Исправительных

Статьи 359—361

Сходный сюжет мы видим еще в указе Петра I «О должности Сената» от 27 апреля 1722 г. Этим актом за недоношение об ис­полнении сенатских указов устанавливались штрафы: за первый просроченный месяц — 100 рублей, за второй — 200, за тре­тий — 300, за четвертый — 400 и за пятый — лишение всего и вечная работа на галерах^ив. Обязанность исполнять сенатские указы и докладывать об этом Сенату в установленные сроки бы­ла закреплена в Наказе губернаторам и воеводам 1728 года Высочайше утвержденным сенатским докладом «О штрафова­нии присутственных мест за нерапортование и за неисполнение по посланным указам на сроки» 1766 года ответственность рас­пространялась на все государственные учреждения не только за неисполнение, но и за несвоевременное извещение об этом не только Сената, но и других вышестоящих органов. Пункт 5 до­клада обязывал присутственные места рапортовать о выполне­нии указов или причинах, которые препятствуют их выполне-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

УКДС, 1873,

№936; 1885,

№28.

УКДС, 1884, №13.

См.: Ширяев В. Н. Указ соч., с. 242—254.

Российское

законодательство

X — XX веков,

т. 4, с. 192.

ПСЗ, т. VIII, №5333, п. 3-5.

Законодательство

первой половины

XIX века

нию, не позднее трех недель после получения. Правда, по исте­чении этого срока Сенат или иной вышестоящий орган должен был направить еще два подтвердительных указа, и лишь после того, как истекут сроки их исполнения, виновные подверга­лись штрафу: в первый раз — 10 рублей, второй — 20, тре­тий — 30, и только на четвертый раз следовало отрешение от должности без права восстановления. Как видим, со временем санкции за это правонарушение значительно смягчались.

Подтвердительного указа мог потребовать и тот государствен­ный орган или должностное лицо, которому поручалось испол­нение, если он полагал, что распоряжение вышестоящего органа противоречит закону или интересам императорской власти. В таком случае исполнитель, направив запрос о подтвердительном указе, должен был ждать ответа, не приступая к реализации первоначального указа, а орган, издавший первый указ, — из­дать и подтвердительный, который подлежал уже беспрекослов­ному исполнению.

Статьи 359—360 устанавливают ответственность за деяния, совершенные по неосторожности (легкомыслие, небрежность, преступная самонадеянность) и при условии, что они не повлек­ли за собой тяжких последствий. В последнем случае, а также при совершении тех же деяний умышленно применялись санк­ции, установленные в ст. 361.

В отличие от предыдущих, ст. 360 с объективной стороны включает в состав неисполнение не только указов, но и предпи­саний, предложений начальства, независимо от того, в устной или письменной форме они были сделаны. Статья 360 не приме­нялась, если на запрос не был получен подтвердительный указ, кроме случаев исполнения судебного решения высшей судебной инстанции низшим судом. Так, неисполнение судьей посланного ему апелляционной инстанцией указа о постановлении нового приговора по уголовному делу составляло проступок, предусмо­тренный ст. 360.

Статьи 362—363

Данные статьи, как и предыдущие, призваны обеспечить свое­временное исполнение указов правительства и распоряжений начальства, а не доведение точного смысла законов и распоря­жений до широких слоев населения и повышение правовой куль­туры народа. Следует иметь в виду, что в период издания Уло­жения о наказаниях обнародованию подлежали далеко не все за­коны и подзаконные акты, что, как правило, оговаривалось в са­мом тексте закона. С 1773 года печатанием и рассылкой законо­дательства ведал Сенат, причем публикация и рассылка актов осуществлялась только для служебного пользования. У частных лиц возможность приобретать отдельные экземпляры законов появилась лишь в 1838 году. И только с 1863 года при Сенате стало издаваться официальное «Собрание узаконений.и распо­ряжений правительства», которое рассылалось во все присут­ственные места и на которое могли подписаться все желающие.

В губерниях обнародование законов и указов Сената произво­дилось губернским правлением, обязанным снабжать нижестоя-

щие органы печатными экземплярами новых актов. А указы и манифесты, изданные со словами «Объявляется всенародно», по распоряжению губернского правления должны были зачиты­ваться после службы в церквах, а также на площадях в городах и на мирских сходах. Кроме того, они публиковались в губерн­ских ведомостях.

Статья 364

В отличие от административных присутственных мест, ниже­стоящий суд не имел права требовать у суда высшей инстанции подтвердительного указа, о котором говорится в ст. ст. 359—360¹⁵⁰.

Статьи 365—366

К ответственности за данные правонарушения должностные лица могли быть привлечены при непредставлении справок или иных сведений по делам, находящимся в их ведении и производ­стве, но не в связи с их личными дисциплинарными проступка­ми и упущениями по службе. Во всех остальных случаях закон­ными основаниями для востребования соответствующих справок и объяснений считались не только прямо указанные в законе, но и те, которые закону не противоречили. Например, нотариус, как должностное лицо, непосредственно подчиненное окружно­му суду, за отказ представить требуемые судом сведения, хотя бы и не установленные нотариальным положением и наказом ок­ружного суда, нес ответственность по ч. 1 ст. 365 '.

Статья 366, по существу, говорит о частном случае проступка, предусмотренного ст. 435 Уложения, устанавливавшей в общем виде ответственность начальников за слабый по нерадению над­зор за подчиненными.

Глава вторая Статья 367

Понятие превышение власти в России было впервые сформу­лировано только в Своде законов 1832 года, хотя частные слу­чаи установления уголовной ответственности за превышение власти можно встретить еще в судебниках. В Соборном уложе­нии 1649 года (ст. 150 главы X) предусматривалось наказа­ние за такое превышение власти со стороны воевод, дьяков и приказных людей, которое влекло для потерпевших продажи и убытки. Более широкий перечень случаев превышения и злоупо­требления властью содержался в главе пятидесятой Генерально­го регламента коллегий. В январе 1724 года Петр I утвердил но­вую редакцию этой главы, устанавливавшей меры взыскания и поощрения за службу. В ее второй части перечислялись наибо­лее опасные должностные преступления, а в третьей — осталь­ные должностные преступления, независимо от того, совершены они оплошкою или вымыслом. Закон устанавливал за их со­вершение срочную ссылку на галеры с конфискацией имения или лишением чина и тяжким штрафом^².

Ответственность непосредственно за превышение власти впер­вые была установлена для министров в § 279 Общего учрежде-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

150 УКДС, 1887,

№13.

УКДС. 1882, № 10.

Воскресен­ский Н. А Законодательные

акты Петра I М„ 1945. с. 513.

Законодательство

первой половины

XIX века

Проект Уложения

о наказаниях

уголовных и

исправительных.

СПб., 1871, с. 125.

См.: Курс

советского

уголовного права,

т. II. с. 333.

ния министерств 1811 года. Превышением власти считались слу­чаи, «когда министр, превысив пределы своей власти, постано­вит что-либо в отмену существующих законов, уставов или уч­реждений или же собственным своим действием и миновав поря­док, для сего установленный, предпишет к исполнению такую меру, которая требует нового закона или постановления». Об от­ветственности губернаторов за превышение власти впервые спе­циально упоминалось в Учреждении для управления сибирских губерний 1822 года.

В ст. 278 Свода законов 1832 года определение превышения власти заимствовано из Общего учреждения министерств, но распространено на всех должностных лиц. По сути, содержит его и настоящая статья. Но, как отмечали составители Уложе­ния о наказаниях, сверх того для удобства «определение превы­шения власти дополнено означением и тех случаев, когда чинов­ник учинит что-либо в отмену не только существующих узаконе­ний, но и данных ему наставлений, не испросив на то, надлежа­щим образом, разрешения высшего начальства»'⁵³.

С объективной стороны состав превышения власти характери­зовался либо необоснованным расширением прав, принадлежа­щих должностному лицу по закону, либо присвоением таких прав, которые ему вообще законом предоставлены быть не мо­гли, либо совершением действий, хотя и законных, но без надле­жащего разрешения начальства, т. е. предполагал совершение активных действий (бездействие власти составляло самостоя­тельный состав преступления, обозначенный в следующей ста­тье Уложения). Эти действия могли заключаться как в физиче­ской деятельности должностного лица, так и в издании им про­тивоправных приказов или распоряжений, в устной или пись­менной форме. Превышением власти считалось совершение дей­ствий, как выходящих за пределы компетенции должностного лица, так и таких, которые формально соответствуют служебной компетенции виновного, но по существу противоречат интересам государства, интересам службы, поскольку совершены без до­статочных к тому оснований. Таким образом, состав, определен­ный настоящей статьей, включал в себя и превышение власти, и злоупотребление властью в нашем сегодняшнем понимании.

Превышение власти только тогда представляло собой само­стоятельный состав преступления, когда оно не было соединено с другим, строже наказуемым деянием, как должностным, так и общим, например взяточничеством или изнасилованием. Общее указание на эту норму содержится в ст. 371, а уточнение приме­нительно к нанесению телесных повреждений, оскорблений и другим преступлениям — в ст. ст. 375—377.

Субъектом превышения власти могло быть только то должно­стное лицо, которое таковой властью обладало. Следовательно, не могли быть привлечены к ответственности за это преступле­ние канцелярские служащие, например писцы или курьеры.

Наибольшую сложность представляет характеристика субъек­тивной стороны превышения власти. Психическое отношение к содеянному выступает здесь в форме смешанной вины¹'⁴, т. е. следует различать отношение субъекта преступления к наруше­нию своих служебных полномочий и к наступившим последстви-

ям. В русской дореволюционной науке и судебной практике та­кое разграничение не проводилось, не было поэтому и единства взглядов по вопросу о форме вины, многие авторы усматривали противоречия в разъяснениях Сената.

При характеристике субъективной стороны этого преступле­ния нередко приходится сталкиваться с понятием «правовая не­осторожность»¹⁵⁰, т. е. совершением виновным таких действий, противоправность которых он не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть. Я. Г. Северский утверждал, что превышение власти можно рассматривать только как умышленное преступле­ние °. Напротив, В. В. Есипов считал, что «основною чертою превышения и бездействия власти является отсутствие умысла совершить, пользуясь властью как средством, одно из общих или должностных преступлений»'". Различие во взглядах в дан­ном случае объясняется тем, что Северский имел в виду отноше­ние к нарушению своих обязанностей, а Есипов — к последстви­ям, от этого происходящим. Но, следует заметить, у дореволю­ционных криминалистов не было единства даже тогда, когда они одинаково решали вопрос о том, какое именно отношение следу­ет рассматривать в качестве основного для определения субъек­тивной стороны преступления. Например, П. Д. Калмыков, так же как и В. В. Есипов, имея в виду вину как психическое отно­шение к последствиям превышения власти, в отличие от послед­него утверждал, что она может выступать и в форме умысла, и в форме неосторожности'⁰⁸.

Нередко вопрос о виновности за превышение власти подме­нялся вопросом о мотивах преступления. Так, профессор Буд-зинский, а вслед за ним и В. В. Есипов считали, что превыше­ние власти может заключаться только в действиях, совершенных в ложно понимаемых интересах службы, а если те же действия совершались из корыстных или иных личных мотивов, то они должны были составлять иное преступление'⁰⁹. Но подобное толкование прямо противоречит ст. 371 Уложения, которая пре­дусматривает, что превышение и бездействие власти может со­провождаться совершением и другого преступления: правда, в таком случае наказание назначается за второе преступление, но, как уточняет ст. 371, по максимуму. С. Будзинский утверждал, что корыстные мотивы всегда придают превышению власти свойства взяточничества, но вряд ли с ним можно согласиться. Например, случай использования государственного имущества в личных целях, несмотря на корыстные мотивы, никак нельзя от­нести к числу преступлений взяточничества; напротив, это ти­пичный пример превышения власти.

Сенат в своих разъяснениях по вопросу о субъективной сторо­не превышения власти исходил из того, что квалифицирующим признаком этого преступления является отношение субъекта к нарушению своих служебных обязанностей, а не к их послед­ствиям. Однако единообразный подход не мешал ему выносить противоположные решения по отдельным делам. Так, в разъ­яснениях по делу Свечина и по делу Надеждина Сенат счел, что «говоря о превышении власти, закон имеет в виду только дея­ние, совершенное умышленно. Превышение же власти, совер­шенное по неосторожности и невнимательности, может быть на-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

См.: Курс

советского

уголовного права,

т. II, с. 301.

156 См.:

Северский Я. Г. Особенная часть

русского

уголовного права. СПб., 1892, с. 160.

Есипов В. Указ. соч., с. 56.

См.:

Калмыков П. Д.

Учебник

уголовного права. СПб., 1866. с. 530—531.

См.: Будзинский С.

О преступлениях в

особенности. М.,

1887, с. 394.

Законодательство

первой половины

XIX века

160 Решения общего

собрания кассационных департаментов

Правитель­ствующего сената (далее ОС), 1868, №347; УКДС, 1881, № 110.

УКДС, 1879, №90.

Приговоры

уголовного

кассационного

департамента

Сената. СПб.,

(далее УКДС

пригов.). СПб.,

1891, №22.

УКДС пригов.,

1892, № 24.

УКДС пригов., 1891, №22.

165 Таганцев Н. С.

Лекции... Вып. II, с. 544.

166 Неклюдов Н. А.

Руководство особенной части

русского

уголовного права. СПб., 1887, с. 86.

Цит. по: Воскресен­ский Н. А. Указ. соч., с. 513.

См. настоящий том, с. 122.

называемо только по ст. 410 Уложения (ст. 441 в редакции 1845 года о наказании за медлительность и нерадение в отправлении должности. — Авт.). Превышение власти, происшедшее вслед­ствие неправильного понимания закона, должно быть рассма­триваемо как деяние неосторожное, а не как умышленное»¹⁶⁰. В решениях по делу Гроховского¹⁶¹, по делу Штакельберга¹⁶², по делу Аристова¹⁶³ логика рассуждений иная: «Если... никто не может отговариваться незнанием закона, то тем более такое знание обязательно для лиц, несущих обязанности по государ­ственной службе, самые свойства, цели и значение коей для пра­вильного движения каждой из отраслей управления обязывают вступающего в нее и пользующегося даваемыми ею преимуще­ствами определительно ознакомиться с принадлежащими ему по должности правами и связанными с ними обязанностями... при­чем по силе ст. 715 устава о службе по определению от прави­тельства всякий служащий должен поставить себе в непремен­ную обязанность ведать все уставы и законы государственные и содержать их в несокрушимой сохранности... Поэтому должно­стное лицо... ни при каких условиях не может быть признаваемо не ответственным за превышение власти, содеянное по незнанию им прав и обязанностей, возлагаемых на него законом по приня­той им на себя установленным порядком должности. Сообраз­но сему требование, чтобы со стороны превысившего власть бы­ло умышленное нарушение закона, не разрешающего ему тех или других действий или полагающего известный предел его правам, представляется несогласным ни с внутренним содержа­нием ст. 338 (ст. 367 в редакции 1845 года.— Авт.), прямо устанавливающей, вовсе не упоминая об умысле, внешние приз­наки нарушения», ни с установленным Сенатом порядком рас­смотрения дел о преступлениях превышения власти с участием присяжных заседателей¹⁶⁴. Согласно этому порядку, присяж­ные не должны были решать вопрос о том, имел или не имел подсудимый право на совершение тех или иных действий. Этот вопрос решал суд, основываясь на законодательстве, а не на субъективных воззрениях обвиняемого на свои права и не на степени его знакомства со своими служебными обязанностями. В научной литературе такая концепция нашла отражение в работах Н. С. Таганцева¹⁶⁵ и Н. А. Неклюдова¹⁶⁶.

Дата добавления: 2015-06-27