Заповедь Татьяны Борисовны

ОНА

ОНИ

ОНА

ОН

ОН И ОНА

ИЗМЕНА

ЛЮДИ С НЕУСТОЙЧИВОЙ ПСИХИКОЙ или ЗАВОРОЖЕННЫЕ ДЕТСТВОМ

Поддержка.

Много позже этих лет я напишу в своей «Юбилейной анкете»:

Эрмитаж! Залы..., залы..., залы...

«Куст сирени» - Ван Гог! Роден -

«Поцелуй» - этот стон двух тел!..

Здесь земным родством обдавало.

Пикассо, Пикассо, Пикассо -

Этот бог или этот бес?!

Эренбург мне сказал, что здесь -

Век наш, космос и наше завтра.

Не поняв и боясь не понять,

Продирался в него, как в космос.

Одинокость встречал и голос,

И пространство свое и себя.

Откровеньем стал «Столик в кафе».

Я - за ним, как прошел сквозь стену!

«Одиночество за абсентом»

Чуть заметно кивнуло мне...

Незнакомцев моя родня

Понимала и называла.

«Дама с веером» колдовала

На разломе себя и меня...

Мир безумцев был прост. И ему

Быть казалось простым и естественным.

Ниоткуда пришла поддержка,

Но была непонятной уму!

* * *

Почему Снег, я так и не знаю... И Перекидной Мост..., и Голубой Силуэт... О чем-то не могу вспомнить...

Чего-то не умею разглядеть...

- Чего вы желаете себе в Новом Году?

-Чтобы Путин обо мне позаботился!

-А вы о нем заботитесь?

-Зачем это?! Я его не знаю!

-А он вас знает?!..

Из разговора с пожилой пациенткой.

Он, она, они...

В этом разговоре в группе чаще других повторялись слова: «друг», «друг должен», «измена», «предательство», «прощаю», «простила», «не могу простить!»...

Он юношей - ждал желаемого для него от девушки, с которой «дружил», от родителей своих и девушки, от товарищей... - ото всех. Теперь - в претензии ко всем!

Она девушкой - ждала того же от юноши, от его родителей, от своих, от товарищей и подружек... Тоже - ко всем в претензии.

Они выросли...

Стариком и старухой ждут.... Все еще ждут, от... не от себя!

В претензии к своим детям, к молодежи вообще, к обстоятельствам, к миру, к судьбе...

Обиженные на всеобщее предательство, умрут, каждый, так и не став никому другом. Даже не ощутив, не открыв, что такое - быть другом. Не причастившись этому таинству и друг с другом!

Юноша женится, ожидая и требуя ото всех для себя чего-то ему нужного, чего сам не умеет получить. Да он, собственно, и не знает, чего хочет, потому и получить не может. Ощетинился обидами и готовностью обидеться во все стороны, все, вишь, против них. Против него, против нее! А он один - друг и защитник девушки ото всех!

Он начинает жизнь тем, что вламывается в неуважаемый им мир, как Топтыгин в Теремок. Вламывается с претензиями ко всем и вся. Своим отношением задирается, лезет, не замечая того, в драку...

К драке же вовсе не готов. Ждет ото всех, с кем задирается, «хорошего»! Ведь намерения у него самые лучшие. И, натворив непреднамеренно всем зла, и этого тоже не заметив, непременно остается и останется битым.

Сразу после женитьбы уходит в армию. «Хранит верность» жене. Или верит, что хранит. (Другого в такой же ситуации, с таким же отношением к себе и к людям, в армии женили пьяного второй раз при живой жене.)

Возвратившись из армии, узнает, что девушка «гуляла» с другими. Уязвлен, оскорблен! «Не может простить»! «Разочаровывается» в женщинах..., в мире с его устройством..., вообще в «принципах»... «Они все такие»!..

Начинает «веселую» разгульную жизнь.

Ощущает, что спивается.

Женится на другой «тихой и порядочной» девушке. Лечится от алкоголизма и на многие годы... заболевает неврозом со страхами.

— Я - казак - ее заложник на войне. За это она мне должна верность и жизнь!..

— Люблю! Всё - для нее! Зарабатываю, деньги ей отдаю. Вкалываю - все, что хочет!... Как же она мне не должна?! Должна!

«Люблю» для него (как и обычно в подобных отношениях) означает - «Она мне должна!».

Когда ему становится «лучше», уже не он, а новая жена оказывается в состоянии глубочайшей апатии. В депрессии она попадает в психиатрическую лечебницу, не хочет жить.

Для этой безропотной женщины морока жизни с пьяным, а потом больным мужем и уход за ним были смыслом жизни. Она его «спасала»!

Здоровому ему - ощущает она себя ненужной. «Никому ненужной!»

Пожилая женщина ругает «эти ранние браки».

Сетует, что, «не выйди она сама так рано замуж, у нее бы все иначе сложилось!»

— Молодая была, глупая!

— Что это значит, молодая, глупая? Чего не хватало вам для жизни в семье или чего был избыток?

— Я ни о себе, ни о ком не думала. Без заботы. Сказали: «Выходи!» — я и вышла. Умная я, может быть, за него и вовсе не пошла бы... Над ребеночком тряслась, мух от нее отгоняла...

Единственная дочка у нее умерла в шесть месяцев. Она живет с мужем и Барсиком.

— А теперь? Что изменилось? Кто в вашей семье о вас заботится?

— Муж.

— А о муже?

— Он сам - не маленький. Сам о себе заботится. Я готовлю, стираем вместе, убираем. Дом - на мне.

...В соседнем кружке несчастные и обозлившиеся старухи ругали детей.

Те-де, их «только что еще ногами не топчут!», «всё по-своему!», «всё дай!», «ни почета, ни внимания, ни совета не спросят!»...

Это - те же самые девочки, которым все всё должны, всего «недодали».

Дальше - хуже! Гора обид росла, как куча вонючей грязи. Они ее сладострастно докладывали, нюхали, тонули в ней и доваливали еще.

Так они «лечились». И так, поддакивая друг другу, распаляя друг друга в злобе против собственных детей (как прежде против отцов и матерей, против всего мира), прося поддержки в злобе, «помогали» друг другу лечиться.

В этой куче собственного дерьма тонули и пытались утопить всех...

— А вы о ком в семье заботитесь?

— Да ни о ком.

— А о Барсике?

— Ой, о Барсике я очень забочусь. Я ему теперь кошечку принесла. Я кошек вообще очень люблю. Мне их так жалко, особенно маленьких!

— А на работе вы о ком заботились? — Я вспомнил, что она прожила весьма эффективную жизнь в профессии и гордится своей прошлой работой..

— Ну, на работе!.. На работе я обо всех и обо всем заботилась. О деле. О сотрудниках... Обо всех... О себе!..

— А дома?

— Чем же вы в своей личной жизни от себя - девятнадцатилетней невесты отличаетесь? Чем от тех девочек, которые поносили родителей и мужчин, отличаются эти, бранящие своих детей и судьбу, бабушки из соседнего кружка?

—... Получается, что ни чем... Только усталости и обид больше.

— Я думаю, наоборот. Обид больше - от того и усталость. По-моему дело не в возрасте, а в подходе. Не посеяв, надеетесь собирать урожай. Потом на несправедливость и на весь свет обижаетесь!

Друг ли он мне? (разговор с подростком)

— Друг ли он мне?!

Вернее было бы спросить:

— Друг ли я ему?

Друг - тот.... То есть я друг тому, кому должен я.

Я друг тому, кто нужен мне таким, какой он есть - то есть, кто свободен от моих претензий и мне ничего не должен!

Насколько я вменяю другому в обязанность что-либо, что требует его принужденного изменения, что стесняет его свободу, настолько я - не друг ему, а узурпатор.

Дружба - это поддержка другого и желание поддерживать, но никогда не требование поддержки.

Претензии обнаруживают отсутствие дружбы или разрушают ее.

Реплика: «Я тебя прощаю (или не прощаю)!» - выражает отсутствие дружбы, желание пользоваться другим для собственного удобства - потребительство.

Предает дружбу (и себя) тот, кто позволил себе смотреть на друга, как на свою собственность, как на средство для себя, кто предъявляет права на друга, кто позволил себе претензии к другу, кто говорит: «Ты меня предал»!

Он и сам теряет свободу. Потому что и себя обязывает стать безынициативным средством придуманного им себе «друга».

Друг ли ты ему? (разговор с девушкой-подростком)

— Вы говорите, что к другу не предъявляют претензий. А если он украдет или совершит другое преступление? Что же - все принимать?

— Ну, что ты торгуешься? Ты же задаешь вопрос - не о друге! А о ком-то, кого заранее подозреваешь в вероломстве. Кого ощущаешь хуже, ниже себя - морально не равным. Ты, скорее, говоришь - о дурном, готовом провиниться воспитаннике. Уже сейчас, в нашем разговоре, ты ему - не друг, а обвинитель.

— Но если это в жизни, а не в вопросе случится? Значит, я в нем ошиблась!

— Значит, ты в себе ошиблась. Не ему ты была другом. Он в тебе ошибся! Всем, про кого в беде возможен твой вопрос («А если он..?»), ты - не друг. И никогда им не была.

Ты друг, не когда заботишься о том, чтобы не предали тебя, но когда тебе важно, чтобы друг не предал себя, а ты - его. От друга тебе надо, чтобы он оставался тем, кто есть.

Ты друг, когда тебе важна его свобода!

Дон-Кихоты, Оводы, Декабристы... (после разговора с молодой художницей)

Я слушал патетические сетования на всех обиженной, опасно ощетинившейся всеми своими талантами художницы и не мог отделаться от этого давнего моего вопроса:

«Мы говорим о враждебности мира. И практически так это и оказывается.

Но мир ли причина этой враждебности?

Или наше невнимание к нему?

Неумение, часто активное нежелание считаться ни с кем и ни с чем - отсутствие догадки, что это надо (считаться с людьми, с их нравственными обстоятельствами)?

Невежественное стремление все и вся переделать. Улучшить, насильственно осчастливить. То есть, в конечном итоге, разрушить сущее, сломать?

Может быть, причина этой невыносимой для нас, переживаемой вселенской несправедливостью, враждебности мира - наш собственный слепой воинствующий эгоцентризм? Наше мальчишечье стремление сбежать в ощущение остро героического, подвижнического! Сбежать от требующей труда познания и участия, незнакомой нам, еще не вызывающей у нас благоговения реальности? От реальности буден?! От обыденности, ничего общего не имеющей с нашими воспаленными, а по сути - ленивыми фантазиями, не требующими нашего участия, наших собственных созидательных действий?[12]

Может быть, не мир враждебен нам, а мы беспардонно и бескомпромиссно враждебны нашему миру?!

Дон-Кихоты, Оводы, Декабристы, выводящие (с шестнадцати лет страшно, кощунственно это не только произнести, но и подумать!) доверяющих им, невластных ослушаться людей под пули..., просто «романтики с большой дороги»... - все словно мечены этим подростковым пренебрежением к жизни, стыдом жить, стыдом желать жить! Будто всем им обыденное течение жизни противно, ненавистно, омерзительно!

Если это так (а ведь они для многих из нас - идеалы!), то откуда это их пренебрежение... этот наш стыд... страх?..»

Как юрист «не солгал»

После одной моей лекции мне передали, что, по словам слушавшего меня молодого юриста, «Покрасс сказал, что браки должны заключаться «по расчету».

Он вовсе не солгал.

Я в действительности сказал буквально следующее: «Браки, как и все важные для человека предприятия, должны заключаться «по расчету». Правда, умный, во-первых, берет в расчет любовь. То есть то главное и необходимое, что определяет его как человека, в чем заключена его специфика, что наполняет отношения смыслом, дает им силу.

Если любовь есть, человек рассчитывает остальное нужное, в соответствии со значимостью этого нужного для себя. Иногда это остальное в сумме может заставить и отказаться от осуществления любви. Если же главного - любви - нет, остального он уже не рассчитывает.

Без любви человек отказывается от брака, как бы обольстительны не были все другие неглавные выгоды вкупе. Бывает, что приходится терять!

Дурак же берет в расчет все, кроме любви. Он тоже рассчитывает нужное, но не первостепенное, — все, кроме только необходимого для счастливой, здоровой жизни с человеком, для счастья и здоровья детей».

Юрист не солгал. Он просто выбросил из моей реплики содержание.

Не решившись выбирать на вкус, или не умея отличать главное для себя, торопливый слушатель выбросил из реплики главное - ее смысл.

Татьяна Борисовна умерла.

* * *

Когда в воскресенье позвонила Илона, попросила к телефону Тамару Александровну, сказала, что не может говорить, я принял это за каприз, но жену позвал.

Та подошла к телефону в другой комнате.

Мне не нравилось ничем не обеспеченное панибратство Илоны с моей женой.

Когда Тома что-то всполошенно вскрикнула, я влетел в комнату злой, предполагая какую-то пакость в отношении нее (о чем бы Илоне говорить с Томой у меня за спиной?!).

Томка сидела с изменившимся лицом: «Этого не может быть!»

- Что случилось?! - я заставил прервать разговор.

Илона говорила какую-то чепуху! Что завтра похороны Татьяны Борисовны, что та умерла в пятницу на работе «от сердца», что «скорая» не успела приехать, что похороны завтра...

Какие похороны? Какое сердце?! - Татьяне Борисовне тридцать два года! Какая пятница? — она дневала и только что не ночевала в кабинете...

В пятницу ее действительно не было (обычно она предупреждала о пропусках)...

Но в четверг она так подлинно «выживала» и выжила в игре!.. Я поздравил ее с, пожалуй, впервые подлинным и открытым поведением в группе... Последние две, три недели она вообще, казалось, стала вести себя открытее, человечнее...

Неужели снова эти ее жуткие каверзы?!

Илона, я знал, приятельствует с Татьяной Борисовной, но не до такой же степени! Я понимал, что Илона, к сожалению, так шутить не могла, но поверить не мог и... не хотел.

«Подготовьте Михаила Львовича!..» — что это она взялась меня беречь? Я не мармеладная девица!

Я надеялся... мне хотелось, чтобы кто-нибудь позвонил и сказал, что все это бред!

Разве в жизни что-нибудь произошло?..

Были сказаны только слова... злые...

Все, как и было...

Я не мог продолжить разговор с сыном (он час назад вошел, приехал на каникулы из Москвы на неделю).

Позвонил Эрнест. Он, слава богу, говорил об обыденном. Ничего не случилось, или еще не знает?..

Буду ждать завтра...

Она на неделе отдала мне какие-то стихи Киплинга на английском, с переводом. Сказала, что авторский текст интереснее перевода. Они и теперь в кармане. Надо будет посмотреть...

Листок не помялся...

Вместе с Томой, Машкой и Мишей читали вместо киплинговского «If...» перевод Лозинского с названием...

Дата добавления: 2015-06-29