Его церковной истории 11 страница

ГЛАВА 17.

О том, что сделано на Соборе ариминском.

Убедившись, что собраться всем в одно место и для казны невыгодно — по причине издержек, и для епископов неудобно — по отда-{261}ленности пути, царь согласился разделить Собор на две части, и находившимся тогда в Аримине и Селевкии епископам написал, чтобы они наперед разрешили спорные вопросы касательно веры, а потом, на основании церковных законов, рассмотрели дела епископов, жаловавшихся на несправедливое низложение или изгнание их, в числе которых был также Кирилл иерусалимский, и обсудили обвинения, взнесенные на некоторых между ними; ибо епископы обвиняли друг друга, а египтяне жаловались на алчность и несправедливости Георгия. Когда же все будет исследовано, (писал царь), — пусть оба Собора отправят по десяти человек ко двору для извещения о том, что сделано. Вследствие сего все собрались там, где было приказано. Собор ариминский открылся прежде. Его составляли больше четырехсот епископов. Враги Афанасия почли за лучшее не упоминать о нем. Когда же начали рассуждать, как должно веровать, то Валент и Урзакий, а вместе с ними Германий, Авксентий, Гаий и Демофил, вышедши на средину, предложили отвергнуть все прежде составленные изложения веры и принять то, которое незадолго пред тем составили они в Сирмии на латинском языке, и в котором говорится, что Сын подобен Отцу по Писаниям, а о существе Божием вовсе не упоминается. Они прибавляли, что это исповедание одобрил {262} сам царь, и что поэтому необходимо должен принять его и Собор, не исследуя более мыслей каждого, дабы беседою и тщательным разбором принятых слов не произвести разногласия и смятения; ибо лучше говорить не по ученому, да мыслить о Боге правильно, нежели вводить новые слова, сродные диалектическому пустословию. Они разумели здесь и даже явно осуждали слово: единосущный, как не употребляющееся в священном Писании и для многих неясное, а вместо того предлагали называть Сына подобным Родившему во всем по божественным Писаниям. Когда же принесенное ими сочинение такого содержания было прочитано, то большая часть присутствовавших епископов сказали, что нет никакой нужды в новом изложении веры, что достаточно и того, которое утверждено до них, и что они собрались теперь для воспрепятствования каким-либо нововведениям против прежнего, а составителей читанного сочинения просили сказать, не заключает ли оно в себе чего-нибудь нового в сравнении с прежним, и предлагали им открыто отвергнуть учение Ария, которое даже до сего времени остается причиною смятений во всех церквах. Так как Урзакий и Валент, Германий и Авксентий, Демофил и Гаий на это предложение не согласились; то Собор приказал прочитать изложение веры всех еретиков, и изложение, составленное {263} Отцами никейскими, чтобы первые осудить, а определения последнего подтвердить, и чтобы на будущее время однажды постановленного никто не смел пересуживать или требовать Собора, но все довольствовались прежним. Непристойно, говорили, делать это им, как будто теперь только полагающим начало веры, и отвергать предание времени прошедшего, которым руководствуясь, и сами они, и предшественники их управляли Церквами так, что многие окончили жизнь исповедниками и мучениками. Представлявшие это не соглашались ни на какое нововведение, а Валента и Урзакия с их сообщниками, поколику они не слушались и требовали, чтобы принято было предложенное ими исповедание веры,— низложили, и читанное ими сочинение признали не заслуживающим одобрения. Им казалась нелепою даже и самая надпись этого исповедания, что, то есть, оно изложено в Сирмии, в присутствии Констанция, вечного Августа, в консульство Евсевия и Ипатия. Так в послании к своим друзьям говорит 2 о ней и Афанасий: странно царя Констанция называть вечным, а вечность Сына Божия отвергать, также указывать на определенное время своего сочинения, а веру древних и мудрых мужей времени прошедшего охуждать. Когда в Аримине это было сделано, {264} Валент и Урзакий с своими сообщниками, негодуя на Собор за низложение себя, немедленно отправились к царю.

ГЛАВА 18.

Послание ариминского Собора к царю Констанцию.

Собор же с своей стороны, избрав двадцать епископов, отправил их послами и чрез них на латинском языке писал царю следующее: «Мы веруем, что воля Божия и указ твоего благочестия устроили собрание епископов различных западных городов в Аримине — с тою целью, чтобы и вера кафолической Церкви для всех объяснялась, и мыслящие противное обнаружились. Итак, после продолжительных рассуждений, мы признали за лучшее — веру, дошедшую из древности, проповеданную Пророками, Евангелиями, Апостолами и самим Господом нашим И. Христом,— веру, хранительницу твоего царства и покровительницу твоего могущества,— эту веру содержать постоянно и, содержа, блюсти ее до конца; ибо нам показалось делом безрассудным и незаконным изменять что-либо, правильно определенное и точно рассмотренное на никейском Соборе в присутствии славного твоего отца и царя Константина, проповеданное вслух всех, и сделавшееся всеобщим учением и образом мыслей. Эта вера — одна поставлена в поборание и истребление ереси арие-{265}вой, и ею опровергнуто не только арианство, но и всякая другая ересь. В ней и прибавить что-либо по истине не безопасно, и отнять гибельно; ибо допусти то или другое,— врагам тотчас откроется возможность делать, что угодно. Посему-то Урзакий и Валент, давние сообщники и единомышленники арианского учения, и были отлучены от общения с нами, пока, для возвращения его, не сознались в своих заблуждениях, не раскаялись и не получили прощения, как свидетельствуют представленные ими письменные доказательства. По уважению к сим знакам раскаяния, они прощены и освобождены от виновности. Это сделано в то время, когда продолжались заседания Собора медиоланского, в присутствии, между прочими, и пресвитеров римской Церкви. Притом, мы помним и после смерти достойного памяти Константина, который со всяким тщанием и вниманием письменно изложил дошедшую до нас веру, и был в ней крещен, когда выходил из среды людей и переселялся для наследования вожделенного мира, а потому сочли делом безрассудным после него внести что-либо новое и презреть столь многих святых исповедников и мучеников, которые письменно изложили и рассмотрели это самое учение, которые все обсудили согласно с древними уставами кафолической Церкви, и которых веру Бог сохранил до времен твоего цар-{266}ствования, чрез Господа нашего И. Христа, даровавшего тебе царствовать так, что ты обладаешь и обитаемою нами империею. Несмотря на то, несчастные и жалкие умом люди опять стали с беззаконным дерзновением проповедовать нечестивое учение и разрушать все здание истины. Когда, по твоему указу, заседания Собора начали производиться,— и они обнаружили также намерение своего заблуждения, стили коварно и возмутительно вводить нечто новое и, при помощи сообщников своей ереси Германия, Авксентия и Гаия, начали возбуждать вражду и разномыслие. Переменчивое их учение одно превосходит все прочие богохульства. Увидев же, что помыслы у них не одинаковы и что нет согласия в худых их мнениях, они присоединились к нашему собранию, с намерением догматы веры изложить иначе. Но для обличения их намерения довольно было и краткого времени. А чтобы дела церковные не подвергались одним и тем же опасностям, и чтобы смятения и непрерывные беспокойства не привели всего в беспорядок, признано за благо сохранять твердыми и неизменными постановления древние, вышеупомянутых же людей отлучить от общения с нами. По этой причине мы отправили к твоей милости послов, которые известят тебя о всем и чрез послание объявят мнение собора. Этим послам пре-{267}жде всего повелено утверждать истину на основании древних и верных определений. Они донесут твоему благочестию, что, вопреки словам Урзакия и Валента, мира не может быть, если извратится что-либо правое; ибо как могут сохранить мир те, которые нарушают мир? Это и в прочих городах, и в римской Церкви скорее произведет распри и беспокойства. Итак умоляем твою милость принять представления нашего посольства слухом благосклонным и лицом светлым, и не попускать, чтобы, к оскорблению умерших, вводили какие-либо новости, но позволить нам оставаться при том, что определено и узаконено предками, которые, можно сказать, все совершили прозорливо, мудро и по внушению Святого Духа; между тем как нынешние нововведения тех людей внушают верующим неверие, а неверующим упорство. Умоляем также повелеть, чтобы епископам, проживающим на чужой стороне и угнетаемым как преклонностью лет, так и нуждами бедности, даны были средства для возвращения домой, дабы Церкви в отсутствии епископов не оставались сиротствующими. Но больше всего умоляем не попускать, чтобы из прежних определений что-либо убавляли, или прибавляли к ним, но оставить ненарушимым все, от времен благочестивого твоего отца соблюдаемое до настоящего времени. Пусть наконец {268} мы не страдаем и не остаемся вне своих епархий, пусть епископы вместе с своим народом мирно возносят молитвы и совершают богослужение, молясь о твоем спасении, царстве и мире, что да дарует тебе Бог навеки. Наши послы имеют при себе подписи и имена епископов; они же убедят твое благочестие и на основании священного Писания».

ГЛАВА 19.

О послах Собора, о послании царя, и о том, как епископы впоследствии согласились с принесенным прежде исповеданием Урзакия и Валента; также о ссылке архиереев, о Соборе в Нике, и о том, по какой причине был задержан отпуск Собора ариминского.

Таково послание епископов Собора ариминского. Между тем сообщники Урзакия и Валента, предупредив отправленных послов, представили царю читанное ими сочинение и оклеветали Собор. Разгневавшись, может быть, на то, что Собором принято не такое исповедание веры, какое было одобрено в Сирмии при нем самом, царь Урзакия и Валента удостоил почестей, а на послов не обращал внимания и презирал тягостное состояние проживавших в Аримине епископов. Спустя уже много времени, написал он Собору и извинялся, что какой-то необходимый поход против варваров не позволил ему видеть послов, и что он приказал им ожидать своего возвращения в Адрианополь, дабы по бла-{269}гополучном окончании общественных дел, мог, на свободе от всех забот, выслушать и рассмотреть дело их посольства; ибо намеревающемуся рассуждать о предметах божественных надобно иметь душу, чистую от всего прочего. Так писал он. А Собор отвечал твердо, что он отнюдь не отступит от своих определений, о чем уже извещал и наказал послам, которых просил принять благосклонно, выслушать все им порученное, и прочитать чрез них написанное. Ему самому должно казаться неприятным, говорили они, что во время его царствования столь многие Церкви остаются без епископов. Посему, если благоугодно, они сочтут обязанностью возвратиться к своим Церквам до наступления зимы. Написав это послание, как и следовало, в виде и под именем прошения, они подождали еще несколько времени, но не получив никакого ответа, разъехались по своим городам. Таким образом из вышесказанного видно, что епископы, собиравшиеся в Аримине, сперва подтвердили определения никейские. Теперь надобно упомянуть, как они впоследствии согласились принять исповедание, прежде предложенное сообщниками Валента и Урзакия. Об этом дошли до меня различные сведения. Одни говорят, что царь, оскорбившись будто бы удалением епископов из Аримина без его согласия, дозволил Валенту и {270} сообщникам его распорядиться западными Церквами по собственному их желанию, обнародовать прочитанное ими в Аримине исповедание веры, а тех, которые откажутся подписать его, извергнуть из Церквей и на место их рукоположить других. Получив такое уполномочение, валентиниане насильно заставляли всех подписываться под этим исповеданием, и многих не согласившихся изгнали из Церквей, прежде же других римского епископа Ливерия. Сделав это с епископами италийскими, хотели они таким же образом распорядиться и Церквами восточными: для этого, проезжая Фракию, остановились в городе той области Нике и, составив здесь Собор, перевели читанное в Аримине исповедание на греческий язык, скрепили его и обнародовали так, как будто бы никским называли и объявляли составленное на вселенском Соборе. Это нарочито сделано было в Нике, и исповедание с намерением названо именем сего города, чтобы простодушные, обманываясь сходством названий и думая, что оно составлено в Никее, тем легче склонились к принятию его. Так рассказывают одни, но другие говорят, что когда епископы ариминского собора утомляемы были продолжительным ожиданием,— ибо царь не удостаивал их ответа и не позволял разъезжаться,— защитники арианской ереси подослали к ним некоторых с {271} советом, что неприлично из-за одного слова: существо, всем иереям питать взаимную вражду, и что стоит только называть сына подобным Отцу, тогда повод к распрям совершенно прекратится; ибо восточные не успокоятся, пока слово: существо, не будет отвергнуто. Как скоро примирители сообщили им эту хвастливую свою мысль,— Собор расположился принять защищаемое сообщниками Урзакия исповедание; а последние, опасаясь, чтобы отправленные Собором послы, прибыв к царю, не известили его о прежнем намерении западных епископов и о причине отверждения слова: единосущный, удержали их в Нике фракийской под тем предлогом, будто, по причине зимнего времени и утомления вьючных животных, неудобно будет продолжать путь, и убедили их, переведши читанное ими сочинение с латинского языка на греческий, послать его к епископам восточным. Они надеялись, что сочинение, составленное согласно с их целью, достигнет желаемого ими успеха, и обман их не будет обличен за отсутствием обличителей, которые могли бы доказать, что ариминский Собор отверг слово: существо, не по доброй воле, а по снисхождению к восточных, поколику они отвращались от сего слова. В самом деле, это была явная ложь; ибо, исключая немногих, все признавали Сына подобным Отцу и по существу. {272} Если же мнения их касательно сего предмета были не согласны, то разве в том, что одни называли Сына единосущным, а другие подобносущным. Так вот как различны сказания тех и других.

ГЛАВА 20.

О событиях в недре Церквей восточных и о том, что Марафоний, Элевсий кизикский и Македоний изгоняли исповедников единосущия; также о перенесении новацианской церкви и о том, что новациане имели общение с православными.

Между тем как в Италии все происходило по сказанному,— на востоке, прежде чем составился селевкийский Собор, вышли величайшие смятения; ибо сообщники Акакия и Патрофила, низвергнув Максима, которого рукоположил Макарий, вверили иерусалимскую Церковь Кириллу. А Константинополь и ближайшие к нему города возмущал Македоний, и в этом случае пользовался содействием Элевсия и Марафония, из которых первого, бывшего диаконом своей Церкви и ревностным смотрителем домов призрения и монашеских, как мужских, так и женских обителей, сделал он епископом никомидийским, а последнего, не без отличия служившего при дворе,— епископом кизикским. Говорят, оба они были жизни доброй, но усердно вредили тем, которые признавали Сына единосущным Отцу, хотя все не так, как Македоний; ибо этот не соглашавшихся {273} иметь с ним общение не только изгонял, но и заключал в узы и предавал судьям, а некоторых силою принуждал к общению с собою, например, отнимал некрещеных детей и жен и насильно совершал над ними таинство крещения, даже, основываясь на указе царя, коим повелевалось разрушать молитвенные домы признававших Сына единосущным Отцу, во многих местах разрушил много церквей. По этой именно причине была разрушена в Константинополе и церковь новацианская, находившаяся у так называемого Пеларгоса; причем, последователи этой ереси совершили, говорят, славный подвиг, в котором им, как единомыслящим, может быть, помогали и христиане кафолической церкви. Когда назначенные к тому люди делали распоряжения, чтобы разрушить упомянутую церковь, новациане собрались целыми семействами, и одни из них разбирали материал, а другие переносили его на противоположную сторону города, в предместье Сики. Усердие их скоро достигло конца; потому что в этом деле участвовали не только мужчины, но и женщины и дети, и каждый из них трудился с чрезвычайною ревностью — в той мысли, что служил Богу. Таким же образом и с равным тщанием эта церковь впоследствии была возобновлена и, по случаю упомянутого события, с того времени названа Анастасиею; ибо по смерти {274} Констанция, наследовавший царство Юлиан возвратил новацианам прежнее место и позволил построить на нем церковь, что и было сделано при помощи народа, который из предместья усердно перенес туда материал здания. Впрочем это было после, а в тогдашнее время новациане и христиане кафолической Церкви едва не соединились между собою; ибо подобным образом мысля о Боге, наравне быв гонимы и подвергаясь одинаковым бедствиям, те и другие имели взаимное благорасположение, вместе собирались и вместе молились. Поводом служило и то, что у христиан кафолической Церкви не было молитвенного дома; все они были отняты единомышленниками Ария. Вследствие такого взаимного и постоянного обращения, те и другие, как и следовало ожидать, увидели, что они напрасно не согласуются между собою, и хотели вступить в общение. Это без сомнения и случилось бы, если бы расположению всего народа не повредила зависть немногих, которые утверждали, что против сего дела восстают причины древние.

ГЛАВА 21.

О том, что сделал Македоний в Мантинеи, как он был низведен с престола за перенесение гробницы Константина Великого, и как Юлиан провозглашен Кесарем.

В то самое время Элевсий разрушил до основания новацианскую церковь и в Кизике. Да таким же бедствиям подверглись как во-{275}обще пафлагоняне, так особенно жители Мантинеи; ибо Македоний, узнав, что так многие следуют учения Новата, и что одни православные не в состоянии изгнать их оттуда, убедил царя послать туда для сей цели четыре отряда войска. Он думал, что тамошние жители, непривычные к оружию, при первом взгляде на вооруженных воинов, устрашатся и тотчас же примут его учение. Но вышло иначе: жители Мантинеи собрались в великом множестве и, вооружившись серпами, секирами, всем, что у кого случилось, вступили с войском в битву. Сражение было упорное,— и со стороны пафлагонян пали весьма многие, а из воинов — почти все. После сего многие приближенные упрекали Македония, как виновника таких несчастий, да и сам царь отвратился от него и уже не имел к нему расположения. Негодование царя еще более увеличилось по следующему случаю: Македоний хотел перенести в другое место гробницу Константина; потому что храм, в котором она находилась, угрожал падением: но из народа одни соглашались на это, а другие противились, почитая такое дело нечестивым и похожим на раскапывание могил. К последним присоединились также принимавшие учение никейского Собора и не позволяли тревожить тело Константина — частью потому, {276} что он был единоверный с ними, а частью и потому, что старались, думаю, действовать вопреки Македонию. Однако ж Македоний не обратил на них внимания и перенес гробницу в ту церковь, в которой находился гроб мученика Акакия. Тогда жители, с одной стороны одобрявшие, с другой осуждавшие это, собрались, и в той самой церкви напали одни на других с такою жестокостью, что наконец и молитвенный дом, и близлежащие места наполнились кровью и убийством. Царь, в то время живший еще в западной империи, узнал об этом и досадовал. Как оскорбление (останков) своего отца, так и бедствия народа приписывая Македонию, он сильно разгневался на него. Вознамерившись переехать на восток, отправился он в путь, а племянника своего Юлиана, поставил кесарем и послал в западную Галлию.

ГЛАВА 22.

О Соборе селевкийском.

Между тем около ста шестидесяти восточных епископов, собрались в Селевкию исаврийскую. Это было в год консульства Евсевия и Ипатия. К ним присоединился и Леона, занимавший при дворе высокую должность и явившийся на Собор по повелению Констанция, чтобы при нем состоялось определение о вере. Был там и предводитель областных войск Лаврикий, чтобы в случае нужды оказать Со-{277}бору услуги; ибо указ царя требовал его содействия. В первом заседании, кроме других епископов, не присутствовали Патрофил скифопольский, Македоний константинопольский и Василий анкирский. У каждого из них был свой предлог: у Патрофила — глазная болезнь, у Македония — нездоровье. А в самом-то деле они не явились тогда, опасаясь обвинений в своих преступлениях. По причине их отсутствия, некоторые отказывались исследовать недоумения; но Леона, несмотря на то, велел приступить к делу. Потом одни считали необходимым наперед рассмотреть учение веры, а другие — судить о жизни обвиняемых между ними, в числе которых был Кирилл иерусалимский и Евстафий севастийский. Повод им представляла сама грамота царя, в которой упоминалось то о том, то о другом. Начав спором касательно этого предмета, они уже не имели расположения друг к другу, но разделились на две партии. Впрочем верх одержали те, которые предлагали наперед рассудить о вере. Когда же приступили к этому, то одни хотели совершенно отвергнуть слово: существо, предлагая исповедание веры, незадолго пред тем составленное Марком в Сирмии, и принятое случившимися тогда при дворе епископами, в числе коих был и анкирский епископ Василий; но большая часть защищали символ, изложенный при освящении антиохийской церкви. {278} Первое мнение поддерживали особенно Евдоксий, Акакий, Патрофил, Георгий александрийский, Ураний тирский и другие, в числе тридцати двух; а второе — Георгий епископ Лаодикии сирийской, Элевсий кизикский и Софроний, епископ Помпеополиса пафлагонского, которым следовали большая часть присутствовавших. Сообщники Акакия нарочито решились не соглашаться с прочими касательно догмата, чтобы под этим предлогом избавиться от представленных против себя обвинений; ибо прежде в своем послании к константинопольскому епископу Македонию они исповедали, что Сын во всем подобен Отцу и одного с Ним существа, а теперь прежнему своему исповеданию бесстыдно противоречили. После многих споров об этом предмете, епископ тарский Сильван воскликнул, что не следует принимать никакого нового изложения веры, кроме того, которое одобрено в Антиохии, и что оно одно должно оставаться во всей силе. Сообщники Акакия при этом выразили свое негодование и встали; а прочие тогда же прочитали определения антиохийские. На другой день собрались они в церкви, заперли за собою двери и, оставшись одни, подтвердили свое мнение. Акакий осуждал такой поступок и частным образом сообщил Леоне и Лаврикию защищаемое им сочинение. На третий день вместе с прочими явились в собрание {279} также Македоний и Василий, которых прежде не было; но Акакий и сообщники его не хотели участвовать в совещании, пока не выйдут вон низложенные и осужденные ими. Так и сделано. Принадлежавшие к другой стороне согласились на такое требование, поняв, что Акакию хотелось воспользоваться этим предлогом для закрытия Собора и для избежания предстоявшего суждения о ереси Аэция и тех обвинениях, которые сделаны на них самих. Итак, когда все собрались, Леона сказал, что у него есть сочинение, переданное ему акакианами. А это сочинение, заключавшее в себе изложение веры с некоторым предисловием, и неизвестное прочим, скрывал он с намерением, потому что в образе мыслей согласовался с Акакием. Как скоро оно было прочитано,— в собрании произошел великий шум; ибо оказалось, что несмотря на повеление царя — ничего не вносить в символ веры мимо священного Писания, некоторые, привезши с собою епископов, то по различным областям низложенных, то противозаконно поставленных, произвели на Соборе смятение, и одних между ними оскорбили, другим запретили говорить, а о себе свидетельствовали, что они не отвергают исповедания веры, объявленного в Антиохии, хотя собиравшимися там епископами это исповедание составлено применительно к тогдашним вопросам. Впрочем, так как слова: единосущный {280} и подобосущный, (говорили они), доныне смущают многих, а некоторые недавно избрали еще новость,— стали называть Сына неподобным Отцу; то единосущие и подобносущие, поколику этого нет в священном Писании, надобно отвергнуть, а неподобие — осудить, и открыто исповедовать Сына подобным Отцу, так как, по свидетельству апостола Павла, он есть образ невидимого Бога. После такого предисловия акакиане изложили и самый символ веры, несогласный ни с никейскими, ни с антиохийскими определениями, но составленный так, что единомышленники Ария и Аэция нисколько не ошиблись бы, основывая на нем свою веру; ибо опустив выражения, которыми отцы никейские опровергают арианское учение, и умолчав о том, что Сын неизменяем по Божеству и есть непреложный образ Отца по существу, воле, силе и славе, как сказано Собором антиохийским, они исповедали, что веруют в Отца, веруют в Сына и в Святого Духа и, присоединив к каждому из них некоторые общие имена прилагательные, не враждебные ни им, ни противникам их, определяли — верующих иначе признавать чуждыми кафолической Церкви. Таково было содержание свитка, предложенного Леоною и подписанного самим Акакием и единомышленными с ним епископами. По прочтении его, Софроний пафлагонский, воскликнув, сказал: если ежедневное {281} изложение собственных помыслов мы будем принимать за изложение веры; то истины точной у нас не останется. Когда же Акакий стал доказывать, что нет препятствия издать новое исповедание веры, как скоро исповедание никейское однажды изменено и потом многократно изменяемо было; то Элевсий в ответе ему сказал: теперь Собор составился не для того, чтобы узнать, чего он не знал, или принять какую-либо другую веру кроме той, которая уже одобрена Собором антиохийским, но чтобы держаться этой веры во всю жизнь до самой смерти. Продолжая таким образом разговор, епископы перешли к другому предмету и спросили акакиан: в каком отношении признали они Сына подобным Отцу? Когда же последние сказали, что в отношении только к воле, а не к существу; то все прочие стали доказывать, что Он подобен Отцу и по существу, и обличали Акакия сочинением, которое сам же он написал и издал, и в котором держался одного с ними мнения. Но Акакий возразил, что никого не следует обвинять по его сочинениям. Таким образом разговор становился более и более спорным, и наконец Элевсий кизикский сказал: если бы Василий или Марк сделали что-нибудь сами про себя, и если бы разделяли их с акакианами какие-нибудь частные обвинения; то для Собора это было бы совершенно все рав-{282}но, и ему не предстояло бы нужды разбирать, хороша или худа изложенная ими вера. Он помнит, что должно следовать той, которая утверждена девяносто семью епископами в Антиохии, и кто вводит что-нибудь кроме этого, тот чужд благочестия и Церкви. Все бывшие с ним подтвердили его мысль,— и тогдашнее заседание Собора кончилось. На следующий день Акакий и Георгий с сообщниками уже не решались явиться в собрание. Не явился и Леона, хотя был приглашаем, ибо явно следовал образу их мыслей. Посланные к нему встретили в его доме сообщников Акакия и, когда стали просить и звать его в собрание, он отказался под тем предлогом, что Собор разделился на партии, между тем как царь приказал ему присутствовать на Соборе согласном и полном. Время проходило в том, что прочие епископы часто приглашали акакиан, а акакиане просили некоторых придти в дом Леоны, либо утверждали, что царь повелел им судить всех других, и не соглашались ни исповедать одну и ту же веру, ни оправдываться в обвинениях, ни являться для исследования дела о Кирилле, которого низложили сами же, без всяких посторонних побуждений. Наконец, собравшиеся на Собор епископы низложили между некоторыми другими Георгия епископа александрийского, Акакия кесарийского, Урания тирского, Патрофила скифопольского и {283} Евдоксия антиохийского, а многих лишили церковного общения, доколе они не оправдаются в взнесенных на себя обвинениях. Об этих определениях написали они во все епархии, а на место Евдоксия, в епископа антиохийского рукоположили пресвитера тамошнего клира Адриана. Но акакиане схватили его и выдали Леоне и Лаврикию, которые сперва содержали его под военною стражею, а потом присудили к ссылке. Таково было окончание Собора селевкийского. Он описан сокращенно; а кто хочет знать о каждом обстоятельстве подробнее, тот пусть читает акты, написанные бывшими на Соборе скорописцами.

ГЛАВА 23.

Об Акакие и Аэцие, и о том, как царь склонил посольства обоих — ариминского и селевкийского — Соборов мыслить одинаково.

После такого окончания этих дел, сообщники Акакия поспешно отправились ко двору, а прочие разъехались по домам. Избранные же из них общим мнением десять епископов, согласно с повелением, прибыли к царю и нашли там десятерых, посланных от Собора ариминского, и акакиан, которые свой образ мыслей успели уже внушить сильным при дворе людям и чрез них приобрели царское благоволение. Из придворных, говорят, одни были их единомышленниками, другие подкуплены ими на счет церковных иму-{284}ществ, а иные обмануты льстивыми речами и достоинством убеждавшего; ибо Акакий почитался не каким-нибудь обыкновенным епископом, поколику от природы был способен отлично мыслить, говорить и приводить в исполнение свои намерения, управлял знаменитою Церковью, гордился своим учителем Евсевием Памфиловым, после которого наследовал (кесарийское) епископство, и пользуясь славою сочинений его, перешедших к нему по преемству, выдавал себя за человека, знающего более других. Быв таким мужем, он легко достигал, чего хотел. Когда же в Константинополе от обоих Соборов находилось двадцать послов, да сверх сего случилось там несколько других епископов; то сперва Гонорат, незадолго пред тем, по возвращении царя из западной империи, сделанный первым префектом Константинополя, получил приказание рассмотреть, в присутствии членов верховного совета, дело об Аэцие, а потом, вместе с правительственными лицами, рассматривал его сам Констанций. Вследствие сего Аэций оказался неправомыслящим в вере, так что богохульными его речами были раздражены и царь и все прочие. Говорят, что акакиане, сначала притворяясь, будто не знают этой ереси, нарочито домогались, чтобы суждением о ней занялся сам царь с своими приближенными, и надеялись, что Аэ-{285}ций на словах останется неопровержимым, что он будет в состоянии увлечь слушателей к убеждению, и ересь невольно одержит верх. Когда же последствия не оправдали их надежд; то они предложили символ, привезенный из Аримина, и начали требовать, чтобы послы селевкийского Собора приняли его. Но так как последние утверждали, что они никак не оставят слова: существо; то первые с клятвою уверяли, что и сами они не почитают Сына неподобным по существу, и даже готовы произнести проклятие против этой ереси. Поелику же западные в Аримине сверх чаяния отвергли слово: существо, то акакиане и стали держаться их изложения; потому что, если оно, говорили, будет принято, то вместе с словом: существо, будет умолчано и слово: единосущный, которое однако ж западные епископы, из уважения к никейскому Собору, ценили весьма высоко. Притом и сам царь решился принять это исповедание, ибо имел в виду многочисленность собиравшихся в Аримине и рассуждал, что не будет греха, если он станет исповедовать (Сына) подобным, а не подобносущным, и что у него не будет различия в мыслях, если, отвергнув слова, не употребляющиеся в священном Писании, он равносильным и бесспорным словом: подобный, будет выражать один и тот же смысл. Рассуждая таким образом, Кон-{286}станций приказал епископам единодушно принять изложенное Собором ариминским исповедание и, приготовляясь на другой день к консульскому торжеству, какое, по римскому обычаю, совершалось в начале месяца января, провел весь день и большую часть наступившей ночи между епископами в рассуждениях (о вере), пока и прибывшие из Селевкии не подписались под привезенным из Аримина символом.

Дата добавления: 2015-06-30