Урготский тракт

II

I

Осенние дороги

(вместо синопсиса)

Истинно благородные люди никогда ничем не кичатся.

Франсуа де Ларошфуко

Торка. Агмаренский перевал

399 года С.С. 11-й день Осенних Ветров

Три знамени на двух башнях, разделенных вечно злящейся Шнеештрааль... Серебряный волк Ноймаринена с усмешкой глядит на Победителя, вонзающего копье в озадаченного Дракона, а напротив спорит с ветром золотой кораблик.

У талигойцев и бергеров на двоих одна война и один враг, только счет горцев к бывшим землякам много больше, чем у Талига к соперникам и соседям. Ненависть – это память об оставленном доме. Ненависть, парусник на гербе да имя – вот и все, что осталось от северного острова, в незапамятные времена задавленного льдами. Судьба метнула кости, и моряки-агмы стали горцами-бергерами. Судьба любит веселиться, стал же лишенный наследства южанин торским бароном, чем и гордится. Торка – не Оллария, даром ничего не дает, а дав, не отнимает.

Жермон Ариго вызывающе усмехнулся, как всегда, когда вспоминал оставленный Гайярэ. Нет, не так – Гайярэ, который вышвырнул его вон, так и не сказав за что. Тогда Жермону было двадцать лет, с тех пор прошло столько же. Половина разбитой по воле отца и кое-как сросшейся жизни. Говорят, время лечит, – оно и залечило. Так казалось, но последняя осень разбередила старую тоску. Гусиные стаи тянулись через горы, а генерал Ариго, как последний дурак, торчал на башне, провожая их глазами, словно других дел не было. Жермон вызвал бы любого, кто заподозрил бы его в тоске по старому дому, но в Торке таких не находилось, а на юге генерал не бывал. Не хотел.

Настроение стремительно портилось, но выручил ветер, исхитрившийся сорвать с генеральской головы шляпу. Жермон ее подхватил и нахлобучил прямо на внушительный фамильный нос. Ветер в лицо граф любил. Как и войну, и давший ему приют север. Прошлое на то и прошлое, что его больше нет. Генерал Ариго тщательно подкрутил темные усы и уставился на громаду Айзмессер. Над иззубренными пиками вздымалась облачная стена, в розовых сумерках казавшаяся еще одной горной грядой. Обычно в середине Осенних Ветров Торка тонула в снегах, но в этом году все встало на дыбы.

На дальнем берегу звонко ударил колокол, приветствуя холодное солнце. Еще один обычай, переживший века и дороги... Жермон отсалютовал друзьям шпагой, в ответ блеснул агмаренский клинок – Герхард Катершванц любил войну и рассветы не меньше Жермона Ариго.

Обмен утренними любезностями был окончен, и талигоец, поплотней запахнув волчий плащ, неторопливо спустился с башни. Неужели где-то стучат о землю созревшие каштаны, а крестьяне ходят босиком? Или он путает и в Ариго уже зарядили дожди? Сколько всего можно забыть, особенно если стараться.

Замок просыпался, приветствуя очередной день, наполненный учениями и хозяйственными хлопотами. Солдаты носили воду, рубили дрова, хрипло и весело переговаривались. У кухонь повар с помощниками разделывали кабанью тушу, рядом умильно крутили хвостами шестеро крепостных псов во главе с вконец обнаглевшим рыжим Манриком. Все шло, как положено, можно было спать и спать, но командующему горными гарнизонами нравилось вставать затемно, здороваться с соседями, а затем переходить со двора во двор, вдыхая запах дыма и горячего хлеба. Это была его жизнь, его горы и его войны, без которых генерал себя не мыслил.

Скажи кто Жермону, что его преданность Торке рождена обидой на Ариго, он бы пожал плечами, но в глубине души граф знал, что это именно так. Он был не первым и не последним, кого спасла служба, зачеркнувшая прошлое и отучившая загадывать дальше следующей кампании. Теперь будущее тонуло в пороховом дыму. Смерть Сильвестра расшевелила дриксов и гаунау. Лазутчики сообщали о скоплении войск за Айзмессер, а нагрянувший ночью Людвиг Ноймар привез письмо от фок Варзов. Маршал Запада сообщал генералу от инфантерии Ариго об очередном военном союзе Эйнрехта и Липпе и предполагаемом выдвижении объединенной армии к границам Талига.

«Объединенная армия», по прикидкам Жермона, могла насчитывать тысяч полтораста. Правда, на стороне обороняющихся были Торка и зима. Ариго был не прочь встретить «гусей»[1]на вверенных ему перевалах, но среди дриксенских генералов не водилось придурков, готовых пробивать лбом стены. Соседи были осторожными, неглупыми и начитанными, а признанные стратеги в один голос твердили, что большим армиям в горах удачи не видать. Алва тоже так решил и взял в Сагранну шесть с половиной тысяч. Этого хватило.

Конечно, Агмарен не Барсовы Врата, а бергеры и талигойцы не кагеты, но посты нужно выставить на каждой тропе, какой бы непроходимой та ни казалась. Есть люди, которым крутизна нипочем, Жермон и сам был из таких, хотя до двадцати лет ничего выше марикьярских холмов не видел. Он много чего не видел, и еще меньше понимал, но потом все встало на свои места.

Генерал привычным жестом поправил шляпу и ухватил за рукав высунувшегося из норки теньента-эконома. Франц Цукерброд вырос на кухне герцогов Ноймаринен, но возжелал воинской славы и отпросился в Торку, к вящей радости тамошних обитателей. Теперь Цукерброд соперничал с поваром соседа-бергера и ради победы был готов на любые жертвы.

– Что на кухне? – полюбопытствовал Ариго, с наслаждением пробуя только что испеченный хлеб. – И как Хайнрих?

Хайнрихом солдаты прозвали разожравшегося на осенних харчах медведя, подвернувшегося генералу Ариго. Зверь сполна расплатился за свою глупость, Жермон сорвал дурное настроение, а его офицеры получили отменное мясо. Разумеется, добычу решили съесть вместе с соседями.

– Мой генерал, Хайнрих маринуется, к обеду дозреет, – глаза повара затуманились недостижимой мечтой. – Эх, мускатного ореха б!

– Хватит с тебя и перца с луком, – сам Жермон, по утверждению приятелей, был готов глотать мясо со шкурой и костями и потому смотрел на кулинарные изыски без должного почтения, – а с медведя и подавно.

– Мясо – это тело, а приправы – душа, – закатил глаза Цукерброд. Повар утверждал, что приходится дальним родичем великому Дидериху, и ему верили. Несомненный поэтический дар в сочетании с преданностью кастрюле и половнику приводил к потрясающим результатам.

– Ничего, – утешил кулинара Ариго, – душа душе рознь. Хайнриху луковой за глаза и за уши хватит. У него и такой нет!

Франц расхохотался открыто и весело. В Торке все просто. Если смешно – смеются, если война – воюют, если беда – стоят насмерть.

Жермон Ариго уродился жаворонком, Людвиг Ноймар – совой, но на сей раз наследник Рудольфа Ноймаринена поднялся ни свет ни заря. Разумеется, с его точки зрения.

– Хорошее утро. – Людвиг стоял на крыльце в одной рубашке, с сомнением разглядывая наползающие тучи. – Тебе не кажется, что к обеду нас засыплет?

– Нет, – Жермон от души тряханул руку маркиза. – Слишком сильный ветер. Раз тучи перешли за перевал, они уйдут вниз.

– Пожалуй, – согласился Людвиг. – В любом случае, я вовремя приехал.

– Не то слово. – Ариго глянул на друга и нарочито вздрогнул. – На тебя смотреть и то холодно. Надо выпить.

– Кто ж виноват, что ты мерзнешь?! – Серые глаза Ноймара задорно блеснули. – И все потому, что ложишься с курами, а встаешь с петухами.

– Лучше с петухами, чем с гусями, – засмеялся Жермон. Маркиз Ноймар шутил всегда и над всеми. Семнадцать лет назад его выходка довела Жермона до белого каления. Дело кончилось дуэлью, двумя ранами и дружбой на всю оставшуюся жизнь. – Ты надолго к нам?

– Увы, – Ноймар вдохнул полной грудью ледяной воздух, – торчать мне тут не переторчать.

– Тебе здесь самое место, – хмыкнул Ариго. – На крыльце в одной рубашке торчишь, дрыхнешь до обеда.

– Ох уж эти южане, – хмыкнул Ноймар, – чуть похолодает, и они вянут, как магнолии.

– Магнолии? – возопил Жермон, с трудом сдерживая хохот. – Южане?! Я, чтоб ты знал, – торский барон до мозга костей! Таковым и помру.

– Вольфганг тебя бы отругал, – флегматично произнес Людвиг, – старик не терпит разговоров о смерти, пока она спит. Лучшая смерть – это смерть врага.

– Кто бы спорил, – улыбнулся Жермон. – Кстати о враге, тебя ждет медвежатина.

– Сам брал? – деловито уточнил Людвиг. – На что?

– На твой подарок. – Жермон ловко выхватил из-за спины кинжал. – Как в масло вошел, так что с приездом ты угадал, замариновалось уже.

– Хорошая примета, – серые глаза Ноймара задорно блеснули. – Окорок – агмам, кости – гаунау.

– Запросто, – заверил Ариго, – но сначала их надо обглодать.

– Испугал! – маркиз зевнул и потянулся. – Чтоб мы с соседями не обглодали какого-то медведя?! Сначала бурого, потом жирного! Я, кстати, вина привез, ты хоть и бергер, а от пива рожи корчишь.

– Так ведь гадость несусветная, – с чувством произнес генерал, – такое только с горя пить можно.

– Ты и с горя брезговал, – уточнил лучший друг. – Ладно, пошли в дом, а то совсем изведешься. Осенью в волчьем плаще ходишь, от пива шарахаешься – и еще говоришь, не южанин! Да ты вылитый мориск, только без шадди.

Шадди Жермон не пил – горький въедливый запах слишком навязчиво напоминал о доме. Бывшем, разумеется. Ариго подкрутил усы и огрел будущего герцога по плечу:

– Вперед, к кружкам!

Людвиг шагнул к двери, но на пороге резко обернулся, выхватывая шпагу. Ждавший этого Жермон принял клинок на клинок.

– Скотина недоверчивая, – укоризненно покачал головой гость, семнадцатый год пытавшийся застать хозяина врасплох. Те, кто видел их игры впервые, бросались разнимать «дуэлянтов». К вящему удовольствию последних.

– Ужасные времена создают ужасные нравы, – назидательно сообщил Жермон, вбрасывая шпагу в ножны. – Касеру будешь или свое пиво?

– Свое вино, – Ноймар больше не улыбался, – только позже. Жермон, я приехал тебя сменить.

– И кто же проштрафился, – хохотнул Ариго, – ты или я?

– Манрик с Колиньяром, – суконным голосом произнес Людвиг. —Тебе нужно в Ариго, и чем быстрее, тем лучше.

– И что я там буду делать?

– Вступать в права наследования. Ты так и будешь торчать у двери или сядешь? – Ноймар крутил в пальцах обручальный браслет, как и тогда, когда сказал о смерти Арно Савиньяка. Кончалась весна, и Придда была красной от маков. Ветер раскачивал цветы, и по зеленым полям катились кровавые волны, в которых тонули лошади и солдаты.

– Садись, – напомнил Людвиг, – разговор у нас долгий.

– Хочу и стою! – огрызнулся Ариго, придвигая табурет. Другой бы на его месте еще летом испросил отпуск и отправился в майорат. От свежеиспеченного графа ждали именно этого, но Жермон не собирался отказываться ни от армии, ни от выбранного в минуту злости баронского герба с ощерившимся котом. Он слишком трудно выдирал из себя Гайярэ, чтобы вернуться.

– Жермон, – тихо сказал Людвиг, – я тебя прошу. Отец тебя просит. Дриксы ждут, Эпинэ – нет.

– Дело зашло так далеко?

– Как бы не дальше. Манрики с Колиньярами после смерти Сильвестра как с цепи сорвались.

– И что? – Ариго все-таки заставил себя сесть. – При чем здесь я?

– При том, что Ариго восстала. Вместе со Старой Эпинэ и Пуэном.

Вот тебе и твои тревоги, господин генерал. Ты грешил на дриксов с гаунау, а то, что спит в каждом, проснулось и потянуло домой, только ты не понял.

– Старик Эпинэ умер дней за десять до Сильвестра. – Людвиг надел браслет и тут же снял. – Твой кузен был вне закона, и Колиньяры разинули пасть, но Робер вернулся.

– В Талиг?! – не поверил своим ушам Ариго. – Тогда он сошел с ума.

– Все южане сумасшедшие, – пошутил северянин, – но отец думает, что Роберу дали гарантии. Сильвестр не хотел отдавать титул Колиньярам. И Лионель не хотел.

– Арно их тоже терпеть не мог. – Жермон зачем-то вынул кинжал и поднес к глазам украшенную раухтопазом рукоять. Если б было солнце, в сердце камня вспыхнул бы серый огонь.

– Лучше скажи, кто их терпит. – Ноймар вскинул голову. – Ты дашь мне договорить?

Граф Ариго пожал плечами. Руки продолжали играть кинжалом, а мысли заблудились между Аррижем и Гайярэ. Мятеж! Третий за двенадцать лет, неужели Робер так ничего и не понял?

– Жермон! – Как темно за окном, но тучи скоро уйдут вниз, в Придду. – Ты помнишь барона Райнштайнера?

– Ойгена? Его, пожалуй, забудешь.

Холодный, спокойный взгляд, узкое длинное лицо, светлые волосы. Ойген Райнштайнер... Соратник по Агмарену, бергер, давший присягу Талигу и отозванный в гвардию. Из гвардии в Торку возвращаются редко. Даже бергеры.

– Весной Сильвестр приставил барона к губернатору Эпинэ, – Ноймар не смог удержать ухмылки, – чтоб тот не слишком зарывался. Ойген очень старался.

– Не сомневаюсь. Странно, что Сабве не повесился.

– Не успел, – с сожалением произнес маркиз. – Сильвестр умер раньше, а с Манриками у Ойгена не сложилось. Наш барон подал в отставку, вернулся в Бергмарк и отправился прямиком к маркграфу. Тот решил, что дело важное, и спровадил Райнштайнера с его докладом в Ноймар.

– Хотел бы я послушать.

За окном зарычали. Надо полагать, здешний Манрик защищает от собратьев добытую кость. Везде одно и то же.

– Послушаешь, – утешил Людвиг. – Теперь Ойген – полковник Ноймаринен и офицер по особым поручениям при особе Проэмперадора Севера.

Что ж, за особые поручения можно быть спокойным. Барон Райнштайнер не признавал шуток, но был умен, как Леворукий, и столь же удачлив. Если потребуется, он достанет луну, заодно указав небесным обитателям, что ее плохо протирали, из-за чего появились пятна. Жермон невольно ухмыльнулся:

– И кому Ойген ныне являет свои таланты?

– Отец решил вернуть его в Эпинэ. Вместе с тобой и тремя полками, так что наговоритесь. Да будет тебе известно, что Райнштайнер склонен защищать твоего кузена.

– Что он натворил? – Сколько сейчас Роберу? Есть тридцать или еще нет? – Кроме того, что вернулся?

– Ойген уверен, что сам Иноходец ничего творить не собирался. Виноваты Мараны. Они считали Эпинэ своим, а тут такая незадача! Нагрянувшего наследника решили прикончить при попытке к бегству, но Райнштайнер счел это преждевременным. Наш дорогой бергер, к неудовольствию губернатора и его родичей, заявился в Эпинэ лично. Ойген собирался под благовидным предлогом доставить пленника не в Олларию, а к Савиньяку, но Эпинэ этого знать не мог. Он бежал и поднял восстание. Говоря по чести, я его понимаю.

– Арно Савиньяк понимал Карла Борна. – Ариго подкрутил усы, дурацкая привычка, надо с ней что-то делать. – А чем кончилось?

– Эпинэ не Борн. – Людвиг пригладил русые волосы. – А делать что-то надо. Твой приятель Леонард Манрик на пару с Сабве повели в Эпинэ Резервную армию, а в столице ловят пособников бунтовщиков. Да, Леонард теперь именуется маркизом Эр-При.

– Весело. – Жермон положил кинжал на захламленный стол. – Кого я должен унимать? Своих вассалов, для которых я – вышвырнутый отцом мерзавец? Иноходца? Леонарда?

– Всех понемногу. – Ноймар вновь занялся браслетом. – Поедешь через Лаутензее, там ждет Райнштайнер со своими стрелками и вот-вот подойдет Шарли.

– Фок Варзов отдает лучших кавалеристов? – Воистину сегодня утро невозможностей. – Пишет, что дриксы спелись с гаунау и собирают войска, и отдает?

– На юг лучше посылать южан, – объяснил лучший друг, – а старик внакладе не останется, отец поднимает своих «волков», недели через три они будут в Гельбе. Твое дело – принять капитуляцию Эпинэ и не дать Леонарду с Сабве спутать собственные графства с какой-нибудь Гайифой.

– Думаешь, успею?

– Должен, – лицо Людвига стало жестким, не хуже, чем у отца. – Леонард – человек осторожный, а Резервная армия на три четверти из новобранцев состоит. Нет, «маркиз Эр-При» на рожон не полезет, да и Робер, если не вовсе дурак, первым не начнет. Думаю, парочка до зимы станет бегать то ли друг от друга, то ли друг за другом, а тут и ты появишься. С отборными полками. Вот тут тебя твои вассалы и полюбят. И чужие заодно.

– А больше всех меня полюбит тессорий.

– Манрик теперь кансилльер, но отец с ним договорится. Уверяю тебя.

– Кто бы сомневался. – Закатные твари, вот тебе, генерал, и твой личный Излом. Торка тебя спасла, но принадлежишь ты Гайярэ, а не Агмарену. Людвиг – твой друг до своей смерти, но не до смерти Ноймаринен. Рано или поздно каждый остается со своей землей и со своей войной, потому что изгнанники свободны, а графы – нет.

– Жермон, – кажется, Ноймар подумал о том же или о чем-то похожем, – если б не мятеж, мы бы тебя не дергали.

Если бы не восстание, если б не война, не смерть, не зима... Любим мы это самое «если бы».

– Бросай оправдываться, тебе это не идет. Я еду.

– Едешь, – кивнул Людвиг, – куда ты денешься, но Шарли до Лаутензее раньше двадцатого не добраться, так что дня три у нас есть. Как раз съедим медведя, и ты сдашь мне дела. Как следует сдашь. Ты будешь кузена пороть и фламинго из виноградников гнать, а мне, между прочим, границу держать.

– Удержишь, – хохотнул Жермон, пинками загоняя под стол очередное предчувствие. – А теперь доставай свое вино. Надо выпить за удачу.

Дата добавления: 2015-06-04