Общая характеристика тоталитаризма

Если иметь в виду образно-эмоциональную характе­ристику тоталитарного режима, то, пожалуй, сделать это лучше, чем в произведениях Кафки, Оруэлла, Кестлера, Платонова, Солженицына, будет трудно. В дан­ном же случае речь идет о теоретической характеристике тоталитарного политического режима, подразуме­вающей выделение его основных сущностных черт-признаков в различных сферах. Учитывая имеющиеся в научной литературе разработки, можно выделить сле­дующие сущностные особенности режима.

Обобщающей характеристикой тоталитарного режи­ма в экономической и политической сферах является тотальное отчуждение народа соответственно от собст­венности и от политической власти. Кроме этого, при завершенном, доведенном до своего предела тотали­тарном режиме, наблюдается поглощение государством (правда, это государство особого рода) общества и индивида (включая быт и интимную жизнь), полное от­чуждение граждан от индивидуальной духовной сферы в результате ее огосударствления. Исчезает грань между политической и неполитической сферами жизни, иско­реняется любая форма несанкционированной жизне­деятельности. Тоталитарный режим очень просто «решает» проблему большинства и меньшинства: зако­ном карается любое инакомыслие и запрещается любое меньшинство. Устанавливается диктатура одной массо­вой партии. Формально существующие общественно-политические организации и движения тотально регла­ментированы в своей деятельности. От всех граждан требуется не просто лояльность, но активное выраже­ние преданности и энтузиазма по отношению к режи­му'. Так проявляется присущая тоталитаризму активная несвобода в отличие от пассивной несвободы при авто­ритарном режиме. При этом политический субъект (государство, партия, вождь, нация) становится объек­том таких неполитических чувств, как любовь, обожа­ние и т.д. Как правило, в тоталитарных режимах нет ме­ханизма преемственности власти (по крайне мере, законодательно закрепленного), поэтому переход вер­ховной власти из рук в руки сопровождается политиче­скими потрясениями, дворцовыми интригами и заку­лисной возней [См.: Мигранян А. Легко ли стать Европой? // Век XX и мир.- 1988.- № 12.- С.23].

Тоталитаризму соответствует особый тип сознания (возникающий, кстати, ранее тоталитарного режима). Тоталитаризм по определению предполагает господство всеобщего над индивидуальным, безличного над лич­ным, всех над одним. Вот почему вождизм как атрибут тоталитаризма не тождественен монархической власти.

Тоталитаризм не совсем верно отождествлять и с все­властием государства (в этом случае он просто смеши­вается с этатизмом, причем не учитывается тот факт, что возможен правовой этатизм — установка на право­вое государство). Тоталитаризм — особый вид этатизма, ибо подразумевает тождество партии и государства, поглощение партией (разумеется, это не партия парла­ментского типа) государства. Иначе говоря, тоталита­ризм выступает как кризис традиций государственных институтов власти, как кризис самой идеи государст­венности.

С присущей тоталитарным режимам монополией на политическую и экономическую власть тесно связана и монополия на информацию: и все средства массовой информации, и само ее содержание, и дозирование для общества берутся под строгий контроль. Сохранение и упрочение режима невозможно без насилия. Поэтому для тоталитарных режимов характерно применение тер­рора как средства внутренней политики. Столь же свой­ственны для них и тенденция к милитаризации общест­ва, нагнетание психоза по поводу происков врагов, формирование ситуации «осажденной крепости», что политически связано с террором и военной агрессивно­стью во внешней политике.

Но, наверное, наиболее характерной чертой тотали­тарных режимов является их идеократичность (букв, «власть идеи»), вне зависимости от конкретного содер­жания этой идеи (национал-социалистская, коммуни­стическая, религиозная). Сама идеология, присущая то­талитарным режимам, ставит своей целью легитимацию их права на существование и претендует не только на охват всех без исключения сфер жизни, но и на то, что является полным воплощением истины, а потому — общеобязательна. «Тоталитарная идеология» отрицает прошлое и настоящее во имя будущего и в этом смысле служит классическим примером утопизма. Ее привер­женцы постулируют необходимость и осуществимость тотального переустройства общества, отмену всех (или большинства) прежних ценностей и замену их новыми. Они ратуют за создание «нового человека», интересы и свободы которого подчинены интересам государства-партии. И весьма преуспевают в формировании особого типа людей: чтобы убедиться в этом, достаточно взгля­нуть в лица подданных С. Хусейна или Ф. Кастро, демонстрирующих свою преданность вождю, достаточно вспомнить себя вчерашних.

Искомое общественное устройство провозглашается высшей формой демократии, обоснованность прихода режима к власти (вне зависимости от того, как это бы­ло фактически) объявляется осуществлением воли на­рода, а свое настоящее и будущее существование ре­жим утверждает, апеллируя к этой «высшей форме демократии» как благу народа. Тоталитарная идеология, если она не является изначально религиозной, стано­вится некоей квазирелигией, становится объектом ве­ры, которая (как и ее творцы и проводники в жизнь) не может быть подвергнута критике и рациональному анализу [См.: Серебряный С. Тоталитаризм // Опыт словаря нового мышления.— С.370—371].

Особая роль идеологии в тоталитарном мироустрой­стве подчеркивалась многими западными теоретиками, исследовавшими феномен тоталитаризма. Раймон Арон, например, усматривая исходную причину тоталитаризма в самой революционной партии, акцентировал в «Демо­кратии и тоталитаризме» внимание на том, что различ­ные режимы превращались в тоталитарные не в процес­се постепенного и неуклонного перерождения, а лишь благодаря наличию первоначального, отправного наме­рения — решимости преобразовать существующий по­рядок в соответствии с определенной идеологией.

Среди научных работ, посвященных исследованию тоталитарной идеологии, ее месту и роли в структуре режима, следует особо выделить произведения фран­цузского историка и политолога Алена Безансона; в центре многих эссе и статей автора находится вопрос, подготовленный еще книгой Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», — вопрос о взаимоотно­шении российского прошлого и советского настоящего.

А. Безансон характеризует тоталитарную идеологию как систематизированную доктрину, обещающую спа­сение принявшим ее, объявляющую себя соответст­вующей политическому порядку, который она сумела разгадать, в связи с чем провозглашает себя научной; в политической практике эта доктрина стремится к то­тальной перестройке общества в соответствии с научно обоснованным порядком. Отсюда общее с религией — вера в спасение (в идеал), общее с наукой — вера в науку. Напомним формулу Безансона: Авраам, св. Иоанн, Магомет знали, что они верят, Ленин верил, что он знает [См.: Геллер М. Корни и плоды/. Предисловие к кн.: Безансон А. Русское прошлое и советское на­стоящее. — Лондон, 1984. — С. 8—9}. Если до прихода идеологии (ее носителей) к власти она была доктри­ной, то после ее сутью стала сама власть, сохранение власти. Отсюда важнейшая функция идеологии после прихода к власти — конструировать ирреальность, ил­люзии того, чего нет в действительности, громогласно утверждать, что оно наступило. (Хорошим иллюстра­тивным примером из нашей истории здесь может быть строительство — и «построение» — развитого социа­лизма.) «Утопия, поскольку она считается осуществлен­ной, засасывает реальность и выхолащивает воображе­ние» [Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее.— С.64]. Тем самым продуцируются одновре­менно противоположно направленные устремления — ре­волюционность, ориентация на качественные преобра­зования, скачки в будущее и консерватизм. Такой подход позволяет проследить эволюцию и тоталитарного режима в целом, и его сердцевины — идеологии. Идеократичность режима предстает на определенном этапе (в истории СССР это брежневский этап) в его «логократичности» («царство лжи»); сам режим при этом достигает своего «пика», становится зрелым и даже «предметным». Логократия предполагает, что идеология может обойтись без веры; вдохновлявшие в прошлом идеи лишаются своего содержания, сохраняя лишь сло­весную оболочку. Пустота, на которой отныне покоится идеология. — залог спокойствия режима, однако эта пустота становится и причиной шаткости всей его структуры, предпосылкой будущего краха.

Примеров тоталитарных политических режимов, опирающихся на различные идеологические концепции, XX век дает предостаточно: сталинизм (в СССР и дру­гих «социалистических» странах, сегодня — в Северной Корее и на Кубе), фашизм (прежде всего в Германии и Италия), исламский фундаментализм (Иран), гибрид социализма и ислама (Ливия, Ирак). Однако, пожалуй, наиболее интересным является сопоставление стали­низма и немецкого фашизма как разновидностей тота­литаризма. Во-первых, потому, что в данном случае речь идет о нашей собственной истории; во-вторых, — поскольку советский социализм и гитлеровский фашизм представляют собой две практические формы то­талитаризма, близкие к «чистому», идеальному его типу; наконец, в-третьих, следует учитывать и имеющиеся в научной литературе сравнительные исследования двух феноменов тоталитаризма (вспомним, что именно они послужили базой разработки многих классических кон­цепций тоталитаризма). (Выделим при этом особо срав­нительный анализ гитлеровского и советского режимов в работе Р. Арона «Демократия и тоталитаризм», и тон­ко, корректно полемизирующий с ним подход А. Безансона в исследовании «О проблеме определения со­ветского режима»).

Общих черт у советского и германского видов тота­литаризма, и это признается сегодня почти всеми, дей­ствительно много: начиная с сущностных особенностей тоталитарного режима вообще и заканчивая чисто внешними деталями (специфика партийной жизни и организации, административно-управленческая струк­тура, массовые мероприятия, даже архитектура, художественная литература, кинематография, живопись и т. д.). Труднее разобраться с различиями. Как правило, называют два-три отличия: характер прихода к власти (выборы — насилие), конкретное содержание идеологий (националистическо-расистская — классово-коммунис­тическая) и т. п. Но не являются ли различия сталиниз­ма и фашизма гораздо более глубокими? Задуматься об этом заставляет один факт, подмеченный венгерским кинокритиком А. Силади [См.: Кино тоталитарной эпо­хи // Искусство кино. — 1990. — №1. — С. 103—106]. В кинематографе 30—40-х годов (советском и немецком) широко представлены образы соответственно Сталина и Гитлера. Это естественно. Но случайно ли, что образ Сталина — это преимущественно художественный образ (то есть Сталина на экране, как правило, играет актер), а Гитлер, практически отсутствуя в художественном кино, часто появляется именно в документальных кадрах? От­веты могут быть разными, например, этот факт можно объяснить недостатками внешности и речи Сталина. Но истинная причина, думается, заключается в двух в кор­не различных социокультурных подпочвах немецкого фашизма и советского сталинизма. Первый — раковая опухоль, крайне кризисное проявление на теле запад­ноевропейской рыночно-демократической традиции. Коммунистический тоталитаризм в России — явление совершенно иного порядка, связанное с особенностями российского развития с его традиционализмом, месси­анством (мессианским духом) и столкновением евро­пейского и восточного [См.: Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма.— М., 1990]. Гитлер, фигу­рально выражаясь, — одно из явлений массовой «ры­ночной» культуры, он появляется как рыночная звезда (сродни голливудским), «сделанная» политическим рынком. Сталин же — это совершенно другое, скорее, собственно религиозное явление. Он бог или, как ми­нимум, сын бога. Его можно нарисовать, изобразить, сыграть в кино, но нельзя стать рядом с ним, на один с ним уровень. Это говорит о совершенно разной природе культов Гитлера и Сталина, о принципиальных отли­чиях «культового сознания» в фашистской Германии и СССР. Если второе — своего рода религиозный фана­тизм, то первое — реализация того, что Э. Фромм на­зывает авторитарным характером [См.: Фромм Э. Бегст­во от свободы. — М., 1990. — С. 124—125]. Другими словами, если «тоталитарное сознание» фашистской Германии — это способ бегства от свободы, то совет­ское «тоталитарное сознание» — сознание, еще не знавшее свободы, не воспринимающее ее как ценность. Из разграничения различных видов тоталитарных режимов следует, может быть, самый важный для нас сегодня вывод: видовые особенности определенного режима, несомненно, не должны упускаться из поля зрения при анализе проблем демонтажа тоталитарного режима, перехода от тоталитаризма к демократии.

Дата добавления: 2015-06-29