Эфиопское письмо 2 страница

— Взгляни. — Гусеница склонился над высокой стопкой бумаг, вытащенных из хижины. — Тут ведь одно и то же написано. Везде одно и то же.

— Ну и что? Состязание самураев? Интересно! Выходи, старик, нечего там больше делать! Все равно ничего больше не найдешь!

— Чертова неудача. Жаль, что все загорелось так быстро.

— А ты чего хотел? Ведь видно же бьию, что живут здесь ронины. Глупо получилось. Но вы оба не хотели даже слушать меня.

— И что? Все равно нам это ничего не стоило.

Впервые Бабочка оторвал взгляд от хижины и перевел его на своего угловатого товарища. Неужели и в самом деле ничего не стоило? А те людские жизни, что забрали они и огонь?

— Куколка, да выходи же ты наконец! Ты, мешок с костями! И что ты там ищешь?

Уродливый, огромный и широкоплечий Куколка и в самом деле выскочил из горящего дома. Он был весь испачкан сажей. Вовремя выскочил

Куколка: за спиной у него в тот же миг обрушилась горящая крыша.

— Кто это тут мешок с костями? Ты, пожиратель мяса мертвецов!

— И что же? Нашел что-нибудь?

— Ничего. А вы что добыли?

— Только еду.

— И бумаги?

— Причем недурные. — Гусеница подхватил одну из них. — Великие состязания самураев в Осаке! Состоятся через несколько дней, рано утром.

— Это не для меня, я по утрам сплю, — ухмыльнувшись, отмахнулся Куколка.

— Но ведь это нам ничего не будет стоить... — задумчиво потер подбородок Бабочка.

— Нет, конечно же, задаром, — рассмеялся Куколка. — Смерть всегда дается задарма. Хотя бы она!

— Что ты задумал, Бабочка? — насторожился Гусеница. — У тебя глаза блестят так, словно ты увидел красавицу. Думаешь о награде? Думаешь, у нас есть шанс? Хочешь принять участие в состязаниях?

— Почему бы и нет?

— Но ведь там соберутся лучшие из лучших! Они тебе так надают, что...

— С чего ты взял.? Трус ты!

— Я трус? — Куколка угрожающе медленно поднялся с травы. —Да я тебя...

— Я буду участвовать в состязаниях. Гусеница, Куколка и Бабочка против самураев Осаки! Это подарит нас бессмертием!

— Или смертью, — проворчал Куколка.

— Ох! Маменькины сыночки! — рассмеялся беззаботный Бабочка.

— Сукин сын, — не остался в долгу Куколка.

Ветер тянул за собой по земле нити чадного дыма. И они решили, что пора бы уже уходить с пепелища.

Экскурс. Верность долгу, когда все уже кончено

Дух бусидо, дух верности сохранился в Японии навсегда. И это наглядно видно на примере весьма примечательной истории.

В марте 1974 года, через- три десятка лет после окончания Второй мировой войны, на Филиппинах состоялась «капитуляция» последнего самурая — подпоручика Онода. Японский журнал «Мантайм» подробно пересказал историю Онода[9].

А начиналась эта история так. В 1944 году командир войск спецназначения императорской армии майор Танигути вызвал к себе подпоручика Оноду и отдал ему следующий приказ:

— Укройтесь в горах острова Лубанг. Ваша цель — террор, подрывная работа. Мы еще вернемся на Лубанг. Все ли ясно?

— Так точно!

— Приказ этот отдал вам я. И никто другой его отменить не вправе.

Небольшой, поросший джунглями остров Лубанг находится на Филиппинах. Оказался поручик на нем не один, а в сопровождении младшего унтер-офицера Симады и рядовых первого класса Акацу и Коцука. Их война со всем миром затянулась на несколько десятилетий...

Весной 1951 года в плен сдался Акацу. В мае 1954 года в стычке с подразделением филиппинских горных стрелков был убит Симада. А еще через восемнадцать лет убили в перестрелке с патрулем Коцуку. Остался последний самурай — Онода. Для него война закончилась только 10 марта 1974 года. И завершилась при весьма примечательных обстоятельствах.

Еще в марте 1946 года по джунглям маленького островка в сопровождении американских солдат с мегафоном в руках ходил японский переводчик и сообщал самураям-«партизанам» о полной капитуляции Японии. Но Онода остался в джунглях.

В июне 1954 года на Лубанг из Японии отправилась делегация на спасение Оноды и Коцуки. Поехали туда даже родные и близкие «партизан». Но в Японию они возвращались ни с чем. В 1959 году попытку повторил родной брат Оноды. Тот узнал брата, но продолжил «выполнять приказ». В 1973 году на острове вновь появилась поисковая группа. На этот раз вместе с ней поехал отец Оноды. Старик бродил по лесам и выкрикивал строки хайку:

Сколько воспоминаний Вы разбудили в душе моей,

О вишни старого сада!

Однако война последнего самурая все равно продолжалась. Он даже взял в «плен» молодого туриста из Японии. Для чего? Чтобы объяснить земляку, что пока отданный ему три десятка лет назад приказ не будет отменен его прямым начальником, он, истинный самурай, будет продолжать воевать.

Пришлось бывшему майору Танигути отправляться за Онодой на Лубанг. Поздним мартовским вечером отставной майор зачитал стоявшему навытяжку с винтовкой у ноги подпоручику Оноде приказ об отмене возложенного на него боевого задания. Тридцатилетняя война Оноды закончилась.

Перед телекамерой постаревший подпоручик сказал:

— Не сдавался, потому что обязан был действовать лишь по приказу прямого начальника... О гибели подчиненных не жалел. Возникло лишь желание отомстить за их смерть.:. О родителях не вспоминал. Полагал: раз они считают меня погибшим, значит, дух их возвышается, а это продлит им жизнь.

Дух Бусидо — это Дух Верности. А верность всегда связана с верой.

Вступи на Путь веры

...Все началось с хаоса и только затем приобрело стройность и гармонию: небо отделилось от земли, и обособились женское и мужское начала: богиня Идзанами и ее божественный супруг Ид- занаги. У них родилась богиня солнца Аматэрасу, бог луны Цукиеми и бог ветра и воды Сусаноо.

Аматэрасу и Сусаноо принялись бороться меж собой. Аматэрасу победила бога ветра и воды и осталась на небе, а Сусаноо был изгнан в страну Идзумо на землю. Внук Аматэрасу Ниниги сошел затем с неба и принял на себя управление государством Идзумо. В знак признания его божественной власти ему вручили три священных предмета: зеркало как символ божественности, меч, символизирующий могущество, а также яшму — символ верности подданных. Именно от Ниниги произошел Дзиммутэнно, мифический первый император Японии, положивший начало династии японских императоров-микадо. Титул «тэнно» означает «Верховный правитель», а меч стал не только символом могущества, но и символом-оружием самураев — воинов на Пути веры.

Впрочем, как писал Г. Востоков, «...если вы спросите у японца, какая его вера, он вас не поймет. Все, что он сумеет вам ответить, это, что, согласно обычаю, ему при рождении дали имя в синтоистском храме и что, вероятно, при похоронах его будут провожать буддийские бонзы»*.

Инадзо Нитобэ, напротив, выделил в качестве основных источников «Бусидо» буддизм и синто, а также учения Конфуция и Мэн-цзы. Буддизм буддизмом, а конфуцианство конфуцианством, но то, чего самураям недоставало в канонах буддизма и конфуцианства, им в изобилии давало синто.

В синтоизме нет каких-либо нравственных заповедей, норм праведного поведения или же

‘Япония и ее обитатели. С. 336.

множественных предостережений против грехов, к каким привыкли мы с вами. Христиане говорят: «Все мы грешны перед Богом». Понятие греха — «цуми» — у японских самураев было совсем иное. Для них грехом считался не только плохой поступок человека, а вообще все грязное, неприятное. Словом «цуми» назывались и болезни, и несчастья, что сваливаются на человека, и стихийные бедствия. Так что самурайский «грех» — это любая большая беда.

Самураи поклонялись предметам и явлениям окружающего мира из чувства благодарности к природе за то, что, «несмотря на внезапные вспышки своего необузданного гнева, она чаще бывает ласковой и щедрой»[10].

Г В «Кодексе Бусидо» сказано:

S, «...после необычных событий именно потому случаются какие-то бедствия, что люди, / увидев, например, комету, думают о несча- \ стье до тех пор, пока оно не случится. Став

* свидетелями такого события, они ожидают чего-то неладного и тем самым позволяют случиться очередному бедствию. Знамения имеют место в глазах смотрящего».

Синто не требовал от верующего самурая каждодневных молитв. Им было достаточно лишь присутствовать на храмовых праздниках. В быту же самураям следовало религиозно относиться к чистоте. Поскольку грязь отождествлялась у самураев со злом, очищение служило основой всех обрядов.

В синто было лишь одно общее правило морали: «Поступай согласно законам природы, щадя при этом законы общественные»[11]. Считалось, что самурай обладал инстинктивным пониманием добра и зла.

Самураям Пути следовало познавать самое себя, заглядывая в глубь своей души и ощущая божество (ками), которое непременно живет там. Буси должен был слушаться велений этого божества, ибо оно являло собой зов всех предков. Самураи должны были ухаживать за своим телом, отданным в собственность ками, потому что здоровое тело — это источник духа и энергии. У самураев был обычай, согласно которому умирающий в молодом возрасте буси просил прощения у родителей за свою раннюю смерть. Он должен был говорить примерно следующее: «Простите меня, что я от вас ухожу, когда вы приближаетесь к старости... Я мог бы вознаградить вас за все то, что вы для меня сделали, но я должен уйти — такова воля неба»[12].

Огромный вклад в развитие Пути веры внесли монахи буддийской секты «дзен». «Бусидо» восприняло из дзен идею строгого самоконтроля. Самураю следовало также медитировать в духе дзен для мужественного вхождения в «му» — небытие.

И самураи, и дзенские монахи, веровавшие в милосердие будды Амитабы, и нищие отшельники в равной степени считали жизнь иллюзорным кратковременным эпизодом в бесконечном цикле вечной жизни.

f В «Кодексе Бусидо» сказано:

S «Все в этом мире — всего лишь кукольное г представление».

/ «Вся жизнь человека есть последователь- \ ность мгновений».

* «Правильно поступает тот, кто относится к миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна».

Дзенский мастер Роан, когда-то тоже бывший самураем, написал такие строки:

С чем же сравнить Тело твое, человек?

Призрачна жизнь,

Словно роса на траве,

Словно мерцанье зарниц.

Так, самураи превратили многие довольно- таки тривиальные религиозные догмы в средство воспитания собственной души. Души воина. Самурай становился носителем целого комплекса бу-дзюцу, и применение их на ратном поле зависело прежде всего от глубины презрения к смерти и даже от стремления к ней.

Верящий в свой Путь самурай был способен на многое. Широко известна история о самурае Дайю из Санею, который прибыл к только что умершему от болезни другу и предположил, что причиной его смерти было неумелое лечение. Доктор, услышавший его обвинения, осмелился дерзко предложить Дайю силой своей веры возвратить друга к жизни. Дайю пошел в храм, потом вернулся и сел в медитации рядом с покойником. Через некоторое время тот начал дышать и зашевелился. Когда у Дайю спросили, как он смог оживить человека, тот ответил: «Я не знаю никакой специальной молитвы для оживления мертвецов. Я просто открыл свое сердце вере, вернулся в храм и наточил короткий меч, а затем спрятал его в складках одежды. Затем я обратился к покойнику с молитвой: „Если силы моей веры будет достаточно, сразу же возвращайся к жизни". Если бы он не ожил, я, не задумываясь, вскрыл бы себе живот и умер рядом с ним».

Это был путь, это был «до». Он обладал «жизнедарящими силами» и помогал самураю найти «единичное бытие во всем», «войти в соприкосновение с божественным». Самурай, познавая «до», должен был достичь военного мастерства, соприкасающегося с «истинным путем».

Экскурс. Меч веры самураев из монастыря

Монахи японских монастырей далеко не всегда были просто монахами в нашем с вами понимании данного слова. Большая часть из них уходила в монастыри, пройдя мирской путь самурая.

Путь веры самурая лучше всего характеризует история монастыря Исияма Гобо. Это был

огромный город, занимающий большую часть старой Нанивы, впоследствии переименованной в Осаку[13]. Исияма Гобо был расположен на возвышенной части Нанивы. Огромное количество бывших самураев стекалось в неприступные стены монастыря, устав от участия в бесконечных распрях сёгунов. Удивительно даровитые оружейники Исияма Гобо прославились изготовлением оружия — пик и мечей. Благодаря их высокому качеству и тонкому профессионализму художественного оформления на самурайские мечи из монастыря Исияма Гобо был огромный спрос.

В годы правления Кэн-нё, четырнадцатого настоятеля монастыря, тоже бывшего самурая высокого ранга, Исияма Гобо в конце XVI столетия прославился на всю Японию. Прославился своей непоколебимой верой и мужеством.

Дело в том, что среди князей того времени, ведших бесконечные войны с соседями, внезапно начал выделяться некто Ода Нобунага, обладатель небольшого владения в провинции Ова- ри, основными чертами личности которого были честолюбие, коварство и жестокость.

Маленький замок в Нагоя, полученный в наследство от умершего отца, Ода превратил в самый настоящий военный штаб. Здесь он разрабатывал планы своих дерзких набегов на соседние земли. В 1560 году он разгромил войска крупного феодала Имагава и, расправившись с одним из самых мощных противников — домом

Китабатакэ, — присоединил к своим владениям богатую провинцию у Тихого океана Исэ.

А в 1568 году Ода Нобунага осадил столицу и, разбив правительственные войска, взял Киото и низложил сегуна.

Казалось бы, какое нам дело до его военных демаршей? Но дело в том, что Ода Нобунага с самого начала своей «творческой» деятельности ненавидел Путь — Путь веры воина. Веры для него не было, а его собственный путь превращался в кровавую просеку.

Особую ненависть Ода Нобунага испытывал к монастырю самураев Исияма Гобо. В 1570 году (первый год Гэнки) Ода предъявил ультиматум главному настоятелю монастыря — Кэн-нё. Он требовал безоговорочной капитуляции, полного подчинения Исияма Гобо новому правителю, а также передачи ему огромных ценностей монастырского города. Думаю, нетрудно догадаться, что Кэн-нё ответил ему категорическим отказом.

Их борьба, борьба монастыря самураев и нового диктатора, продлилась одиннадцать долгих лет. Много раз воины из монастыря не только отбивали ожесточенные атаки, но и сами переходили в наступление: ведь это были не просто монахи, а профессиональные воины, да и сам Кэн-нё оказался талантливым военачальником. Он великолепно ориентировался в быстро меняющейся военной обстановке, делал правильные стратегические и тактические расчеты. Более того, осажденные мо- нахи-самураи наносили серьезный урон войскам Ода. Все операции возглавлял военный совет при настоятеле монастыря.

Так что все многократные попытки Ода взять крепость каждый раз заканчивались громким провалом. Так продолжалось до тех пор, пока он не решился на последний штурм. Ода пришел к выводу, что расположенный на вершине монастырь можно взять, опоясав войсками все склоны и укрепления. Многомесячная осада полностью изолировала Исияма Гобо от окружающего мира. Медленно поднимаясь вверх и сжимая кольцо осады, воины забросали крепость зажигательными смесями. Монастырь был сожжен. В огне погибли и все его обитатели. Три дня и три ночи пылал Исияма Гобо. После пожара на огромном пространстве, согласно документам, остались лишь горы пепла. Перестал существовать один из богатейших центров самурайской культуры, богатейшее хранилище древних рукописей, книг и многих уникальных ценностей. Остались только легенды о мужественных мо- нахах-самураях и понимание того, что Путь веры — это все равно Путь воина.

(В «Кодексе Бусидо» сказано:

S «...предания о Пути Самурая помогают постигать буддизм».

/ «Самураи былых дней больше всего боялись умереть в кровати. Они надеялись встретить ¹ свою смерть на поле битвы. Священник тоже ничего не достигнет на Пути, если в этом он не будет подражать воину».

Столкновение с современностью

Помните фильм «Достучаться до небес»? В нем есть знаменитый диалог про море. «Ты когда- нибудь видел море?» — спросил главный герой

у своего друга. Обреченные на смерть, больные раком, главные герои кинофильма, никогда не видевшие моря, решают, что в оставшееся им для жизни время они непременно должны его увидеть. А из нашей компании никто никогда не видел океана. И вот когда мы приехали к побережью Тихого океана, мы поняли: это встреча с Небывалым. Добирались мы на автобусе, а потому водную гладь океана разглядели не сразу. Мы лишь почувствовали запах, запах, который трудно описать словами: он упорно пробивался сквозь аромат растений, зарослями стелющихся у побережья. Этот пьянящий коктейль ароматов до сих пор манит меня вернуться туда, в Хамамацу, и ощутить его вновь. Скинув обувь, мы босиком двинулись через дюны в сторону океана. А в дюнах мы были поражены, увидев пару слепленных из песка фигурок, одна из которых должна была изображать борца сумо, а вторая — какого-то восточного мудреца.

Всему помешал (вернее, почти помешал) японский полицейский, подбежавший к нам со всех ног и принявшийся что-то оживленно выкрикивать. Оказалось, надвигается цунами и ходить по побережью очень опасно. Что ж, так даже интереснее! Подойдя к берегу, мы ахнули от восторга — волны и в самом деле были невероятно огромные, таких никто из нас никогда не видел. Японцы играли с приливом и отливом у берега, кучка забавных индусов в своих традиционных одеждах тоже пытались зайти по колено в воду, но тут же отскакивали назад. Мы же, скинув одежку, бросились в волны.

Как же это было здорово! Волна высоко подбрасывает тебя, потом ты, словно зависнув в воздухе, балансируешь на ней вверх-вниз, причем вода держит тебя так, что даже не надо грести руками, и настойчиво утягивает тебя в сторону океана. Вдоволь наплававшись в прохладной воде, мы, словно заново родившись, выбрались на берег. На берегу нас спас от холода ставший традиционным во время последующих поездок на океан горячий кофе с сахаром, который продается здесь в автоматах в банках. Мы сели на берегу и стали наблюдать за закатом. Вот она, настоящая Страна восходящего солнца! Впрочем, заходящее за океан солнце не менее прекрасно.

«Остров Чипингу — на востоке, в открытом море; до него от материка тысяча пятьсот миль. Остров очень велик; жители белы, красивы и учтивы; они идолопоклонники, независимые, никому не подчиняются... Богатый остров, и не перечесть его богатства», — писал в 1298 году в «Путешествиях» Марко Поло.

И тут, на океане, грани реальности и грани зеркального ее отражения как бы стираются. Волны океана приносят настоящую Японию...

Рай самураев

Последний из шести длинных клинков рассек кору дерева. Митома презрительно хмыкнул.

Гейша тоскливо отвернулась от окна. Дарить наслаждение юному Митоме было совсем иным, нежели его отцу, нежному и обходительному любовнику. С Митомой гейша не чувствовала ничего, кроме ужаса.

Зайдя в покои, Митома даже не глянул в сторону гейши. Он любовался игрой мускулов на своей правой руке.

Слуги судачили друг с другом — обычное дело, когда им казалось, что за ними никто не наблюдает.

— Молодой господин безумен, совершенно безумен.

— А старый господин слишком уступчив. Он должен отослать сына на войну или ко двору сёгуна, пусть Митома приносит пользу. А господин лишь оплачивает кровавые забавы Ми- томы.

— Ему же нужен наследник. Никогда не пошлет он юного господина на войну.

— А я думаю, юный господин не отказался бы от участия в битвах. Он ненавидит родной дом.

— А ведь его любят здесь. Нет, он точно безумен, совершенно безумен.

— А вы видели, как он уродлив, когда смеется?

— А его голос режет слух, вот до чего неприятен. У меня каждый раз ледяная дрожь пробегает по спине, когда он отдает мне какие-либо приказы...

—...Нет ли возможности использовать в политических целях учцстие моего сына в том состязании? — спросил старик.

Советник задумался на мгновение.

— Все можно использовать в политических целях, мой господин, действительно все. Времена сейчас непростые, голод и насилие стали истинными правителями страны. Это только простой народ думает, что у нас все хорошо. Вот пусть и посмотрят на знатного отпрыска с мечами в руках.

— Но они будут ненавидеть его. Им никогда не восхищаются. Он некрасив, тело его сложено непропорционально, а голос Митомы неприятно режет уши. Они будут ненавидеть его. А если он победит? Если повергнет героя из народа? А если победят и убьют его? Если он не выдержит? Он же нужен мне, без него все мои труды были бы напрасны, без него все, что принадлежит нашей семье, станет пылью времени!

— И что же вы хотите, мой господин? Вы многие годы не дозволяете ему участвовать в подобных состязаниях. Боитесь потерять его.

Старик укрыл лицо в руках, ибо все золотые слова мудрости не могли уберечь его от забот.

Пальцы Митомы сошлись на нежной шее гейши, отец заплатил ей, она не будет сопротивляться, но он все равно ждал протеста, хоть какого-нибудь жалкого, слабого протеста. Ее лицо становилось все краснее и краснее, но она теперь казалась ему куда прекрасней обычного. Гейша тронула струны его души.

Митома даже влюбился в нее, так красиво она умирала. Митома застонал, как от страсти. Однако он не знал, что делать с влюбленностью в смерть, и отпустил ее. Гейша закашлялась — значит, будет жить — и зарыдала.

Митома подхватил ее на руки и принялся покачивать из стороны в сторону. Гейша жалась к нему, а он поглаживал ее длинные волосы и тоже плакал, взахлеб, словно маленький ребенок, потому что теперь понял. Никогда ему не получить сразу выживание и любовь, надежду и смерть, свободу и освобождение. А жизнь — это проклятие с тысячей переломанных пальцев.

Экскурс. Взаимопроникновение веры

У Г. Востокова мы можем встретить замеча-, ние о том, что между двумя крайними точками жизни — рождением и смертью — самурай «легко может стать на время христианином#[14].

Так ли это? И могли столкнуться два пути и две веры?

В «Записках» капитана В. М. Головнина, пробывшего в плену у японцев с 1811 по 1813 год, мы читаем: «Япония стала известна европейцам в первой половине XVI века; первые открыли сие государство португальцы; тогда дух завоевания новооткрываемых земель господствовал над сильнейшими морскими державами того времени в высочайшей степени. Португальцы приняли намерение покорить Японию...»

Ну, насчет завоевания и покорения я все же сомневаюсь. Дело в том, что в Японию португальцы прибыли совершенно случайно — китайская джонка с португальцами на борту была отнесена к японским берегам бурей. В 1562 году даймё Кагосимы писал: «Я искренне и сильно удивляюсь, когда вижу здесь португальцев и их корабли, так как Португалия столь далека... что чудо, если корабль проплыл столько лиг и разглядел эти маленькие острова моей земли».

А в «Теппо-ки», в переводе с японского называемой «Хроникой ружья», составленной в 1606 году монахом секты дзен из Сацумы по имени Нампо Бунси, сохранились не только дата, но и место высадки португальцев — 23 сентября 1543 года, пляж Нисимура Коура, а также

численность экипажа и имя китайского переводчика. Сохранились и впечатления о необыкновенных пришельцах: «Эти мужчины, дикари с Юго-Востока — торговцы. Они понимают разницу между людьми высшими и низшими, но неизвестно, существует ли меж ними собственно система этикета. Они пьют из кружки, не предлагая другим; едят пальцами, а не палочками, как мы. Выказывают свои чувства без малейшего стеснения. Они не понимают значения написанных иероглифов. Это люди, проводящие жизнь, перемещаясь туда-сюда, не имея определенного жилья. Они обменивают вещи, которые есть у них, на те, которых у них нет, но по сути своей — это люди, которые не причиняют зла»[15].

Среди вещей, которые обменивали португальцы, была и вера. Капитан В. М. Головнин писал, что «миссионеры их, прибывшие в Японию, сначала умели понравиться японцам и, получив свободный доступ во внутренность сей земли, имели невероятный успех в обращении новых своих учеников в христианскую веру». Так было и в самом деле. Христианство распространилось даже среди даймё Кюсю -г- владетелей Бунго, Аримой и Омурой. В 1582 году три новообращенных даймё, воодушевленных падре Валиньяно, решили даже отправить посольство к королю Португалии и папе римскому. Послами были молодые самураи-родственники князей, юные буси 14—15 лет. История сохранила их имена — Мансио Ито и Мигел Шижва Сейемори. В такую далекую Пор-

тугалию их будут сопровождать католический падре Диогу де Мешкита и брат Хорхе Лойола.

Валиньяио оставит подробный рассказ о путешествии юных японских буси в Европу. Послы отправились из Нагасаки 20 февраля 1582 года, еще не зная о смерти короля Португалии и о том, что отныне повелитель Испании, Филипп II, будет также занимать и португальский престол. Дорога окажется очень долгой: самураи-послы прибудут в Лиссабон только 10 августа 1584 года.

Встретят японских самураев тепло. Их даже попросят надеть национальную одежду, и кимо-ч но приведут португальцев в полнейший восторг. А юные буси будут в не меньшем восторге от монастыря Жеронимуш. Дворцы португальских властителей тоже станут для молодых самураев культурным потрясением: один из них подробнейшим образом перечислит все ковры и всю драгоценную посуду, не забыв упомянуть даже большую серебряную ванну для омовения ног.

Из Португалии путь самураев лежал в Рим. Там престарелый папа Григорий XIII будет настолько тронут честью, которую окажут ему японские христиане, что обнимет молодых людей со слезами на глазах. Спустя две недели после его кончины, 15 апреля 1585 года, юные самураи будут присутствовать уже при другом событии — торжественном возведении на престол вновь избранного Папы Римского Сикста V.

Вернутся молодые послы в Японию только 21 июля 1590 года. Верховный правитель Тое- томи Хидэеси устроит в честь их возвращения особенно торжественную встречу. А те без конца будут рассказывать о далекой Португалии. Казалось, две веры пересеклись в своем пути.

Но нет. В Японии к власти пришел Токугава Иэясу. А он проповедовал закрытость, не любя внешние влияния. В 1611—1614 годах этот сёгун издал ряд указов о запрещении христианской религии, и из Японии были изгнаны иезуиты и монахи других католических орденов. В последующие годы усилились преследования и даже казни христиан в среде самураев. В 1624 году был запрещен въезд и проживание в Японии испанцев, а в 1639 году из нее были изгнаны португальцы. В 1633—1636 годах появились указы, налагавшие запрет на выезд японцев из страны, и одновременно с этим тем, кто уже жил за ее пределами, под страхом смертной казни запретили возвращаться в Японию. В 1636 же году всех иностранцев переселили на остров Дэсима (в районе Нагасаки), а в 1639 году исповедание христианства было окончательно запрещено. Португальским кораблям, поскольку они доставляли христианских миссионеров, запрещалось даже приближаться к японским берегам. Вот такая странная самоизоляция. Была, впрочем, одна крайне серьезная причина, отчего Путь веры самурая не стал Путем веры христианина, и о ней подробно рассказал в своих записках простой капитан-пленник В. М. Головнин:

«...царствовавший в Японии к исходу XVI века светский император Тейго, человек умный, проницательный и храбрый, скоро приметил, что иезуиты более заботились о собирании японского золота, нежели о спасении душ своей паствы, почему и решился истребить христианскую веру и выгнать миссионеров из своих владений.

Главной или, лучше сказать, единственной причиной гонения на христиан японцы полагают нахальные поступки как иезуитов, так и францисканцев, присланных после испанцами, а равным образом и жадность португальских купцов; те и другие для достижения своей цели и для обогащения своего делали всякие неистовства; следовательно, и менее прозорливый государь, нежели каков был Тейго, легко мог приметить, что пастырями сими управляло одно корыстолюбие, а вера служила им только орудием, посредством коего надеялись они успеть в своих намерениях».

Более всего в Пути веры самураи презирали именно корыстолюбие...

[ В «Кодексе Бусидо» сказано:

С «Существуют две вещи, которые могут ввести... в заблуждение: это богатство и слава».

v «...у людей с материальными интересами в

> сердце нет чувства долга. А те, у кого нет чувства долга, не дорожат своей честью».

«Расчетливые люди- достойны презрения. Это объясняется тем, что расчеты всегда основываются на рассуждениях об удачах и неудачах, а эти рассуждения не имеют, конца».

«Деньги найти легко. Хорошего человека ^ найти трудно».

Путь воина

Думаю, каждый из вас хотя бы однажды в жизни видел репродукции, а может, и фотографии конца XIX — начала XX века с изображениями самураев и обратил внимание на причудливые одеяния буси. Военные костюмы самураев, называемые ёрои или оёрои, выглядели и в самом деле крайне экзотическим образом.

Чего только стоил, например, их шлем! Склепанные между собой узкие металлические пластины, поверхность которых покрывалась тонким слоем керамики и лаком, — вот какие шлемы защищали головы самураев в эпоху Средневековья. И чего только не прикрепляли на них — даже фамильные гербы буси или металлические зеркала! Поверьте, это делалось не для красоты. У самураев считалось, что зеркало наделено магической силой против всего злого. Данное поверье пришло в Японию из Китая: там бронзовые зеркала «отпугивали» нечистую силу от живых и мертвых.

Дата добавления: 2015-06-27