Laesio enormis. 1 страница

Как было отмечено выше, вопиющая степень несправедливости договорных условий сама по себе сигнализирует о неких аномалиях на стадии заключения договора и в ряде случаев может оправдать судебное вмешательство даже применительно к центральным условиям договора.

При этом вполне очевидно, что в законе невозможно заранее установить некие "пороговые" значения несправедливости всех возможных договорных условий, которые свидетельствуют о "включении" презумпции наличия оснований для ограничения свободы договора. Эти "пороговые" показатели определяются путем судебной дискреции.

Но иногда выдвигается идея установить в отношении договорных условий, фиксирующих объем встречных предоставлений, такое пороговое значение непосредственно в законе. Речь, конечно же, идет о хорошо известной нам по обзору зарубежного права доктрине laesio enormis, согласно которой фиксируется конкретный уровень девиации договорной цены от рыночной, при которой суд получает право ограничивать свободу договора.

Как мы помним, данная доктрина сейчас не признается в подавляющем большинстве стран. В юрисдикциях таких стран, как Германия, Голландия, Швейцария, Англия, США и многие другие, а также во всех актах международной унификации договорного права предполагается, что суды могут брать под своей контроль соразмерность договорной цены при ее крайней обременительности, невыгодности, признаках эксплуатации или кабальности и т.п., но никакие четкие ценовые пороги не фиксируются. Франция законодательно ввела такой четкий порог только для договоров купли-продажи недвижимости и нескольких иных видов сделок, установив, что по общему правилу несоразмерность встречных предоставлений не порочит сделку. Тем не менее в ряде юрисдикций (Австрия, Италия) такого рода пороговые ценовые значения зафиксированы законодательно и носят общий характер. При этом даже в этих странах наличие двукратного отрыва договорной цены от рыночного уровня отнюдь не означает автоматическое вторжение суда. В законодательстве Австрии в силу § 935 АГУ имеется целый ряд условий, при которых даже такой двукратный ценовой разрыв не порочит сделку (например, при доказанном наличии воли одарить контрагента в части соответствующей ценовой разницы или признаков того, что контрагент знал о реальной рыночной цене, но осознанно принял предложенную контрагентом цену). Определение наличия или присутствия таких условий требует определенного судебного усмотрения и позволяет перевести этот формат контроля из режима ex ante запрета в режим ex post контроля. В Италии же наличие двукратного ценового разрыва вовсе не предопределяет вывод суда, а является необходимым условием для того, чтобы суд в принципе начал анализировать наличие признаков кабальности сделки (ст. ст. 1447 - 1448 ГК Италии).

В Энциклопедии европейского частного права от Института Макса Планка (Германия) указывается, что в настоящее время доминирующим в Европе подходом является учет явной несоразмерности цены в качестве одного из двух критериев допустимого судебного вмешательства; вторым же критерием является доказанная эксплуатация неравенства переговорных возможностей. Поэтому одного лишь факта явной несоразмерности цены "в соответствии с каким-либо более или менее произвольным фиксированным уровнем несоразмерности встречных предоставлений", за рядом исключений, считается недостаточно для оправдания судебного вмешательства <1>.

--------------------------------

<1> The Max Planck Encyclopedia of European Private Law / Ed. by J. Basedow, K.J. Hopt, R. Zimmermann and A. Stier. Vol. II. 2012. P. 1030, 1031.

Соответственно, даже в тех странах, которые законодательно фиксируют "пороговый" уровень несоразмерности цены, судебный контроль осуществляется скорее в формате ex post и требует той или иной степени судебного усмотрения.

Здесь возникает вопрос о целесообразности введения аналогичного ценового порога и в российском гражданском праве. Этот вопрос имеет особенный интерес в свете того, что опубликованный в 2011 г. проект реформы ГК РФ предусматривал введение доктрины laesio enormis в контексте правил о кабальности сделки. Было предложено включить в ст. 179 ГК следующее правило:

"Предполагается, поскольку не доказано иное, что сделка во всяком случае является кабальной, если цена, процентная ставка или иное предоставление, передаваемое потерпевшим, в два раза или более превосходит то, что предоставляет по сделке другая сторона".

Попытаемся оценить это предложение.

Вначале следует сделать несколько уточнений.

1. Очевидно, что авторы изменений в ст. 179 ГК имели в виду только синаллагматические договоры, опосредующие взаимный обмен экономическими благами. Соответственно, данный механизм оказывается неприменим к односторонним сделкам и тем двусторонним договорам, которые не опосредуют обмен экономическими благами (например, поручительство, залог, предварительный договор, дарение, ссуда, беспроцентный заем и т.п.).

2. Идея о презумпции кабальности договоров, в которых встречные предоставления несоразмерны в два раза и более, является одной из форм реализации доктрины laesio enormis, близкой по своему техническому воплощению прусской модели и отчасти - современной квебекской модели. Если в силу Прусского земского уложения двукратный разрыв рыночной и контрактной цены влек возникновение презумпции заключения договора под влиянием заблуждения, то проект реформы ГК РФ предлагает считать этот разрыв презюмирующим кабальность сделки. В обоих случаях презюмируется недействительность при разрыве цен в два раза и более. Другим близким аналогом обсуждаемого законодательного предложения является также ст. 1406 ГК Квебека, согласно которой запрещается эксплуатация одного контрагента другим, влекущая явную диспропорцию встречных предоставлений, которая презюмирует наличие эксплуатации и, соответственно, порочности сделки. Квебекский вариант не фиксирует четких пороговых значений несправедливости цены, но существенная диспропорция презюмирует именно кабальность ("эксплуататорский характер") сделки.

3. У экономических благ не существует никакой другой объективной стоимости кроме рыночной цены, определяемой на основе соотношения спроса и предложения, других элементов рыночной конъюнктуры и ряда психологических и культурных факторов. Соответственно, когда в проекте реформы ГК РФ указывается на несоразмерность встречных предоставлений, подразумевается применение некого универсального мерила. Таким мерилом может быть только рыночная цена. По крайней мере этому учат нас современная микроэкономическая теория и большинство альтернативных экономических доктрин.

4. Цель данной новеллы вполне понятна и состоит, судя по всему, в более эффективном блокировании недобросовестных договорных практик, влекущих ущемление интересов участников оборота, не способных осуществить осознанный "рациональный выбор" в силу стечения тяжелых обстоятельств или отсутствия делового опыта, эмоциональных порывов или иных субъективных признаков "ограниченной рациональности". Предполагается, что совершение сделки с ценой, столь отличной от рыночного уровня, хотя и не повод автоматически признавать сделку недействительной, но достаточно серьезное основание объявить ее подозрительной и переложить бремя доказывания отсутствия таких факторов, как эксплуатация стечения тяжелых обстоятельств, легкомыслия, слабоволия и неопытности, на контрагента, заинтересованного в сохранении сделки. Иначе говоря, в случае, если бы такое предложение было реализовано, инструмент laesio enormis в российском праве работал бы не как ex ante запрет, а как "ex post корректор". Теоретически его применение требует судебного усмотрения, хотя и несколько более предсказуемого, чем в тех странах, в которых такие ценовые "пороги" не вводятся.

5. Из формулировки данной планируемой законодательной новеллы следует, что использовать презумпцию кабальности в отношении ситуаций, где причины существенного отклонения цен от рыночного уровня были иными и не связаны ни со стечением тяжелых обстоятельств, ни с проблемами с рациональностью граждан как участников оборота, невозможно. В отношении таких ситуаций, как, например, умышленный вывод активов из компании-должника, скупка краденого у подставной фирмы, сокрытие информации или введение в заблуждение и т.п., должны использоваться соответствующие специальные основания для оспаривания, закрепленные в ГК или иных законах (например, нормы о введении в заблуждение, об оспаривании сделок, заключенных в предбанкротный период, и т.п.). Иначе говоря, эта новелла интегрировала бы в наше законодательство инструмент именно патерналистской ex post коррекции договорной свободы.

6. Согласно данному правилу, стоит только суду определить, что цена сделки отличается от рыночной в два раза и более, бремя доказывания отсутствия стечения тяжелых обстоятельств и иных процедурных признаков кабальности перекладывается на сторону, заинтересованную в сохранении договора в силе. Это следует из того, что законодатель использует метод установления законодательной презумпции. В силу состязательности процесса этот метод означает возложение бремени доказывания обратного на того, против кого данная презумпция установлена.

Нет никаких сомнений в том, что такая новелла, безусловно, упростила бы судам применение ст. 179 ГК и увеличила бы шансы на то, что сделка, которая с точки зрения политики права должна быть заблокирована или скорректирована судом по причине кабальности, подпадет под соответствующее ограничение.

Несмотря на это, данная новелла вызывает серьезные сомнения.

Во-первых, возникает вопрос о том, как она может применяться в отношении двусторонних договоров, предметом которых являются блага, установление рыночных цен которых затруднено или попросту невозможно? Как уже отмечалось, единственная объективная величина, с которой можно соизмерять цену конкретного договора, это рыночная цена. Но рыночная цена существует далеко не на все блага. Это особенно характерно для продажи уникальных объектов, таких, например, как произведения искусства или контрольные пакеты акций (доли участия) крупных непубличных компаний и других нетипизированных объектов.

Например, в отсутствие оборота акций на фондовых рынках оценки таких активов могут осуществляться по различным методикам, каждая из которых может давать результаты, расходящиеся в несколько раз. Но тот же, по сути, вопрос возникает и применительно к акциям публичных компаний. Зачастую сделки по приобретению корпоративного контроля осуществляются по ценам, которые значительно отличаются от стоимости компании, определяемой на основе стоимости ее размещенных акций (так называемая премия к рынку, которая в России иногда превышает 50%). Это может быть связано с тем, что покупатель определяет для себя ценность одной акции значительно выше ее рыночной стоимости в случае приобретения контрольного пакета, рассчитывает на значительный эффект синергии нового и уже имеющихся активов, предполагает, что в результате полученного контроля он сможет реструктуризировать бизнес и продать его по частям со значительной выгодой или имеет иные экономически обоснованные соображения ценить потенциальный предмет покупки выше, чем отдельные спекулянты на фондовой бирже оценивают небольшие пакеты акций, находящихся в свободном обращении. Наконец, котировки акций на фондовой бирже являются в принципе крайне приблизительным показателем объективной стоимости компании в целом и из-за общей волатильности рынка. На конкретный момент времени рыночная стоимость обращаемых на фондовом рынке акций может резко упасть из-за абсолютно не связанных с деятельностью компании внешних факторов (например, из-за изменения учетной ставки ФРС США). В принципе нет ничего невероятного в том, что рыночная цена одной акции может оказаться отличающейся от той, которая заложена в цене сделки, более чем в два раза.

Кроме того, определение рыночных цен оказывается крайне затруднительным применительно к договорам на оказание услуг, приобретению интеллектуальных прав, опционным договорам, договорам купли-продажи прав требования с дисконтом и многим другим возмездным сделкам, в которых предмет обмена не стандартизирован, а цены оказываются теснейшим образом связаны с предусмотренной в договоре и, как правило, уникальной структурой прав и обязанностей, субъективной оценкой рисков, синергетического эффекта, феномена деловой репутации и иных факторов. Как суд может определить рыночную цену на оказание юридических и консалтинговых услуг по ведению крупного внешнеэкономического спора, структурированию размещения облигаций или сопровождению приватизации государственных активов, если не существует двух таких договоров с одинаковой структурой прав и обязанностей? Как определить рыночный уровень дисконта при приобретении коллекторским агентством у банка "пакета" дебиторской задолженности? Как можно определить, является ли рыночной та компенсация, которую получает оферент за обещание не отзывать оферту в течение года по опционному договору? Мыслимо ли оценивать на соответствие некому рыночному уровню гонорар какой-то конкретной звезды киноэкрана?

Например, можно задаться вопросом: какова рыночная цена на принадлежащее малому предприятию доменное имя, в котором оказывается крайне заинтересованной крупная зарубежная корпорация? Представим, что одному небольшому фотоателье принадлежит доменное имя, соответствующее ее фирменному наименованию. Одновременно один из крупных автомобильных заводов решает выпустить в продажу автомобиль под одноименным брендом и в рамках маркетинговой компании решает создать отдельный сайт для продвижения новой марки. Узнав о том, что желанное доменное имя занято, завод выходит с предложением к владельцам фотоателье о продаже доменного имени. Какова справедливая цена такой сделки, с которой суд может соизмерять договорную цену? Может ли она существовать в принципе, если рынка оборота именно этого доменного имени не существует, а сравнивать цену договора со средними по рынку ценами на доменные имена бессмысленно, так как стоимость имени www.abvgd1234.ru будет отличаться от стоимости доменного имени www.yandex.ru в миллионы раз? В конечном счете сделка будет наверняка совершена, и ее цена будет настолько высокой, чтобы соблазнить фотоателье, но при этом достаточно низкой для того, чтобы завод не посчитал более выгодной другую маркетинговую стратегию. Если бы такие сделки были поставлены под презумпцию оспоримости в зависимости от результатов неких спекулятивных оценок соразмерности встречных предоставлений, это бы создавало труднопрогнозируемые риски и препятствовало бы осуществлению взаимовыгодных сделок. В этом случае, если руководитель фотоателье после заключения договора решит его оспорить (например, посчитав, что продешевил) и при этом мифический справедливый ориентир, каким-то чудесным образом возникший в сознании суда, все-таки будет отличаться от цены контракта в два раза и более, возникнет серьезный риск аннулирования договора.

Во всех подобных случаях проблема с определением рыночной цены либо вовсе неразрешима, либо же попытка ее установления в суде может приводить к спекулятивным утверждениям или бесконечной череде экспертиз, каждая из которых может давать различающиеся в разы результаты. При этом от установления рыночной цены при оспаривании таких договоров будет зависеть применение или неприменение презумпции недействительности. Так как заранее предугадать результаты таких экспертиз будет зачастую невозможно, положение сторон таких договоров будет ненадежным и непредсказуемым без всякого на то основания.

Соответственно, даже тогда, когда мы в качестве некого объективного мерила несоразмерности цены берем рыночный уровень цен, следует отдавать себе отчет в тех сложностях, которые сопровождают процесс его установления. Во многих случаях никакого иного более или менее надежного критерия ценности некого блага кроме той закрепленной в договоре цены, которую готов оплатить покупатель и готов принять продавец, не существует. Фиксация цены в контракте раскрывает предпочтения сторон и позволяет относительно уверенно положиться на Парето-улучшающий статус трансакции как минимум в части согласованной цены. Отвергая эту выявленную ценность в пользу ее рыночного уровня, мы часто оказываемся в зоне абсолютной неопределенности и спекулятивных гаданий.

Эта проблема, судя по всему, не настолько остра, чтобы право априори отказалось допускать возможность определения справедливости цены по ее соотношению с рыночным уровнем, но она посылает нам серьезный сигнал о том, что если право желает избегать избыточной дестабилизации рыночных процессов, такой ценовой контроль ни в коем случае нельзя пытаться механизировать или считать простым в применении. Введение презумпции недействительности сделки при двукратном ценовом разрыве пытается механизировать процесс судебного контроля и делает определение рыночной цены необходимым и решающим фактором, не учитывая ту неопределенность, с которой во многих случаях сопряжено выявление рыночного уровня цен.

В этой связи есть основания предполагать, что установление в норме четкого "порогового" значения, за которым сделка презюмируется кабальной, может стимулировать недобросовестных участников оборота к активному оспариванию крупных контрактов с нестандартизированным предметом со ссылкой на несоразмерность встречных предоставлений, ошибки при определении рыночных цен, а следовательно, привести к избыточному патернализму и дестабилизации оборота.

Во-вторых, даже тогда, когда рыночная цена блага может быть более или менее четко определена, отнюдь не всегда двукратный ценовой разрыв может представлять собой некую несправедливость. Согласие на такую цену может быть вызвано массой вполне экономически оправданных соображений (например, ожиданием резкого падения или роста рыночной цены, отсутствием времени на поиск контрагента, готового согласиться на рыночную цену, срочной потребностью в деньгах или неком активе). Кроме того, нельзя исключать, что двусторонняя сделка будет подразумевать значительную девиацию цены от рыночного уровня в силу воли одной из сторон одарить другую в части соответствующей ценовой разницы.

Приведем такой пример. Допустим, человек решил в силу личной симпатии к своему другу продать ему свою машину за треть цены. Впоследствии друзья поссорились, и продавец решил оспорить договор со ссылкой на кабальность сделки. В рамках предлагаемой новеллы продавцу будет достаточно доказать то, что цена отличалась от рыночной более чем в два раза. В этом случае кабальность будет предполагаться.

Как мы видели, австрийское законодательство предусматривает целый ряд исключений из общего правила о недействительности договора с двукратным разрывом между рыночной и контрактной ценой, среди которых и наличие воли сторон на заключение возмездного договора с элементами дарения, и доказательство сознательного отступления сторон от рыночного уровня цен, и целый ряд иных исключений. Предложение по введению презумпции кабальности при двукратном ценовом разрыве, не предусматривающее всех этих исключений и нюансов, может без достаточных оснований ограничить конституционно признанный принцип свободы экономической деятельности и свободы договора в частности.

В-третьих, сама логика введения презумпции предполагает, что в таких случаях контрагент, заинтересованный в сохранении свободы договора, докажет в суде отсутствие признаков кабальности, и избыточного патернализма можно будет избежать. Но в реальности во многих случаях преодолеть презумпцию будет крайне сложно.

Как и любая презумпция в праве, правило о презумпции кабальности сделки при двукратном ценовом разрыве обладает значительным эффектом статус-кво (endowment effect). Опровержение презумпции требует неких интеллектуальных усилий и проявления интенсивного судебного усмотрения. Среднестатистический судья первой инстанции, как правило, сориентирован на то, чтобы открытого судебного усмотрения не демонстрировать и по возможности механически исполнять требования позитивного права. Первое требует времени, взвешенной оценки различных экономических и иных обстоятельств, понимания принципов организации и практики функционирования рыночной экономики и отражения всех этих обстоятельств в судебном решении. Второе же позволяет спокойно положиться на некое простое правило и избежать погружения в разбор деталей конкретного спора. Соответственно, судья при прочих равных условиях будет предрасположен придерживаться закрепленного в виде презумпции кабальности статус-кво, если будет зафиксировано наличие формального условия для применения данной презумпции - двукратного ценового разрыва. Поэтому стороне, заинтересованной в сохранении сделки, придется предпринять некие сверхусилия для того, чтобы подвигнуть суд отойти от простой и четкой законодательной презумпции и привлечь его внимание к обстоятельствам конкретного спора.

Но тут возникает другая проблема, которая связана с тем, что переложение бремени доказывания отсутствия признаков кабальности (стечения тяжелых обстоятельств, слабоволия, легкомыслия и неопытности) на контрагента, заинтересованного в сохранении сделки, будет означать, что этот контрагент будет вынужден предъявлять в суд доказательства того, что другая сторона при заключении сделки не испытывала нужду, не была легкомысленна, слабовольна или неопытна. Даже если отбросить вопрос о том, что отрицательные факты практически невозможно доказать, нетрудно убедиться в том, что предъявить доказательства, достаточно убедительные для преодоления данной презумпции, будет крайне сложно из-за того, что вся релевантная информация такой стороне недоступна, так как касается характеристик другого контрагента. Если сейчас в рамках применения действующего режима ст. 179 ГК РФ сторона, столкнувшаяся со стечением тяжелых обстоятельств, испытывает сложности в доказывании наличия этого признака кабальности, легко представить, насколько это будет сложно сделать контрагенту, такой информацией вовсе не владеющему. В результате можно предположить, что как минимум в ряде случаев опровергнуть презумпцию там, где для ограничения свободы договора в реальности нет оснований, не удастся и суд будет механически применять установленную законодателем пропорцию laesio enormis. Причем исходя из идеи этой законодательной реформы суд будет применять тот же подход и к сугубо коммерческим договорам.

Так, например, в нашем вышеприведенном примере с продажей автомобиля по заниженной цене именно несчастному покупателю придется доказывать, что сделка не была заключена продавцом вследствие стечения тяжелых обстоятельств, легкомыслия, неопытности или слабоволия, а также то, что покупатель никоим образом не воспользовался этими проблемами. Доказать это покупателю будет, очевидно, достаточно сложно, так как вся релевантная информация относится лично к продавцу и покупателю попросту недоступна. Если же покупатель не сможет доказать отсутствие признаков кабальности, состязательность процесса будет вынуждать суд признать презумпцию неопровергнутой, а сделку - кабальной.

Иначе говоря, перенос бремени доказывания может облегчить положение стороны, заинтересованной в оспаривании договора, настолько, что это может существенно дестабилизировать оборот. Будет достаточно нескольких успешных оспариваний крупных договоров, чтобы суды оказались захлестнуты валом судебных исков об оспаривании договоров из-за двукратного ценового разрыва. В судебных процессах будут расцветать спекуляции на тему рыночных цен и необъективные экспертные заключения. Ведь достаточно будет доказать двукратный ценовой разрыв, чтобы в силу презумпции сделка предполагалась бы недействительной с туманными перспективами опровержения данной презумпции. Соответственно, все усилия сторон будут брошены не на доказывание основных факторов кабальности (например, стечения тяжелых обстоятельств), а на споры о рыночном уровне цен.

В-четвертых, на волне таких споров обострится другая проблема - отсутствие у многих судей необходимого уровня экономических знаний для уверенной ориентации в сложнейших вопросах ценообразования. Мало кто из судей знаком с основами современной микроэкономики. Думается, мы не ошибемся, если предположим, что многие судьи имеют крайне поверхностные представления о теории ценообразования, роли свободных цен, закономерностях спроса и предложения. Нет никаких гарантий, в частности, что суды при определении соразмерности цены, столкнувшись со сложностями в определении рыночной цены, не начнут запрашивать у контрагентов данные о себестоимости и издержках для оценки "справедливости" наценки.

Тот факт, что многие случаи ошибочного срабатывания этой презумпции могут быть исправлены на уровне высших судов, мало что меняет. Предпринимателей, заключающих сложные и нестандартные контракты по российскому праву, интересуют прежде всего риски. Риски оспаривания контрактов по причине несоразмерности цены в совокупности с массой иных рисков ухудшают и без того не блестящий российский регулятивный режим, лишая его тех качеств, которые необходимы для развития оборота - стабильности и уважения к свободе договора.

Как мы видим, формирование презумпции кабальности при превышении договорной ценой четко зафиксированного в законодательстве ценового порога чревато повышением рисков избыточного контроля. Иначе говоря, эта мера приводит к увеличению вероятности "ошибок первого типа" (неоправданно широкой сфере действия соответствующего ограничения). Но здесь стоит вспомнить, что проблематичность судебного контроля справедливости договорных цен, вызванная сложностями в доказывании политико-правовых оснований допустимого патернализма (например, процедурных признаков кабальности) в рамках действующего законодательства, также является проблемой и провоцирует "ошибки второго типа" (недостаточной эффективности контрольного механизма). Соответственно, оба варианта имеют свои издержки и могут порождать ошибки. Почему же мы считаем, что вариант с введением laesio enormis оказывается менее предпочтительным?

При ответе на подобные вопросы важную роль играет относительная точность наших представлений о реальной распространенности тех или иных явлений. В контексте данной проблемы многое зависит от того, признаем ли мы, что в реальности большинство двусторонних сделок с ценой, отличающейся от рыночной в два раза и более, являются по тем или иным причинам порочными (например, вызваны недобросовестной эксплуатацией неопытности контрагента или иных слабостей его переговорных позиций), или не признаем. Если да, то в абсолютном исчислении издержки "ошибок первого типа" (избыточного контроля) при введении laesio enormis окажутся меньше, чем издержки "ошибок второго типа" (недостаточного контроля), имеющиеся сейчас при отсутствии такой новации. Если же мы считаем, что большинство таких сделок вполне "здоровы" и не заслуживают ограничения, то издержки "ошибок первого типа" при введении laesio enormis значительно перевешивают издержки "ошибок второго типа" в существующем законодательном режиме. Если такое восприятие реального экономического оборота верно, то при введении laesio enormis случаи избыточного патернализма будут встречаться гораздо чаще, чем случаи недостаточного патернализма в сегодняшней судебной практике.

Допустим, что в обороте в год заключается 1000 сделок по ценам, отличающимся от рыночного уровня в два раза и более. Вообразим, что все эти сделки оказались предметом судебных разбирательств. Разумно предположить, что только максимум в 10% случаев (100 сделок) рыночная цена может быть достаточно достоверно установлена, а при этом сам ценовой разрыв является следствием неких злоупотреблений, которые правовая система должна пресекать, но которые невозможно установить в суде посредством прямого доказывания наличия признаков кабальности. В то же время в остальных сделках (900) либо рыночная цена не может быть достаточно четко определена, либо ценовой разрыв имеет свои экономические или иные уважительные обоснования. Допустим также, что риск ошибочного признания судом первой инстанции договора недействительным (ложного осуждения сделки в силу неспособности стороны, заинтересованной в сохранении договора, представить доказательства, опровергающие презумпцию, а также в силу ошибок при оценке рыночной стоимости) равен 50%, в то время как риск ошибочного преодоления презумпции равен 10%. С учетом законодательной фиксации презумпции и крайне редкой практики опровержения иных подобных законодательных презумпций судами первой инстанции это соотношение кажется обоснованным. В результате из 100 действительно "плохих" сделок выявлены и пресечены будут 90 сделок, а ошибочно пропущены судом лишь 10 сделок. Это достаточно высокий уровень точности контроля. Очевидно, что в случае отсутствия laesio enormis из этих 100 "плохих" сделок суды смогли бы заблокировать всего одну-две сделки.

Но здесь следует взглянуть и на цену, за которую правовая система покупает это повышение эффективности контроля "плохих" сделок. Ведь, как мы помним, в нашей модели 900 из 1000 сделок являются "хорошими". С учетом введенного выше процента вероятности судебных ошибок в отношении этих 900 "хороших" сделок суды ошибочно оспорят 450 контрактов, справедливо преодолев презумпцию в остальных 450 случаях. В итоге ради предотвращения реальных злоупотреблений применительно к 90 сделкам мы обрекаем контрагентов 450 сделок на значительные потери от срыва их контракта.

Понятно, что проведенный расчет носит условный характер и многое меняется при изменении исходных прогнозов в отношении распространенности "плохих" сделок и риска судебной ошибки. Например, если допустить, что риски ложного осуждения сделки существенно ниже и равны всего 10%, или предположить, что в реальности пропорция "плохих" сделок из условной 1000 сделок равна не 10%, а 50%, то наша условная оценка регулирующего воздействия предлагаемой нормы серьезно изменится. Количество ложных осуждений окажется меньше количества пресеченных злоупотреблений.

Дата добавления: 2015-06-04