Философия социально-гуманитарного познания

В учебной литературе освещение проблем теории познания, философии и методологии науки традиционно выстраивается с ориентацией на образцы естествознания, которое достаточно прозрачно для философско-методологиче­ской рефлексии. Но как только мы приступаем к рассмотрению проблематики социально-гуманитарного познания, оказывается, что многое из, казалось бы, установленного и ясного в отношении регулятивов, закономерностей и форм познавательной деятельности требует уточнения, дополнения, а то и сущест­венного переосмысления. Поэтому можно говорить об особом поле философско-методологических проблем гуманитарного познания, или о «философии социально-гуманитарного познания».

Прежде всего обратим внимание на специфику социально-гуманитарного по­знания, которая обнаруживается в сравнении с познанием естественнонаучным.

Во-первых, специфическая черта социогуманитарного познания просту­пает при сопоставлении самих названий «социально-гуманитарное» и «ес­тественнонаучное», из которого следует полифоничность социогуманитарно­го познания и его несводимость к системе наук об обществе. С тех пор как в XVIII—XIX веках возникли и институционализировались естественнонаучные дисциплины, характерные для них представления о природе приобрели преро-гативный характер. А в социогуманитарном познании наука не имеет привиле­гированного положения в системе взглядов на общество. Отметим принципи­альный момент: каждый из типов социально-гуманитарного познания обладает самодостаточным статусом в структуре обществоведения и выполняет особую функцию в системе нормативных ориентации человеческой деятельности.

Поэтому, во-вторых, не удивителен полиформизм социогуманитарного знания. Оно включает философские категории, понятия социологии, нормы этики, правовые квалификации, экономические модели, исторические факты, мифы, символические структуры религиозного опыта, типические образы ху­дожественного сознания, суждения здравого смысла и т.п.

В третьих, это многовекторность ориентации социально-гуманитарного познания, направленного на достижение не только истинного (когнитивная ориентация) и практически значимого (праксеологическая ориентация), но и нормативного знания, соответствующего принятой в обществе системе цен­ностей. При отсутствии такого соответствия (что характерно для т.н. академи­ческой кабинетной науки, оторванной от жизни) результат познания не только окажется бесполезным для общественной практики, но и может стать основой для проектов, имеющих социально-утопический характер

В-четвертых, качественным своеобразием отличается объект социально-гуманитарного познания, который обладает субъективно-объективной приро­дой и вследствие этого весьма полиметричен. Объектом в широком смысле слова выступают общество и его феномены: социальные отношения и функци­онирование социальных институтов, социальные действия и взаимодействия людей и их результаты, представленные в различного рода объективациях — памятниках материальной и духовной культуры, событиях, исторических фак­тах, знаково-символических структурах и др.

В-пятых, специфичен субъект социально-гуманитарного познания, в роли которого может выступать сообщество ученых (если имеется в виду коллек­тивная научно-познавательная деятельность) или отдельный индивид. Если обыденное (донаучное) социогуманитарное познание не требует специальной подготовки, то научное социогуманитарное познание осуществляется специа­листами, которые обладают профессиональными знаниями и навыками использования характерного для социально-гуманитарных наук методологического инструментария, т.е. всем тем, что составляет культуру научно-гуманитарного мышления. А она, как показал в концепции «двух культур» Ч. Сноу, сущест­венно отличается от культуры естественнонаучного мышления.

В частности, следует обратить внимание на статус вненаучного интереса познающего субъекта и его влияние на результаты познания. Как отмечал еще в XVII веке Т. Гоббс, «люди отступают от обычая, когда этого требуют их интересы, и действуют вопреки разуму, когда он против них... Я не сомнева­юсь: если бы истина, что три угла треугольника равны двум углам квадрата, противоречила чьему-либо праву на власть и интересам тех, кто уже обладает властью, то (поскольку это было бы во власти тех, чьи интересы задеты такой истиной) учение геометрии было бы если не оспариваемо, то вытеснено сож­жением всех книг по геометрии».

Поскольку в реальном познавательном процессе участвует не некий транс­цендентальный субъект (чистое познающее сознание), а реальный человек, занимающий определенное место в системе общественных отношений и вы­ражающий интересы определенной социальной группы, социальные интере­сы с необходимостью сказываются на интерпретации им итогов познания. Мы вправе говорить о социально-культурной ангажированности познания обще­ства и его истории, в истолковании событий которой такая ангажированность наиболее очевидна. Подобная ситуация понятна и естественна в историчес­кой мемуаристике, но совершенно неприемлема для научной историографии. Поэтому ученый-гуманитарий должен четко понимать возможность влияния вненаучных факторов на ход исследования и быть ориентированным на дости­жение объективно истинного результата. Совмещение в одном лице функций исследователя и публициста, как правило, ведет к субъективизации социогу­манитарного познания, т.е. оценочная деятельность довлеет над исследова­тельской.

В-шестых, специфичен сам процесс социально-гуманитарного познания, в котором субъект-объектное отношение претерпевает существенную транс­формацию. В литературе можно встретить несколько моделей социогумани­тарного познания.

Первая настаивает на правомочности его интерпретации как обычного субъект-объектного отношения. Это имеет место применительно, прежде все­го, к социальному (социологическому, экономическому, политологическому) познанию, связанному с раскрытием закономерностей функционирования со­циальных институтов и взаимодействия больших социальных общностей. При этом, как и в естественнонаучном познании, артикулируется роль процедуры объяснения.

Вторая модель, стремясь учесть специфику объекта, интерпретирует со­циогуманитарное познание как субъект-субъектное отношение: стороны, деcкать, познают друг друга. Но такое утверждение, привлекаемое в качестве аргумента, неправомерно и лишь вводит нас в заблуждение. Познание, как и любая иная деятельность, предполагает инициацию познавательной актив­ности (наличие потребности или осознание интереса), выбор объекта и фор­мирование предмета познания, разработку плана, постановку цели и задач и т.д. Именно эти функции отличают субъект познания от его объекта.

Однако для субъект-субъектной модели социогуманитарного познания можно дать и другую трактовку, если исходить из наличия познающего субъ­екта (гносеологического — роль его в науке играет исследователь) и субъек­та социального действия (актора, действия которого познает исследователь). Тогда социогуманитарное познание приобретает действительно диалогический характер: гносеологический субъект стремится понять смысл поступков субъ­екта социального действия, раскрыть его ценностные ориентации, «войти» в мир значений, существенных для актора, чтобы затем интерпретировать по­ступки и события в системе ценностей и значений, характерных для него и его эпохи. В итоге, как отмечал М.К. Мамардашвили, достигается отстранение (дистанцирование) и остранение объекта (его «огранка») — явления и собы­тия проявляют новые свойства в новых условиях.

Это будет уже третья модель, конкретизирующая специфику социально -гуманитарного познания, проясняющая его диалогическую природу.

У социогуманитарного познания есть и другие специфические черты. Среди них необходимо обратить специальное внимание на роль ценностей в пости­жении истины и в этой связи на соотношение понятий истины и правды.

Проблема ценностей составляет предмет особого раздела философии, име-¹ нуемого аксиологией/ возникшего в античном мире и представленного рядом концепций ценности. В философию социогуманитарного познания проблема­тика ценностей была введена неокантианцами и М. Вебером, исходившими из того, что постижение социальных действий возможно лишь в соотнесении с ценностями, задающими нормы поведения и цели деятельности человека.

В отечественной традиции ценность выступает как значимость для челове­ка и общества объективных свойств предметов и событий, проявляющаяся в социальной деятельности и социокультурных отношениях. Ценности не гипо­стазируются субъектом. Ценностью могут обладать как природные объекты, представляющие интерес для человека, а потому выступающие для него соци­ально значимым явлением, так и сами результаты созидательной человеческой деятельности. Ими являются артефакты — феномены материальной и духов­ной культуры, создаваемые с определенной целью и наделяемые смыслами и значениями в процессе создания.

Ценности выполняют регулятивную и нормативную функции, определяя ориентиры поведения и деятельности человека. Касательно познания соци­ального бытия чаще всего выделяют объекты, имеющие жизненную, практи­ческую ценность и по этой причине представляющие познавательный интерес.

В этом смысле можно говорить о единстве и взаимодополняемости трех основ­ных ориентации социально-гуманитарного познания:

1) на достижение объективно-истинного знания (когнитивная ориентация);

2) на получение практически значимого результата (праксеологическая ориентация);

3) на получение знания, которое соответствует принятой в обществе систе­ме социокультурных ценностей и норм (аксиологическая ориентация).

Влияние ценностей на социогуманитарное познание различается в зависи­мости от типа познавательной деятельности. Особую роль социокультурные ценности играют во вненаучном социогуманитарном познании, которое в от­личие от научного (теоретического) иногда характеризуют как духовно-прак­тическое познание, подчеркивая его служебную роль по отношению к сферам практической жизни общества. Среди основных форм вненаучного знания — мифологическое и религиозное, художественное и моральное, правовое и эко­номико-практическое и др. Этот тип знания соотносится с соответствующими формами общественного сознания и определяется потребностями решения задач в конкретных сферах общественной жизни. В экономической или по­литической практике при всей значимости научно-теоретических разработок все-таки предпочитают опираться на функциональное экономическое и поли­тическое знание, учитывающее принятую в данном обществе систему ценно­стей, традиции, наконец, политическую конъюнктуру.

Для научного познания основной ценностной ориентацией является до­стижение истины, а его результаты обладают самоценностью (они могут быть востребованы практикой если не сразу же, то позже). Вненаучное социогума­нитарное познание, да и донаучное (обыденное) непосредственно включены в решение задач практической деятельности и, имея в этом смысле служеб­ную роль, прямо соотносятся с ценностями бытия и социальными идеалами, признаваемыми обществом. Поэтому квалификация достоверного знания как истины, характерная для научного познания, в донаучном и вненаучном социо­гуманитарном познании дополняется, а то и вытесняется его квалификацией как правды.

Напомним, что существуют различные концепции истины (когерентная, кон-венциальная, прагматическая, корреспондентская), в которых она определяет­ся по-разному. Наиболее популярной и фундированной является последняя. Не случайно она и близкие к ней варианты получили обобщающее название: классическая концепция истины. Согласно ей истинное знание — то, которое соответствует действительности. Адекватное отображение объекта в сознании субъекта, «точная» связь (корреспонденция) между ними определяют имено­вание концепции корреспондентской.

На этом понимании истины «стоит» вся официальная философия науки. В итоге возникает парадокс, который зафиксирован В.Г. Федотовой в следующей остроумной реплике: «Гегель говорил, что когда он слышит слово "исти­на", у него вздымается грудь. Но вся проблема истины сведена к банальным иллюстрациям: смотрю — открыта форточка, говорю: "Форточка открыта". От чего здесь будет вздыматься грудь, если я еще не простудилась? Сведение истины лишь к слепку объекта в знании, снятие драматизма ее постижения в диалектике истины и заблуждения, абсолютной и относительной истины, не­понимание истины как процесса, а также непонимание целей, во имя которых добывается истина, и ведут к тому плоскому гносеологизму, который лишил понятие истины социального и духовного содержания».

В этих словах отражена очень серьезная проблема философии социально-гуманитарного познания — соотношение истины и правды. Можно согласить­ся с мнением того же автора, что истина есть прерогатива научного познания, а правда — вненаучного (правда жизни, художественная или историческая правда) и что истина — это гносеологический феномен, а правда — его ми­ровоззренческий аналог, но данные констатации все равно оставляют чувство неудовлетворенности, отлучая истину от правды, разделяя их. Суть проблемы, вытекающей из уравнивания интерпретации истины в социогуманитарном по­знании с ее естественнонаучным пониманием, рельефно выразил Л.И. Шес­тов, приводя в качестве истинного утверждения тот факт, что в 399 году до Р. X. в Афинах отравили Сократа, и в то же время возмущаясь бездушностью этой формальной истины и ее принудительным характером: «Ведь не собаку отра­вили, а Сократа, лучшего из людей, мудрейшего из людей, праведника».

Следует признать, что современное научное социогуманитарное познание постепенно начинает избавляться от академизма, осознавая тесную связь с социальными идеалами и интересами и отыскивая точки соприкосновения с донаучным (обыденным) и вненаучным социогуманитарным познанием.

Подобно тому, как социальная философия является одной из подсистем сов­ременного обществознания, так и социально-философское познание выступает одним из типов социально-гуманитарного познания, коррелирующим с конк­ретными науками об обществе и его феноменах. Эта связь имеет двусторонний характер: социальная философия не только «подпитывается» за счет новацион-ных теоретико-методологических разработок, новых концептуальных подходов и эмпирического материала корпуса социально-гуманитарных наук, но и спо­собствует развитию их эвристического потенциала, саморефлексии и осмысле­нию их статуса в системе интегрированного научного обществознания.

Важную роль в этом амбивалентном процессе играют исследовательские 'программы, способствующие формированию философских оснований науч­ного познания, задавая самые общие предпосылки для построения теории и давая средство для перехода от общемировоззренческого принципа, заявлен­ного в философской системе, к раскрытию связи явлений эмпирического мира. Значит, исследовательская программа служит посредником между философ­ским мировоззрением и культурой, с одной стороны, и наукой — с другой.

Обладая эвристическим характером, исследовательские программы позволяют осуществлять рефлексию над самим обществознанием, выделить в его развитии основные традиции постижения социума, ценностные ориентации и приоритеты в становлении социально-гуманитарных наук, артикулировать системный и междисциплинарный характер современного обществознания.

Отмечая существование различных классификаций исследовательских программ в обществознании, обратим внимание на ту, в качестве оснований которой принимаются специфика предмета познания, уровень его концепту­ализации, возможности экстраполяции рассматриваемых социальных фено­менов на общество в целом, широта применения и вариативность программы. Последнее основание означает, что программа не исчерпывается созданием одной (пусть и фундаментальной) научной теории, а при тактическом разнооб­разии, теоретико-методологических нюансах определяет стратегический путь осмысления социума.

Исторически первой (XVII—XVIII века) сложилась натуралистическая исследовательская программа, допускающая возможность рассматривать общество по аналогии с природой и признающая правомерность экстрапо­лировать методологический потенциал естествознания на область социаль­но-гуманитарных наук. Натурализм в обществознании представлен тремя основными версиями.

Методологический редукционизм (от лат. гес1исеге — возвращение назад, восстановление, сведение) предполагает использование теоретических конс­труктов, модельных систем и эмпирических схем естественных наук при изу­чении общества и его явлений. Вариантов методологического редукционизма предложено было достаточно много, причем выбор базисной естественнона­учной дисциплины определялся ее статусом в естествознании и ценностными ориентациями исследователя. Возникнув в форме классического механицизма, истолковывавшего общество как механический агрегат (Т. Гоббс, В. Парето), методологический редукционизм в дальнейшем нашел выражение в геогра-физме (Ш. Монтескье, Г. Бокль, Л.И. Мечников), квантовом механицизме (Э. Шредингер). Современной формой методологического редукционизма яв­ляется популярный в обществознании синергетизм. Он использует в интер­претации исторического развития общества модели нелинейной термодина­мики, что позволяет по-новому взглянуть на некоторые особенности развития социума как самоорганизующейся системы.

Особенно широкое распространение в обществознании получил биологи­ческий редукционизм, заложивший основы социологии как науки. Так, О. Конт считал социологию продолжением биологии, а методы естественных наук рас­сматривал в качестве образца научности.

Первое направление биологического редукционизма представлено клас­сическим социал-дарвинизмом (У. Беджгот, К. Руайе, В. Шальмайер, Г. Ратценхофер), пытавшимся интерпретировать общественное развитие, исходя из биологических закономерностей естественного отбора, а затем наследствен­ности, и современным социальным неоэволюционизмом, в котором ведущее место принадлежит социобиологии, рассматривающей культурные новации в обществе как явления, аналогичные генетическим мутациям.

Второе направление биологического редукционизма развивалось в рам­ках расово-антропологической школы (А. де Гобино, X. Чемберлен, М. Грант, Ж- де Ляпуж), которая пыталась объяснить явления общества и его динамику действием расово-антропологических факторов.

В качестве третьего направления биологического редукционизма можно (формально) назвать органицизм, ибо в нем отправной точкой для рассмот­рения общества служит аналогия с живым организмом, причем некоторые представители органицизма считали эту аналогию достаточно полной. Так, русский социолог П.Ф. Лилиенфельд соотносил торговые связи в обществе с кровообращением, а роль государственного управления — с функциями го­ловного мозга; немецкий экономист и социолог А. Шеффле, признавая нали­чие у общества как духа, так и «социального тела», уподоблял экономическую жизнь последнего обмену веществ в организме.

Тем не менее органицизм можно рассматривать как самостоятельную, вы­ходящую за рамки биологического редукционизма версию натуралистической исследовательской программы в обществознании. Придя на смену социально­му механицизму, артикулировавшему статику общества и сводившему его сущ­ность к взаимодействию реализующих свои интересы индивидов — «социаль­ных атомов», органицизм направлен, во-первых, на рассмотрение общества в динамике и, во-вторых, на репрезентацию социума как самоорганизующегося и неразложимого целого, в основе которого лежит некое объединяющее ду­ховное начало (народный дух, национальная идея, дух эпохи). Подобного рода органицизм, далекий от простого уподобления общества живому организму, присутствует в работах Ж--Ж- Руссо, Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, И. Гердера, по­литических философов консервативного направления.

В обществознании XX века органицистские аналогии в значительной мере приобрели характер скорее метафорический, способствуя становлению совре­менных системных подходов в изучении социума и развитию междисциплинар-р^{т г}. методологий. Показательной в этом отношении является плодотворность использования органицизма Т. Парсонсом в создании структурно-функцио­нальной модели социума, получившей популярность и признание научной об­щественности.

Третья из основных версий натурализма в обществознании — этноцент­ризм. Происхождение термина «этноцентризм» обычно связывают с работой Л. Гумпловича «Расовая борьба», но авторство концепта и введения данного понятия в категориальный аппарат социально-гуманитарных наук принадлежит американскому экономисту и социологу У. Самнеру. В работе «Народные обычаи» (1906) он, опираясь на анализ значительного этнографического ма­териала, попытался связать обычаи, а соответственно и культурные традиции народов с созданием этносами механизмов защиты от четырех биопсихических факторов — голода, сексуальной страсти, честолюбия и страха. В итоге Самнер редуцировал общественные отношения к механическим и внутриэтническим, введя понятия «мы-группа» (внутренняя группа) и «они-группа» (внешняя группа). Отношения в первом случае, согласно автору, отличаются сплочен­ностью, в то время как отношения во втором — враждебностью. Собственная группа ее членам представляется центром социума, а другие этносы оценива­ются по стандартам, характерным для нее.

В отечественной философии истории конца XX века, пожалуй, наиболее ярким выражением этноцентризма является концепция Л.Н. Гумилева, само название установочной работы которого «Этногенез и биосфера Земли» име­ет программный характер и указывает на важную роль природно-космических факторов обеспечения социодинамики этнических общностей. Для Гумилева общество воплощается в этносах, а историческое развитие социума — в про­цессах их становления и развития, причем ученый понимает этнос не столько как социальную, сколько как природно-культурную общность людей, фор­мирующуюся под влиянием в первую очередь природно-космических факто­ров, задающих состояние пассионарности — своего рода психоэнергетичес­кой заряженности на творчество. Этногенез соотносится с освоением данной общностью ландшафтных особенностей природного региона проживания. Действие природно-космических факторов дополняется влиянием фактора культурного самоопределения общности, становления у нее чувства компле­ментарное™, позволяющего осознать единство собственного этноса на фоне противопоставления его другим этническим сообществам. Как видим, мето­дология классического этноцентризма фактически воспроизводится в концеп­ции Л.Н. Гумилева, что, впрочем, не принижает ее эвристического значения. Она остается и в наше время популярной (хотя и дискуссионной) философско-исторической концепцией.

После того как в XIX веке возникла и самоопределилась в качестве само­стоятельной науки об обществе социология, естественно было ожидать появ­ления новой исследовательской программы в обществознании, оппозициони-рующей натурализму.

В основу социологической программы легла установка на признание органической включенности общества в природный Универсум и на подчи­нение социума действию определенных законов и в то же время на конста­тацию качественного своеобразия социальной реальности, ее несводимости к другим видам реальности. Эта установка означала, прежде всего, примат социальной реальности по отношению к индивидуальному существованию людей — общество надындивидуально (позиция социального реализма), а потому в раскрытии закономерностей его существования и объяснении об­щественных явлений должны использоваться специальные социологические методы. Так, согласно Э.Дюркгейму, хотя исторически общество возника­ет в результате взаимодействия индивидов, но, возникнув, существует по своим собственным законам. Отсюда следует известный методологический принцип реификации Дюркгейма, гласящий: «Социальные факты нужно рассматривать как вещи» — и ориентирующий на исследование устойчи­вых причинно-следственных связей и закономерностей в обществе. По мере становления социологии описанный способ объяснения общественных явле­ний в работах Л. Гумпловича, О. Шпана, Э. Дюркгейма наделяется универ­сальным для социогуманитарных наук значением, а последний из названных авторов начинает рассматривать социологию даже как систему социальных наук, придавая ей статус новой «науки наук» об обществе. Эта позиция ря­дом социологов была расценена как социологический экспансионизм, или социологизм.

Применение социологической программы в познании общества несомнен­но позитивно сказалось на развитии обществознания. В XX веке ее предметная область еще и расширилась после возникновения «понимающей» и «феноме­нологической» социологии. Но присущими социологии тенденциями сведения индивидуального к социальному, а познания — к объяснению все же задаются границы использованию этой исследовательской программы в обществозна­нии, делая актуальным призыв: «Вернуть человека в социологию».

В какой-то мере методологическую особенность социологической програм­мы можно объяснить стремлением ее сторонников избежать характерного психологизма, свойственного, по их мнению, психологической исследователь­ской программе, возникшей в XIX веке и быстро приобретшей популярность. Психологическая, а затем появившаяся на ее основе социопсихологическая исследовательские программы стремятся объяснить социальную жизнь исхо­дя из влияния психических феноменов на общество. Налицо общая методоло­гическая ориентация — сведение социального к психическому, которую мож­но охарактеризовать как психологический редукционизм. Различаются же две названные программы предметом редукции. Психологическая исследователь­ская программа за основу объяснения общественных явлений берет особен­ности психики индивида, а социопсихологическая — особенности групповой и социальной психологии.

Психологическая программа нашла выражение в психологическом эволю­ционизме (Л. Уорд, Ф. Гиддингс), в инстинктивизме (У. Мак-Дугал, У. Джеймс, Л. Бернард), в теории подражания (Г. Тард, Д. Болдуин), в концепциях школы психологии народов (Г. Лебон, М. Лацарус, X. Штейнталь), в классическом психоанализе 3. Фрейда.

3. Фрейд, рассматривая структуру психики индивида, абсолютизирует роль бессознательных влечений в качестве мотивов деятельности человека и затем экстраполирует действие механизмов психологической защиты на социальные процессы. Так, механизмы вытеснения (бессознательное устранение индиви­дом мотивов своих поступков из памяти), рационализации (бессознательное стремление индивида обосновать свои поступки «задним числом»), регрессии (бессознательное желание примитивизировать в определенных ситуациях свой образ в восприятии другого человека), проекции (бессознательный пере­нос собственных желаний и замыслов на оппонента) и ряд других приобретают характер объяснительных схем, с помощью которых интерпретируются исто­рические события и социальные явления. Отметим, что этот подход позволил раскрыть новые аспекты социального бытия, а созданная Фрейдом в 1932 году (совместно с американским дипломатом У. Буллитом) первая в истории пси­хобиография политика президента Вудро Вильсона положила начало целому направлению в обществознании — политическому психоанализу, что свиде­тельствует об эвристичности психологической исследовательской программы.

В развертке социопсихологической программы интересные результаты связаны с использованием ее неофрейдистской версии. Многие последователи 3. Фрейда, подвергнув критике его пансексуалистские методологические уста­новки, акцентировали внимание на роли социальных факторов в поведении человека и его деятельности в обществе. В частности, по мнению К. Хорни, чувство беспокойства, с которым человек появляется на этом, непривычном для него свете, сопровождает индивида на протяжении всей жизни и являет­ся основным побудительным мотивом социальных действий. В зависимости от того, как человек пытается если не устранить, то, по крайней мере, снизить степень своего чувства беспокойства и сопровождающих его чувств небезо­пасности, беспомощности и одиночества, Хорни ^выделяет три типа личности с характерными для них моделями поведения:

1) устойчивый, конструктивный (стремление к людям с тем, чтобы в диа­логической форме устранить причины возможного конфликта и прояснить си­туацию);

2) отстраненный (стремление уйти от людей как источника опасности, «за­биться в свою нишу»);

3) деструктивный, разрушительный (стремление пойти против людей с тем, чтобы уничтожить источник возможной опасности).

Использование социопсихологической программы оказалось продуктив­ным для творчества А. Адлера (анализ механизмов компенсации чувства не­полноценности и их влияния на поведение человека в обществе), К.-Г. Юнга (анализ коллективного бессознательного и роли архетипов в социокультурных процессах, классификация регионально-цивилизационных типов личности), Э. Фромма (определение влияния исторических и экзистенциальных дихотомий человеческого существования на противоречивый характер развития об­щества, выявление сдерживающего влияния социального характера на дина­мику социума) и др.

Наконец, еще одна исследовательская программа, широко используемая в (обществознании, — культуроцентристская, или (как ее еще называют, учиты­вая широкое применение при рассмотрении особенностей цивилизационной динамики общества) культурно-историческая. У истоков ее стояли В. Диль-тей и представители Баденской школы неокантианства В. Виндельбанд и Г. Риккерт, высказывавшиеся за различение наук о природе и наук о духе, наук о культуре.

Первоначально разработка этой программы осуществлялась преимущес­твенно в русле анализа специфики методологических средств социогумани­тарного познания и их отличия от соответствующего инструментария естес­твознания. В. Дильтей пришел к выводу, что общественные науки должны не объяснять, а понимать социальные явления, поскольку понимание основыва­ется на изучении и постижении мотивов человеческой деятельности, обусло­вившей эти события. В отличие от приверженцев психологической програм­мы он настаивал на необходимости обращаться к объективным памятникам человеческой деятельности, в письменной форме фиксирующим явления ду­ховной жизни как основы жизни общества в целом. В. Виндельбанд оценил науки о культуре (в отличие от наук о природе, которые охарактеризовал как номотетические, т.е. ориентированные на выведение законов) как идеографи­ческие, связанные с описанием конкретных социальных явлений и событий. Его дополнил Г. Риккерт, определяя основной метод наук о природе как ге­нерализирующий, обобщающий, типизирующий, а основным методом наук о культуре называя индивидуализирующий метод, позволяющий отразить не­повторимость и своеобразие социальных явлений; впрочем, этот немецкий философ стремился избежать категоричности своей классификации, отмечая, что в конечном счете выбор метода в социогуманитарном познании определя­ется его конкретной предметной областью и теми задачами, которые ставит себе исследователь.

Действительно, современные социальные науки (экономические, социо­логические, политические) успешно используют генерализирующий метод, позволяющий раскрывать закономерности в изучаемых сферах общественной жизни; даже в исторической науке, которую Риккерт считал образцом гумани­тарного знания, объяснение и генерализация используются достаточно широко.

Главное же, что смогли закрепить в сознании обществоведов неокантиан­цы, — это признание культуры самостоятельной, наряду с природой, онтологи­ческой реальностью, составляющей основу бытия общества. Мир культурных ценностей — артефактов культуры — стал рассматриваться как выражение сущности общественной жизни, а понимание механизмов динамики культу­ры — как условие познания общества в его историческом развитии.

С утверждением представлений о культуре как об онтологической реаль­ности прерогативы культурно-исторической исследовательской программы значительно расширились. В XX веке использование ее способствовало со­зданию таких оригинальных философско-исторических концепций, как кон­цепция «морфологии культуры» (О. Шпенглер), концепция «локальных ци­вилизаций» (А. Тойнби), концепция общества как суперсистемы (П. Сорокин) и многих других. Культуроцентризм породил еще и особую версию интерпре­тации исторического развития общества — историцизм. Последний не сле­дует смешивать с историзмом — развитым в работах Г. Гегеля, К. Маркса и ряда других мыслителей XIX века принципом рассмотрения общества в его развитии. Историцизм исходит из признания самоценности и неповторимости культуры каждой исторической эпохи, делая вывод о фактической несопоста­вимости исторических эпох в развитии общества. Это создает предпосылки для релятивизации исторического познания и, значит, представляет серьезную опасность для объективности исследования.

Становится очевидным: каждая из рассмотренных исследовательских программ в обществознании имеет и достоинства, и недостатки. Поэтому по­нятно существующее в среде методологов желание создать синтетическую программу, которая вбирала бы в себя эвристические компоненты сущес­твующих. Основанием для подобного синтеза вправе служить близость, а иногда и взаимодополняемость известных программ. Специалисты считают: взаимодополняемость как раз характерна для теоретических моделей обще­ства, созданных М. Вебером, Т. Парсонсом, Ю. Хабермасом. Она приближает их авторские версии исследовательской программы к идеалу синтетической. Но есть и другая точка зрения: создание такой программы в принципе невоз­можно и не нужно (учитывая многогранность общества и его феноменов, а также многообразие теоретико-методологических подходов к их изучению в современных социально-гуманитарных науках). Синтез социогуманитарного знания, согласно этой точке зрения, должен осуществляться в рамках единой социально-научной картины мира, а не путем формирования универсального методологического средства постижения социума.

Важнейшие функции исследовательских программ в социально-гума­нитарном познании — содействие сближению социально-гуманитарных дисциплин, обеспечение теоретико-методологического единства общество-знания и, что особенно актуально для современной науки, использование, разработка и освоение междисциплинарных методологий в исследователь­ской деятельности.

Научная дисциплина — это институционально оформленная область ис­следовательской деятельности, характеризующаяся особым предметом, тра­дициями развития, системой научных коммуникаций, методологией познания и упорядоченным знанием, отвечающим канонам научной рациональности.

Формирование социально-гуманитарных дисциплин произошло сравни­тельно недавно. Еще в XVII веке (например, у Т. Гоббса) можно встретить раз­деление наук на натуральные (о природе) и моральные (об обществе), причем первые (в частности, классическая механика) являлись образцом, методо­логическим стандартом. Оформление социально-гуманитарных наук шло во второй половине XVIII — XIX веке, во время возникновения дисциплинарно-организованного знания. Наряду с их самоопределением тогда же началась их дифференциация на социальные и гуманитарные. Большая часть XX столетия прошла под знаком специализации социальных и гуманитарных наук, нара­щивания их внутридисциплинарного потенциала, а последняя четверть XX и начало XXI века отмечены стремлением возродить единство научного знания, осуществить его теоретико-методологический синтез, свидетельством чего является отчетливо выраженная тенденция использовать междисциплинар­ные методологии, созданные на основе социальных, гуманитарных и естест­веннонаучных дисциплин.

В современном социогуманитарном познании наиболее перспективными и востребованными общественной практикой оказываются как раз исследо­вания, осуществляемые на стыках наук: в экономических науках с психоло­гией, социологией, социальной экологией, правоведением и этикой; в исто­рических — с культурологией, социологией, психологией, религиоведением; в юридических — с этикой и социологией; в политических — с социологией, психологией, теорией социальной коммуникации; в филологических — с ней-ролингвистикой и т.д.

Философское знание в силу присущих ему мировоззренческих, общемето­дологических, аксиологических и интегративных возможностей оказывается востребованным современным обществознанием. Единство философского знания, сопряженное с наличием в нем специализированных областей (эконо­мической и политической философии, философии права, философии истории, философии культуры и т.д.), делает философию эффективным посредником в освоении междисциплинарных методологий — таких перспективных, как ме­тодология психоистории, этнометодология, методология тендерных исследо­ваний, нейролингвистики, экзистенциального менеджмента, социобиологии, синергетического подхода и др. Многим дисциплинам в своем генезисе и раз­витии доводилось ориентироваться на образцы, в качестве которых выступа­ли смежные науки о человеке и обществе со свойственным им проблемным полем и методологическим арсеналом: социология — на естественнонаучные дисциплины (в частности, биологию); психология — на физиологию высшей нервной деятельности; история — на социологию. Конечно, применение меж­дисциплинарных методологий сопровождается опасностью редукционизма. Но опыт развития социально-гуманитарных наук показывает: позитивные ре­зультаты подобного междисциплинарного синтеза оправдывают риск. Именно поэтому освоение и использование междисциплинарных методологии иссле­дования является характерной особенностью современного социально-гума­нитарного познания.

Дата добавления: 2015-07-02