, как только могла. Когда его лицо наконец немного смягчилось, Флер негромко кашлянула и потянулась. Ей многое еще предстояло запомнить.

– Ладно, продолжаю. Я буду стараться изо всех сил, поэтому ты в меня верь хоть немного и позволь учиться с такой быстротой, как мне удобнее, хорошо?

Ора посидел еще немного, потом решил оставить Флер одну. Она наконец улыбнулась, когда он тихонько закрыл за собой дверь. Люди рядом с ней такие добрые. Она решила: надо сделать все, чтобы их усилия окупились.

Почесав нос, она сама пожала плечами при мысли о таких возвышенных устремлениях и взяла перо. Больше она не отвлекалась.

***

Чтобы она поверила слову мужчины, обещавшему вернуться через три дня, – это было сродни низкопробной поэме. Флер отлично знала, что торговля не всегда идет гладко.

На четвертый вечер она получила записку от Мильтона. Встреча откладывалась. Но Флер была не очень расстроена. Если уж на то пошло, Ора расстроился сильнее. Кроме того, она не сидела дома все это время, а вела переговоры с Торговым домом Джонса – тем самым, который познакомил ее с Мильтоном, – по поводу покупки сена.

Ора каждое утро и вечер вдалбливал в нее знания об одежде. Она изучала все, начиная от изготовления пряжи и ткачества. Но будь то растительные волокна, шерсть или краски из какой-то далекой неизвестной страны – все это было для Флер внове. Через два дня она уже все забывала.

Например, шерсть не прядут там, где растят овец… и тем более не там, где красят и ткут. После того как Флер все это заучила, она перестала помнить названия городов, где делают одежду и где она хорошо продается. Ора знал так много, что Флер дивилась: быть может, у нее слишком маленькая голова, которая уже наполнилась?

Она даже поделилась своими тревогами с одним из наиболее дружелюбных своих торговых партнеров – как ни странно, с тем самым человеком, который собирался ей недоплатить за сено. Звали его Хансом, и он относился к ней с сочувствием.

– У меня точно такие же ощущения.

Флер не поверила своим ушам.

– Серьезно?

– Конечно. Запоминать приходится слишком много. Иногда мне кажется, что если я еще хоть что-нибудь впихну себе в голову, оттуда мое собственное имя выпадет.

Пахнущий сельдью и затхлой травой Ханс, который едва не обхитрил Флер с ценами, согласился с ней.

Флер была сама не своя.

– Но слушай… тебе не на что жаловаться. У тебя превосходный наставник. Большинство подмастерьев от учителей получают плети – а то и скалку, если учатся на пекаря.

– О… значит, Ора и вправду очень добрый? Я думала, он шутит, когда говорит так.

Она улыбнулась, показывая, что с трудом может в это поверить. Ханс просто закатал рукава.

– Вот это от плети – я тогда учился писать на каменных табличках. Тогда у меня вся рука была в пыли, но плетью ее разом сдуло. А вот это, – он указал на левое запястье, где не росли волосы, – это я, чтобы не уснуть, жег себя свечой.

Он делился мучительными воспоминаниями, будто это была сущая ерунда. И смотрел спокойно, с явным сочувствием. Аристократов не учат тому, как приходится трудиться простолюдинам с самого рождения. Но Флер сейчас узнавала это из первых рук.

Теперь она понимала его прежнее отношение. Перед ней был человек, ведущий тяжелую жизнь, а она требовала относиться к ней как к равной, хоть и не заслужила этого права.

– Когда я учился, там были другие подмастерья, поумней меня, и я чувствовал, что не должен им уступать. Сейчас я могу гордиться – я старался изо всех сил, и я преуспел. А вот они… – он вдруг оборвал свою речь и засмеялся. – Ох уж, ну я и разошелся.

Ясно было, что он собирался сказать. Те, кто усердно трудятся, побеждают; остальные проигрывают, даже если они умнее. Торговцы уверены в себе, и потому в них нет почтения к аристократам. Они даже о королях позволяют себе шутить.

Когда Флер все еще была аристократкой, она считала торговцев бесстрашными людьми. И думала про себя: быть может, этим людям просто нечего защищать?

– Но перед священниками мы опускаем голову.

Флер хотела побольше узнать у Ханса, что он думает. Похоже, это был не такой плохой человек, как ей казалось прежде.

– Они наша полная противоположность. Торговцы гонятся лишь за своими желаниями.

– А священники, думаю, не могут отказаться от своего стремления найти спасение самим и дать его другим.

На лице Ханса появилось удивленное выражение, когда Флер повторила то, что всегда говорил Ора. Но теперь эти слова стали ее собственными – в конце концов, она еще во времена семьи Болан своими глазами видела, как священники принимают у семьи пожертвования для Церкви.

Ханс с явным любопытством смотрел на Флер, поглаживая подбородок.

Этот жест торговцев, раньше казавшийся Флер таким грубым и надменным, вдруг стал казаться гораздо более привлекательным.

– Быть может, так и есть. Впрочем, хоть это и неуважительно, но мы, возможно, ближе к священникам, чем сами думаем. Они стремятся к миру, избавленному от болезней и смерти, а мы стремимся к миру, избавленному от убытков и разорений, – веселым голосом произнес Ханс, а потом пробормотал себе под нос: – Воистину это был бы рай.

Торговцы всегда сражаются за прибыль и готовы ради нее претворить в жизнь любой хитрый план. Они никому не доверяют, а если кому-то и доверяют, то все равно могут его обманывать. Все ради наживы. Титулы, даже аристократические и королевские, не значат для них ничего. Чтобы добиться успеха, торговцу приходится пройти через плети, кровь и дождь. А аристократы имеют все от рождения.

– Можно я спрошу у тебя кое-что?

Флер повернулась к Хансу. Они были достаточно давно знакомы, и скрывать от него лицо уже не требовалось, поэтому она размотала шарф. Ханс понятия не имел, что именно она собирается спросить, но ответил с мягким выражением лица (что застало Флер врасплох):

– Пожалуйста.

– Ради чего ты сражаешься?

Флер казалось, что она знает, чтО он может ответить; однако она была не настолько самоуверенна, чтобы считать, что угадает. Причин могло быть много, в том числе таких, что понятны даже девушке, выросшей в лесном поместье. И все же она надеялась получить ответ, о котором сама даже не задумывалась. Быть может, настоящему торговцу удастся ее удивить.

– Ха-ха, это и есть твой важный вопрос?

– Он тебе кажется странным?

Она улыбнулась с извиняющимся видом – типичный жест аристократки, привычной к балам.

– В общем, нет… я понимаю, почему ты спрашиваешь. Вообще-то мне самому хотелось это же спросить у владельца. В конце концов, я всего лишь простой человек и с трудом могу накормить себя и семью. Поэтому я не знаю, что тебе ответить.

Похоже, Ханс сам еще не отыскал ответа. Возможно, Флер всегда будет помнить его имя и лицо, если только не встретит кого-то, кто будет сбивать цены еще более жестоко. Невероятная жадность в сочетании со скромностью. Торговцы – такие странные существа.

– Я родился в семье бедных крестьян, которые никогда не знали, когда будут есть в следующий раз. Я был четвертым сыном, так что мне, пожалуй, повезло, что я дожил до сегодняшнего дня. Я ушел из дома, не зная, куда идти, да мне и некуда было идти. Этот торговый дом меня подобрал и воспитал, и другого места в жизни у меня нет. Хотя должен тебе сказать – такой образ жизни под силу не многим.

Он объяснял со смущенным видом и потирал нос, пытаясь скрыть волнение. Очаровательный юношеский жест. Человек, смеявшийся над другими за то, что те скучали по дому, сам теперь испытывал схожую тоску.

– И ты хочешь знать, почему я это все терпел… Причин много, конечно, и я не знаю, какая из них самая важная. Отчасти, может быть, дело в том, что у меня просто не было выбора, хотя…

Несмотря на то, что Ханса самого одолевали те же вопросы, он явно был рад говорить о них. Сейчас он уставился куда-то в пространство и смолк; Флер опустила взгляд на руки. Ей самой было очень хорошо знакомо выражение лица Ханса. И его молчание служило доказательством того, что она была права.

Своего бывшего мужа она не любила, но, хоть и неохотно, уважала. Когда перед ним открывалась какая-то возможность, он, чтобы ухватиться за нее, готов был пожертвовать всем: честью, верой, дружбой, даже родней и любовью. Его нельзя было назвать хорошим человеком, однако у него было что-то, что тянуло его вперед, к впечатляющим достижениям.

Флер тоже хотела увидеть то, что видел он… пусть хоть раз. Она отчаянно завидовала тому, как у него горели глаза из-за этого чего-то. Со временем Флер ненавидела мужа все меньше и меньше.

В самом конце, когда он объявил о своем разорении, он перестал видеть то, что видел. Когда дом окончательно пал, муж Флер не казался очень уж расстроенным – потому, видимо, что предмет его желаний, позволявший ему превозмогать боль и отчаяние, исчез гораздо раньше.

Ханс, рассказывавший о своих детских страданиях, гнался за тем же самым неуловимым «этим».

– Я не могу выразить это словами, – произнес Ханс, выйдя из задумчивости, и выдернул из размышлений Флер. – Думаю, это что-то вроде надежды.

– Надежды?

Он улыбнулся и покачал головой.

– Я не знаю… я еще слишком молод, чтобы ответить на твой вопрос.

Если бы он отказался отвечать, поступив с Флер как с нищим, выпрашивающим подаяние, она, возможно, сказала бы ему что-нибудь едкое. Но он честно признался, что ответить не может. Даже рыцари сейчас не всегда могут похвастаться такой добродетельностью.

– Приношу извинения; мне не следовало задавать столь странный вопрос.

Вернув себе прежнюю невозмутимость, Ханс искоса глянул на Флер.

– Ничего страшного.

Флер показалось, что они с Хансом стали немного ближе. Кроме того, она получила ответ на свой вопрос, хоть и не в виде слов.

– Спасибо.

Торговцы могут быть честными и скромными, пусть даже по жадности они способны оставить позади любого.

После этой беседы Флер перешла наконец к разговору о торговле сеном. Но мыслями она была где-то в другом месте. Вовсе не обязательно Ханс испытывал какие-то чувства по поводу их предыдущего разговора. Быть может, он приоткрылся лишь потому, что Флер, как и он, занималась сеном, а значит, могла поделиться с ним последними сведениями: в каких деревнях сено лучше, как подступиться к тамошним старейшинам.

Прежде она бы возненавидела эту игру «держаться по-дружески, чтобы узнать сведения», но не теперь. Торговцы преследуют не те цели, за какими гонятся мудрые от рождения; они не прекращают сражаться, даже если их бьют кнутами или палками. Конечно же, они ведут себя более дружелюбно с теми, кто может им помочь.

Пора было возвращаться к себе.

Флер, как обычно, закончила переговоры с торговым домом, обменявшись шуточками и сведениями о ценах, и пошла улицей, ведущей с городской окраины к порту. По пути она наткнулась на Мильтона, ведущего лошадь в поводу; его лицо было жизнерадостным, но скрыть усталость он не смог.

В голове Флер на этот раз было лишь одно.

Совместными усилиями ей и Мильтону необходимо получить как можно больший доход и разделить его. И отнюдь не только для того, чтобы было на что хлеб завтра купить.

Мильтон говорил ей, что трудится в поте лица ради того, чтобы смотреть с торжеством на семью, изгнавшую его. Но явно не эта причина заставляла его сейчас надевать на лицо вымученную улыбку… Он был такой же, как Ханс; он надеялся, что стезя торговца приведет его к чему-то достойному.

Если настрой Мильтона был именно таков, то сейчас Флер не нужно было ни приветствовать его, ни утешать. Она остановилась перед шатающимся от усталости, едва не засыпающим на ходу Мильтоном и произнесла:

– Я хочу обсудить с тобой покупку одежды.

Когда Мильтон услышал эти слова Флер, на его лице появилось удивленное выражение, постепенно сменившееся бесстрашной улыбкой.

***

Флер с Мильтоном пришли к ней домой.

Бельтра знала здесь все щели, через которые хотя бы мышь способна прошмыгнуть, так что можно было не опасаться, что кто-либо подслушает. Кроме того, прямо за стеной стоял Ора. Так что Флер, чувствуя себя в полной безопасности, размотала шарф.

– Я заходил в один торговый дом, которому хотел продать одежду, и вел там переговоры.

– Какая-то новая сделка с твоими давними партнерами?

– Да, и получил неплохую прибыль в конце концов.

– Ты поэтому задержался?

Мильтон улыбнулся на вопрос Флер.

– Да. И какое-то время я туда не буду заглядывать. Если я перестараюсь, то могу лишиться покупателей. Не хочу сказать, что я кому-то навязываю товары, но там я продал все, что мог, всем, кому мог, и, если только они внезапно не разжиреют, покупать у меня еще одежду им не скоро понадобится.

Когда он к ним отправлялся, у него было двадцать фартуков. Если это был обычный по размеру торговый дом, то они, скорее всего, купили больше, чем им было нужно. Мильтон, должно быть, заговорил им зубы, и это показывало, насколько искусным он был торговцем. Так что на новой сделке Мильтон с Флер не проиграют.

– Значит, в следующий раз, когда мы пойдем продавать одежду, которую накупим, то даже в худшем случае, даже если ты будешь на грани отчаяния, мы все-таки не останемся в убытке?

Мильтон погладил рукой подбородок. По сравнению с тем, что было неделю назад, его подбородок выглядел более… сухим, что ли. Возможно, это из-за щетины.

– В общем, да. И знаешь…

– Хмм?

Он поднял глаза. Под крышей что-то пискнуло – должно быть, мышь.

– Знаешь, я ведь действительно был на грани отчаяния. Впредь мне хотелось бы этого избегать.

Он не поворачивался к Флер, а разглядывал копошащуюся мышь. Что он хотел сказать? Размышляя об этом, Флер пыталась сохранять спокойствие… ей не хотелось, чтобы Мильтон угадал, о чем она думает. Он имел в виду смену работы на что-то менее требовательное или же просто сравнивал себя с мышью?

– Кроме того, есть еще кое-кто, о ком мы должны думать.

– Э?

Этот звук вырвался у Флер от удивления. Ора предупреждал, что, когда она не знает, что ответить, следует молчать и размышлять над услышанным; но сейчас она просто не удержалась. Но подобное очень легко вырывается, когда кто-то намеренно меняет тему. Улыбка Мильтона выдала, что он смеется над Флер, но, когда он продолжил, стало ясно, что не только над ней.

– Мои заимодавцы.

– Заимодавцы?

Флер не стала спрашивать, что означает это слово; она была с ним знакома даже слишком близко.

– Да. Те, кто обнаружили мои способности. Но они довольно-таки неприятно со мной поступают – заставляют брать у них в долг деньги на жизнь. С одной стороны, мне повезло, с другой – я не очень-то им признателен.

Флер быстро поняла, что значит эта маленькая загадка. Губы Мильтона изогнулись в улыбку, какую можно увидеть на лице бесстрашного наемника.

– К работе следует относиться всерьез, но работать только днем. Ночь нам дана для отдыха. Эту истину дал нам сам Господь, а что мы делаем? Мы трудимся день и ночь напролет – даже в праздники. И этому нет конца. Лишь тот, кто заключает сделку с демоном, способен на такое.

Это было весьма известное высказывание, и Флер знала, чем оно кончается.

– И имя этого демона – ростовщичество.

Должно быть, Мильтон взял в долг громадные деньги и до сих пор их выплачивал. Конечно, жадность торговца есть жадность торговца; заимодавцы Мильтона, должно быть, назначили ему короткий срок выплаты и высокую лихву.

Муж Флер каждый день брал деньги в долг, чтобы покрывать убытки, пока однажды с ним не отказались иметь дело все, кроме ростовщиков. Они потребовали семикратного возврата долга через полгода.

Мильтону необходимо было получить как можно большую прибыль, чтобы расплатиться с долгами, сдавливающими его шею хуже любого ошейника.

Флер взглянула на Мильтона по-новому. Ее удивляло, что он сохранил спокойствие, произнеся то известное изречение. Его мужественные и честные глаза давали понять, что он собирается расплатиться и что все будет хорошо. И что, если ему придется защищать Флер, он и это сделает.

Она понятия не имела, что следует говорить в такой ситуации. Мильтон, так отчаянно старавшийся избавиться от долгов, увязал в них опять и опять.

– Но что если…

Она застряла на полуфразе; Мильтон ласково опустил глаза и знаком пригласил ее продолжить.

– Что если?..

– Что если бы я тоже попросила тебя вернуть деньги с лихвой? Что бы ты стал делать?

Даже те, кто не занимались торговлей, знают, что деньги – это власть. Флер, хоть и лишилась поместья, не встретила трагическую судьбу, и не только потому, что рядом с нею были Ора и Бельтра. Она ради мести крала деньги из кошеля мужа.

Мильтон мог зарабатывать больше, чем она, но если говорить только о деньгах, превосходство было на ее стороне.

Мильтон поднял глаза и медленно ответил:

– Я знал, что ты добрая, еще с первой нашей встречи.

– …

Флер изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но тщетно. Лицо выдало ее, и то, что она опустила глаза, совершенно не помогло. Но ей хотелось смотреть на что-то другое. Она откашлялась и сказала:

– Н-но люди всегда меняются, когда речь идет о прибыли. Ты это знаешь.

Это она выучила у Оры, и лишь эти слова она сейчас смогла произнести. Когда она попыталась найти какие-то свои собственные слова, на ум не пришло ничего, кроме ее чувств к Мильтону.

– Конечно, меняются. Но все равно можно видеть их истинную натуру. И еще… – он улыбнулся. – Ты никогда не потребуешь лихву. В этом я уверен – даже если бы ты сейчас была в своем шарфе.

Похоже, он не воспринимал ее всерьез как торговца – только как дочь аристократического рода. В обычной ситуации Флер была бы в ярости, но сейчас в ее сердце царил сумбур. Ей хотелось плакать, и в то же время она чувствовала, что счастлива. И она сдалась.

– Я… не буду просить лихву. Но доход делим пополам. Об этом мы уже договорились.

И, чтобы хоть как-то сохранить лицо, добавила:

– Мы, торговцы, держим слово.

Однако Мильтон был безжалостен:

– Но мы до сих пор не подписали никакого договора.

Он, конечно, имел в виду, что у Флер еще есть время передумать и оговорить лихву. Его, судя по всему, тоже угнетала атмосфера беспокойства.

Флер покачала головой, но выражение лица Мильтона не изменилось. Он просто откинулся на спинку стула. Это не походило на лицедейство; впервые Флер видела, чтобы он так нервничал.

– Тогда поговорим конкретно, – сказал наконец он после короткого молчания… чего и следовало ожидать от изгнанного аристократа. Он не заканчивал войну, он начинал новое сражение.

– Думаю, я могу доверять тебе полностью.

Совершенная фраза. Достаточно совершенная, чтобы успокоить Флер. Теперь все оставшиеся вопросы были связаны лишь с покупкой и продажей.

– Давай тогда обсудим, какую одежду и сколько мы будем покупать.

– Хорошо, – коротко ответила она и кивнула.

***

Время ужина.

Флер, Бельтра и Ора вновь собрались за столом.

Флер настаивала, чтобы и Мильтон к ним присоединился, однако он отказался. Но Флер знала, что он последние четыре дня занимался продажей одежды и зашел к ней лишь затем, чтобы обсудить условия договора. Конечно, ему сейчас требовался скорее отдых, чем ужин.

Дата добавления: 2015-06-04