Часть вторая 11 страница. — Одной телеграммой дело, конечно, не ограничится

— Одной телеграммой дело, конечно, не ограничится. Тидемап будет тебя бомбардировать ими, пока не добьется извещения, что ты их получил. Конечно, с ответом торопиться не следует; чем больше пройдет времени, тем труднее тебе будет уехать отсюда: японцы подойдут к суше, а море забросают минами. Надо все же составить ответ и, в случае повторения телеграммы, сразу же послать его. Ответ я заготовлю сегодня вместе с Виктором Александровичем.

— Надо как следует продумать каждую фразу, каждое слово, — заметила Вера Алексеевна.

— Мы, конечно, его внимательно обсудим на нашем, так сказать, полусемейном совете, — с улыбкой ответил Фок. — С кем‑кем, а с вами, многоуважаемая Вера Алексеевна, посоветоваться всегда полезно.

Фок и Рейс стали прощаться.

Едва они успели выйти, как перед домом Стесселя остановилась коляска и из нее вышел Эссен. Он был в парадной форме, при орденах, в белых перчатках, с палашом, в треуголке.

— Весьма рад видеть вас, Николай Оттовнч, — приветливо встретил его генерал, высоко ценивший общеизвестную храбрость Эссена.

— В свою очередь, спешу засвидетельствовать вашему превосходительству глубочайшее уважение, — расшаркался моряк. — Прибыл я по личному и к тому же не совсем обычному делу.

— Всегда готов оказать вам, Николай Оттович, возможное содействие, — продолжал трясти руку Эссена генерал. — Прошу садиться.

Собеседники уселись друг против друга в мягкие кресла.

— Как известно, конечно, вашему превосходительству, эскадра после короткой прогулки в море вернулась в Артур. У адмирала Витгефта не хватило мужества и решимости, чтобы вступить в бой с японцами, — начал рассказывать Эссен. — Все это привело меня к решению покинуть флот и перейти в армию, которая по‑настоящему ведет войну с врагом, а не бегает от него, как наша эскадра. Я приехал просить ваше превосходительство принять меня на службу в один из стрелковых полков хотя бы ротным командиром.

Стессель порывисто встал и горячо пожал руку Эссену.

— Вы благороднейший человек, Николай Оттович. Я вполне разделяю ваше возмущение действиями адмирала Витгефта и потрясен и взволнован честностью и благородством вашего порыва. Если бы все морские начальники держались таких же взглядов, то наш флот давно главенствовал бы на море. Я буду счастлив видеть вас в числе своих подчиненных. Как только вы освободитесь от обязанностей командира броненосца, вам будет предоставлена должность сперва помощника командира полка, чтобы, вы могли приобрести известный опыт командования, а затем вы получите первый освободившийся полк.

— Я не смею рассчитывать на столь быстрое повышение по службе, ваше превосходительство; ведь я моряк.

— Храбрость и находчивость, которыми вы заслужили себе общее уважение, являются лучшим залогом успешности вашей деятельности как командира любой войсковой части.

— Я до глубины души тронут таким отношением ко мне, ваше превосходительство, — прочувствованным тоном ответил капитан и стал прощаться, но тут появилась Вера Алексеевна.

— Я все слышала, Николай Оттович, — проговорила она, здороваясь с Эссеном, — и также восхищаюсь вашим благородным поведением. Прошу в столовую на чашку чая.

Когда через час Фок и Рейс пришли к Стесселю, они застали моряка, который с горечью все еще рассказывал о всех перипетиях минувших суток

После отъезда Эссена все перешли в кабинет. Фок достал из бокового кармана сложенную вчетверо бумагу.

— Мы набросали текст ответной телеграммы Куропаткину. «Ваше высокопревосходительство Алексей Николаевич…»

— Надо вставить «высокочтимый», — перебила Вера Алексеевна.

— Можно, — ответил Фок и карандашом вставил в текст нужное слово.

— «Ваше высокопревосходительство высокочтимый Алексей Николаевич, предписание номер — там видно будет какой — я получил вчера. Предписание это меня крайне поразило, и я решаюсь высказать вам все то, что сопряжено, по моему глубокому убеждению, с немедленным его осуществлением. Меня хорошо знают, все войска…»

— Тут надо добавить: «любят меня и верят мне», — опять вставила Вера Алексеевна.

— Справедливое замечание, — согласился Рейс.

— «… меня хорошо знают все войска, любят меня и верят мне, — продолжал Фок, — мой отъезд породит общее уныние…»

— Это как сказать: Смирнов, Витгефт и компания очень даже будут обрадованы, — бросил с места Стессель.

— Зато все честные люди будут огорчены, — возразила Вера Алексеевна.

— «… породит уныние, что теперь самое опасное, и упадок духа. Я неоднократно просил наместника разрешить мне выехать к корпусу, просил и в день его последнего отъезда…»

— Он уехал так быстро, что я даже не успел с ним повидаться, — проговорил Стессель.

— Это роли не играет, — ответил Фок, продолжая чтение: — «… но он категорически мне в этом отказал. Тогда, при обстоятельствах относительно спокойных, мне можно было выехать, теперь же, в такой острый период блокады, нельзя…»

— Хорошо, — одобрила генеральша.

— «Генералы Фок, Кондратенко, Белый, Никитин, Надеин дружно и от души работают со мной…»

— По‑моему, Надеина можно вычеркнуть, — заметила Вера Алексеевна, — а надо включить Виктора Александровича, — кивнула она на Рейса.

— Я поместил только генералов, — пояснил Фок, — а то надо будет перечислять всех командиров полков.

— Тогда опять добавьте: «и верят мне», — настаивала генеральша.

— «… Генералы Фок, Кондратенко, Белый, Никитин дружно и от души работают со мной и верят мне». — Фок взглянул на Веру Алексеевну, которая одобрительно кивнула ему головой.

— «… Положение мое здесь, разумеется, гораздо труднее командования в поле. Повторяю, я просил разрешения уехать, когда это было возможно без ущерба для дела. Теперь же докладываю: будет большой ущерб делу, если я уеду отсюда. Если же мой отъезд из Артура все‑таки будет признан необходимым, то сочту своим долгом принять все меры к выполнению вашего распоряжения, хотя в настоящее время сообщение Артура с внешним миром с каждым днем становится все затруднительнее вследствие усиления надзора со стороны японцев за всеми выходящими от нас судами. Да хранит вас господь на славу царю и родине», — кончил Фок.

— Конец надо переделать, — не согласилась Вера Алексеевна: — «Да хранит вас господь на славу обожаемого монарха и горячо любимой родины».

Фок тут же внес предложенные изменения.

— Теперь я, с вашего разрешения, ваше превосходительство, все это зашифрую, чтобы в любой момент, когда понадобится, телеграмму можно было отправить в Чифу, — проговорил Рейс.

— Хорошо, я надеюсь, господа, на вашу скромность, — обратился Стессель к гостям.

— Само собой разумеется, — поспешили заверить генерала Фок и Рейс.

От Стесселя Эссен отправился на «Цесаревич»к Витгефту. Адмирал принял его, как всегда, с добродушной любезностью.

— Не везет вам, Николай Оттович, — посочувствовал он. — Из всей эскадры вчера пострадал только один ваш «Севастополь».

— Зато вам, ваше превосходительство, очень везет, — в тон адмиралу ответил Эссен. — Ночью без тралов стали на внешнем рейде, и только один мой «Севастополь» пострадал, а могло быть много хуже.

— Царица небесная и Николай‑угодник сохранили остальные корабли, — прочувствованно проговорил Витгефт и взглянул на висевший в каюте образ Николая‑чудотворца — покровителя моряков.

— Угодники — угодниками, но надо и самому обдумывать свои решения. Я вот и сейчас в толк не возьму, почему вы бежали в Артур от японской эскадры? — зло сказал Эссен.

— Нельзя было рисковать вступать в бой при почти тройном превосходстве сил противника, — пояснил адмирал.

— Я хотел вас, ваше превосходительство, спросить: долго вы еще намереваетесь сидеть в Артуре?

— Во всяком случае; до починки «Севастополя»я в море не выйду.

— Боюсь, что и после починки его тоже не выйдете.

— Будь моя воля — я вообще бы в море не выходил. В Артуре флот будет целее.

— Я прибыл к вам, чтобы заявить, что я совершенно не одобряю вашего образа действий и считаю вчерашнее поведение эскадры позорным, — одним духом выпалил Эссен.

— Это дерзость с вашей стороны! — вскипел адмирал.

— А отступление в Артур без единого выстрела с вашей стороны, по‑моему, является предательством!

— Я принужден буду списать вас с эскадры, капитан Эссен, — покраснел Витгефт.

— Вот мой рапорт об этом, — протянул Эссен бумагу адмиралу.

Тот взял его дрожащими от волнения руками и начал читать.

— «Не считаю возможным дальше служить на флоте… прошу списать… намерен перейти в армию…» Вы не «вполне здоровы, Николай Оттович! Вы и армия! Лучший командир в эскадре и вдруг командует пехотной ротой! Да вас и Стессель не возьмет к себе, вы ведь знаете, как он ненавидит моряков, — растерянно бормотал Витгефт.

— Я был у него, генерал принял меня с распростертыми объятиями и пообещал назначить сперва помощником командира полка, а затем дать полк.

— Вы были у Стесселя? — выпучил от удивления глаза Витгефт. — Просили у него перевода в армию?

— Так точно, ваше превосходительство! Армия хоть не убегает от одного вида японцев и решается вступать с ними в бой, — четко проговорил Эссен.

Адмирал сразу обмяк.

— Что вы наделали, Николай Оттович! — плаксивым тоном проговорил Витгефт. — Бог вам судья, но я не заслужил на старости лет такого позора, который вы обрушили на мою голову. Вы, лучший командир в эскадре, вы, моряк до мозга костей, уходите в армию; ведь за вами потянутся если не старые командиры, то, во всяком случае, вся молодежь, начнется повальное бегство с кораблей, на радость Стесселю и Того, — совсем растерялся адмирал. — Николай Оттович, голубчик, уважьте меня, старика, возьмите свой рапорт обратно и сообщите Стесселю, что вы раздумали, — взмолился Витгефт.

— Ваше превосходительство мне гарантирует, что эскадра при первой возможности выйдет в море? — поставил вопрос ребром Эссен.

— Ну, как я вам могу это обещать! Японцы нас перетопят, а сами при этом останутся целы, — истерически крикнул Витгефт. — Прикажут — пойду, но пойду не побеждать, а умирать. Возьмите обратно ваше прошение, Николай Оттович, а я постараюсь, как только» Севастополь» будет исправлен, при первой же возможности направить вас в море.

Эссен нехотя взял свой рапорт обратно.

— И Стесселю сообщите, что пока что раздумали переходить в армию и надеетесь еще повоевать с японцами в море, — упрашивал «а прощанье адмирал.

Вскоре после ухода Эссена к Витгефту, продолжавшему тяжело вздыхать и молчаливо ерошить свои стриженные ежиком полуседые волосы, пришел его начальник штаба Матусевич. Недавно произведенный в адмиралы, эпикуреец и жуир, он всегда находился в прекрасном расположении духа.

Матусевич сразу заметил расстроенный вид адмирала.

— О чем задумались, Вильгельм Карлович, чем опечалились?

— Совсем сейчас меня вывел из равновесия Эссен. Подал рапорт о списании в экипаж! Хочет из флота переходить в армию! Насилу уговорил подождать, пока его» Севастополь» починят.

— Только‑то! Стоило из‑за таких пустяков огорчаться. Не беспокойтесь, покипятится и остынет.

— Он сегодня к Стесселю ходил просить о переводе в армию.

— Ну, а тот что?

— Принял его с распростертыми объятиями…

— …и стал еще сильнее ругать моряков вообще и вас в частности!

— Без этого, конечно, не обошлось. Опять кляузничать на нас начнет Куропаткину и наместнику.

— Не обращайте внимания на это, Вильгельм Карлович, брань на вороту не виснет. Помните, как в романсе: «Пускай бранят, пускай смеются, мне все равно, мне все‑е‑е‑е ра‑а‑авно‑о‑о», — мягким баритоном пропел Матусевич. — Если бы вы слышали, как вчера этот романс пела княгиня Ливен. Чудно!

— Да вы, Николай Алексеевич, кажется, не на шутку ею увлечены? — уже начал улыбаться Витгефт.

— «Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны», — продекламировал Матусевич, лихо закручивая усы.

— Смотрю я на вас, Николай Алексеевич, и завидую вам: сколько в вас бодрости и жизнерадостности, никогда‑то вы не унываете.

— И вам, дорогой Вильгельм Карлович, не советую.

— Чем вы меня сегодня огорчите? — ткнул Витгефт пальцем в папку с бумагами, которую принес с собой Матусевич.

— Я раз навсегда положил за правило — никакими бумажками не огорчаться и вас не огорчать: не стоят они этого. Сегодня только одна интересная бумажонка от наместника. Вот она! — Матусевич вытащил из папки коротенькую телеграмму и подал ее Витгефту.

— «Ввиду поступающих к нам сведений о недопустимом для военачальника упадке духа у генерала Стесселя, прошу сообщить ваше откровенное мнение о пригодности его к занимаемой должности. Алексеев».

— Вот так фунт! Что же мы ответим на эту телеграмму? — задумчиво спросил Витгефт.

— Ответ, по‑моему, ясен: Стессель большая сволочь, и чем скорее его уберут из Артура, тем лучше.

— Нельзя, нельзя, так будет грубо.

— Я не говорю, чтобы дословно писать так, но…

— Как бы только Стессель не пронюхал об этом, а то совсем нам житья от него не станет!

— Бог не выдаст, Стессель не съест!

— Я подумаю, как ответить, — отодвинул бумаги Витгефт.

В это время вошедший вестовой доложил, что обед подан. Оба адмирала поспешили прервать свой разговор и направились к столу.

— Вы попробуйте это токайское, Вильгельм Карлович. Так и согревает желудок. А какой букет, только понюхайте! Нектар, а не вино! Специально вчера у Чурина старший приказчик для меня отыскал в подвалах, — перевел разговор Матусевич и, понюхав вино, с чувством выпил свой бокал. Витгефт последовал его примеру, мелкими глотками попивая вино. На лице его разлилась блаженная улыбка.

— Да, вы правы, Николай Алексеевич! Редкостное вино! — И оба адмирала валили себе еще.

После обеда адмиралы разошлись по ОБОИМ каютам, в одиночку выпить по чашечке черного кофе с ликером и всхрапнуть потом с полчаса в мягком кресле.

Уже совсем стемнело, когда Витгефт проснулся. Он сладко потянулся, разминая затекшие члены, взглянул в потемневшее по‑вечернему стекло иллюминатора и встал на ноги. Было около девяти часов вечера.

«Однако заспался я сегодня», — подумал адмирал и позвонил.

— Попроси ко мне адмирала Матусевича, — приказал Витгефт явившемуся на звонок матросу.

— Есть! — ответил матрос и поспешил выйти.

Матусевич явился с проектом ответа наместнику на запрос о Стесселе.

— Мы можем очень насолить Стесселю, дав ему соответствующую характеристику на запрос наместника! — злорадно хихикал Матусевич.

Витгефт несколько раз внимательно прочел текст и задумался.

— По совести говоря, Стессель плохой генерал и плохой человек! — наконец задумчиво проговорил адмирал. — Но боюсь только, что сейчас во мае сильно чувство личной обиды. Нет, отложу дело до завтра! Там будет виднее.

— Надо отвечать немедленно! Ночью «Лейтенант Бураков» уходит в Инкоу, — напомнил Матусевич.

— Очень резко, Николай Алексеевич, у вас написано! Надо мягче и объективнее, чтобы не подумали, что я свожу со Стесселем личные счеты! — заволновался Витгефт. — Лучше ответим так: «По совести считаю, что у Стесселя нет твердой уверенности, что с помощью наличных средств он сумеет отстоять Артур, быстро меняет свои убеждения и настроения под влиянием обстановки и окружающих лиц. Авторитет имеет лишь в силу старшинства. Всю надежду защиты Артура возлагает только на флот, для личного командования крепостью не пригоден. Витгефт».

Глава шестая

В теплое солнечное утро Кондратенко вместе с Рашевским и Звонаревым приехал на Залитерную батарею. Борейко встретил генерала раскатистой командой «смирно»и доложил о проводимой им работе. Осмотрев укладку рельсов в бетой, Кондратенко остался очень доволен.

— Весьма остроумно. Было бы желательно по такому сооружению произвести опытную стрельбу из шестидюймовых мортир: если свод выдержит, значит, все в порядке! Прошу об этом Василия Федоровича.

— Совершенно излишне, ваше превосходительство. Такое сооружение раза в полтора прочнее обычного бетона, — вмешался Рашевский.

— Рельсы вы откуда достали? — осведомился Кондратенко.

— Из тупиков станции. Там валяется много старых и ржавых, — ответил Борейко.

— Весьма удачная мысль пришла вам в голову, поручик, — обернулся к нему генерал.

— Не мне, ваше превосходительство, а моим солдатам.

Кондратенко серьезно посмотрел на Борейко.

— Весьма ценно ваше умение прислушиваться к советам и пожеланиям солдат, поручик, — с чувством пожал руку Борейко генерал. — К сожалению, далеко не все офицеры понимают важность внимательного отношения к мнениям нижних чинов. Покойный адмирал Макаров разделял эту точку зрения, что было весьма лестно для меня! Ваше имя и отчество?

— Борис Дмитриевич.

— Благодарю вас, Борис Дмитриевич! Не сомневаюсь, что под вашим руководством батарея будет действовать образцово! Теперь же позвольте откланяться.

Поднявшись на горку, на обратном скате которой была сооружена батарея, Кондратенко стал в бинокль рассматривать лежащие впереди укрепления: Китайскую стенку, батарею литера Б, Куропаткинокий люнет и дальше форт номер два. На всех этих укреплениях копошились люди, вдоль идущих к ним дорог медленно ползли повозки со строительными материалами; у батарей Малого Орлиного Гнезда виднелась длинная лента белых рубах матросов, влекущих за собой на громадном лафете снятые с судов морские орудия. Вдали темной грядой синели подходящие к Артуру отроги Зеленых гор, а сзади, между сопок Скалистого Кряжа, мелькала лазурная гладь артурской бухты.

— Чертовски трудный для укрепления рельефа! — сокрушался Кондратенко. — Изволь фланкировать все мертвые пространства, которые здесь имеются! Для этого надо по меньшей мере тысячу орудий, а у нас нет и пятисот! Придется на каждом участке иметь противоштурмовые взводы полевых пушек в запряжке, чтобы бросать их, куда понадобится. Заметьте себе это, Сергей Владимирович, — обернулся генерал к Звонареву. — При встрече с Белым надо будет обсудить этот вопрос.

Затем все пошли на батарею литера Б. В отличие от Залитерной она была долговременной профили и сплошь бетонная. Жуковский, увлеченный примером Борейко, снял земляное перекрытие с бетона, сколол часть его и, перекрыв слоем рельсов, сверху забетонировал, что очень укрепило оводы. Все орудия были перекрыты сверху прочными козырьками, что делало батарею мало заметной спереди.

Кроме Жуковского, на батарее оказался инженер — капитан Шевцов.

— Я, ваше превосходительство, все время ломаю себе голову над вопросами маскировки батарей и укреплений. Свеженасыпанные валы весьма сильно демаскируют укрепления, поэтому я в виде опята хочу их после трамбования полить жидкой охрой, она как раз подойдет под фон местности. Затем надо наши форты и батареи связать не воздушным телефонным проводом, а подземным. У моряков есть медный кабель для гальванических мин, думаю его использовать для этой цели.

— Изобретайте, изобретайте, Алексей Владимирович! — поощрил Кондратенко. — Если весь гарнизон крепости, от солдат до генерала, начнет думать, кат» ее лучше укрепить, то, несомненно, сделают ее неприступной: одна голова хороша, две лучше, а тысяча и совсем прекрасно!

Обойдя батарею, Коадратенко остался очень доволен всем виденным и благодарил капитана за работу. Благодарность генерала растрогала Жуковского, и он пригласил генерала почаще заглядывать к нему.

— У вас и так все идет хорошо, Николай Васильевич. Мне совсем незачем ездить сюда. У нас есть много прорех, где мое присутствие безусловно необходимо, — с улыбкой прощался генерал, садясь на лошадь.

— Удивительно милый человек, — успел шепнуть на ухо Звонареву Жуковский. — Даже как‑то не верится, что он генерал!

Вскоре Кондратенко и его спутники заметили несущихся навстречу во весь карьер всадников. Впереди, низко нагнувшись к луке, скакал Белый. Он наотмашь рубил шашкой мелкий кустарник. За ним, порядочно отстав, неслась Варя, тоже воинственно размахивая казачьей шашкой Когда Белый подскакал к Кондратенко, его раскрасневшееся лицо было полно молодого оживления и задора.

— Приятно иногда немного размяться и тряхнуть стариной, — весело пояснил он, приглаживая свои растрепавшиеся длинные усы. — Что ты, Варвара, ни говори, как ни скачи, — обернулся он к подъехавшей дочери, — но все же ты — девка, и такого старого казака, как я, тебе не перегнать.

— Давай поменяемся лошадьми, так я, папа, тебя обскачу, как стоячего, — задорно предложила девушка, оправляя волосы. — Зачем только я девчонкой уродилась! — горестно вздохнула она, здороваясь.

— А что бы вы сделали, если бы были мужчиной? — спросил прапорщик.

— Прежде всего женилась бы на вас! — выпалила Варя.

Все громко расхохотались.

— Получили, Сергей Владимирович? Вперед наука — не задевайте, — заметил Кондратенко.

— Ох, я уж пять месяцев эту науку прохожу, и пока безуспешно.

— Кто же виноват в том, что вы так непонятливы?

— Видимо, таким уродился! Как сошел ваш экзамен?

— Сдала с отличием и получила аттестат фельдшерицы, с чем можете меня и поздравить!

— Теперь вы окончательно зазнаетесь и вообразите себя первым медицинским светилом в Артуре.

— Роман Исидорович, — обратилась девушка к генералу, — я выбрала в этом районе место для перевязочного пункта: у подножия Большой горы, в овраге. Можно его вам показать сейчас?

— Да вы, никак, всерьез решили взять на себя руководство медицинской частью крепости? — обернулся к ней генерал. — Ну, покажите, где ж вы наметили место?

— Вон там внизу! — ответила Варя и рысью тронулась вперед. За ней последовали все остальные. Проехав с полверсты, она остановилась.

— Тут! — показала она рукой на почти вертикальную, обрывающуюся вниз скалу.

— Место неплохое, хорошо укрытое в мертвом пространстве, имеет хорошие подступы, — осматривался вокруг Кондратенко. — Значит, все в порядке! Сергей Владимирович, составьте смету и проект, затем поезжайте к Костенко и все урегулируйте окончательно.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — отозвался Звонарев.

Варя радостно захлопала в ладоши.

На следующий день Звонарев и Варя направились к председателю порт‑артурского крепостного суда генералу Костенко, который жил на даче за Плоским мысом. Денщик не сразу решился доложить генералу о прибытии гостей.

— Их превосходительство больны и даже серчают, когда их беспокоят без дела, — сомневался солдат.

Нетерпеливая Варя не стала дожидаться приглашения, вслед за солдатом ворвалась в комнату и присела перед изумленным неожиданным вторжением генералом в низком реверансе.

— Здравствуйте, крестненький! Мама прислала меня справиться о вашем здоровье. Получите настойку, она очень помогает при простуде, — затараторила девушка, протягивая встревоженному Костенко банку с лекарством.

— Здравствуй, здравствуй, стрекоза! Совсем меня оглушила своей болтовней. Спасибо Марии Фоминичне за заботы обо мне, — оживился тронутый вниманием к нему генерал. — Кто это с тобой? Прошу подождать, пока я кончу разговор с мадемуазель Белой, — обернулся он к Звонареву.

— Это адъютант Кондратенко. Мы с ним приехали по одному и тому же делу, — пояснила Варя.

— Уж не в посаженые ли отцы приглашать собираетесь? И рад бы, да не могу — болен.

— Ой, что вы, крестненький, меня конфузите! Рано мне еще о женихах думать, — смутилась Варя.

— Не скромничай, стрекоза! Ты совсем уж заневестилась. Отец с матерью глазом моргнуть не успеют, как выскочишь за такого молодца, как этот, — продолжал Костенко.

— Вы состоите председателем военно‑санитарной комиссии, которая ведает выбором мест и устройством перевязочных пунктов, — начала деловой разговор Варя.

— Этими делами ведает главный крепостной врач доктор Субботин, — отнекивался генерал.

— Председателем комиссии по приказу числитесь вы, ваше превосходительство, — почтительно доложил Звонарев.

— Но я болен, простужен и никуда не выхожу, — воскликнул Костенко.

— Да на дворе теплее и лучше, чем здесь, — распахнула окно Варя. — Поедемте к нам, а по дороге мы вам покажем выбранное нами место для перевязочного пункта.

Охая и кряхтя, генерал поднялся со своего места и кликнул денщика.

— Подай пальто и калоши, — распорядился он.

— На улице страшная жара и совершенно сухо, довольно будет и плаща от пыли, — убеждала Варя.

— Тебе, стрекоза, всегда жарко в присутствии молодых людей, а я все время мерзну, — вздохнул Костенко.

Варя решительно отстранила денщика с пальто, сняла с вешалки пыльник и накинула его на плечи генерала. Звонарев подал ему фуражку, и Костенко, трижды перекрестившись на образ, двинулся к выходу.

— Чудно, чудно, — жмурился генерал на солнце. — Хорошо, что ты меня вытащила на свет божий, а то я совсем мохом оброс.

— Мы тут набросали план постройки и составили смету. Нужна ваша утверждающая подпись, — подсунула Варя генералу чертеж и смету,

— Это я рассмотрю дома.

— Нам надо поскорее, а без вашего разрешения нельзя приступать к работе.

— Кондратенко видел ваш проект?

— Видел и одобрил.

— Пусть хоть распишется в уголке. С меня этого будет достаточно.

— Вы не верите, что Кондратенко одобрил проект? — насела Варя на генерала.

— Все это на словах. Мы, судейские, знаем им цену, — решительно возражал Костенко.

Когда приехали на место, генерал уже бодро вылез из экипажа и пошел за Варей.

— Вы будете долбить скалу? Сколько времени займет эта работа? — справился Костенко, с некоторым недоверием поглядывая на скалу.

— Не больше месяца. Зато прочность сооружения будет вне сомнений и раненые будут тут в полной безопасности, — пояснил Звонарев.

После осмотра скалы поехали на обед к Белым. За едой генерал совсем уже разошелся и повеселел.

— Дочка у вас, Мария Фоминична, настоящий клад. Унаследовала от вас дар исцеления недугов. Женишка ей надо под стать — красивого и улыбчатого, чтобы они Друг на друга любовались, — совсем размяк генерал после вкусного обеда со сладкими наливками.

Вскоре подъехал Кондратенко. Варя тут же заставила его подписать проект и омету, после чего Костенко вывел своим каллиграфическим почерком: «Утверждаю».

— Теперь все в порядке и можно приступить к работе! — обратилась Варя к Звонареву. — Завтра в четыре часа я буду на месте, чтобы и вы там находились к ука — ванному времени, — распорядилась она.

— Слушаюсь, господин «фершал»! — вытянулся прапорщик.

На другой день после полудня, когда дневной жар несколько спал, Звонарев приехал на Залитерную батарею. Его встретил Борейко в одной рубахе, в веревочных лаптях на босу ногу, с подобием чалмы на голове. Под стать ему, были одеты и солдаты. Неподалеку матросы под руководством Сойманова устанавливали морскую пушку.

— Зачем пожаловал к нам, Сережа? — обратился к прапорщику Борейко.

— Мне поручена постройка перевязочного пункта в тылу у Залитерной батареи. Нужны рабочие. Я думаю, что и моря, ни не откажут нам в помощи, — обернулся прапорщик к Сойманову.

— Конечно, дело общее, вместе воевать будем, — согласился лейтенант.

Вскоре три офицера с десятком солдат и матросов стояли около намеченного для блиндажа места.

— Место похоже на преисподнюю. Тут весьма удобно будет душе отправляться к черту в лапы, — осмотрелся кругом Борейко.

— Сюда не залетит ни один снаряд: со всех сторон прикрыто. Сообщение с батареей по глубоким оврагам, — защищал Звонарев выбранное место.

— По ночам сюда черти на свадьбу собираются, — заметил Блохин, пришедший с другими солдатами.

— Это ведьмы на Лысой горе шабаш оправляют, — поправил его Мельников.

— Своей стрельбой мы их с гор‑то спугнем. Они от страха сюда и забегут, — не сдавался Блохин.

В это время вдали показалась всадница, в которой узнали Варю Белую.

— Первая ведьмочка уже поторапливается сюда. И впрямь место не чистое, — усмехнулся Борейко.

Подъехав, Варя легко соскочила с лошади. Офицеры пошли ей навстречу. Им прежде всего бросились в глаза многочисленные ссадины на лице девушки, густо смазанные йодом, что придавало ее физиономии довольно зверское выражение. Борейко громко расхохотался.

— Никак, наша амазонка раскрасилась в боевые цвета! Не сдобровать тебе, Сережа.

— Вы только и умеете, что смеяться над бедной девушкой, Медведище! Нет чтобы пожалеть меня, — отозвалась Варя. — Хотя бы вы посочувствовали мне, Сергей Владимирович.

— Выражаю свое глубочайшее сочувствие, храбрейшая из храбрых амазонок, и советую на будущее время, во‑первых, с лошади не падать, а во‑вторых, ссадины запудривать, а не смазывать йодом. От этого ваша наружность только выиграет.

— С пудрой можно внести в ссадины инфекцию, йод же действует обеззараживающе, — докторским тоном ответила девушка. — Что же касается моей наружности, то она меня мало интересует.

— Но зато весьма волнует иссохшее от любви к вам сердце моего друга Сережи. Поэтому я из чувства дружбы, а также в целях предотвращения паники среди моих солдат, могущей возникнуть при виде столь воинственной вашей раскраски, присоединяюсь к его просьбе, — добавил Борейко.

— Придумайте что‑нибудь поостроумнее, господин Медведь! — обрезала Варя.

Сойманов с удивлением наблюдал за этой перепалкой, недоумевая, кто же эта девушка, пока наконец Звонарев не представил его Варе.

Дата добавления: 2015-06-04