Часть вторая 12 страница. — Белая! — отчетливо назвала она свою фамилию

— Белая! — отчетливо назвала она свою фамилию. — Приступим к делу. Здесь будет построен перевязочный пункт. Надо обсудить, как это сделать проще и скорее всего. Сергей Владимирович, ждем вашего доклада.

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — шутливо вытянулся Звонарев и в коротких словах сообщил о предстоящей работе.

— Задача не из легких, но дело нужное и важное, — обратился Борейко к солдатам.

— Для перевязочного пункта лучшего места не найти, а со скалой мы справимся. Пойдем по этой трещине и разворошим всю скалу, — ответил Родионов.

— Завтра с утра назначим человек двадцать солдат и матросов и постараемся в кратчайший срок оборудовать этот пункт. Ты согласен? — обернулся Борейко к Сойманову.

— Вполне и готов всемерно помогать вам в этом деле, — ответил моряк.

Все двинулись обратно на Залитерную батарею.

В последующие дни развернулись работы по устройству перевязочного пункта. Родионов и Блохин оказались главными производителями работ.

Варя почти ежедневно появлялась здесь. Родионов и Блохин были главными советниками по всем вопросам.

— Здравствуйте, барышня, — обычно приветствовали они ее, когда она подъезжала. — У нас сегодня работа идет хорошо, да не хватает лопат и кирок.

Варя выслушивала и аккуратно все записывала, чтобы затем переговорить или с Звонаревым, или с самим Кондратенко.

Варя очень скоро познакомилась со всеми артиллеристами и моряками и не хуже офицеров знала их в лицо и по фамилиям, знала семейное положение, личные качества.

По мере сил она старалась быть им полезной, в частности, взялась отправлять письма через Чифу в Россию. Солдаты не имели возможности пользоваться официальными средствами сообщения, вроде отправки писем с миноносцами или зафрахтованными от казны китайскими джонками, ввиду дорогой цены за доставку письма, и сдавали свои письма на городскую почту, которая охотно их принимала, но никуда не отправляла. Через своего садовника Вен Фань‑вея Варя установила связь с лодочниками, рисковавшими прорывать японскую блокаду с моря. Все собранные от солдат письма она упаковывала в один большой конверт и отправляла его от своего имени русскому консулу Тидеману в Чифу. Помимо этого, девушка взялась подготовить из солдат санитаров, а попутно начала обучение грамоте безграмотных и малограмотных. Почти все свое свободное время она проводила на пункте или на Залитерной батарее. Если Борейко держался в стороне от нее, то Сойманов на первых порах попытался было за ней ухаживать. Варя сперва удивилась этому, затем рассердилась и однажды, когда лейтенант хотел ее обнять в темноте, напрямик заявила ему:

— Я, Павел Михайлович, не переношу подобного отношения к себе! Мы оба только выиграем, если наши отношения станут другими.

Моряк был смущен такой отповедью и ухаживания прекратил. Когда он сообщил Борейко о происшедшем, тот только усмехнулся.

— Счастливо отделался! Мог бы получить и хорошую оплеуху. Варвара Васильевна у нас на расправу коротка! Кроме того, там место уже прочно занято Сережей Звонаревым.

— Но последнее время они почти не видятся. А когда встречаются, то только все время препираются между собой.

— Тем не менее Варя ни на кого не смотрит и никого не видит, кроме него.

— Чего, по‑моему, нельзя сказать о нем!

— Тут дело темное! Похоже, что он и сам еще не знает, на ком остановить свой выбор.

В один из вечеров уже поздно на батарею приехал Кондратенко в сопровождении Звонарева. Генерал с утра был на коне, сильно устал и торопился домой, но, (проезжая мимо, вспомнил о перевязочном пункте и заехал на Залитерную Варя как раз вела при свете ручных фонарей занятия с санитарами. В темноте Кондратенко заметили не сразу, и он обошел почти всю батарею, когда его наконец узнал Блохин и скомандовал солдатам: «Смирно!» Генерал поздоровался и подошел к Варе.

— Может быть, вы мне покажете ваш перевязочный пункт? — обратился он к ней.

Около поворота к перевязочному пункту горел костер, разложенный сторожившими строительные материалы солдатами. При помощи факелов из промасленного каната они осветили всю строительную площадку. В скале были выдолблены две рядом расположенные пещеры, в каждой из которых могло поместиться до тридцати человек раненых. Рядом намечалась еще третья. Высота их достигала полутора саженей. В полу и стенах виднелись блестящие прожилки кварца и слюды. Кондратенко обошел все помещение, местами обстукал стены и сделал несколько замечаний технического характера.

— Такой каземат может выдержать бомбардировку даже двенадцатидюймовыми снарядами. Раненые будут здесь в полной безопасности! — резюмировал генерал свое мнение.

— Мы еще проведем сюда электрическое освещение, водопровод, устроим вентиляцию — и все будет готово! — радостно говорила Варя.

— Вас можно поздравить с успешным выполнением плана, — пожал девушке руку генерал.

— Я здесь ни при чем. Все рассчитал Сергей Владимирович, а сделали — они! — И девушка махнула рукой в сторону матросов и солдат. — Они все очень старались.

— Для себя, барышня, работали! — вполголоса ответил за всех Блохин.

— И на других фортах солдаты работают для себя, однако далеко не везде так хорошо, как здесь. Я давно говорил Стесселю, что к каждому форту, батарее и укреплению надо заранее прикрепить определенные части и им же поручить их оборудование. Тогда все будут кровно заинтересованы в своей работе и выиграет вся крепость в целом. Литера Б, Залитерная и этот пункт прекрасно подтверждают мою мысль. Когда думаете закончить постройку? — обернулся генерал к Звонареву.

— Дней через десять будет готово, ваше превосходительство.

Поблагодарив еще раз Варю, Кондратенко велел подать себе лошадь.

— Завтра же прикажите от моего имени саперам привести дороги сюда в полный порядок.

После этого Кондратенко уехал, оставив Звонарева на батарее.

— Видите, как хорошо все вышло! — обернулась Варя к солдатам. — Сам Кондратенко похвалил работу! — обратилась она к Звонареву.

— Нам бы, барышня, в награду выдали по полбутылочки водки, — отозвался Блохин, — все веселее на сердце станет, как выпьешь.

— Что‑то я тебя, Блохин, особенно грустным и не видела. Хорошая работа тоже веселит сердце.

— Так‑то оно так, но малость выпить все же не мешает!

— Спрошу у начальства, как оно велит.

Вслед за Кондратенко двинулась и Варя. Звонарев последовал за ней. В темноте приходилось ехать шагом, чтобы не покалечить лошадей на разбитой дороге.

— Я удивляюсь, Варя, вашему умению обращаться с солдатами. Вы не только не стесняетесь сами, но не стесняете и их своим присутствием.

— Я с колыбели привыкла к общению с ними: моей первой нянькой был денщик, — ответила девушка. — Раньше у нас денщики жили по семи лет и совсем входили в семью. Некоторые еще и сейчас пишут нам о себе. Особенно мама быстро сживалась с ними, женила их, крестила у них детей. Правда, что вам ваша Ривочка натянула нос после смерти Дукельского? — вдруг переменила она разговор.

— Раз она мне натянула нос, значит, она уже не моя!

— И вы продолжаете бывать у нее и мечтаете о ней?

— Да!

— Спокойной ночи, желаю вам счастья с вашей еврейкой! — насмешливо‑сухо проговорила Варя и, хлестнув по лошади, скрылась в темноте, оставив Звонарева в полном недоумении.

У себя на квартире Звонарев нашел записку от Кондратенко, который его предупреждал о поездке утром вместе со Стесселем на передовые позиции. Отдав нужные распоряжения своему ординарцу, прапорщик поспешил улечься в постель.

На другой день около семи часов утра Звонарев был уже на вокзале. У перрона стоял экстренный поезд в составе одного вагона‑салона и трех товарных, в которые грузили верховых лошадей для участников поездки. Около поезда прохаживались Кондратенко, начальник его штаба подполковник Науменко, полковник Рейс и личный адъютант Стесселя князь Гантимуров.

Вскоре приехали Стессель и Никитин, последним явился адъютант Никитина капитан Померанцев, за которым трое солдат несли корзины с закуской и выпивкой.

Расселись в кресла, глядя в окно. Стессель был молчалив и мрачен. Вернувшийся вчера из Инкоу миноносец «Лейтенант Бураков» привез повторный приказ об его отзыве из Артура, и теперь генерал ехал к Фоку советоваться.

— Какие новости у вас? — спросил Кондратенко, обернувшись к Рейсу.

— Получено подтверждение об отходе Штакельберга после боя у Вафангоу на север и приказ о повторном выходе флота в море для прорыва во Владивосток.

— Тэк‑с! Значит, деблокада Артура откладывается на неопределенное время, раз Куропаткин пятится назад вместо продвижения вперед, — заметил Кондратенко. — Интересно, как велики силы против нас, не попробовать ли нам наступать, дабы оттянуть часть японцев на себя.

— Что вы, ваше превосходительство! Наша задача защищать Артур, а не оттягивать на себя силы. У нас и так очень мало людей, — горячо возразил Рейс.

— Если не наступать, то беспокоить почаще японцев вылазками разведчиков будет весьма полезно.

— Напрасная трата живой силы! Многого они не узнают и только понесут зря потери! — возражал полковник.

— Взаимодействие армии и крепости в том и заключается, чтобы заставить противника дробить свои силы между ними.

— Академическое рассуждение. Роман Исидорович. Своя рубашка ближе к телу. Пусть Куропаткин сам о себе заботится, — вмешался Стессель.

Пока генералы вели между собой беседу, Померанцев и Гантимуров занялись приготовлением завтрака. Появился накрытый белой скатертью стол, на котором живописно разместились закуски. Захлопали пробки, и батарея разнообразных бутылок дополнила убранство стола.

— Не кручинься, Анатолий Михайлович! Попомни мое слово, разобьем мы макак косорылых в пух и прах, и будешь ты генерал‑адъютантом, а то и фельдмаршалом. Всех самотопов подчинят тебе, и они станут ходить по струнке. За нашего вождя и полководца генерала Стесселя! Урррааа! — заорал Никитин и полез целоваться со своим другом.

Потом пили за Кондратенко, Никитина, артиллеристов. Никитин поднял бокал даже за железнодорожников, но Стессель запротестовал.

— За штатскую сволочь не пью! — категорически заявил он.

Звонарев сидел в углу и наблюдал за происходящим.

— Когда же ваша свадьба, молодой человек? — обернулся к Звонареву Стессель. — Моя жена уже приготовила для Вари подарок.

— Боюсь, что никогда, ваше превосходительство.

— Фордыбачит, значит, девица. Она с норовом. Быть вам под башмаком до конца своих дней! — продолжал Стессель.

— Я не отказался бы от такого очаровательного башмачка! — вставил Гантимуров, иронически оглядывая Звонарева.

— Что ж, обручения еще не было. Можете попытать счастья, — усмехнулся Стессель.

Поезд остановился у разъезда одиннадцатой версты. В вагон тотчас же вошел Фок в сопровождении начальника своего штаба полковника Дмитриевского. Отдав Стесселю рапорт о положении дел на позиции, Фок поздоровался со всеми и занял место рядом, со Стесселем,

— Чем порадуешь, Александр Викторович? — спросил Стессель, наливая ему водки.

— Радости особой нет, во и печалиться не из‑за чего! — растягивая слова, ответил Фок. — Водку мне наливаешь зря. Я ее не употребляю, поэтому предоставляю свою порцию Владимиру Николаевичу, — кивнул Фок на уже сильно подвыпившего Никитина.

— Не отказываюсь, — тотчас отозвался последний. — Известно, что немцу смерть, то русскому здорово! За ваше здоровье, господин Фик‑Фок на один бок! — И Никитин демонстративно осушил свою рюмку.

Стессель нахмурился и сухо заметил Никитину:

— Пожалуй, Владимир Николаевич, тебе пора перейти к сельтерской.

— Сейчас последую твоему мудрому совету, Анатолий Михайлович. Кирилл Семенович, распорядитесь‑ка там, пожалуйста, чтобы мне немецкой водички подали! — обернулся, к Померанцеву Никитин.

Стессель вышел вместе с Фоком из вагона и стал прогуливаться, вдоль поезда.

— Получил повторный приказ о выезде из Артура, — хмуро сообщил он Фоку.

— Кому известно содержание телеграммы?

— Мне и Рейсу. Морякам копии нет, только Смирнову.

— Значит, все в порядке! Пошлешь заготовленный нами ответ, и дело с концом. Смирнову, конечно, ни гугу!

— Само собой разумеется! — поддакнул Стессель.

— Зачем едет этот умник Кондратенко? Меня, что ли, учить уму‑разуму?

— Хочет ознакомиться с позицией на твоем участке и заглянуть в свой Двадцать шестой полк на правом фланге.

— Он слишком много фантазирует и бог знает что воображает о себе. Надо его сократить, а в случае надобности и убрать совсем, а то со своей юношеской лихостью он натворит нам бед.

— Какой же он юноша в сорок семь лет?

— С высоты моих шестидесяти двух, конечно, ни совсем юноша!

Пока генералы разгуливали по платформе, Кондратенко подозвал к себе Дмитриевского и начал расспрашивать о положении на фронте. Науменко достал карту и попытался нанести на нее расположение частей, но тотчас же запутался: целый ряд деревень оказался не отмеченным на карте, другие были нанесены неверно, названия перепутаны.

— Не карта, а одно недоразумение! — возмущался Кондратенко. — Шесть лет владеем Квантуном и не удосужились изготовить, приличных карт! Воюешь на совершенно неизвестной местности. Что же тут удивительного, коль получается путаница!

— Путаница на карте — это еще полбеды, а в Управлении — это похуже! — заметил Науменко.

— Кто же в Артуре путает? — спросил Дмитриевский.

— Все начальники, до мере своих сил и возможностей, — отозвался Кондратенко. — Стессель отдает одни приказания, Смирнов другие, моряки третьи, я четвертые. Вполне естественно, что наши подчиненные ругают нас всех вместе.

— Поехали дальше! — приказал Стессель, появляясь в вагоне. — Что вы тут мудрите над картой, Роман Исидорович?

— Знакомлюсь с положением, дел на фронте и думаю кое‑что предложить на ваше благоусмотрение, Анатолий Михайлович, — почтительно проговорил Кондратенко. — Наша задача возможно дольше задержаться на перевалах, чтобы возможно больше укрепить Артур.

— Я не собираюсь зимовать здесь! — резко вставил Фок. — Через месяц отведу свои полки в Артур.

— Правый фланг занимают части моей дивизии, и я отнюдь не собираюсь уходить отсюда раньше времени.

— Это ваше дело и меня не касается! Я уйду, а вы как хотите!

— Подобная постановка вопроса совершенно недопустима. Прошу вас, Анатолий Михайлович, объяснить это генералу Фоку.

— Я не глупее вас и ни в каких объяснениях не нуждаюсь!

— Прошу без резкостей, господа! — вмешался Стессель. — Части отойдут в Артур тогда, когда я им прикажу. Пока же надо подумать об усилении обороноспособности позиций на перевалах.

Кондратенко замолчал, а Фок начал притворно зевать. В углу в кресле похрапывал Никитин. Начальники Штабов вполголоса переговаривались между собой. Звонарев смотрел в окно.

Было около одиннадцати часов утра, когда наконец поезд добрался до разъезда девятнадцатой версты, где решено было выходить из вагонов.

Стесселя встретили генерал Надеин, полковник Ирман, Сахаров и несколько командиров полков. Генеральская овита увеличилась. Кавалькада двинулась в путь вдоль железнодорожного полотна по направлению передовых позиций, до которых оставалось еще верст пятнадцать.

Вдали слышались редкие орудийные выстрелы.

— Стреляют у Юпилазы, — указал рукой в направлении выстрелов Фок. — Чего доброго, и на нее кинутся в атаку.

Стессель ехал впереди крупной рысью, «на ходу здороваясь со встречными командами. Вдруг неожиданно слева послышались ружейные залпы. Генерал резко остановил свою огромную раскормленную кобылу.

— Это что за стрельба? — спросил он у Фока.

— За сопками начинается уже линия передовых окопов. Верно, стрелки заметили движение у японцев.

— Почему же меня ранее не предупредили, что позиция уже, близко? Я со своей свитой вылетел бы вперед и послужил бы хорошей целью для японцев! — сердито крикнул Стессель и круто повернул лошадь назад. — Где здесь лучший кругозор? Я хочу осмотреть позиции на всем протяжении, — спросил он.

— Направо так называемая Большая Сопка, оттуда видно далеко во все стороны, — поспешил к генералу Дмитриевский.

— Ведите нас туда. Поезжайте вперед, а я за, вами, — распорядился Стессель.

Полковник свернул с дороги и по узенькой тропинке двинулся к указанной вершине. По тропинке можно было ехать лишь в одиночку, и вся свита столпилась на дороге.

— Поедем вперед к позициям, — предложил Кондратенко своему начальнику штаба и Звонареву и тронулся на выстрелы. Через минуту все трое были уже на хребте, за которым шла линия русских окопов. С вершины горы открывался широкий вид во все стороны. Прямо виднелся расположенный вблизи Дальнего лагерь японцев, по дороге к городу двигались многочисленные обозы. Артиллерия бездействовала. Все говорило о малочисленности и слабости врага в этом районе, который больше готовился к обороне, чем к наступлению.

— Собрать бы кулак полка в два и ударить на Дальний, пока здесь почти пусто, а железная дорога, за отсутствием паровозов широкой колеи, еще не действует! — мечтал вслух Кондратенко. — Много шансов, что это предприятие увенчалось бы большим успехом, а особенно если с моря одновременно на Дальний ударит и флот.

— Едва ли Стессель на это согласится. Он все же считает, что против нас направлена вся японская армия, а на севере имеются лишь заслоны.

— Хороши заслоны, коль они разбили такой прекрасный корпус, как Первый Сибирский! — усмехнулся генерал. — Нам надо здесь рискнуть.

— Для этого необходимо быть смелым человеком, чего о Стесселе сказать нельзя.

— А Фок?

— Тот и еще хуже! Из упрямства будет против, раз идея наступления принадлежит вам, а не ему.

— Невесело! Но поедем дальше вдоль фронта, — решил Кондратенко.

Русские окопы шли не оплошной линией, а были расположены по возвышенностям. Промежутки между ними простреливались ружейным огнем. Батареи, в отличие от Цзинджоу, все стояли на закрытых позициях. Впереди находились лишь наблюдательные пункты. Вскоре Кондратенко подъехал к одному из них. Навстречу генералу вышел Алн‑Ага Шахлинский.

— Много перед вами японцев, капитан? — спросил Кондратенко.

— Почти что вовсе нет. За неделю я видел не больше двух рот. Из артиллерии пока обнаружено только две горных пушки за тем хребтом, — доложил командир батареи.

— Как вы думаете, могло бы иметь успех наше наступление в этом районе? — спросил генерал.

— На этом участке — вполне! Мы вышли бы в тыл горы Хунисан и заставили бы японцев ее очистить, но генерал Фок будет против этого: он даже стрелять мне запрещает, считая это ненужной затеей, — жаловался капитан.

Кондратенко переглянулся со своим начальником штаба. Простившись с капитаном, он свернул в тыл и поехал по направлению видневшейся вдали группы Стесселя. По дороге, около довольно большого резервного лагеря, Звонарева окликнули. Задержав лошадь, прапорщик оглянулся и увидел Стаха Енджеевского.

— Каким ветром вас сюда занесло? — поздоровался он с Звонаревым.

В серо‑зеленом костюме, в серых парусиновых сапогах, поручик почти совсем сливался с окружающей природой. Кондратенко тотчас обратил на это внимание.

— У вас прекрасно подобран цвет вашей одежды. Откуда вы достали такую материю?

— Были обычного цвета брюки и гимнастерка, а китайцы‑портные перекрасили их в защитный цвет, — пояснил поручик.

— Какая это часть? — опросил генерал.

— Охотничья команда Четырнадцатого полка.

— Если бы вам предложили пошарить у японцев в тылу и обойти справа Хунисан, вы не возражали бы?

— Я об этом давно мечтаю и не раз докладывал своему командиру, но безрезультатно. Японцев перед нами так мало, что можно рискнуть и потревожить их!

— Ваша фамилия?

— Поручик Енджеевский.

— Рад с вами лично познакомиться! Отлично помню вашу телеграмму из‑под Цзинджоу. Благодаря ей мне удалось уговорить Стесселя не отступать сразу в Артур, а задержаться на этом перевале. Ваше начальство вас, насколько я знаю, не особенно жалует. Хотите перейти в мою дивизию?

— Только вместе с моими охотниками.

— Прекрасный ответ для офицера! К сожалению, целиком всю вашу команду не переведешь в другой полк.

Когда Кондратенко и его спутники вернулись к группе Стесселя, они застали его сидящим за пулеметом. Несколько офицеров, собравшись вокруг генерала, усиленно щелкали фотографическими аппаратами.

Вставив пулеметную ленту, Стессель нажал на спуск, и пулемет затрещал. Генерал прошелся очередью по кустам гаоляна, но лента заклинилась.

— Можно заложить другую ленту, — услужливо предложил командир Четырнадцатого полка полковник Савицкий.

Стрелки бросились было к пулемету с новой лентой, но подъехавший Кондратенко отвлек внимание Стесселя, указав ему на частые заклинения патронов.

— На это нужно обратить самое серьезное внимание. Во время отбития штурма пулеметы незаменимы, а каждое заклинение отнимает массу драгоценного времени.

— Да, да. Это безобразие! — согласился Стессель. — В Артуре прикажу Белому специально заняться этим вопросом. — И генерал, разминая затекшие ноги, встал с пулеметного седла.

— Готова фотография: генерал Стессель на передовых позициях самолично стреляет по наступающим японцам, — шепнул на ухо Звонареву знакомый офицер.

Фок подъехал к Кондратенко.

— Любовались видами, Роман Исидорович, и критиковали передовые позиции моего участка, а заодно перемывали косточки и мне? — елейным тоном спросил он.

— Сплетнями на занимаюсь, а позиции действительно осмотрел и нашел их в плохом состоянии, — громко ответил Кондратенко.

— На участке Семенова, где расположены полки вашей дивизии, и таких окопов нет, там просто ряд заячьих нор, в которых не только под артиллерийским, но и под ружейным огнем долго не усидишь.

— Это происходит потому, что вы захватываете для своей дивизии все материалы, которые я направляю из Артура к Семенову.

— Опять вы что‑то не поделили, господа? — с раздражением проговорил подъехавший Стессель. — Если бы вы знали, как это мне надоело! Из‑за каждого пустяка поднимаются бесконечные ссоры!

Фок и Кондратенко молча выслушали это замечание.

— Какой леший влезет на наши позиции! Сплошные обрывы и голые скалы. Природная их сила так велика, что тратить много средств и материалов на их укрепление нет смысла. Никакие японцы никогда их не возьмут! — продолжал ораторствовать Стессель.

— Я с этим вполне согласен, — не замедлил поддакнуть Фок. — Зато генерал Кондратенко, как всегда и везде, имеет по этому вопросу свое» особое» мнение! Инженерская школа все же сказывается в нем…

— Инженеры много мудрят, еще больше крадут, но со мной не пошутишь, я им потачки не дам! — проговорил Стессель.

— Ваше превосходительство, не угодно ли вам перекусить? — расплылся в широчайшей улыбке полковник Савицкий, начальник объезжаемого участка обороны.

Стессель охотно согласился.

В большой палатке Красного Креста был накрыт стол. Толстый Савицкий, отдуваясь, занял хозяйское место во главе стола, усадив около себя Стесселя и Фока. Солдаты начали обносить обедающих закусками, застучали ножи, зазвенели рюмки.

Разговор с каждой минутой делался громче и оживленнее, начались тосты за начальствующих лиц, и обед принял характер обычной офицерской попойки. Незаметно подошел вечер. Звонарев с Гантимуровым вышли на воздух.

Вскоре из палатки вышел Кондратенко.

— Пора двигаться и дальше, а то боюсь тут застрять на ночь! Можно еще сегодня добраться до штаба Семенова, а завтра вернуться в Артур. Мы домой и верхом доедем, тут ведь недалеко.

Но Стесселю тоже надоело сидеть за столом, и он решил ехать.

— Господа! Довольно лоботрясничать! — обратился он к обедающим. — Едем дальше! Хозяину спасибо за хлеб‑соль! Прикажите подать лошадей.

Вскоре значительно поредевшая кавалькада двинулась дальше. Стессель ехал не спеша. Благодушно настроенный после обеда, он милостиво здоровался со встречными офицерами и расспрашивал их о житье на позициях.

Кондратенко поднял разговор о возможности наступления на Дальний.

— Опять у вас новая идея появилась, Роман Исидорович! Вашей фантазии может позавидовать любой подпоручик! Быть может, на отдельном участке японцы и слабее нас, но в общем‑то силы у них значительно больше наших. Поэтому наступление легко будет парализовано ими, и мы понесем только напрасные потери. Следовательно, нам незачем их беспокоить, раз они нас не трогают, — позевывая, ответил Стессель.

— Примерно так рассуждает и Витгефт для оправдания своей бездеятельности в Артуре!

— Моряки прячутся за наши спины, а мы ни за кого не укрываемся, а все время стоим лицом к лицу с врагом.

— Не в этом дело! Как известно, нападение — лучший способ защиты: мы сразу отвлечем внимание японцев к себе; возможно, они перебросят сюда часть сил с севера…

— Боже нас от этого упаси! Я не знаю, как мы удержимся против наличных японских частей, а вы собираетесь еще привлекать их, к нам. На это я никогда не соглашусь! — решительно отверг предложение Стессель.

— Мы этим облегчим переход в наступление Маньчжурской армии, — убеждал начальника укрепленного района Кондратенко.

— Куропаткин нас об этом не просит и этого нам делать не велит. Зачем же мы будем навязывать ему свою помощь? — возражал Стессель.

— Помогая Куропаткину, мы тем самым помогаем самим себе, ибо наилучшей помощью для нас явится деблокада Артура и восстановление сообщения с Маньчжурией. В этом и заключается взаимодействие крепости с полевой армией. Мы притягиваем на себя значительные силы врага и тем облегчаем положение армии, она же, в свою очередь, помогает нам, оттягивая силы на себя. Это азбучная истина, известная каждому молодому офицеру, — начал уже раздражаться упрямством Стесселя Роман Исидорович.

— Я же, как вам известно, являюсь генералом русской армии, которому эти, как вы выражаетесь, «азбучные истины» известны не хуже вас. И тем не менее я с вами не согласен и решительно возражаю против каких бы то ни было попыток «перейти в наступление и помочь Маньчжурской армии». Считаю вопрос исчерпанным и прекращаю бесцельное словопрение, — оборвал Стессель.

— Тогда разрешите хоть провести хороший поиск разведчиками в этом направлении?

— Это другое дело! Пошарить у японцев в тылу и вернуться назад ни, когда не вредно!

— Только пусть этим занимаются части Седьмой дивизии, а не моей, — вмешался в разговор Фок. — Я решительный противник подобных экспериментов и не допущу участия в них частей Четвертой дивизии.

— В поиске будут участвовать те части, которые назначит начальник района, — ответил Кондратенко.

— Так как инициатор дела вы, Роман Исидорович, то вам и карты в руки! В разведке будут участвовать полки вашей Седьмой дивизии и, если хотите, моряки, — обернулся Стессель к Кондратенко.

— Я просил бы придать мне еще пограничников.

— Не возражаю!

— Завтра же я сменю Двадцать шестым полком Четырнадцатый и начну подготовку к поиску. Быть может, вы найдете возможным, Александр Викторович, передать в мое распоряжение охотничью команду Четырнадцатого полка?

— Нет, не найду. Сами кашу завариваете, сами ее и расхлебывайте, а я тут ни при чем и мои солдаты тоже.

— Охотники Четырнадцатого полка хорошо знают местность в этом районе, а моим частям придется еще знакомиться с ней, на что уйдет много времени.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж! — усмехнулся Стессель. — Орудуйте, Роман Исидорович, своими силами и не рассчитывайте на чужую помощь.

— Попробую!

— Только помните, что за успех дела вы отвечаете целиком! — с угрозой заметил Фок.

— Я привык отвечать за свои действия.

— Тут кончается участок Четвертой дивизии, — остановил свою лошадь Фок. — Дальше район Кондратенко.

Стессель тоже остановился.

— Устал я, Роман Исидорович, и обещал жене к вечеру быть в Артуре. Вы и без меня прекрасно сумеете осмотреть позиции и внести, где нужно, необходимые исправления, поэтому я поеду обратно.

— Не смею задерживать, ваше превосходительство. Но, конечно, очень жаль, что вы не сможете взглянуть на «заячьи норы», в которых расположены мои части.

— Вы снимите несколько фотографий и потом покажете их мне и Александру Викторовичу, — мудро решил Стессель и тронулся в обратный путь вместе со своей свитой.

Кондратенко, Наумеяко и Звонарев двинулись дальше. Вскоре их встретили начальник правофлангового участка полковник Семенов, участковый инженер капитан Зедгенидзе и начальник артиллерии участка полковник Мехмандаров. Поздоровавшись с ними, генерал направился на позиции. В отличие от участка Четвертой дивизии окопы здесь были прекрасно оборудованы, имели прочные блиндажи, были хорошо применены к местности.

— И это Фок смеет называть заячьими норами! — возмущался Кондратенко.

Уже совсем в темноте Кондратенко добрался до штаба Семенова и решил здесь заночевать. Вскоре один за другим подъехали вызванные по телефону начальники боевых участков левого фланга. Кондратенко приветливо с ними здоровался и заставлял каждого подробно рассказывать о положении на участке. Затем началось совещание о возможности перехода в наступление в направлении Дальнего. Эта мысль была с энтузиазмом поддержана присутствующими.

— Только бы Фок не подвел, а мы сумеем прорвать расположение японцев, — резюмировал мнение собравшихся Семенов.

Дата добавления: 2015-06-04