Жослин о Жераре

Сережка как символ: что об этом следует помнить

Ее сережка - это: «Символ нужды в символах»; «Свидетельство того, что всех нас слегка покалечиложизнью»; «Подтверждение того, что и помощница управляющего банком вглубине души остается дикаркой»; «Символ того, каково мне на самом деле»; «Подтверждение того, что совершать глупости никогда непоздно». Жослин была правоверной поклонницей той философской школы, что учит,будто всякая мысль имеет отражение в мире физических проявлений. Однажды онани с того ни с сего залепила мне пощечину. - Ну как, лучше тебе теперь? И ведь она была права. - Что я такого сделал? - Ничего, но ведь сделаешь. И лучше отбросить это сразу. Я точно знаю,что из-за тебя меня ждет облом. И тогда у меня уже не хватит на это сил. Такчто - получи-ка авансом.- Один мой приятель - он как-то имел дело с медиумом, - заметила она. Первой моей реакцией была презрительная гримаса. Пусть за философиейчислятся кое-какие грехи, но она хотя бы принадлежит к кругу университетскихдисциплин. Мы по крайней мере разумным образом задалбливаем мысли разумныхлюдей; а вот кто откровенно занят наглым обманом, надувательством,шарлатанством и одурачиванием простаков - так это медиумы; хотя, с другойстороны, вреда от них человечеству куда меньше, чем от философов (особеннонемецких). В конце концов... Деловых встреч и светских визитов на ближайшее времяя не планировал. А мысль о том, чтобы повидаться с медиумом, посредникоммежду мирами, вызывала у меня меньшее раздражение, чем воспоминания о том,как - в течение двух десятков лет! - я подвизался на ниве мысли в качествештатного философа. Н-да. Медиумы как-то симпатичнее... Надо же хоть разпопробовать в этой жизни все - исключая то, что вам заведомо не по душе илитребует чрезмерных усилий и сопряжено с необходимостью рано вставать (мне,например, вовсе не улыбается бороться за титул чемпиона Европы в танцах нальду). Но если ради чего-то вовсе не надо особо напрягаться, грешно кластьпределы естественному любопытству. И кто знает, вдруг этот медиум и впрямьснабдит меня каким-нибудь конспектом вечности?

Пора обратиться к классике?

А почему бы и нет? Даже Сократ, этот мистер Анализ, мистер Разум,мистер Точное Определение, Сократ, чей свет до сих пор почиет на нас, - дажеон якшался со старыми ведьмами. Жослин обо всем договорилась - и мы отправились в Иэер. Перед тем каквыйти из дома, я облачился в рясу священника (еще один из многочисленныхнарядов, приобретенных Юбером в целях маскировки; я совершил непростительнуюошибку, позволив ему снять с меня мерку). Не то чтобы я чувствовалпотребность в камуфляже, просто, встав с постели, я обнаружил, что всяостальная моя одежка просится в стирку. Жослин объявила, что зукетто весьмамне к лицу. «Глядя на тебя, хочется исповедаться: у тебя такойвсепонимающий вид...» Мадам медиум встретила нас широкой улыбкой (прикидывая мысленно,сколько запросить за свои труды; Жослин пообещала двойную оплату). Мадамбыла слегка под шофе и весьма в теле (медиумам это вообще свойственно -можно подумать, что склонность к оккультизму напрямую связана с ожирением),а стены ее приемной украшали полки, уставленные бесчисленными бутылочками сликерами - из тех, что подают в самолетах: в них-то и пить нечего, так,понюхать только. Этих бутылочек были сотни. Они рядком стояли на полочках,сделанных явно на заказ; в глазах мадам они воплощали все культурноеразноцветье этого лучшего из миров. Неужто коллекционирование емкостей со спиртным абсурдней, чем погоня запервопечатными изданиями греческих классиков? Да, да, да - и еще раз да! Мы изложили, что нас сюда привело, - сформулировали, так сказать,запрос: Жерар. - Я ожидаю вестей. Мадам Лесеркл взяла мою руку в свои, замерла. Потом забормотала, как втрансе: - Вы хотите вступить в контакт с вашим другом. Но я ничего не вижу. Явижу маленькое пушистое животное; деньги... Странного человека... Он где-тодалеко... - Он что-нибудь говорит? _ Что-то про туристов. Ему не нравятся туристы. Вы его знаете? Если Жерар и отирался подле Великой Завесы, выжидая момент, чтобыкак-то намекнуть мне, что же творится с той стороны, он упустил единственныйшанс. Мадам Лесеркл несколько минут беседовала с Жослин - речь все большешла об особенностях медиумического восприятия. Ничего, что могло бывосстановить мою подмоченную репутацию философа, я от нее не услышал. Мневспомнился Уилбур - то, как он любил повторять: «Я могу предсказатьбудущее любому, если только его интересует суть, а не второстепенные детали:могу точно сказать, что он будет либо жив, либо мертв». - Можете ли вы установить связь с духом умершего по заказу? - Ну... Обычно я этого не делаю... Но можно попробовать.

Звезда, явившаяся из...

Я размышлял, кого бы мне выбрать. Греки? Если мне кто-то и симпатичен,то именно они. Честно говоря, я не в обиде на наш век, но нынешняяконъюнктура, при которой я - в заднице, меня несколько смущает. Будь к моимуслугам машина времени, я бы отправился в прошлое - на Ионийское побережье,год так в 585-й до н.э.: погреться на солнышке, повеселиться, попитьегипетского пивка - греки называли его «зитум», потрепаться сколлегами и выяснить наконец-то, у кого они-то стянули свои идеи. Фелерстоункак-то брякнул: «Ты идеальный кандидат для засылки в прошлое: владеешьязыком эпохи, а главное, подобное вторжение останется без всяких последствий- изменить ход истории тебе не грозит. Сидел бы в своей Греции и посылал намсообщения - под видом росписей на красно-фигурных вазах». Но коли отправиться назад не в моих силах, было бы неплохо затащить этубратию сюда. Поговорить бы с Фалесом... Почему бы не прильнуть к истоку? Ноя ведь назвал его именем крысака, а уж если Фалес смог проучить целый город,то рассчитаться со мной за крысака ему и вовсе не составит труда. Другойкандидат - конечно, Платон, но мне почему-то вовсе не хотелось егопризывать; кто только ему не докучает - полагаю, его телефон в небеснойканцелярии звонит не переставая. И если даже он доступен для публики, явовсе не жаждал обломаться - а ничего иного подобная встреча мне не сулила,как-никак на свой счет я не очень-то заблуждаюсь. Прикинув все за и против, я пришел к выводу, что философ мне ни к чему- как-нибудь обойдемся без знаменитостей. Куда больше по душе мне пришласьмысль о греческих поэтах - возмутителях спокойствия вроде ямбографов:Архилоха, Гиппонакта и Сотада, от оскорблений которых вздрагивали дажеколоннады портиков. Сотад - непревзойденный сочинитель непристойностей,мастак по части оскорблений, не обошедший своими насмешками ни одногогосударя, жившего о ту пору на этом свете, и казненный одним из генералов,верой и правдой служивших Птолемею [Сотад - греческий поэт нач. 3 в. дон.э., живший в Александрии. Был казнен за сатиру, написаную по случаюженитьбы царя Птолемея Филадельфа на своей сестре], - казненный весьмасвоеобразно: его посадили в большой бронзовый кувшин и выбросили в открытоеморе (полагаю, все это было затеяно ради того, чтобы обезопасить себя отмести покойника), - Сотад казался мне крайне притягательным собеседником. Ночем больше я размышлял, тем больше и больше склонялся в сторону Гиппонакта:тот был мишенью его насмешек, хлебнул больше, был изгнан из родного города,а те, кто становился объектом его насмешек, порой кончали самоубийством[Согласно легенде, скульпторы Бупал и Афенид, изваявшие нелестноеизображение поэта, стали его мишенью - он адресовал им несколько язвительныхпоэм, вынудивших несчастных покончить с собой. Ко всему прочему, Гиппонактимел репутацию колдуна]. Даже могилу этого ионийского мерзавца старалисьобходить стороной, так как приближение к ней якобы было чревато несчастьем.Вот уж кого интересно зазвать в компанию. К тому же, подумалось мне, вот ужкто воистину был бы достойной парой философу-неудачнику, промышляющемуограблением банков. - Насколько нужно посвящать вас в детали? - спросила Жослин, вынимая ивключая диктофон. Церемония эвокации оказалась весьма проста. Теплый день постепенно клонился к вечеру. Мадам Лесеркл, закрыв глаза,погрузилась в оцепенение. Она столь долго не открывала глаз, не шевелилась,что возникло подозрение: а не задремала ли она? Все это отдавало такойскукой, что я и сам начал задремывать. Чувство, что мы просто даром теряемвремя, становилось все настойчивее. Я даже задался вопросом: а правду лиговорят, что За Денгел, император Эфиопии (1603), действительно вызывалдухов? Тут мадам открыла глаза. Мутные, подернутые белесой пеленой, онипостепенно приобретали яркость - так проступают, становясь все ярче, огнивстречного автомобиля на туманной дороге. Сперва было даже не очень-то ясно,что мерцает в устремленном на нас взгляде. И вдруг этот взглядсфокусировался. Тяжелый, мрачный взгляд докера, которому приходитсясражаться за выживание, и на фоне этой борьбы любая гражданская война -ясельная забава. Этот взгляд ни сном ни духом не напоминал о жизнерадостноймадам Лесеркл. Тяжелый взгляд замер на мне. - Ну, чего уставился, отродье варварской сучки? - Голос принадлежалмадам, но его звучание... Оно было надсаженным, сиплым, исполненнымвраждебности и злобы. - Что просил, то и получил. Ноздри мадам расширились - так животное берет след. - Воняет философом, - произнес голос. Ноздри еще раз вобрали воздух. -От вашего брата всегда несет, как от Фалеса. Сдал бы ты малость влево,хамелеон вонючий... - Так вы - Гиппонакт? - вмешалась Жослин. Тяжелый - зубодробительный - взгляд сдвинулся и остановился на Жослин. - Ну уж не Гомер, точно. - Пауза. - Тебе жрать-то удается с этой дряньюв пасти? В порту ты бы шла нарасхват. Я был сбит с толку, совершенно не понимал, что происходит, но все этоотдавало дурным тоном. Словно дерьмом окатили с ног до головы. «Поразаканчивать с этим визитом», - пронеслось в сознании. - Давно же я сюда не заглядывал, - продолжил голос, - и что я увидел,вернувшись?! Мешок со студнем и шлюху с заплетающимся языком! Ну, чтозвали-то? Предложить есть что? Или вы вытащили меня оттуда, чтобы сидеть тути пялиться на меня с открытым ртом - словно посрать тужитесь? - Что есть сущее? - была не была, спросил я. Голос не ответил. Взгляд медленно обежал комнату. Уткнулся в складкиукрашенной знаками зодиака юбки на коленях мадам Лесеркл. Голос зазвучалвновь: - Знал бы я, что ты философ! Любой урод, который непомерно толст,непременно становится философом. И начинает талдычить всем и каждому, чтоглавное - ум, достаточно одного ума, а на тело - плевать. Зачем тревожилмертвых? Или живым с тобой тошно? Я начинал понимать, почему его могилу советовали обходить стороной. - Я просто хотел поговорить. - Да? Ты такой говнюк, что живым неохота изводить на тебя время? -Голос шипел, словно газ, сочащийся из конфорки на плите. Потом тон егосовершенно изменился, вернувшись к прежнему диапазону. - А это что заротастая баба? Ни дать ни взять - рабыня в седьмом колене. - Голос сталтихим и высоким - такой-то и представить невозможно. - Мастерица сосатьпалку, а? Это похлеще, чем осьминога на хрен накручивать, будь я неладен! Жослин растерялась, не зная, что на это ответить. Правая рука мадамЛесеркл принялась вяло щипать дряблую плоть левой, потом начала теребитьворот блузки. - Просто чудно! Притащиться сюда против воли - кого ради! Радитолстяка, трясущегося над своими жирами, и девки, из тех, от которых мужикуходит на четвереньках, не чуя, что у него между ног... И что вампонадобилось?! Что вам понадобилось, вы?! Совет, как стать еще гаже? Ума неприложу, гаже уже некуда. Или вам приспичило выглядеть не так отвратно?Опять же, ничем не могу помочь! - Если вы заняты, - заметил я, - мы вас здесь не держим. Блузка мадам медленно, но верно приходила в беспорядок. Голос, вновьвернувшийся к надсаженному, сиплому тембру, явно не спешил с ответом. - Недоумки вроде тебя никогда не призывают философов! Вам хватаетсобственного дерьма! В любой самой бедной и задрипанной стране философов разв десять больше, чем нужно... На свет высунулась одна из грудей мадам, затем и другая освободилась отудерживающих ее тряпок. Мадам зажала один из сосков большим и указательнымпальцами, словно то было маленькое дохлое и весьма малосимпатичное живоесоздание (например, земляной тушканчик). - Мертв которую тысячу лет и могу сказать: какая же это дрянь! - вещалголос. Стриптиз при этом продолжался будто в летаргическом сне - из тряпоквысвобождалась желтоватая, неприлично жирная плоть, что придавалопроисходящему вид совсем уж нереальный. Взгляд пришельца из иных мироввыражал не больше энтузиазма по поводу открывающегося нам зрелища, чем мой. - И вот я вернулся. Вернулся - в это тело! Надо же, чтобы так неповезло! Мохнатка мадам стыдливо забилась между необъятными ляжками - точнее,ляжищами - хозяйки; рука начала наяривать между этими горами жира. - Ничего! Всегда одно и то же! Мертва, как я! Откуда у толстяков этажадность?! Вы только посмотрите, сколько места в пространстве вы занимаете!Позвали - и не позаботились ни о выпивке, ни о еде! Лучше бы о выпивке! -Мадам Лесеркл уставилась на коллекционные бутылочки. - Выпивка? Я кивнул, приглашая угощаться. Мадам схватила пару склянок, свинтилапробки, вставила по бутылочке в каждую ноздрю и резко запрокинула голову.Какое-то время она стояла так, замерев, потом голос послышался вновь: - Пустая трата времени. Судя по всему, душам тех, кто при жизни любил от души выпить,приходится нелегко - вкусовых ощущений они лишены. - Ну почему твою вонь я ощущаю, а вкус выпивки - нет?! Об этом следовало спрашивать не у меня, а у Звордемакера [ХенрикЗвордемакер (1857-1930) - голландский филолог, создатель классификациизапахов]. Тут мадам Лесеркл пересекла комнату и положила мне на макушку своюручищу. - Что, так до сих пор и не придумали, как на месте лысины выраститьволосы? - прошипел голос. Мадам подошла к холодильнику и принялась освобождать эту продуктовуютюрьму от ввергнутых в нее узников. Голос продолжал говорить - поверхчавканья: - Знаешь, что я не раз говорил Фалесу, Гераклиту и прочим любомудрам? Откуда же мне знать. - Если вы такие умные, то как же вы будете помирать? А мои книги - какони? - Если честно... Не очень. Большинство ваших творений утрачено. - Написанное мной неистребимо! На худой конец, мои стихи дошли подчужим именем! Я ведь слышал себя повсюду, на каждом углу! Кто-кто, а я знал,что нужно этим бездельникам... Останки еды, только-только подвергшиеся воздействию пищеварительныхсоков, обильно украсили пол и стены комнаты: поэта сблевало. - Да, только потом эти стихи были запрещены. Император Юлиан счел ихсовершенно непотребными и... - Непотребными?! Чтоб ему вша съела яйца! Да мои ямбы на века писались! Я размышлял, стоит ли упоминать о том, что творения самого Юлианапрекрасно сохранились (в издании Лоэба они занимают целых три тома), нопонял, что с тем же успехом я мог бы мочиться против ветра. - И эти людишки, они что, не соображают, что мой текст под их виршамивидно на раз?! Да они ж - дым в сравнении со мой! Они что, не доперли своимиумишками, чего ради была изобретена письменность? Да чтобы богохульничать.Крыть в этом мире все и вся! И этого, который в облаках, чтоб ему мало непоказалось! Чтобы проклятия, высеченные на камне, дошли до самых последнихвремен... Н-да, что ни жри, ни в чем вкуса нет, - не умолкая, бубнил голос,покуда ошметки поглощаемой еды, слишком уж возрадовавшиеся, что попали в ротк мадам Лесеркл, с каждым новым звуком вылетали наружу, прочерчивая поддействием гравитационных сил грязные дорожки на двойном подбородке ипятипудовом животе мадам. - А как там... с той стороны? - поинтересовался я. - А... Вот чего вы захотели... Ну а я хочу знать - я-то что с этогопоимею? - Мадам Лесеркл с силой ткнула пальцем себе в ухо. - Даже этого нечувствую! А ведь, поди, здорово расцарапал ухо! Или порвал? Ну-ка... Чтобэтой жирной гусенице... Пусть получит за свои «услуги». Так какнасчет меня? Я пою только за наличные.,. - Что вы имели в виду? - Ну? Мы ведь говорим о вещах серьезных? Серьезней некуда. Ты,философишко, должен бы был дойти до всего своим умом. Только вот лучшие ваши«мыслители» - они ж ни на что не годны. На их«мысли» - только мухам какать. Ты мне напомнил тут одного чудика- видел я его в свое время. Не помню уж, как звали. Ну, в общем, онвыдрессировал свою псину лизать ему яйца. Я задумался о бренной оболочке этого «изобретателя» - давноли по ней отслужили отходную или что там... - И чего же вы хотите? - Что-то вы не очень позаботились о развлечениях для дорогого гостя.Как насчет какого-нибудь возбуждающего зрелища? Тебя и эту прошмандовку я ввиду не имею... Мадам Лесеркл опустилась обратно в кресло и принялась изо всех силраздирать свою грудь, покрывая ее столь замысловатыми царапинами, что одиних вид лишил бы дара речи самых прославленных каббалистов. - Я хочу оргию - по полной. И чтоб обязательно были мальчики. Девочки.Мальчики и девочки. Очень юные. Очень много. Блондинки. Очень блондинки...Ты, знаешь ли, здорово напоминаешь одного лысого мудозвона. Имя его забыл,но не суть. Его еще изгнали из Эфеса за то, что непрерывно бздел. Эфесцы,конечно, сами то еще дерьмо, но одного у них не отнимешь - с лысымимудозвонами они не церемонились. - Как насчет того, чтобы представить нам образчик предлагаемоймудрости? - вмешалась Жослин. - Сперва оргия, мудрость после. И чтоб они все были свеженькие ижизнерадостные. Постных морд мне тут не надо. И чтоб грациозные были... -Мадам Лесеркл принялась изо всех сил биться головой о столешницу - на этонельзя было смотреть без содрогания. - Ну, это можно организовать, только не сразу... Нужен образчикмудрости, а там уж... - гнула свое Жослин. - Ты мне, лапуля, кое-кого напоминаешь. Нет, нет, имя вспомнить я,конечно, не могу. В общем, он промышлял грабежом могил. Написал какой-тотрактат по оптике - ну да кто ж без этого! Я его своими ямбами заклевал досмерти. А к могилам уж как его тянуло! И думаете, из-за денег там илидрагоценностей? Вовсе нет! - На что похожа смерть? - Ну как бы это сказать... Это я поведаю вам просто так, надармовщинку... В общем - могло бы быть и хуже. Я мог бы оказаться в шкурелысого, жирного, мерзкого философа, у которого к тому ж мачта не стоит. Отэтого я упасся хотя бы... - Скажи это мадам Лесеркл, - резко бросила Жослин. - А ты думала как? Нет денег - нет и песен. Вот мальчики и девочкибудут... - Сперва докажи, на что ты способен. Деньги на бочку! - сказал я,внутренне волнуясь. - А то что-то у нас возникают сомнения в твоейплатежеспособности... - Ты, истончающий время! Лишенный образа! Тот, кому не воздвигнуттреножник. Единый и многий! Поцелуй меня в смердящую задницу! Мадам Лесеркл подошла к окну и слегка раздвинула занавески, впустив вкомнату предвечерний свет. Бормотание прекратилось. Взгляд был устремленкуда-то вдаль. Продолжалось это довольно долго. Может, причиной был яркийсвет из окна, но глаза мадам затуманились, при этом руки мадам все так женедвижно опирались о стекло. Мадам не двигалась - мы с Жослин недоуменнопереглянулись: что делать? И тут мадам Лесеркл осела, как сброшенное на полплатье, и ее голова возвестила о своем соприкосновении с полом характернымтрескающимся звуком - слегка приглушенным копной волос.????????????????????????? - Ну вот, - пробормотал я, выходя из больницы, куда мы доставиликонтуженную мадам. - Не зря потратили денежки... Жослин только клацнула в ответ сережкой во рту.

Дата добавления: 2015-07-02