Часть третья 10 страница. — Не пондрадилось, видать, японцу наше угощение

— Не пондрадилось, видать, японцу наше угощение. Жареным мясом запахло! Нельзя ли, вашбродь, еще» кухню» им послать?

Но поручик не разрешил и направил всех обратно на батарею.

Вскоре с тыла донеслось громкое пение, сопровождаемое молодецким посвистом:

Солдатушки, браво, ребятушки!

А где ваши жены?

— Наши жены — пушки заряжены,

Вот где наши жены!

— Наши топают, — узнал Борейко разбойничий свист Блохина.

Он не ошибся. На батарее появились Жуковский с Гудимой, а за ними подошла вся рота.

— Я с Алексеем Андреевичем останусь здесь, а вас с Сергеем Владимировичем попрошу с первым взводом отправиться не. Залитерную, — решил капитан, выслушав доклад Борейко.

— Слушаюсь! Первый взвод ко мне! Пошли на свою батарею! — скомандовал Борейко.

На Залитерной было гораздо спокойнее, чем на батарее литеры Б. Ружейные пули сюда не залетали, снаряды попадали реже. Вдоль батареи были разложены костры, около которых грелись солдаты. С приходом утесовцев все оживились. Всю ночь до рассвета артиллеристы приводили в порядок орудия и блиндажи. Звонарев с Лебедкиным, Смекаловым и Юркиным налаживали поврежденный прожектор, электрическое освещение, исправляли водопровод, мастерили козырьки над орудиями для маскировки. Перед рассветом появилась усталая Варя.

— Сережа, по твою душу пришли! — закричал Борейко, увидев ее.

— Я так устала, что валюсь с ног, — пожаловалась Варя. — Высоких умер полчаса назад, Садыков лежит без сознания, у Соломонова сложный перелом обеих ног.

— Жаль Высоких, — вздохнул Борейко. — Идите‑ка, прекрасная амазонка, спать в наш блиндаж, — смилостивился он. — На сон грядущий вас перекрестит и поцелует ваш ненаглядный Сереженька.

— Медведь, пощадите, я так утомлена, что не могу вас наградить оплеухой за вашу дерзость.

Звонарев отвел девушку в свой блиндаж.

Работы продолжались всю ночь. Уже засерел восток, когда сон окончательно свалил всех. Люди заснули где придется, подложив под себя шинели или прямо на земле.

— Вставать! Японец лезет на штурм! — оглушительно рявкнул Борейко. — К орудиям, зарядить картечью!

На батарее сразу зашевелились. Солдаты, протирая глаза, бежали по своим местам.

Захлопали орудийные замки, задвигались хоботы орудий. Номера торопливо подносили из погреба картечь и картузы с порохом.

— Готово! — один за другим докладывали фейерверкеры.

— Следи за гребнем; как там появятся японцы‑так и бей! Сережа, останешься на батарее, а я буду на наблюдательном пункте, — распорядился поручик.

Звонарев осмотрелся. Солнце едва взошло, в лощинах еще лежала предрассветные тени. Где‑то за горой слышалась сильная ружейная перестрелка, прерываемая беспорядочными орудийными выстрелами. Издали доносился протяжный крик — не то «ура», не то «банзай». Когда первая суета улеглась, солдаты настороженно стали оглядываться по сторонам, разыскивая врага. Но ни спереди, ни справа, ни слева никого не было видно.

— Ващбродь, разрешите выслать вперед людей японца постеречь! — попросил Блохин.

Прапорщик отправил несколько человек налево от позиций, а сам вышел на дорогу к батарее литеры Б. Она вся была окутана дымом и пылью, сквозь которую то и дело вспыхивали молнии выстрелов. На подступах к батарее виднелись густые японские цепи, сметаемые картечью. За батареей беспорядочно столпились ушедшие из скопов стрелки. Было хорошо видно, как офицер наспех выстраивал их для контратаки.

— На «литербе» японский флаг! — закричал Блохин.

Среди батареи на бруствере колыхалось белое полотнигде с красным кругом посредине.

— Вашбродь! — подбежал к прапорщику телефонист Юркин. — Поручик приказали идти на выручку.

Не успел Звонарев сообразить, что ему делать, как Блохин и десятка два солдат уже бежали с винтовками наперевес по дороге к атакованной батарее. Артиллеристов нагнала рота стрелков из резерва. Но японцы уже отошли от батареи. Первое, что прапорщик увидел, был раненный в ногу Гудима. Он наскоро перевязывался с помощью своего делщика. Жуковский суетился около орудий, стараясь наладить стрельбу. Потерь не было.

— Счастливо отделались! — превозмогая боль, говорил Гудима. — Стреляли на картечь до последнего, а когда хватились ружей, — то они оказались в казематах, — спасибо стрелки выручили.

— Трусы, опозорили наш Утес! — ругался Блохин. — Мы под Цзинджовой держались до конца и отступили, лишь когда никого уже на позиции не осталось.

— Тебе хорошо было на Залитерной, а нас здесь окружили, и не особенно хотелось, чтобы нам выпустили кишки, — оправдывался Лепехин.

Жуковский приказал Звонареву обстреливать японцев во фланг из расположенных на левом фланге полевых пушек. Эти пушки обслуживались солдатами третьего взвода, наводчики которого, Гнедин и Воблый, отличались своей точностью и аккуратностью в работе, но были медлительны, за что им не раз попадало от Борейко. Звонарев застал их за обьгскиванием двух японских трупов.

— Вашбродь, это вам! — преподн‑ес Гнедин японскую карту Звонареву.

На карте подробно были нанесены все батареи ПортАртурской крепости, с указанием калибров установленных пушек, расположения прожекторов и пороховых складов. Прапорщик был весьма удивлен осведомленностью японцев.

Во второй половине дня японцы снова бросилась на штурм. Они быстро овладели выдвинутыми вперед редутами номер один и два и Куропаткинским люнетом. Жуковский поспешил к Звонареву.

— Сергей Владимирович, дела наши плохи, того и гляди, противник прорвется к нам в тыл. В случае отхода вы со взводом останетесь в прикрытии, — распорядился он.

— А Залитерная как?

— Пусть уж там Борейко сам заботится о себе. Самое большее‑поддержим его своим огнем во фланг наступающим.

В это время японцы местами уже перебрались через Китайскую стенку и начали подниматься на Залитерную гору и расположенное в полуверсте восточное ее Малое Орлиное Гнездо. Повернув в эту сторону пушки, Звонарев открыл шрапнельный огонь. Гнедин и Воблый неторопливо наводили орудия и после каждого выстрела, прикрыв глаза рукою, внимательно следили за разрывами снарядов.

— Прицел, вашскородие, надо бы прибавить на одно деление, а трубку укоротить, — посоветовали они Звонареву.

— Ладно, только не копайтесь, сейчас дорога каждая секунда! Живо наводи! Пли!

Но ни Гнедин, ни Воблый не умели торопиться. Наконец прапорщик не вытерпел.

— Пошел к черту, тебе только блох ловить, а не штурм отбивать! — прогнал он наводчика и сам сразу начал давать вдвое больше выстрелов, но меткость их была все же хуже, чем у Гнедина.

— Зря снаряды раскидываете, вашбродь, — заметил обиженный Гнедин.

Затем Звонарев прогнал и Воблого.

— Становись правильным, а Жиганов будет наводчиком. Вали, Жиганов, вовсю! — приказал он фейерверкеру.

Выстрелы загремели один за другим. Номера едва успевали накатывать пушки на место. Неожиданный обстрел с фланга и тыла заставил японцев откатиться назад. Заметив это, соседние батареи взяли японцев под перекрестный огонь. Устилая землю трупами, толпы японцев стремительно бросились в тыл, и тут на них обрушилась собственная артиллерия, стремясь остановить отступление. Но все было напрасно. Японские солдаты без оглядки бежали. С русских укреплений исчезали один за другим флаги Страны Восходящего Солнца. Стрельба затихала.

— Отбой! Поставить орудия на место! — приказал прапорщик. — А вас, обоих наводчиков, я отправлю на Залитерную, к поручику, он научит вас шевелиться поживее, — набросился он на Гнедина и Воблого.

Те удивленно смотрели на всегда спокойного и выдержанного офицера.

— Вы спасли положение на батарее, Сергей Владимирович! Опоздай вы на минуту‑другую с открытием огня, японцы захватили бы вторую линию обороны и путь в город был бы открыт, — подошел Жуковский.

Фок раздраженно ходил по своему кабинету. Перед ним почтительно стоял Сахаров.

— Поймите меня, — горячился генерал. — Я не могу задерживать резервы до бесконечности. С самого утра мне не дают покоя Смирнов и Кондратенко. Из всей моей дивизии у меня осталось всего три батальона. Мне с большим трудом удалось убедить Стесселя сохранить их как личную охрану его и его штаба.

— Заверяю ваше превосходительство, еще полчасачас — и японцы ворвутся в город. Только не давайте больше ни одного солдата из резерва, — горячо уверял Сахаров.

— Но все дело могут испортить моряки. Они очень храбры и беспощадно колотят этих проклятых японцев.

— Мною приняты меры, чтобы они не попали гуда, куда надо.

— Какие там меры. Они по собственной инициативе свернули на атакованный участок и сейчас подходят к Залитерной и Орлиному Гнезду вместо первого форта, куда их направили.

— Не поспеют! Батарея литеры Б приведена к молчанию, редуты и форт номер два взяты…

— Справьтесь об обстановке у телефонистов, — кивнул Фок.

Сахаров исчез.

— Полный успех! Взята Китайская стенка. Залитерная окружена, Орлиное Гнездо штурмуется, — доложил вернувшийся Сахаров. — Стессель совсем потерял голову и идет сюда. Кондратенко неизвестно где, Смирнов тоже.

— Кондратенко на Большом Орлином Гнезде и оттуда руководит всеми действиями. На Смирнова мне наплевать. Я все равно не стану с ним считаться. Попробую уговорить Стесселя не давать больше людей из резерва.

Вошел Стессель, совершенно расстроенный и подавленный. Он растерянно озирался по сторонам.

— Александр Викторович, что делать? Японцы, того и гляди, ворвутся в город и учинят резню, как при взятии Артура в китайскую войну.

— Прежде всего стянуть сюда, к штабу, все оставшиеся резервы и казачью сотню, для того чтобы в случае прорыва мы имели под рукой силу. Это предохранит нас от японцев в первый момент, а затем можно будет с ними вступить в переговоры.

— Но Кондратенко требует помощи, он уверен, что сможет отразить штурм, если ему пришлют хотя бы два батальона. У тебя сколько осталось?

— Три батальона.

— Отправь на позицию два, а один пусть находится здесь.

— Не дам ни одного солдата!

— Почему?

— Не хочу подыхать раньше времени к тебе не советую! Мы старики и сами себя защитить уже не сможем, не говоря о твоей семье. Один батальон будет смят немедленно, и представь себе, что тогда произойдет!

— Это, конечно, так, но еще лучше японцев вовсе не допускать в город.

— Это не в наших силах!

— Кондратенко надеется…

— Охота тебе его слушать!..

— Смирнов ручается за успех!

— Бред сумасшедшего.

В дверь постучались, появился запыленный конный ординарец с пакетом от Кондратенко. Стессель вскрыл его трясущимися руками.

— «Огнем батареи литеры Б атакующие колонны были буквально сметены, блестящей контратакой моряков противник всюду отброшен за линию фортов в исходное положение. Для закрепления достигнутого успеха прошу выслать в мое распоряжение два батальона. Считаю, что юрод в безопасности. Кондратенко», — прочитал генерал. — Слава тебе господи, — набожно перекрестился он. — Отправить требуемые резервы.

— Надо еще проверить это сообщение. Кондратенко человек увлекающийся и часто видит не то, что есть, а что ему хочется, — сухо заметил Фок. — Надо подождать!

— Телефонограмма от генерала Белого, — доложил вошедшийадъютант князь Гантимуров.

— «Все атаки отбиты, отступающих преследую огнем всех своих батарей. Нахожусь на Орлином Гнезде. Артур вне опасности. Белый», — прочитал Стессель.

— Отправить резервы! Объявить в приказе благодарность морякам и артиллеристам, — распорядился уже успокоившийся Стессель. — Я буду у себя в штабе.

— Слушаюсь, — нехотя ответил Фок. — Черта лысого я отправлю батальоны до темноты, — бормотал он, когда Стессель вышел.

— Сорвалось! — мрачно прошептал Сахаров. — Черт бы побрал этих артиллеристов! На литере Б сидит Жуковский с Электрического Утеса… Белый знал, кого послать на эту батарею!

— Прошу помнить, что я сделал все зависящее, чтобы задержать резервы, — напом, нил Фок.

— Уговор дороже денег, ваше превосходительство. Тем более что сегодняшняя обстановка может повториться еще не раз. Разрешите откланяться.

В тот же вечер, когда стемнело и небо покрылось густыми грозовыми тучами, по военной дороге, идущей вдоль линии укреплений, ехали верхом три генерала, Смирнов, Кондратенко и Белый, со своими ординарцами.

— Хотя вы. Роман Исидорович, и не считаете целесообразным разработку различных планов штурмов крепости, но сегодняшние атаки почти в точности повторили мой вариант номер восемнадцать. Только контратака была произведена фронтально, а не во фланг, как у меня, — обратился Смирнов к Кондратенко.

— Всего, ваше превосходительство, предусмотреть невозможно! Я хотя и незнаком с упомянутым вами вариантом, но тем не менее довольно легко нашел единственно правильное в наших условиях решение‑и контратака увенчалась успехом.

— Не помоги вам батареи Василия Федоровича, еще неизвестно, чем бы все кончилось!

— Я был твердо убежден, что артиллеристы и моряки не замедлят прийти на помощь пехоте, и, как видите, не ошибся.

— Боюсь только, что слишком много израсходовано снарядов. Вам, Василий Федорович, надо быть поэкономнее, стрелять только наверняка и не разбрасывать огонь батарей по нескольким целям.

— Указания вашего превосходительства мною будут приняты к неуклонному руководству, — отозвался Белый.

Наступил серый, холодный рассвет. После прошедше го ночью ливня густой туман затянул все ложбины сплошной молочной пеленой. Глухо раздавались одиночные ружейные выстрелы и тотчас же замирали в неподвижном воздухе.

Звонарев поднялся на бруствер батареи литеры Б и в бинокль оглядел горизонт. Вдали синели Волчьи горы, справа чуть проступал Дагушань, слева торчало Большое Орлиное Гнездо, а внизу все было скрыто медленно колыхающимися облаками. Даже расположенные в сотне саженей впереди окопы казались подернутыми дымкой. Стрелки во весь рост ходили вдоль своих окопов. Кое‑где еще догорали ночные костры. Все было спокойно.

Прапорщик сошел вниз и, доложив обстановку на фронте Жуковскому, отпросился на Залигерную, где у него остались вещи. По пути рядом с ним брели с ночных работ на передовых позициях команды саперов. Навстре — лд чу тарахтели запоздавшие кухни и провиантские повозки.

Звонарев уже подходил к самой Залитерной, когда сзади раздалось несколько глухих взрывов, а за ними частая ружейная стрельба. Движение по дороге сразу ускорилось. Быстрее зашагал и прапорщик. Перестрелка нарастала. Скоро все слилось в один сплошной гул. Несколько беспорядочных орудийных выстрелов ворвалось в этот хаос звуков.

Добравшись до Залитерной, прапорщик кинулся на наблюдательный пункт. С горы было видно, как сверкали огни выстрелов в еще полутемных низинах. Полоска огней быстро приближалась к чуть заметной Китайской стенке. Вскоре из тумана начали появляться сначала одиночные стрелки и матросы, затем группы, и наконец показались быстро отходящие цепи русских. Было очевидно, что начался новый штурм. Прапорщик устремился на батарею и впопыхах едва не сбил с ног Борейко.

— В чем дело? — спросил Борейко.

— Атака, японец уже поднимается на Залитерную, скорее огонь!

— К орудиям! Картечью! — закричал поручик. — Ты отправляйся к правому флангу, а я буду на левом, — наспех распоряжался он.

Артиллеристы, еще не вполне очнувшиеся от сна, полуодетые, босые, суетились около орудий.

— Наводи прямо в гребень, бей без команды, но не суетись. Слышали, черти полосатые?! — вопил во всю силу своих легких поручик, стоя на одном из траверсов батареи.

У левых орудий на взводе стоял Родионов. Тут же вертелся без особого дела Блохин. Едва успели зарядить пушки, как впереди показалась первая японская цепь. Один за другим прогремели выстрелы, и картечь с визгом и воем понеслась навстречу врагу, сметая все на своем пути. Но тотчас появилась новая цепь, за ней еще и еще. Стрельба стала неровной.

— Вашбродь, японец заходит слева! — закричал вдруг Родионов.

— В ружье! — рявкнул Борейко. — Стрелять лишь правыми орудиями!

Артиллеристы бросились разбирать винтовки, готовясь принять в штыки обходящие цепи.

— Не горячись, целься верхнее, — спокойно покрикивал Звонарев. — Бери цели во фланг.

Но солдаты сами старались‑изо всех сил. Их лица были красны от натуги, рубахи промокли от пота. Оглядываясь по сторонам, они в то же время быстро ворочали пушки в нужном направлении.

Обойдя батарею с тыла, японцы с криком «банзай» кинулись в штыки. Борейко, размахивая саолей, первый с ревом бросился на них. Началась рукопашная схватка. Сперва артиллеристы оттеснили врага, но затем начали отходить перед численно превосходящим противником. Орудийная стрельба прекратилась. Все взялись за ружья. Огромная фигура Борейко возвышалась над всем побоищем. Он крошил направо и налево, рядом с ним орудовали Родионов, Кошелев и Лебедкин. Вдруг шашка поручика разлетелась в куски от удара об японский штык. Борейко отскочил назад и, нагнувшись, схватил гандшпуг‑саженный, окованный железом дубовый брус, и, размахивая им над головой, опять ринулся на японцев. Первый ряд их был буквально сметен, остальные в ужасе отступили назад. Тогда Родионов и Лебедкин, вооружившись банниками, бросились за своим командиром. Этим страшным орудием они дробили головы, ломали руки, сбивали с ног. Японцы дрогнули и побежали, артиллеристы ринулись за ними. К ним на помощь подоспели стрелки, и враг был окончательно отброшен.

Едва успели устранить эту опасность, как обозначился обход справа. Звонарев с несколькими солдатами открыл по ним безуспешную стрельбу из ружей. Японцы быстро приближались и вскоре вновь сошлись в штыки. В это время прапорщик увидел, как с батареи литеры Б в тыл врагу ринулись на выручку Залитерной второй и третий взводы. Впереди бежал, нелепо размахивая шашкой, Жуковский. Фуражка у него свалилась, но он ничего не замечал. Солдаты быстро обогнали капитана и врезались сзади в цепи наступающих. Блох, ин с группой солдат кинулся за ними. Японцы смешались и бросились назад.

— К орудиям! — закричал Борейко. Сам став за наводчика, он дал выстрел картечью по отступающим; за ним открыли огонь и остальные пушки, довершая разгром противника.

Отброшенные назад к Китайской стенке, японцы были здесь атакованы с флангов подоспевшими стрелками и моряками, которые отрезали им путь отступления. Началось беспощадное избиение окруженных. На пространстве квадратной версты несколько тысяч русских в белом и японцев в зеленом в одиночку и группами дрались врукопашную. Ни японская, ни русская артиллерия не осмеливались обстрелять это побоище, до такой степени все перемешалось. Но к русским подходили новые и новые резервы, и вскоре зеленый цвет был совершенно поглощен белым. Тотчас японская артиллерия открыла ураганный огонь по месту сражения, добивая своих и чужих раненых. Русские поспешили укрыться за Китайской стенкой.

При первых орудийных выстрелах Варя побежала на Залитерную с перевязочным материалом и йодом. Пробежав с полдороги, она неожиданно оказалась перед японцем, озиравшимся по сторонам. Вид бегущей женщины его озадачил. Он не сразу сообразил, надо ли ему колоть угу бегущую русскую. Воспользовавшись этим мгновением, Варя швырнула ему в лицо банку с йодом. Японец взвыл от острой боли в глазах, стараясь стереть едкую жидкость. Девушка тем временем успела скрыться за поворотом. На батарее она уже не застала японцев и немедленно принялась перевязывать многочисленных раненых.

Борейко, с окровавленным гандшпугом в руках, в разорванном в клочья кителе, без фуражки, с повязкой на голове, осматривал с высоты бруствера свою батарею. Все было в целости, и если бы не десяток‑другой японских трупов и большое число раненых, никто бы не сказал, что здесь только что разыгрался кровавый эпизод войны. Увидев Варю, он с сердцем плюнул:

— Опять принесла ее нелегкая!

Солдаты тотчас же столпились около девушки, ожидая своей очереди для перевязки.

— Смирно! — заорал Борейко.

Солдаты вытянулись, обернувшись к поручику.

— Спасибо за службу геройскую! Всем выдам по чарке водки.

— Рады стараться, покорнейше благодарим! — рявкнули в огвет артиллеристы.

— Тимофеич, выясни, кто у нас ранен или убит!

— Убитых, слава богу, нет, а раненых изрядно, — ответил Родионов, у которого тоже были перевязаны голова и левая рука.

— Двадцать человек, — доложил он через минуту, — изних шгеро тяжело.

— Значит, целых осталось всего пятнадцать. Маловато, надо будет просить пополнения. Прапорщик где?

— На «литербу» ушедши. Там тоже есть раненые, — сообщил Блохин, кривясь от боли в простреленном плече.

— Откуда там раненые?

— Капитан самолично пошли нам на выручку с вторым и третьим взводом.

— Сам‑то он цел? — забеспокоился Борейко.

— Так точно. Вот они идут к нам.

Борейко оглушительно скомандовал «смирно»и, соскочив с бруствера, подошел к командиру рогы с рапортом.

— Бросьте эти церемонии, дорогой! Какие у вас поэери? — остановил его Жуковский.

Поручик доложил.

— А у вас? — в свою очередь, спросил он.

— Трое ранено и один убит.

— Жаль беднягу…

Поблагодарив затем солдат за службу, капитан подошел к Варе.

— Вы наш ангел‑хранитель! Чуть бой, а вы уже на батарее. Я сейчас пришлю сюда Мельникова вам на помощь.

— Боюсь, чтобы меня отсюда не прогнал Борейко, он смотрит на меня волком…

— …хоть и сам нуждается в вашей помощи.

— Подождет Мельникова, а я займусь тяжелоранеными. Софрон Тимофеевич, подходи! — ласково обернулась она к Родионову.

— Он мне в морду штык сует, ну я и схватился за него рукой и порезал пальцы, да и голову тоже не предохранил. Кабы не Заяц, закололи б меня, — рассказывал фейерверке?.

— А что Заяц сделал? — поинтересовался Жуковский.

— Когда японец меня совсем уже брал на штык, он вскочил на него сзади и укусил за ухо. Тот от неожиданности не устоял на ногах и упал, тут его и прикололи. Вон за батареей лежит. Заяц с него на память башмаки снял — видите, красуется теперь в них.

Варя обернулась. Окруженный солдатами, артельщик, заложив руки в карманы, важно расхаживал по батарее в японских ботинках с обмотками.

— Знай наших! Приеду в Свенцяны, все с зависти полопаются, как я начну давить в них фасон, — шутливо хвастался он.

За Родионовым к Варе подошел Блохин. Пока ему очищали сквозную пулевую рану в плече, он морщился, но терпел, когда же ввели туда йоди‑стый тампон, он разразился отборнейшей руганью, но тотчас опомнился.

— Ты не слухай, сестрица, это я для облегчения душевного, — поспешил оправдаться он.

— Потерпи, сейчас конец, — уговаривала его Варя, вводя глубоко в рану зонд. — Вставлю турундочки — и все.

Перевязка раненых уже заканчивалась, когда к батарее подъехали Белый и Кондратенко. Борейко в своем живописном неглиже поспешил скрыться. Жуковский, как всегда, при виде начальства сразу растерялся, пискливым голосом подал команду и, заикаясь, отрапортовал. Оба генерала тепло поздоровались с ним и поблагодарили за блестящее отражение атаки.

— Вы сами, говорят, зарубили двух японцев, — заметил Белый.

— Откуда вы это знаете, ваше превосходительство?

— На батарее литеры Б нам все рассказал Звонарев.

Капитан сделал досадливый жест.

— Я увидел, что Залитериая находится в опасном положении, и поспешил на помощь. Только и всего. Борей «о, тот действовал героически со своими солдатами. Больше половины людей ранены, в том числе и он.

— Не скромничайте, Николай Васильевич! Мы все хорошо знаем вашу личную храбрость и неустрашимость в бою.

Оглянувшись, Белый увидел свою дочь за перевязкой.

— Так вот где ты пропадаешь? — накинулся он на нее. — Ищем ее по всему Артуру. Пошли в госпиталь, там ее нет, на перевязочном пункте тоже нет, а она, оказыватся, лазит по батареям. Постыдилась бы людей‑грязмая, растрепанная, в стоптанных туфлях. Сейчас же отправляйся домой и приведи себя в порядок.

— Варя вчера и сегодня самоотверженно работала под огнем, — вступился Жуковский.

— И совершенно напрасно. В госпиталях не хватает сестер, а здесь и санитары справятся.

— Все любовь, — бросил вскользь подошедший Борейко.

Варя ответила ему уничтожающим взглядом.

— Просто дурь, — сердито буркнул Белый.

Разобиженная девушка, демонстративно попрощавшись только с солдатами, все же не утерпела и зашла в офицерский блиндаж, где находился телефон. Вызвав Звонарева, она пожаловалась на несправедливость.

— И Борейко гонит, и папа сердится. Но все равно завтра буду опять на пункте. Вы же помните, что береженого и бог бережет. — И девушка повесила трубку, тяжело при этом вздохнув. Затем она гордо прошла мимо Борейки и скрылась за поворотом дороги.

Генералы осмотрели батарею и отбыли в штаб Стесселя, пообещав прислать пополнение из моряков.

Стессель собирался уже покинуть штаб, когда Кондратенко и Белый подъехали к крыльцу.

— Пойдемте, господа, обедать, за столом мы обсудим все интересующие вас вопросы, — любезно пригласил он гостей.

В столовой их встретила Вера Алексеевна. Приветливо поздоровавшись, она распорядилась прибавить два прибора.

Пока генералы совершали предобеденный туалет, подошел Никитин. Он выглядел еще больным после только что перенесенной дизентерии.

— Владимир Николаевич! Как я рада вас видеть, — заспешила к нему навстречу генеральша.

— Первый выход мой к вам, драгоценная матушка Вера Алексеевна. Если бы не вы, давно лежал бы я в земле сырой. Пожалуйте ручку, благодетельница вы моя.

— Для вас, Владимир Николаевич, у меня все найдется. Ведь вы мой рыцарь без страха и упрека.

— Таким и останусь до самой гробовой доски! — пылко заверил ее генерал.

Все заняли места. Пока генеральша разливала суп, мужчины занялись водкой и закусками. Особенно отличался Никитин. Рюмка за рюмкой с быстротой молнии исчезали в его глотке. Одновременно лицо его принимало неестественно красный цвет, а мысли приобретали необычайную легкость.

— Слыхал, Анатолий Михайлович, о новом подвиге нашего артурского Архимеда‑Смирнова? — обратился он к Стесселю.

— Опять начудил где‑нибудь?

— Сидел это он, сидел и вдруг изобрел новый способ артиллерийской стрельбы при помощи высшей математики и тому подобной ерундистики. Это открытие так его потрясло, что он, забыв обо всем, как был, выскочил на улицу и побежал прямехонько к Василию Федоровичу. Чуть невыразимые по дороге не потерял! — захохотал Никитин.

— Отдайте графин, Владимир Николаевич, — решительно потребовала Вера Алексеевна.

— Одну распоследнюю, — взмолился генерал. Но хозяйка уже спрятала водку.

Стессель покатывался со смеху, слушая болтовню своего друга и наблюдая за его войной с Верой Алексеевной.

— Это тебе не я! Здесь потачки не получишь.

Кондратенко и Белый тоже улыбались в усы.

— А Фокушка‑то наш тоже отличился, — продолжал Никитин. — Приказал ты отправить все резервы на позиции. Значит, и ему тоже надо с ними отправиться, а идти не хочется, больно сильно япояец стреляет. Ну, и объявил он, что ввиду праздничного дня резервы задерживаются до завтра.

— Какого же святого он праздновал? — спросила генеральша.

— Труса праздновал, матушка Вера Алексеевна, — выпалил Никитин.

Его шутка на этот раз не вызвала смеха,

— Я тоже хотел доложить вам, Анатолий Михайлович, что ваше распоряжение об отправке резервов на позицию генералом Фоком выполнено не было. Это едва не привело сегодня к прорыву нашей второй линии, — проговорил Кондратенко.

— Подобное поведение Фока совершенно недопустимо! — возмутилась Вера Алексеевна. — Он уже перестал считаться с тобой, Анатоль, он должен твердо помнить, что в Артуре всякое твое слово для всех является законом.

— Подайте м» е рапорт. Роман Исидорович. Я сам займусь этим делом, — распорядился Стессель.

— Дело и так ясное. Раз Фок не хочет тебя слушать, его необходимо отстранить, — вмешалась Вера Алексеевна.

— Пожалуй, я так и сделаю! Завтра же отдам приказ об отчислении его в мое распоряжение, — решил Стессель.

— Как же обстоят дела на позициях? — осведомилась Вера Алексеевна у Кондратенко.

— Все атаки отбиты, особенно отличились артиллеристы‑банниками отбивались от японцев на Залитерной и ходили в штыки на батарее литеры Б. Зато и потери велики, из ста двадцати офицеров семь убито и двадцать три ранено.

— Какой ужас! А кто командиры на этих батареях?

— С Электрического Утеса‑Жуковский, Борейко, Звонарев, — сообщил Белый.

— Мосье Звонарев тоже отличился? — поинтересовалась генеральша, обращаясь к Белому.

— Об этом лучше спросить Варю, — улыбнулся Кондратенко. — Она днюет и ночует около той батареи, где находится прапорщик.

— Совсем отбилась от рук. Запру ее дома, пусть помогает матери по хозяйству, — сердито отозвался Белый.

— В окошко выпрыгнет, в трубу вылетит, а к своему милому доберется: девчонка боевая! — поддел Стессель.

Обед кончился. Гости стали прощаться.

Вечером Стессель пригласил к себе Фока и в дружеской форме предложил ему временно отдохнуть.

— Тебе Смирнов, с Коидратенко посоветовали убрать меня? — в упор спросил Фок.

— Твое недомогание заставляет позаботиться о твоем здоровье, и, кроме того, ты останешься моим советником.

Генерал просил дать ему время подумать и отсрочить приказ до следующего дня, на что Стессель и согласился. Вернувшись домой, Фок тотчас же вызвал к себе Сахарова и сообщил ему о полученном распоряжении.

Дата добавления: 2015-06-04