Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

От аbtopа




 

Чукчи в нашем сознании ассоциируются с героями бытового фольклора, однако практически никто не знает, что этот мужественный народ почти полтора века отстаивал свою независимость и разбивал российские колониальные войска. Впрочем, в данной книге речь пойдет не о военной истории, основные вехи которой заинтересованный читатель найдет в хронологической таблице, а о военном деле. Признаюсь, что я не чукчевед и не северовед, и даже не этнограф, а военный историк или, точнее, полемолог. Я исследую войну во всей совокупности ее факторов, и это весьма помогант мне в работе. Данная монография — это, по существу, первая в историографии книга, специально посвященная военному делу чукчей. До сего времени, насколько мне известно, имелось лишь несколько статей о военном деле этносов северовостока Сибири. Настоящая работа ни в коей мере не претендует на полноту охвата материала заявленной темы, акцент в ней делается на описании различных сторон военного дела, а не на анализе его. Книга должна послужить основой, базой для дальнейшего изучения военного дела как чукчей, так и других народов Северо-Восточной Сибири. В процессе дальнейшей работы различные аспекты военного дела значительно пополнятся фактологическим материалом, какие-то предположения подтвердятся, а какие-то отпадут.

 

В заключение мне хотелось бы поблагодарить канд. ист. наук А. С. Зуева (Новосибирский государственный университет) за ценные замечания, высказанные им по сюжетам, касающимся чукотско-русских отношений, д-ра филол. наук Н. Б. Бахтина (Институт лингвистических исследований РАН), канд. филол. наук Е. В. Головко (Европейский университет в Санкт-Петербурге) и А. Г. Курилова (Институт народов Севера Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена), по—

 

[123]могавших мне в разработке темы, моих рецензентов канд. ист. наук В. И. Дьяченко и канд. ист. наук Е. А. Михайлову (МАЭ), высказавших ряд замечаний, которые способствовали улучшению текста книги. Естественно, ответственность за содержание книги лежит на авторе.

 

[123] ВВЕДЕНИЕ

 

Сначала остановимся на характеристике основных источников по военному делу чукчей. Их можно разделить на две большие группы — источники материальные и нарративные. К первой группе относятся археологические находки, этнографические коллекции музеев, причем как сами реальные предметы, так и иконографический материал.

 

Археология крайнего северо-востока Азии еще сравнительно молода и имеет много различных проблем, среди них можно выделить сложности датировки (из-за особенностей залегания археологических слоев) и этнической атрибуции находок. Однако именно археология позволяет проследить в общих чертах генезис различных видов вооружения и фортификации, а также материалы, из которых изготовлялось оружие. Среди музейных коллекций, содержащих богатый чукотско-эскимосский материал, следует выделить Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (МАЭ) и Российский этнографический музей (РЭМ) в Санкт-Петербурге. Музейные собрания обладают значительным количеством наступательного и оборонительного вооружения и воинской одеждой, что дает нам реальное представление об облике и снаряжении чукотского воина в XVIII — XIX вв. Отдельно надо выделить иконографический материал, представленный как рисунками путешественников, так и собственно чукотско-эскимосскими изображениями, в основном резьбой по моржовому клыку. Данная форма искусства информирует нас не только о комплексе вооружения воинов, но и о некоторых тактических особенностях. К сожалению, насколько мне известно, европейцы не оставили изображений батальных сцен с участием чукчей, тогда как рисунки боев из самой Чукотки, выполненные в конце XIX — XX в., показывают нам лишь представления о войнах прошлого людей данного времени. Что—

 

[123]бы в этом убедиться, достаточно посмотреть на изображения доспехов и сравнить их с сохранившимися экземплярами (см.: Антропова 1957: рис. 34–35; Широков 1968: рис. 7–9). Хотя, повторюсь, определенную информацию об оружии, комплексе вооружения и о тактике мы все же можем тут почерпнуть.

 

К письменным источникам относятся записи фольклорного материала, различного рода официальные документы и записки путешественников. Естественно, основным источником для изучения выбранной темы является фольклор. Именно в устном народном творчестве мы можем найти такую информацию, которая или вообще не встречается, или недостаточно освещена в других видах источников, — это свидетельства о стратегии и тактике, о способах ведения боя, об использовании различных видов оружия, это боевой этос и т. д. В целом сказок, имеющих военные сюжеты, не так много в сравнении с общим количеством записанного материала1. Героический эпос, у других народов содержащий наиболее полный набор сведений о военном деле, у чукчей лишь формировался, — это цикл сказок о русском военачальнике Якунине, о южночукотском герое Кунлелю и о богатыре Эленди и его сыновьях. Небезынтересны и сказания азиатских эскимосов о войнах как между собой («Как уназикские воевали с сивукакскими», «Нунагмитский кит» и т. д.), так и с соседними народами («Виютку-предводитель», «Сражение науканцев с иноплеменниками» и т. д.). Следует отметить, что в фольклорных сказаниях народов северо-востока Азии не слишком много чисто фантастических элементов — они реально отражают действительность или, по крайней мере, понимание ее людьми более позднего времени. Сказка обычно фиксирует свое внимание на главном герое и его окружении, часто наделяя их качествами богатырей, при этом подчас трудно определить, реальные это качества или гиперболизированные (Беликов 1956: 15). Естественно, на интерпретации сюжета сказывалось и мировоззрение рассказчика, который вольно или невольно мог вносить в него некие нюансы, сглаживающие неудобные, с его точки зрения, углы. Причем в сказаниях, записанных во второй четверти XX в., особенно чувствуется миропонимание рассказчика, некая «гуманизация» повествования, наделение героя положительными качествами, а врагов — сугубо отрицательными,

 

1 Например, среди 216 текстов, собранных В. Г. Богоразом, лишь в 20 рассказывалось о войнах (Беликов 1956: 8, 14). В сборнике Е. С. Рубцовой (1954) из 45 эскимосских сказок лишь в одной (№ 16) рассказывается о набеге врагов и о военных действиях, в собрании же сиреникского фольклора Н Б. Бахтина (2000) лишь четыре сказки из 77 имеют батальные сюжеты. Создается впечатление, что чукотский фольклор более «воинствен», чем эскимосский, а в последнем больше батальных сюжетов в сибирских сказках, чем в аляскинских.

 

[123]тогда как в материалах начала XX в. это полярное понимание не так заметно, там и положительный персонаж мог быть убийцей и насильником, то есть обладать негативными, с нашей точки зрения, качествами. В целом, как отметил сибиревед И. С. Вдовин (1970: 23), «исторические предания, героические сказания народов Северо-Востока Сибири содержат весьма обширный исторический материал, в значительной своей части вполне надежный и точный» (ср.: Меновщиков 1964: 2; Беликов 1965: 168). Если судить по событиям, обычно псевдоисторическим, то основная масса информации в сказаниях относится к достаточно позднему периоду — к XVII — XVIII вв. Хотя сами события, о которых идет рассказ, могли происходить в иной исторический период, однако реалии сказки должны быть приближены ко времени рассказчика, чтобы его поняли слушатели.

 

Следующая группа письменных источников — исторические документы — датируется в основном второй половиной XVII — XVIII в. Это «сказки» (отчеты) и челобитные казаков, документы ясачного сбора, указы властей, наказы посылаемым в экспедицию, донесения и записки воевод (позднее — губернаторов), составленные на основании последних записки-справки и указы Сената и т. д. Сюда же входят и записки чиновников (датируемые главным образом второй половиной XVIII в.), в которых для вышестоящих инстанций кратко излагались быт и нравы местных народов. Особенно много документов хранится в Российском государственном архиве древних актов в так называемых «Портфелях Миллера» (ф. 199), среди них можно также выделить документы профессионального военного капитана Т. И. Шмалева, коменданта Гижиги в 1770-х гг., часть этих документов была уже опубликована (Голицын 1899: 35–40; Андреев 1965: 140–141). Естественно, в данной группе документов информация о военном деле мелькает лишь между прочим, хотя сами исторические события описываются неплохо. Конечно, тут присутствует и субъективизм описаний, особенно в информации о военных действиях. В частности, иногда явно завышена численность противников. Это происходило, с одной стороны, оттого, что врагов всегда кажется больше, чем есть, а с другой — вследствие стремления военных преувеличить значение своей победы или объяснить причину поражения. Так, например, в записках о гибели отряда майора Д. И. Павлуцкого (1747) численность врагов-чукчей указывается участниками боя то в 400, то в 500 (КПЦ. № 65–2: 170; № 65–3: 171), а то и в 600 воинов (КПЦ. № 66: 173). Разброс в числах, как видим, большой — 150 %.

 

Большое количество материала мы можем найти в описаниях путешественников, бывавших в этом регионе. В них в основном содержатся этнографические описания оружия и одежды

 

[123]воинов, то есть того, что в первую очередь бросалось в глаза, намного меньше информации можно найти по другим областям военного дела. Среди работ этой группы следует выделить сочинение доктора и естествоиспытателя К. Г, Мерка, который в 1789–1792 гг., будучи участником экспедиции капитана И. Биллингса, собрал и описал с чисто немецкой скрупулезностью нравы и обычаи чукотского народа, в том числе и военные (Мерк 1978; см.: Иванов 1978: 42–43). В данной работе мы найдем не только сведения по одежде и вооружению, но даже очень краткие замечания по тактике. Ведь К. Мерк писал, так сказать, по свежим следам, когда период войн XVIII в. только что закончился и участники боевых действий могли компетентно информировать автора. В целом вся информация путешественников, а позднее — этнографов, относится к XVIII (главным образом ко второй половине столетия) — первой трети XX в.

 

Работы В. Г. Богораза (1901: 28–33; 1934: 164–184; 1991: 88–101), где вкратце затрагиваются вопросы военного дела чукчей, являются как бы переходными от чисто этнографического описания к исследованию. С одной стороны, автор, работавший среди чукчей в составе Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова (1895–1898), и в российско-американской Северо-Тихоокеанской экспедиции Джезупа (1900–1901), организованной антропологом Ф. Боасом, выступает в качестве первоисточника и информатора, а с другой стороны, его работы — это научные исследования, анализирующие данный материал (см.: Колесницкая 1971: 139–148, 153–159). В. Г. Богораз рассматривал военное дело как одну из тем, не выделяя ее особо и поэтому говоря о ней весьма кратко. Ведь военное дело для этнографа было, скорее, второстепенным сюжетом по сравнению с другими темами. Наиболее полное описание вооружения и иллюстрации мы найдем в его книге, посвященной материальной культуре чукчей (Богораз 1991: 88–101). Вместе с тем, В. Г. Богораз отразил часть своих наблюдений, не вошедших в его научные работы, в художественных произведениях на сюжеты из жизни народностей северо-востока Сибири (например: Тан-Богораз 1979; 1979а; см.: Беликов 1967: 84; Степанов 1967: 71–79).

 

В отечественной историографии имеется лишь одна опубликованная фундаментальная статья (точнее, монография в форме статьи) сибиреведа В. В. Антроповой (1957), специально посвященная военному делу народов северо-востока Сибири. Однако, как отмечает сама исследовательница, она могла «разобрать только некоторые вопросы данной обширной темы» (Антропова 1957: 226). В работе автор стремилась охватить всё, что известно о военном деле юкагиров, чукчей, эскимосов, коряков и ительменов (военная организация, анализ характера конфликтов, воо—

 

[123]ружение, укрепления, способы ведения войны, тренинг). Таким образом, работа получилась сделанной по принципу: «всё обо всем». Военное дело В. В. Антропова, как истинный марксистский исследователь, рассматривает с точки зрения социальной организации, уделяя главное внимание этому сюжету. Естественно, никто не будет отрицать того громадного влияния, какое оказывает социальная организация на комплектование, систему командования и вооружение армии. Но при этом на развитие военного дела этноса сильно воздействуют и другие факторы: наличие технологической базы, способы ведения войны противником и т. д. На сегодня данная работа нуждается в серьезных дополнениях, ведь значительная часть фольклорного материала чукчей и эскимосов была опубликована уже после выхода ее в свет. Впрочем, это никоим образом не влияет на общую высокую оценку труда.

 

О военном деле можно найти некоторую информацию и в более общих трудах по истории и этнографии чукчей, в частности в работе И. С. Вдовина (1965). Однако сведения тут весьма краткие. Естественно, и в работах, посвященных оружию народов Восточной Сибири, есть информация о нашем сюжете (Ухтомский 1913; Мальцева 1968; Глинский 1986; 1987; 1989).

 

Зарубежная историография также весьма невелика. В 1903 г. Б. Ф. Адлер издал культурологическую концептуальную статью о луке и стрелах в Северной Азии, географически охватив регион от Китая и Японии до Чукотки и Аляски. Данная работа базировалась на немецкой диссертации автора и его статье.

 

Следует упомянуть и зарисовку Г. Финдайзена, рассказывающую о некоторых аспектах военного дела народов СевероВосточной Азии (чукчей, ительменов, гиляков, сроков и айнов). Информация о чукчах взята автором из описаний М. Соэра и В. Г. Богораза и не имеет самостоятельной научной ценности (Findeisen 1929/30).

 

Для сравнительного анализа военного дела сибирских и аляскинских эскимосов большое значение имеет исследование американского антрополога Э. С. Бёрча, который работал среди эскимосов инупик около залива Нортон (Западная Аляска) в 1969–1970 гг. и записал свидетельства детей и внуков людей, принимавших участие в боевых действиях ранее 1880 г. (Burch 1974). Здесь мы найдем подробнейшее описание всех стадий проведения боевых действий — набегов, характерных для обитателей Аляски, и других ситуаций, случавшихся на войне. Присутствуют также различные детали ведения кампании, не сохранившиеся в фольклоре Чукотки, где крупные по местным масштабам войны прекратились намного раньше2.

 

2 Как показали П. Швайтцер и Е. В. Головко (2001), на побережье Аляски память о набегах азиатов более свежа благодаря привязке исторических событий к ландшафту местности (ср.: Burch 1998: 127–128, 221–230).

 

[123]Несмотря на настороженное отношение специалистов к работам французского североведа Ж. Малори, следует упомянуть одну из его статей, которая с социологической точки зрения рассматривает положение воинов и рабов, способы проведения набегов, тактику, вооружение народов Чукотки и Аляски (Malaurie 1974). Автор приводит интересные сведения о различных аспектах военного дела эскимосов, полученные им от устных информаторов с Аляски в 1960–1970-х гг. Данные же о сибирских народах приводятся им в качестве сравнения. Сведения Ж. Малори удачно дополняют информацию Э. Бёрча, в результате чего создается полноценная и весьма компетентно описанная картина способа ведения войны аляскинскими эскимосами.

 

В западной историографии исследовалось и вооружение чукотских этносов. Так, статья американского антрополога Дж. Ванстоуна посвящена анализу доспешного комплекса азиатских эскимосов, хранящегося в Полевом музее естественной истории в Чикаго. В работе автор сопоставляет этот доспех с пятью другими сохранившимися бронями с крыльями, происходящими с Чукотки и с о. Св. Лаврентия, после чего переходит к использованию их в бою (VanStone 1983)3.

 

Итак, можно констатировать, что основными направлениями в изучении выбранной темы являются рассмотрение различных видов оружия (Д. Э. Ухтомский, Н. А. Мальцева, Дж. Ванстоун, Е. А. Глинский) и общие очерки военного дела чукчей в этнографических работах об этом этносе (В. Г. Богораз, И. С. Вдовин) и в статьях, посвященных характеристике военного дела народов региона (Г. Финдайзен, В. В. Антропова, Ж. Малори, У. Шеппард). Однако монографическому исследованию, способному осветить все или, по крайней мере, большинство аспектов военного дела чукчей, данная тема еще не подвергалась.

 

Основная задача настоящей работы состоит в сборе и начальном анализе сведений о военном деле чукчей и, следовательно, в более подробном воспроизведении общей картины способа ведения войны, а также во взгляде на военное дело чукчей с военной же точки зрения в общем контексте военно-исторического развития. Данная работа должна послужить определенным базисом для дальнейших исследований военного дела народов региона.

 

Поскольку большая часть чукчей являлась кочевникамиоленеводами, то основной блок материала относится к ним. Вследствие того что оседлые чукчи имели идентичную с азиат—

 

3 К сожалению, более ранняя работа об американских доспехах осталась мне недоступной: Hough W. Primitive American Armor // Annual Report of the Board of Regents of the Smithsonian Institution for the Year Ending June 30, 1893. Washington, 1895. P. 625–651.

 

[123]скими эскимосами материальную культуру и способы ведения войны, то и сведения об этих двух этносах нужно было разобрать вместе (ср.: Антропова 1957: 113–114). Естественно, данные свидетельства рассматриваются более кратко, поскольку я отмечал в основном различия в военном деле оседлого и кочевого населения. Кроме того, для этой работы необходимо было привлечь и материалы по эскимосам западного побережья Аляски, которые генетически связаны со своими азиатскими сородичами, что давало возможность сравнивать их военное дело и выявлять особенности военного развития первых. При подобном сравнении ясно видно взаимовлияние соседних этносов, главным образом чукчей на эскимосов и наоборот. Следует отметить, что в книге чукчами я называю именно чукчей, тогда как в цитированных документах XVII — XIX вв. под «сидячими» (приморскими) чукчами подразумевались как эскимосы, так и собственно оседлые чукчи (ср.: Вдовин 1944: 262). Если речь идет об эскимосах, то это обычно оговаривается.

 

Хронологические рамки данной работы ограничены серединой XVII в. и началом XX в. Верхняя граница работы обусловлена появлением первых письменных данных, ведь именно во второй половине XVII в. появились документальные свидетельства, в основном отписки казаков. Важнейшие же этнографические и фольклорные материалы рассказывают о событиях XVIII в. Основные войны чукчей с соседями (главным образом с коряками и русскими) прекратились в конце XVIII в., но еще в первой четверти XX в. иногда возникали индивидуальные и межсемейные ссоры и стычки, в которых, к примеру, стороны использовали навыки осады и обороны (ср.: Ресин 1888: 175; Козлов 1956: 64). Это обуславливает нижнюю границу работы. К сожалению, из-за недостатка информации мы не можем проследить развитие некоторых аспектов военного дела за описываемый период. Поэтому для составления полной картины более подходящим казался подход, основанный на доверии к фольклорным источникам, нежели критический4. Основными же ориентирами для датировки военного развития могут служить работы К. Мерка (конец XVIII в.) и В. Г. Богораза (рубеж XIX — XX вв.).

 

В работе использовано большое количество цитат. Я достаточно ясно осознаю, что их обилие может вызвать определенные нарекания со стороны читателей. Однако цитаты передают дух

 

4 Поскольку переводы чукотских и эскимосских текстов сделаны крупнейшими специалистами-сибиреведами, хорошо ориентировавшимися в материале, а зачастую просившими рассказчика пояснить неясный пассаж, то данную работу я построил на принципе доверия к переводу, хотя отчетливо сознаю, что некоторые нюансы могли быть неверно истолкованы или поняты ими

 

[123]эпохи и отношение рассказчика к их содержанию, поэтому я стремился не пересказывать уже существующие тексты, но выбрать наиболее яркие пассажи, иллюстрирующие те или иные сюжеты.

 

В качестве приложения казалось полезным добавить тексты некоторых сказаний (часть из них специально были переведены на русский язык), иллюстрирующих особенности военного дела как самих чукчей, так и их соседей эскимосов. Также показалось нужным добавить к работе описание важнейших элементов военного дела восточносибирских казаков (середина XVII — XVIII в.) — главных противников чукчей, наглядно показывающее эволюцию способов ведения войны обеими противоборствующими сторонами.

 

[123] ХРОНОЛОГИЯ СОБЫТИЙ

 

Чукчи около полутораста лет сражались за свою независимость с русскими землепроходцами, казаками и даже с солдатами, которым так и не удалось покорить их силой. Это объяснялось как объективными, так и субъективными причинами. Вот как в донесении в тобольскую канцелярию (1732) характеризовал этот народ его непримиримый противник капитан Д. И. Павлуцкий (он послужил прообразом негативного персонажа чукотского фольклора, чьим именем чукчанки пугали своих детей): «Чукчи — народ сильный, рослый, смелый, плечистый, крепкого сложения, рассудительный, справедливый, воинственный, любящий свободу и не терпящий обмана, мстительный, а во время войны, будучи в опасном положении, себя убивают. Стреляют из луков и бросают камни, но не очень искусно» (Сгибнев 1869: 30)'. Как мы увидим, капитан (позднее — майор) очень верно отразил особенности физического сложения, этнической психологии и военного дела чукчей.

 

На северо-востоке Сибири, как и везде, наиболее воинственными были кочевники, а среди них своими боевыми качествами выделялись чукчи-оленеводы, которые разбивали не только ополчения местных народов, но и колониальные войска Российской империи. Участник «физической» экспедиции в Сибирь (1768–1774) И. Г. Георги дал чукчам такое описание: «Они наравне с страною своею крайне дики, суровы, необузданны и жесточае всех сибирских народов... Двадцать чукчей прогонят верно пятьдесят человек коряков...» (Георги 1777: 81–82; ср.: Крашенинников 1949: 450; 728, примеч. 1; Хан 1863: 253). Действительно, кочевые чукчи были самым воинственным этносом

 

' Из новейших же статей, написанных в духе апологии, см например Бушнев 1995.

 

[123] Карта Чукотского полуострова (1924–1925). Воспроизведено по Галкин 1929 вклейка в конце книги

 

[123]в регионе, вторыми же по своим боевым качествам являлись оленные коряки.

 

Какие военные события происходили до прихода россиян в регион, можно лишь предполагать на основании свидетельств фольклора и археологических данных. В частности, в преданиях сохранилось свидетельство о большой войне чукчей с коряками, в которой последние были побеждены, а оставшиеся в живых спаслись в лесах, затем же оленные коряки опять размножились и вступили в новую конфронтацию с чукчами, в это время в регионе и появились русские (Мамышев 1809: 22; Нейман 1872. № 1: 34). Сначала казаки просто пытались наложить на чукчей ясак, который требовался от других сибирских народов, но чукчи не желали ничего платить, а тем более давать заложников непонятно за что невесть откуда взявшимся пришельцам. В следующем, XVIII столетии основным источником конфликтов в регионе была вражда оленных чукчей и кочевых коряков. За последних, как за своих подданных, вступаются русские власти, они направляют ряд карательных экспедиций против оленных и оседлых чукчей. Это была типичная колониальная война, которая велась небольшими отрядами россиян, привлекавших в свое войско и туземное население со своими оленями. Обычно экспедиционный отряд состоял из нескольких десятков русских, вооруженных огнестрельным оружием, и нескольких сотен туземцев, вооруженных луками. Всего, по подсчетам А. С. Зуева (2001а: 84), во второй половине XVII — первой четверти XVIII в. произошло, по крайней мере, 23 вооруженных столкновения русских с чукчами. Война велась с эксцессами с обеих сторон, упоминание о которых можно найти как в чукотском фольклоре, так и в российских документах. Естественно, ни о каком гуманизме в XVII — XVIII вв. речи не могло быть — такова была эпоха. Вспомним хотя бы, что в казаки — основную военную силу сибирских властей той эпохи — из-за нехватки людей рекрутировались ссыльные, беглые, а то и просто искатели приключений. Можно представить, как относились эти «господа» к инородцам!

 

Итак, чукчи и находящиеся восточнее их на побережье азиатские эскимосы так и не были покорены российскими властями силой и вошли в состав Российской империи лишь номинально в конце XVIII в., платя ясак по своему желанию. Почему? Очевидно, существовал целый комплекс причин, объясняющих данную ситуацию. Во-первых, это удаленность Чукотки от основных центров и сложность переброски сюда провианта, оружия и войск. Во-вторых, постоянная нехватка в Восточной Сибири средств, как людских, так и материальных (вспомним хотя бы упразднение Анадырского острога из-за его нерента—

 

[123]бельности). В-третьих, суровые климатические условия: страшный холод зимой и тучи мошкары летом. В-четвертых, отсутствие особых стимулов для проникновения русских на территорию Чукотки: соболя тут нет, полезные ископаемые не были разведаны, можно было добывать лишь ценные моржовые клыки да бивни мамонта. В-пятых, отчаянное сопротивление чукчей завоевателям. Будучи в подавляющем большинстве кочевниками, они, не желая сражаться, могли просто откочевывать при приближении врагов, становясь трудноуловимыми. Чукчи, как мы далее увидим, хорошо приспособились к тактике казаков и умели с ними воевать, то есть их военное искусство также сыграло свою роль в отстаивании свободы. В-шестых, сама социальная структура туземцев создавала сложность для их покорения: тут не было центральной власти, которая могла заключить мир или объявить войну, поэтому колонизаторам нельзя было, сосредоточив свои силы на главным направлении, захватить в плен великого вождя Монтесуму или сапа инку Атагуальпу и продиктовать ему кабальные условия мира. Здесь каждая семейная община действовала на свой страх и риск, координируя при необходимости свои действия с соседями и, шире, с соплеменниками. Это тем более значимо, что чукчи предпочитали не вступать в союзы с иноплеменниками, за исключением эскимосов. Так, например, во время корякского восстания (1745–1756) они отвергли предложение коряков объединиться и пойти походом на русских.

 

Из-за всех этих причин карательные экспедиции россиян не приводили к кардинальному изменению положения и постановке чукчей под высокую руку государя, поэтому сибирские власти уже с середины XVIII в. были вынуждены сменить «кнут» на «пряник» и договариваться с противником, стараясь не обращать внимания на их набеги. К последней четверти XVIII в. чукчи уже остро нуждались в российских товарах, посему и примирение было взаимовыгодным. Что не могли сделать ружья и пушки, сделали табак, водка и эпидемии: чукчи постепенно утратили былую воинственность. Однако сибирские власти воздерживались от вмешательства во внутренние дела чукчей, среди последних не было царской администрации, они жили по своим племенным обычаям, сохраняли традиционные верования. Впрочем, былая вражда все же давала о себе знать: некое отчуждение и боязнь чукчей существовали у русских, живших в Восточной Сибири, даже в третьей четверти XIX в. (Суворов 1867: 17–18; ср.: Кибер 1824: 116–117; Аргентов 1857а: 15–16; Нейман 1871. Т. I: 17), а именем чукчей пугали детей (Нейман 1877. № 3–4: 89). Лишь после Октябрьской революции, в конце 1920 — начале 1930-х гг., на Чукотке произошли коренные социально-экономи—

 

[123]ческие преобразования, которые привели к кардинальным изменениям в укладе жизни местного населения.

 

История войн с чукчами, длившихся с середины XVII до последней четверти XVIII в. еще ждет своего досконального исследователя, задача же настоящего хронологического обзора состоит лишь в показе общей канвы событий, по которой читатель может представить напряженность борьбы. Что было до середины XVII в., мы, как уже говорилось, можем лишь догадываться по глухим воспоминаниям, сохранившимся в фольклоре. Конкретные же исторические события можно восстановить лишь после появления информации о них в письменных источниках.

 

Для удобства восприятия информации о войнах чукчей с другими этносами сведения о них объединены в таблицу. При чтении таблицы следует иметь в виду численность населения и отрядов в Восточной Сибири. Самих чукчей насчитывалось приблизительно десять тысяч человек, а в якутском казачьем полку, контролировавшем Восточную Сибирь, было около 1500 служилых (1727). Этим объясняется и незначительное, по нашим меркам, количество казаков в экспедиционных отрядах. Для увеличения отрядов привлекались торговые и промышленные люди, а также воины ясачных туземцев. Поскольку в племенном обществе боеспособные мужчины составляли пятую или четвертую часть населения, то войско в 2000 человек соответствовало по численности гигантскому воинству Ксеркса в 480 г. до н. э. или армии Наполеона в 1812 г.

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-29; Просмотров: 346; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.069 сек.