Не понимаю

Носороги

Мы привыкли во всем винить нынешних правителей и нынешние порядки. И иногда забываем, откуда мы вышли. Об этом я думал, слушая детского психолога Стеллу Шармину.

К ее словам добавлю еще одно наблюдение: почти половина девочек-беспризорниц были, по их рассказам, жертвами изнасилования в раннем возрасте. И, как правило, оставшегося только их тайной. У нас ведь в этом смысле и закон, и общественная мораль шли рука об руку. За «растрату социалистического имущества» расстреливали, за убийство человека давали шесть-восемь лет, а уж насильники и вовсе отделывались символическими сроками. При этом и следствие, и суд над ними сопровождались двусмысленными ухмылками милиционеров, прокуроров-судей и публики: не то сама дала, не то спровоцировала. Зато насильников чуть ли не жалели: какой парень из-за сикилявки в тюрьму попадет!..

О страшном душевном потрясении, о насилии никто особенно не думал и не думает. У нас же шкура толще, чем у носорогов. Мы до сих пор чуть ли не смеемся над западными «глупостями» и процессами о сексуальных домогательствах: подумаешь, недотроги...

И потому напомню: нынешние мерзкие, грязные, подлые и способные на все привокзальные и прочие беспризорники - наши дети. И если они - монстры, то в немалой степени потому, что мы сами - уроды.

Возьмем лишь один пример, всем известный и незамечаемый. Мы привыкли к тому, что милиционер подходит на улице или в метро к гражданину брюнетистой внешности и требует показать документы. И если данный брюнет окажется жителем Ивановской или Тамбовской области (о Дагестане или Осетии уже и речи нет!) и находится в Москве свыше трех суток без регистрации, то о судьбе его я гадать не буду... Сие происходит при общепризнанной и принятой в России Декларации прав человека, узаконенном праве свободного передвижения и выбора места жительства...

А между тем у того же милиционера на глазах по вагонам метро бродят непонятного вида женщины с подозрительно тихими, как бы одурманенными детьми, и выпрашивают деньги. Тут бы и подойти к ним блюстителю порядка: кто такие, чей ребенок, почему он в таком виде?.. Ведь на его глазах самым вопиющим образом нарушается закон. Закон об охране детства!

Но нет. Наш милиционер равнодушно скользит взглядом мимо. И, встрепенувшись, подходит к господину брюнетистой внешности...

И мы все это видим, и смотрим, смотрим... Свыклись, притерпелись, не замечаем, а может быть, даже и одобряем?

Кто знает, кто знает...

Как вы заметили, никто не комментирует исповеди. Мы ведем разговор в параллельных плоскостях. Хотя об одном и том же.

Но здесь я не могу удержаться. И хочу высказать свое мнение не после исповеди, а до нее. Мне это представляется важным.

Разумеется, я не мог привести эту четырнадцатилетнюю девочку к врачам, даже если бы захотел. Но я рассказал о ней, обрисовал ее, как мог: крупную, здоровую, крепкую, смышленую. Никаких видимых отклонений. Колется всего полгода, нерегулярно. Правда, в четырнадцать лет и этого может быть достаточно, но, повторяю, никаких видимых отклонений.

И в то же время у меня было чувство, что я разговаривал с чудовищем. Во всех исповедях есть четкая оценка среды, ее нравов, четкое осознание преступности, аморальности той жизни. Если хотите, греховности.

Здесь же ничего этого и в помине нет. Даже близко.

Воры? Да не воры, а зарабатывают. Насильники? Так ведь это под винтом. Садисты? Ну это она сама их разозлила...

Не понимаю. Не понимаю. Или, может, в свои четырнадцать лет она еще не соображает, что к чему?

Впрочем, судите сами.

Дата добавления: 2015-06-30