Неопубликованное интервью 1 страница

(Антонио Отеро Секо интервьюировал Ф. Гарсиа Лорку за несколько дней до его отъезда в Гранаду в июне 1936 года. Интервью, согласно желанию Лорки, не было опубликовано.

Когда Антонио Отеро Секо пришел к Гарсиа Лорке, тот разговаривал со своим адвокатом - дело в том, что поэт в то время был вынужден опротестовывать судебный иск. Об этом он и рассказал журналисту):

- Поверить нельзя, настолько абсурдно, но тем не менее это чистая правда. Когда меня вызвали в суд, я изумился. Я понятия не имел, о чем может идти речь, и сколько ни думал, не находил никакого объяснения. Иду в суд. И что же я слышу? А вот что - не более и не менее: некий сеньор Таррагона, с которым я, естественно, не знаком, подал на меня в суд за "Романс об испанской жандармерии", который восемь лет назад был опубликован в сборнике "Цыганское романсеро". По-видимому, столь долго дремавшие мстительные порывы наконец пробудились - истец возжаждал моей крови. Я, конечно, в подробностях объяснил судье, что происходит в моем романсе, что я думаю об испанской жандармерии, о поэзии, о теории образа, о сюрреализме, о литературе и Бог знает о чем еще.

- А судья?

- Судья попался умный и сказал, что полностью удовлетворен. В итоге доблестный защитник Славной Гвардии остался ни с чем.

- Расскажите о Вашей работе.

- Не изданы, но готовы к печати шесть моих поэтических книг и вся драматургия. Многие испанские издательства предлагают мне опубликовать "Йерму" и другие вещи, а я все откладываю подготовку рукописи со дня на день... никак не заставлю себя взяться за дело.

"Поэт в Нью-Йорке". Этот сборник написан очень давно. Много раз я читал стихи оттуда. В книге будет страниц триста, не меньше. Можно убить, если такой книгой запустить в голову. Сейчас рукопись у машинистки, и, наверно, скоро я представлю экземпляр в издательство. Книга будет иллюстрирована фотографиями и кинокадрами. Тех, кто пускает слюни от одного воспоминания о "Неверной жене", потому что ничего, кроме плоти, не видят в этом романсе, "Поэт в Нью-Йорке" разочарует. Это строгая, сдержанная книга, и социальный план очень важен в ней.

- Какие еще книги готовы?

- Пять поэтических книг. Стихи долго складываются в книгу. "Цыганское романсеро" я опубликовал спустя пять лет. И вот еще что: я пишу, только когда чувствую, что должен писать, а не всякий раз, когда захочется. Иногда это бывает совершенно не ко времени. Пока шла премьера "Доньи Роситы, или Языка цветов", я сидел в гостинице и заканчивал книгу сонетов.

Называются эти пять книг вот как: «Земля и луна», «Диван Тамарита», «Оды», «Стихотворения в прозе» и «Сюиты». Это вариации на старинные темы, над ними я работал очень долго и с большой любовью.

- А какие пьесы уже закончены или близки к завершению?

- Закончена социальная драма, пока еще без названия; публика из зала и с улицы врывается на сцену, в городе революция, штурмом берут театр...

Еще – андалузская комедия. Действие происходит в гранадской долине, среди действующих лиц есть кантаоры. Тем не менее - я настаиваю на этом! - никакой цыганщины!

И еще одна пьеса – «У крови нет голоса». Тема ее - инцест. Ханжи, естественно, ужаснутся, и я, пожалуй, воспользуюсь случаем, чтобы их успокоить: в нашей литературе есть замечательный прецедент - вспомним прекрасное произведение Тирсо де Молины на ту же тему.

Июнь 1936 г.

ПИСЬМА

Федерико - к родным

Сьерра Невада, Гранада, 21 (августа, год не указан)

Дорогие родные!
Пишу вам сломанным карандашом на этом жалком клочке бумаги, чтобы сообщить, что я чувствую себя просто божественно среди здешних красот. Мы побывали уже на двух прекрасных экскурсиях и издалека видели море. Наш лагерь расположен у подножия Велеты и окружен заснеженными горами. Температура воздуха чудесна. Напрасны попытки передать словами то, какая радость живет в моей душе и какая поистине братская близость царит здесь между всеми нами. Завтра мы поднимаемся на Велету. Всегда помню вас и крепко обнимаю. Ваш любящий сын
Федерико.

Лагерь "Луга Мадонны", день 21-й. Отсюда вся долина видна как на ладони.

Федерико - к Родным

Мадонны Всех Скорбящих. Переплетная фабрика,
ул. Католических королей №10, 2 Гранада
(Гранада), 23 августа (год не указан)

Дражайшие родители!

Как и раньше, чувствую себя превосходно. Горы величественны, виды великолепны. Живем мы нескучно, в лагере постоянно случаются забавные происшествия. Один сеньор играет на аккордеоне, а мы поем под его аккомпанемент. Среди этих огромных валунов мы резвимся, словно маленькие дети. Мы уже поднимались на пик Велеты и имели счастье созерцать один из великолепнейших в мире видов. Внизу, под нашими ногами, летали орлы, а над пропастями и оврагами кружились тысячи грачей. Здесь горы не слишком опасны: во всех направлениях проложено множество широких троп, сорваться с которых практически невозможно. Я вспоминаю вас сейчас, дрожа от холода и закутавшись в несколько пледов. Я спокоен и холоден. Эти сеньоры носятся со мной так, как вы и представить себе не можете. Они ужасно заботливые и относятся ко мне, как если бы я был необыкновенно важной персоной. За это я буду вечно им благодарен. Люблю вас и сердечно обнимаю,

Федерико.

Милый дядя Энрике. Из глубины одеял тебя приветствует любящий тебя племянник.
Будь здоров.

Федерико – к матери

Донье Висенте Лорке,
больница Нобле (Малага)
(Гранада, 1910-1911)

Дорогая мама и тётя!
Очень хочу тебя увидеть. Я много занимаюсь, на уроках музыки выучил 7 упражнений, а еще мне показали 4 новых мелодии. Шлю нежный поцелуй от любящего тебя сына

Федерико – к родным

(Авила огромна)
Авила, 19 октября (1916 г.)

Дорогие родные!
Я доволен неописуемо, здешние жители необыкновенно внимательны к нам, а сам город — настоящее произведение искусства, словно Средние века в нем восстали из пепла: дворцы величественны, а нетронутые временем крепостные стены окружают город со всех сторон. Крестьяне выглядят так, будто сошли со старых картин: женщины в юбках с широченными пестрыми оборками, в больших цветастых платках и красивых серьгах, мужчины в коротких брюках, коротких же куртках и каланьесских шляпах. Речь их — услада для слуха, образованность просто поражает. Поскольку нынче идут празднества в честь святой матери Тересы де Хесус, они прибывают сюда во множестве, и нам со многими удалось пообщаться. Они — одна из достопримечательностей Авилы.
Красивейшие исторические памятники полнятся отголосками минувших дней. Сегодня у нас был поистине день Святой Тересы. В сопровождении губернатора, алькальда и т. д. мы обошли все места, связанные с жизнью святой. Где она родилась, где крестилась, где приняла постриг, и так далее, а по пути вдоль стен читали на них отрывки из стихов благородной целительницы. А теперь о главном. По специальному разрешению нунция мы посетили внутреннюю часть монастыря Энкарнасьон (этот дон Мартин сущий демон!); туда никого не пускают, а нас пустили! Это поразительно! Все монахини были там, закутанные в свои большие покрывала. Нас сопровождали самые старшие из монахинь. Одна шла впереди и звонила в колокольчик, чтобы остальные удалились и не видели нас. Меня очень тронул вид этих галерей, где обитала высочайшая слава Испании, величайшая в мире женщина, каковой является Тереса де Хесус; видеть и осязать кровать, где она вкушала отдых, ее сандалии, келью, в которой она жила и в которой ей явился Христос, привязанный к колонне, приемную, где святая беседовала с благородным мистиком Сан Хуаном де ла Крус и с Педро де Алькантара: "Чтобы побеседовать о духовном", как она говорила. Здесь же находятся подлинные рукописи святой и лестница, на которой ей явился младенец Иисус. И там же одна из сопровождавших нас монахинь в полный голос прочитала одно из восхитительных поэтических произведений благородной целительницы... все слушали коленопреклоненно. Монахиня читала необыкновенно хорошо. Потом мы осмотрели исповедальню святой и еще множество прекраснейших реликвий. Мама, я постоянно вспоминал всех вас, потому что вам непременно понравилсь бы эти вещи, увлекающие взгляд к предметам более возвышенным, чем земля.
У дона Мартина был с собой нож, и он отрезал несколько кусочков от вещей святой, чтобы я увез их в Гранаду. Монахини также подарили нам несколько покрывал и реликвий святой Тересы и святого Хуана. Я ужасно рад, что увидел вечно закрытую часть монастыря (одна из монахинь провела 48 лет, не выходя за ее пределы!) изнутри. Мы исподтишка фотографировали монахинь (они отказывались сниматься). Совершили буквально невозможное! Этого не заметил никто, кроме нас и Господа.
Позднее нас ожидала чудесная вечеринка в Институте. (Луис) Марискаль представил меня, и я играл на фортепиано свои вещи, вызвавшие бурю аплодисментов и поздравлений. Маркиз де Форонда пригласил нас для организации семинара в Мадриде, в исторической академии. Папа, я очень доволен. Деньги уходят на покупку нужных вещей. Целую братишку и сестер. Привет служанкам Паките и Энкарне. Обнимаю и целую вас, ваш любящий сын
Федерико.

(Письма очень задерживаются, поэтому надеюсь услышать вас по телефону).

Федерико – к родным

Немесио Пересу
Ла Кастельяна (и т.д.)
Падилья, 12
Медина дель Кампо, 20 октября 1916 г.

Дорогие родители!
Мы в Медине дель Кампо, где умерла великая королева Исабель. Видели замок де ла Мота, в котором умерла королева, он очень красив и замечательно сохранился, а построен был еще в Средние века. Здесь находятся молельня королевы и кровать, на которой она скончалась. Площадь в селении великолепна, одна из красивейших в Испании, и на нее выходит балкон, с которого Фердинанд V провозгласил себя королем Леона. Во время любой пешей прогулки мы узнаем уйму всего! Дон Мартин — совершеннейший восемнадцатилетний ребенок, бегает, смеется, поет с нами, общается с нами на равных... Он слишком великодушен, я очарован совершенно. Путешествовать — это больше, чем искусство... Особенно для нас, жадных до любых впечатлений и открытых всему миру.
Мама, здесь очень холодно, поэтому у меня обветрилось лицо и губы потрескались, но я стал ловчее и сильнее, к тому же похудел на 2 или 3 килограмма... меня это вполне устраивает. Письма опаздывают на несколько дней — ну почему вы так далеко!!! — поэтому вы не сможете писать мне, лучше телеграфируйте.Телефонные разговоры довольно дешевы, сотня слов стоит одну песету, так что можете мне еще и звонить.
Передайте привет всем, поцелуйте сестренок и брата. Исабелите скажите, что я привезу ей очень красивые игрушки, которые ей непременно понравятся. Как же быстро тратятся деньги!!! Поскольку мне их не хватает, прошу тебя, папа, ведь ты вышлешь мне?.. Я постараюсь больше не просить... Дон Мартин шутит, что мы вернемся в Гранаду со связанными за спиной руками и под конвоем гражданских гвардейцев, потому что не сможем заплатить за еду. На вокзале Эскориала мы встретили (Хуана Рамона) Ла Чику, и когда мы сказали ему, сколько денег взяли с собой в такое долгое путешествие, он ответил: "А вы не ешьте!" Но дон Мартин делает чудеса, правда-правда, настоящие чудеса. Он великий мастер экономии.
Повторяю все свои приветы и поцелуи. А вам посылаю множество поцелуев и крепчайшее объятие от любящего вас сына
Федерико.

Теперь мы отправляемся в Саламанку, потом в Самору, Леон, Понтеведру, Луго, Сантьяго, Корунью, Ферроль, Бургос, Сеговию, Толедо и Мадрид, где мы организуем семинар в Королевском Географическом обществе по приглашению его президента, маркиза де Форонды.
До встречи.

Федерико - к Адриано дель Валье

Конец 1918г. (?)

В саду май, а в сердце моем октябрь.

Друг мой!

Ваше письмо доставило мне большую радость. Уверяю Вас, я ощутил глубокое духовное удовлетворение. Ведь для Вас я просто знакомый (довольно унылый знакомый), читавший Вам как-то свои стихи.
А я - злосчастный, молчаливый, одержимый, и живет во мне (совсем как в несравненном Верлене) белая лилия, которую надо бы полить, а нельзя; глаз идиота непременно примет ее за пурпурную розу с чувственным апрельским оттенком, а истина моего сердца - иная. Чужой, хмельной от юга и полнолунья, брожу я среди людей и сам себе кажусь Херинельдо, которому выпало жить в мерзостные времена Кайзеров и Ла Сьервы (чтоб им пусто было!). Я кажусь до крайности порывистым человеком... и сам я, и стихи мои производят такое впечатление, а ведь в самой глубине души моей живет огромное желание вновь стать ребенком - бедным, затаенным ребенком. За мной следит тысяча глаз, многое мучит меня и требует решения, ум мой в разладе с сердцем, и всей душой я стремлюсь укрыться в светлом саду - ведь мне по-прежнему нравятся картонные куклы и детские игры, а случится - и катаюсь по полу, забавляя младшенькую сестренку (моя отрада!)... но призрак, гнездящийся в каждом из нас, - как он нас ненавидит! - толкает меня в спину и велит идти. Надо идти, раз мы все должны состариться и умереть, но я не хочу думать об этом... и все же думаю, что ни день думаю и печалюсь все больше. Ведь это грустно, что и для себя ты - загадка. В каждом из нас, друг Адриано, живут желанье освободиться от страданий и врожденный порыв доброты, но в противовес им, круша, наступают чуждая нам сила искушения и гнетущая трагическая власть тела. Я уверен: повсюду рядом с нами витают души, покинувшие нас, и оттого нам больно; те самые души, которым открыто королевство юной принцессы по имени Печаль (голубой и белый - ее цвета)... иначе говоря - Поэзии, Судьбы. Поэзия для меня - это только лирика. Я узнал ее давно - мне было десять лет, и я влюбился... позже я полностью посвятил себя служению Музыке и облачился в одежды, которые она дарует служителям своим. И только потом мне открылось царство Поэзии - и я причастился любви ко всему сущему. В глубине души я добр, и сердце мое открыто миру... С тех самых пор я и полюбил Францию и всей душой возненавидел военщину; во мне пробудилась любовь к человечеству. К чему побеждать плоть, когда все так же трепещет, внушая ужас, загадка духа? Я до безумия люблю Венеру, но сильнее люблю слово "сердце"... а кроме всего прочего не могу освободиться от себя, как Пер Гюнт от пуговичника... стать бы самим собой.
Что же до моих занятий, то скажу Вам только одно - работаю я много, пишу и занимаюсь музыкой. У меня готовы три книги (две из них книги стихотворений), надеюсь, что смогу работать и дальше. Музыка: я собираю изумительные образцы народной гранадской полифонии.
Что же до моей первой книги, то я хотел бы поблагодарить Вас за добрые слова о ней. Хочу еще сказать, что для того, чтобы писать о ней, не нужно спрашивать меня - книга вышла и принадлежит теперь всем, а не мне одному... В моей книге (а она очень плоха) есть только одно - сила печали и боль, которую всегда пробуждает во мне Природа... Вам трудно себе представить, насколько я искренен, прост сердцем и страстен. Я знаю, что у Вас душа поэта, и мне этого довольно. И если Вы не почувствуете в моих словах того душевного тепла, которое я в них вкладываю, или посмеетесь, у меня на сердце останется горький осадок: словно открыл ларец, таимый ото всех, другу, а он усмехается и глядеть не хочет. Тогда кончим с этим. Я, знаете ли, романтик, чем и горжусь. Во времена цеппелинов и нелепых смертей я могу зарыдать у фортепьяно, затерянный в генделевских туманах, и сочиняю стихи, не похожие ни на какие другие, и пою Христа и Будду, Пана и Магомета.
У меня рояль вместо лиры, а вместо чернил - сок вдохновенья, золотой нектар белой лилии, что растет во мне, и великая моя любовь. Убивать - так уж одним махом, пришло время покончить с насмешками над теми, кто чтит Гармонию. Возлюбим же луну над озером наших душ и помолимся на краю упоительной бездны разверстого заката - им расцвечена музыка для глаз...
Оставляю перо, дабы взойти на всемилостивейший корабль Сна. Теперь Вы знаете обо мне кое-что.
Если Вы захотите ответить - дом на улице Касино в Вашем распоряжении, дядю я уже предупредил. Передайте ему привет. Он так добр и всегда нежен со мной, но на самом деле не знает меня. Я так и остался для него неразговорчивым подростком - только изредка улыбается, а то все молчит. Простите мне этот ужасный почерк. Я был до конца искренен с Вами. Прочтете Вы это грустное письмецо, подумаете, да и скажете (я почти уверен): "...ай да мальчик, молоденький еще мальчик... и все же - поэт" Вот Вам моя левая рука - она ближе к сердцу.

Федерико.

Одна просьба... Не пойте "Песенку солдата" (сочинение музыкального сапожника) даже под угрозой расстрела. Этого делать нельзя, просто нельзя!

Федерико – к родным

Мадрид, 3 мая 1919 г.

Дорогие родные!

У меня всё замечательно, я весьма доволен оказанным мне здесь теплым приемом. Сам только и делаю, что наношу визиты. Вчера провел почти целый день с Маркиной, который держится со мной так, словно знает меня всю жизнь. Он привел меня к себе домой, где мы вместе позавтракали. Потом он показал мне квартиру и представил своим жене и сыну... Ещё он сказал, что если я захочу, то могу издать книгу в "Ренессансной библиотеке" или в "Звезде", причём мне хорошо заплатят. После он привёл меня к Ларе, где ставится комедия Бенавенте, и мы договорились, что послезавтра проведем целый день вместе.

Пока больше ничего интересного. Мне так много нужно сделать, а Мадрид такой огромный! На меня этот город оказывает странное воздействие, он сводит меня с ума и очень радует. Мне кажется, будто я и родился здесь, всё, что ни встречаю, кажется правильным и само собой разумеющимся. Меня ничто не удивляет, и меньше всего столичная суматоха, в которой некоторые даже черпают силу и мужество жить.

Всех обнимаю,

Федерико

Федерико - Анхелю Барриосу

Художественный центр

Гранада (до 17 ноября 1919)

Милый друг Анхель!

Я не отвечал тебе раньше, потому что хотел приготовить тебе сюрприз: собирал чемоданы в Мадрид. Но теперь уже почти наверняка в воскресенье или следующий понедельник я предстану перед тобой. Гранада чудесна, вся в осеннем золоте. Я постоянно вспоминал тебя во время прогулок по окрестностям, долина неописуемо прекрасна и печальна. В среду женится Мануэль Ортис, и в этот же день вместе с женой он отправляется в Мадрид. Теперь-то ты можешь вообразить, как отчаянно он влюбился, раз решил жениться.

Я хотел написать тебе о многом, но совсем скоро я смогу рассказать тебе все при встрече.

Анхель, мы наконец перейдем в магометанство? Можешь припасать туники и тюрбаны.

А прямо сейчас начался дождь. Смотрю на балкон и вижу кипарисы у подножия Сьерры, закутанной в облака. Что-то мне грустно. В салоне Художественного центра царят невежды, ремесленники и торгаши.

Прощай, Анхель. Обнимаю,

Федерико.

Федерико – к матери

Студенческая Резиденция

ул. Пинар, 15

Мадрид, весна 1920 г.

Милая мама!

Я написал папе письмо, приводя убедительные доводы в пользу того, что он должен разрешить мне остаться здесь. Увидишь, прав ли я. Вернуться в Гранаду, чтобы просиживать дни в кафе "Аламеда" и выслушивать (потому что ты это узнаешь и представишь) множество глупостей, нестерпимо для меня, особенно в сравнении с той серьёзной, здоровой жизнью, что я веду здесь. Не обижайся, милая глупенькая мама, на то, что я говорил, будто писать письма - скучное занятие. Ты прекрасно знаешь, при каких обстоятельствах это было сказано, и ещё я сказал (читай внимательно), что письма к вам - исключение. В "Эславе" каждый вечер проходят праздники, очень приятные и высокого художественного уровня. Если бы я увидел в них что-то дурное, разве я послал бы вам программки? В этом окружении лениться невозможно: поскольку все вокруг работают, то и мне не остается ничего другого. По наклонной здесь катится только тот, кто сам по себе дурной человек, негодяй... Умоляю тебя, прочти моё письмо к папе и подумайте вместе над моими словами.

Спасибо за посылку, особенно за носки. "Король Рокэ" мне очень понравился, а кроме меня, кажется, никому.

Скажите Пакито, чтобы он писал мне, а Кончите и Исабелите - чтобы ответили. Больше я не стану повторять, что писать письма скучно, хотя ты, мама, столько раз восклицала: "Ой, я забыла написать!" и "У меня мигрень!", правда-правда!

Если бы ты знала, мама, как мне хочется поехать в Пекин. Говорю это в шутку, естественно, хотя буквально на днях познакомился с один китайцем, который уверяет меня, что Пекин прекрасен. То-си, то-си, то-си. Прощай, дорогая мама. Поцелуй братишку и сестёр, и всех родных, и знай, что тебя очень любит твой сын

Федерико.

Мама, вышли мне с обратной почтой десять экземпляров "Впечатлений и пейзажей". Это срочно.

Федерико - к Адриано дель Валье

Сегодня 19-е (сентября 1920 года).

Дорогой друг Адриано!
Должно быть, Вы уже сочли меня плохим и ленивым другом - я поступил дурно и прошу прощения. Печаль и даль терзали меня, но и сам я не понимал, что это они виною. Теперь прошло. А бродил я тенью, хмельной от несбыточной любви и лета... В душе моей - бездонном колодце, что стал Святой Терезе неприступной крепостью, сгустились звонкие колосья и белые облака.
Слишком долго глядел я в лазурное небо, и свет изранил меня. Затерянный в долине, я забыл обо всех и о себе. Я думал о тополе и ручье и тем достиг францисканского состояния души, знакомого Франсису Жамму... Я понимаю, что во всем этом слишком много лирики, но лирика - единственное, что оправдает меня перед лицом вечности. В озерном тумане мы потеряли путь и сбиваемся на небрежность, я же хочу провести свою немыслимую каравеллу - снежный ветер и солнце правят ее парусами - к храму Утонченности. А сам я - мираж из плоти и крови, и хотя очертания мои почти неразличимы в сумерках страстей, я, как Прометей, скован цепью, а цепь тяжела... благо, что не прикован к скале... только вот не орел - сова гложет мне сердце. Это правда. Чистая правда. Лгать было бы смешно и нелепо. Поэзия переполняет меня - поэзия мощная, раздольная, немыслимая, божественная, никуда не годная, глубокая, низменная, мистическая. Всякая, вся. Я хочу раствориться во всем. Я знаю - заря прячет ключ в заповедных лесах, но я сумею отыскать его... Вы читали последние эссе Унамуно? Прочтите - получите огромное наслаждение...
Я очень много работал этим летом. Написал поэму о гранадской долине. Наверно, опубликую ее будущим летом - прежде я должен отдать в печать две книги стихотворений: "Правдивые элегии" и "Осень в детстве". Возможно, названия я переменю - со мной это постоянно случается, - но пока они называются так.
В ноябре выйдет первая книга. Сейчас я работаю над моим "Франциском Ассизским" - вещь новая и необычная для меня. Обязательно пришлю Вам для публикации стихи и прозу. Одна просьба: выберете Вы сами и немного. Не считайте себя обязанным публиковать это. Дружба дружбой, а литература литературой; всякий, кто с черного хода лезет в литературу, - набитый дурак. В жизни столько дорог, а горечи (и сладости) везде хватает.
Посылаю Вам одну из своих последних вещей -"Элегию лягушек".
Прошу Вас о дружеской услуге - подпишите меня на журнал... Я хотел Вам рассказать столько историй, но боюсь задохнуться, разговорившись... Над душой моей склоняются ветви, отягощенные спящими гнездами, - ветер великой страсти моей раскачивает их, пробуждает.
Простите меня, Адриано. Бог Аполлон да хранит Вас.

Федерико.

Я пришлю Вам книгу. Напишите мне.

Федерико - к Мануэлю де Фалье

Аскероса, август 1922 г.

Дорогой дон Мануэль!
Мысль съездить в Альпухарру пришлась мне по душе. Ведь Вы знаете, как я мечтаю о кукольном спектакле - народном, истинно андалузском, благородном.
Мы должны всерьез взяться за это; для кукол можно писать подлинную, восходящую к истокам музыку.
Можно взять трагический сюжет (им все еще пренебрегают) о рыцаре флейты и трубаче-комарике, об изначальной идиллии дона Кристобаля и сеньоры Роситы, о том, как погиб на мадридской площади Пепе-Ильо, а можно написать фарс - о чем нам будет угодно.
Или инсценировать какой-нибудь романс с убийством или легенду о чудесах Пречистой Девы, где разговаривают волны и рыбы морские. А если поедем в Альпухарру, то лучше всего сделать мавританский спектакль - может, о Фернандо? Если вложить в этот замысел хоть сколько-нибудь любви, то выйдет чистое, незапятнанное Искусство (с большой буквы, а не с маленькой!).
Когда же Вы приедете к нам? На прошлой неделе сюда забрел кукольник с куклами - они просто изумительны; в лучших традициях Аристофана цеплялись к публике.
Вы напишете музыку, Маноло сделает декорации. Мора - знаток романсов, обязательно посоветуемся с ним. Я, как Вы знаете, готов сделать все, что понадобится (только увольте от телеграмм!).
Отец просил поблагодарить Вас за поздравление. Марии дель Кармен нежный привет от матери и сестры. Обнимаю Вас.

Ваш преданный друг Федерико.

Приезжайте же!

Федерико – к Мануэлю де Фалье

Аскероса, 1922 г., август.

Дорогой дон Мануэль!
Что же все-таки с доской Глинке?
Как я был бы счастлив, если бы наконец это прекрасное намерение осуществилось - это было бы справедливо. Что касается меня, то ради дела я готов навести золотой мост. (Ответьте мне, как Христос повелел, "да" или "нет".)
Вы и представить себе не можете, как я вспоминаю Вас, когда беру гитару и пробую извлечь из нее (силой!) Ваше изумительное "Посвящение Дебюсси", но спотыкаюсь сразу на первых же нотах. Это даже забавно! Мама в отчаянье спрятала гитару неведомо куда. Вспоминаете ли Вы о нашем замысле? Или надо расторгнуть наше злосчастное трио, а Вам - одному - наконец спокойно приняться за работу?
Я получил письмо от поэта-футуриста Адриано дель Валье. Он просит передать Вам привет и называет Вас так: "Вздох Боабдиля, растворенный в музыке, иначе говоря - Фалья". Правда, хорошо? Передайте от меня Марии дель Кармен (чтобы ей не было обидно), что она "вздох царевны Зулеймы, отчеканенный на меди".
Все мое семейство шлет Вам и Вашей сестре приветы
Преданный Вам - Вы знаете, как я люблю Вас! –

Федерико.

Я готовлю к печати "Поэму о канте хондо". Не забудьте известить меня о Глинке и Мурсиано!

Федерико – к родным

1923, 24 февраля

Дорогие родные!
У нас все в полном порядке, мы в совершенном восторге от приема, оказанного нам друзьями. Они явно оценили мои труды. С каждым днем я всё больше убеждаюсь в правильности выбранного мною пути и верю, что достигну поставленной цели.
В Резиденции нас приняли тоже замечательно, друзья мои слегка разбогатели, особенно неподражаемый Луис Буньюэль, который так носится с нами — вы себе не представляете как!

Мы начали заниматься как только закончились все эти хлопоты и Пакито увидел все, что должен был. Завтра я веду его в музей Прадо, а с понедельника мы вернемся к нашему обычному распорядку.

Посылаю вам статью Саласара, которую напечатали в "Эль Соль" сегодня, 24-го, и которая прибудет в Гранаду вместе с этим письмом. Очень неплохая статеечка, в которой и я выгляжу молодцом.

Обязательно напишу Фалье, передайте ему, что мне очень стыдно. Пошлю весточку и его сестре.

Скажите Исабелите, что я был у Рамона Гомеса де ла Серны. Он спрашивал о ней и обо всех вас, показал мне свою коллекцию изумительных механических игрушек и несколько фокусов. Оригинальнеший господин!

Прощайте. Всем огромный привет, целую сестренок и вас, ваш сын

Федерико

Федерико - к Мельчору Фернандесу Альмагро

Гранада, весна 1923.

Дорогой мой Мельчорито!
Я уезжаю за город. Я хотел бы, чтобы мы переписывались этим летом и чтобы ты держал меня в курсе всего, что происходит. Мне хорошо, только все глубоко волнует меня, и сам я не знаю почему... Каждое утро мне нестерпимо хочется остаться одному и плакать тихо и радостно, да, радостно! Все так сильно волнует меня (утреннее волнение)... словно я выздоравливаю от какой-то болезни и еще очень слаб, оттого что долго пробивался сквозь пустынные болота лихорадки. Сейчас я собираюсь много работать - под моими верными тополями, "под золотистым шелестом". Этим летом я хочу писать светло и спокойно, сочинить романсы, романсы с озерами, горами, звездами; я хочу писать таинственно и ясно, так, чтобы стихи были - как цветы (случайны и совершенны, как цветы): один аромат! Я вызволю из тьмы арабских девушек, и они станут играть в этих селениях, а в моих лирических перелесках заблудятся герои народных романсов. Представь себе романс, где вместо озер - небеса! Разве может что-нибудь взволновать сильнее? Этим летом, если Бог пошлет мне в помощь своих голубок, я напишу что-то очень андалузское, народное. Я собираюсь странствовать по здешним местам - их замки, их люди словно и не существовали еще для поэтов и... Довольно же с нас Кастилии!
Сегодня вечером все мы собираемся поужинать напоследок в Закоулке и обсудить одну сенсационную новость, которую мы тебе еще сообщим, потому что рассчитываем на твою помощь. Да! Мы решили назначить тебя Генеральным консулом Закоулка в Мадриде. Проект, который сегодня будем обсуждать (не могу удержаться!), состоит вот в чем... Только никому ни слова до тех пор, пока это не будет решено, потому что идею могут перехватить, а это скверно. Мы хотим, дорогой Мельчорито, построить на землях Сориано в Субии морабито во славу Ибн-Туфейля и двух-трех других гениев арабско-гранадской культуры. Внутри разместится библиотека с арабско-андалузскими книжками, а вокруг - сад: ивы, пальмы, кипарисы. Как радостно будет, Мельчорито, еще издали заметить белый купол морабито и рядом - башенку! А кроме того, это первая в Испании попытка сделать что-нибудь в память тех благородных людей, коренных гранадцев, каких встретишь теперь только в исламском мире. Наварро вчера просто рыдал от восторга, а Сьенфуэгос, Кампос и вообще все мы помешались на этой идее. Исполнится заветная мечта нашего Закоулка, мы все сделаем своим и руками и прославим Закоулок на века. Надеемся, что мадридские друзья с энтузиазмом помогут нам. Мы собираемся пригласить в Гранаду ученых мавров со всего Востока и сделать антологию Ибн-Туфейля - этим займется Сориано, и я что-нибудь напишу к тому времени. Сориано открывает список пожертвований тысячей песет. Мы хотим, чтобы купол морабито был звездчатый, как в арабских банях, а Маноло Ортис украсит стены внутри восточными орнаментами со священными письменами. Правда, хорошо? Сегодняшний вечер для всех нас особенный. Будем пить за тебя и за Хуана Кристобаля, который, по-моему, совсем нас не любит, а зато мы его - очень, и да здравствует Закоулок! Никому ничего не говори до тех пор, пока тебе не сообщат эту весть официально.
Прощай. Крепко обнимаю тебя.

Дата добавления: 2015-07-02