Эфиопское письмо 5 страница

Но у Сукэдзаэмона были в услужении восемнадцать самураев-вассалов. Не желая расставаться со своим любимым господином, эти самураи испросили у посланца даймё разрешения последовать вслед за умершим господином. Посланец, ужаснувшись такому большому количеству жертв, ответил им от имени даймё отказом.

, Тогда сын Сукэдзаэмона сказал: «Если воин сказал, что он умрет, бесполезно его останавливать. Пожалуйста, разрешите им сделать харакири». Встреча восемнадцати вассалов Сукэдзаэмона с Господином на том свете была обеспечена.

Не менее примечательна в данном отношении клятва братьев Кусуноки после битвы при Минатогава, описанная в шестнадцатой главе «Тайхэйки»:

«Направившись на север от Минатогава, Ма- сасигэ прибежал в одно селение. Здесь, намереваясь распороть себе живот, он снял доспехи и осмотрел свое тело: оказалось, что на нем было одиннадцать ран. С ним было 72 человека из отряда, и ни у одного из них не было менее трех-пяти ран. Все родичи Кусуноки в количестве тринадцати и их воины в количестве более шестидесяти человек расположились в ряд в зале шесть кэн и, в один голос десятикратно

возгласив призыв к буддам, все вместе разом распороли себе животы.

Масасигэ, сидя на возвышении, обратился к своему младшему брату Масасуэ и спросил его: „Последнее желание человека перед смертью определяет его судьбу в грядущем. Чего же из всего, что есть в девяти мирах, хочешь ты теперь?" Масасуэ хрипло засмеялся: „Все семь раз родиться на свет снова человеком и каждый раз истреблять государевых врагов". Масасигэ радостно улыбнулся и сказал ему: „Твое желание недоброе, но и у меня такое же. Итак, родимся снова вместе на свет и добьемся исполнения этого нашего желания". И, дав друг другу такую клятву, оба брата проткнули друг друга мечами и пали рядом на одно и то же изголовье»[20].

Самоубийства верных становились обычной практикой между буси. Надо сказать, что, по данным «Вэйчжи» («Хроника Вэй»), дзюнси было специально запрещено указом еще в 646 году, но, разумеется, самоубийства подобного толка так и продолжались. Вот еще один пример из «Тайхэйки»:

«Принц спросил: „А как нужно убивать себя?" Ёсиаки, сдерживая хлынувшие слезы, проговорил: „Вот так..." И, не договорив до конца, выхватил меч, повернул его на себя, вонзил в левый бок и разрезал себе несколько ребер по направлению к правому боку. Затем вынул меч, положил его перед принцем, упал ниц и умер. Принц тотчас же взял меч... обнажил свое подобное снегу тело и, вонзив меч около сердца, пал на то же изголовье, что Ёсиаки.

Все бывшие с принцем... воскликнули: „Мы тоже вслед за принцем!" В один голос возгласили молитву буддам и все сразу совершили харакири. Видя это, воины, числом более трехсот, что стояли во дворе, стали пронзать друг друга мечами и грудою свалились на землю»*.

Поверьте, это вовсе не литературщина, не художественное преувеличение японских романтиков с пером в руке. К примеру, после смертей Мацудайры Тадаеси и Хидэясу произошло 1607 дзюнси. Самоубийства совершали даже самые высокопоставленные лица. Так, в 1651 году после смерти сегуна Токугавы Иэясу покончили с собой тринадцать его ближайших советников, в том числе и двое редзю (старших советников). Намереваясь лишить себя жизни, владетельный даймё Утида Масанобу собрал гостей, чтобы выпить с ними по прощальной чарке саке. У него собралась компания из пятидесяти-шестидесяти человек. Вечером он отдохнул — до двенадцати часов ночи, а проснувшись, поворчал, что его не разбудили вовремя, хотя он так об этом просил. 9 такими словами Масанобу уселся на циновку и вспорол себе живот.

Дзюнси практиковалось столь широко, что многие даймё объявили его вне закона. В 1663 году его попытались запретить уже на уровне сё- гуна. За самоубийство верных начинают наказывать. Так, когда в 1668 году скончался даймё Окудайра Тадамаса, один из преданных его вассалов совершил дзюнси. Ему-то на небесах будет уже все равно. Но... по приказу сёгуна убьют его

детей, вышлют прочь всех остальных родственников и лишат их феода.

Однако, несмотря на меры устрашения, убийства из-за верности все равно продолжались. И вот уже в XX веке прогремело и ужаснуло мир двойное убийство генерала Ноги и его жены после смерти в 1912 году императора Японии Мэйдзи.

В день похорон императора Мэйдзи генерал Ноги Марэсукэ отправился во дворец и воздал последние почести своему скончавшемуся повелителю. Вечером он вернулся домой со службы, поужинал с женой Сидзуко и дождался захода солнца, когда пушечные залпы возвестили о том, что катафалк с телом императора проезжает через дворцовые ворота. Это было словно сигналом к действию: генерал и его жена сели напротив портрета императора, после чего Ноги вспорол себе живот, а Сидзуко тоже совершила харакири, поскольку со Средних веков жены самураев наносили смертельный удар себе в сердце. Такой кинжал, кайкэн, всегда был свадебным подарком мужа. Рядом с телами обнаружили затем завещание генерала Ноги Марэсукэ, среди всего прочего написавшего: «Я не могу более служить своему господину. Находясь в глубоком горе по причине его смерти, я решил окончить свою жизнь»[21].

Столкновение с современностью

Ночная жизнь Токио встретила меня миллионами мерцающих разноцветных рекламных ог-

ней. В два часа ночи район Синдзюку, считающийся одним из самых злачных мест города, начинал безумную «движуху». Тысячи мотоциклистов и скутеристов приезжают сюда, чтобы ночью «оттянуться» по полной программе, по улицам ходят панки с невообразимыми прическами и девушки в откровенных нарядах и юбках намного выше колена. Зрелище, увиденное мной в два часа ночи, когда город просто бурлит жизнью — со всех сторон разноцветьем манят неоновые вывески разных клубов и т. д., — поразило мое воображение, наверное, навсегда.

Поразило его и другое.

Надо сказать, что миф о том, что японские города — стерильно чистые, себя оправдывает: это и есть самый настояидай (и даже циничный) миф. Конечно же, на центральных улицах городов очень чисто, там можно даже сидеть на асфальте и не запачкаться. Но так обстоят дела далеко не во всех районах японских мегаполисов. Когда попадаешь в токийский район Синдзюку, то чувствуешь, что очутился в каком-то грязном квартале города из фантастического фильма или же на индустриальной свалке. Прямо на дорогах валяются всевозможные банки из-под горячительных напитков, которые подбирают местные бомжи...

Я пробирался по району, больше смахивающему на декорацию к недорогому голливудскому фильму, и вспоминал слова Бернарда Рудофски, сказанные им в 1966 году в «Мире кимоно»:

«Японцы усовершенствовали методы дистиллирования красоты... до степени, неведомой нам... Поскольку вкус в Японии находится в общественном пользовании, он никогда не носит на себе личного клейма. Образцы красоты обретают поэтому силу закона».

Грани... Грани реальности и грани карикатуры на нее все время сталкиваются... Дистиллированная красота — карикатура или реальность?

Рай самураев

...Сацудзо против совершенно неизвестного, но вооруженного хорошим мечом смуглого воина по имени Янутомо Цуемоти — неслыханный поединок.

Толпа почти что не дыша, напряженно ждала выхода главного героя драмы.

Трубы загудели еще до того, как поединщи- ки вышли на покрытую песком арену. Затем медленно открылись левые ворота и появился Бабочка. Он шел медленно, словно и без охоты к бою, с обнаженным мечом наизготовку.

Бабочка презрительно оглядел трибуны. Богатые бездельники глазели на него, будто на экзотического зверя в клетке.

Снова зазвучали трубы, еще более грозно. Из правых ворот появился Сацудзо, и в тот же миг все стихло на трибунах. На Сацудзо было чернокрасное одеяние, выражение лица воина казалось серьезным и сосредоточенным, он был слишком профессиональным и точно знал, что сейчас брошено на кон игры. Невозмутимость противника обеспокоила его. Может, этот безвестный так ведет себя потому, что еще никогда не слышал о Сацудзо и оставленной им просеке? Или же он столь талантливый воин, что не боится никого, даже Сацудзо?

Они стояли друг против друга и смотрели друг другу в глаза.

А потом раздался сигнал к бою.

...Еще никогда не сталкивался Сацудзо с таким противником, еще никогда. Правая нога уже болела нещадно, возможно, он сломал пару пальцев. Ничего, он все равно убьет его.

— Кто ты? — взревел Сацудзо.

— Я убиваю за деньги.

И их мечи вновь скрестились. Сацудзо пытался напасть, но все было бесполезно, Бабочка все время оказывался недосягаем. А меч был слишком тяжел. Последний удар Бабочки был чересчур быстр для человека. Сацудзо рухнул, и его голова отделилась от тела. Она покатилась по песку арены и глухо ударилась о край деревянной балюстрады.

У толпы перехватило дыхание.

А затем толпа закричала, зарыдала и обрушилась в беспамятство. Она проклинала Бабочку и бросала в него всем чем могла. Рев людей был подобен урагану, казалось, стонала даже арена.

Столкновение с современностью

Японские бомжи — это вообще отдельная тема, и сейчас я попытаюсь объяснить, откуда они вообще появляются в благополучной Японии. В принципе, в этой стране не нужно быть слишком умным или слишком пронырливым для того, чтобы зарабатывать нормальные деньги, ездить на хорошем автомобиле и жить в собственном

небольшом доме. Для этого достаточно устроиться на работу в стабильную фирму и проработать в ней несколько десятков лет, а если хватит терпения — то и до пенсии. Но... в японских компаниях редко приветствуются творческий подход и креативность. Человек как личность попадает под прессинг. Во многих компаниях он воспринимается лишь как шестеренка в огромном механизме или как безликий муравей-работяга. Но далеко не все японцы готовы принять эту ситуацию такой, как она есть. Некоторые, разочаровавшись в компании, которой они отдали всю свою жизнь, бросаются под поезда метро, что было одно время крайне популярным способом свести счеты с жизнью (точнее, с работой). А некоторые считают, что все японское общество — это огромный муравейник и что даже в искусстве ты будешь лишь инструментом огромной машины... Вот из таких людей и состоит некоторая часть японских бомжей. Конечно, среди них есть немалая доля алкоголиков и просто опустившихся людей, но, как ни странно, их вид далеко не всегда вызывает сожаление: они часто валяются, пригревшись на солнце, где-нибудь на тротуаре и слушают дорогущий плеер IPOD... В Токио есть даже парк, в котором живут бомжи в своих картонных коробках. Прочитав произведение Кобэ Абэ «Человек-яхцик», можно лучше понять внутренний мир японских неформалов и ушедших из социума личностей.

Гуляя по этому парку, я вспоминал прочитанные когда-то «Записки капитана В. М. Головнина в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах»:

«Японцы употребляют крепкие напитки; многие из них, а особенно простой народ... но совсем тем склонность к сему пороку не столь велика между ними, как между многими европейскими народами; быть пьяным днем у них почитается величайшим бесчестием даже между простолюдинами; и потому пристрастные к вину напиваются вечером, после всех работ и занятий, и притом пьют понемногу, разговаривая между собой дружески, а не так, как у нас простой народ делает: „тяпнул вдруг, да и с ног долойV

Грани реальности и грани прошлого...

Глава четвертая САМУРАЙ И ЖЕНЩИНА

Эпоха самураев оставила нам идеал настоящей женщины. Женщина должна быть хрупка, миниатюрна, нежна и мягка, сдержанна и преданна. Внешняя привлекательность и происхождение чрезвычайно ценились в среде самураев: они считались результатом счастливой кармы, благодетельных прежних рождений. Идеальная хэйанская аристократка была в меру образованна, обладала прекрасным почерком и умела вести переписку, играла на'музыкальных инструментах (как правило, на кото), танцевала, владела искусством составления ароматов. Такая женщина обладала в значительной степени и социальной, и моральной независимостью.

И при всем том ее положение в сфере любовных отношений, в семье, да и во всем остальном не было равным с мужским уже в эпоху Хэйан. В Японии очень долго сохранялась такая форма брака, как «цумадои», или «посещение жены», при котором муж жил отдельно от супруги и лишь время от времени навещал ее. Полигамия была нравственной нормой, и отсутствие нескольких жен у мужчин было признаком бедности и простого происхождения. Женщина могла принимать у себя и других мужчин в отсутствие мужа, но официально многомужество расценивалось как измена. Не случайно в хэйанскую эпоху нет культа материнства. Женщина становится объектом созерцания в ней всего особенно женского, но женственного без материнства. Вот в повести о принце Гэндзи можно прочитать: «Женщины рождаются на свет лишь для того, чтобы их обманывали мужчины».

Японская средневековая женщина признает свою подчиненную природу как мировой порядок и считает своим долгом — и по инстинкту, и по воспитанию — следовать этому природному порядку (он выражен в виде гармонически-по- движного сцепления инь-ян).

Как это ни странно, при всем вышесказанном в Средние века роль женщины у самураев была очень велика. Предлагаю вспомнить мифы и о солнечной богине Аматэрасу (она главенствовала над всеми богами японского пантеона), и о равенстве богини Идзанаги своему супругу — богу Идзанами.

В первых же хрониках японской истории довольно часто упоминаются подвиги воинственных цариц, лично предводительствовавших над войсками в Ямато. Эти древние японские императрицы обладали просто колоссальной энергией для управления государством как напрямую, так и удалившись от всего мира.

Самурайские женщины, возможно, и не командовали войсками, но без них мужчины-буси точно никогда бы не стали идеальными воинами на Пути служения.

Приведу историю госпожи Масако. Она была женой первого сёгуна периода Камакуры — Минамото Ёритомо. Надо сказать, что сам сёгун был самурай так себе, не очень. Именно он посеял множество семян ненависти и недоверия, затравив собственного брата Ёсицунэ — победителя Тайра, прекрасного полководца и просто неплохого человека. А вот с женой Минамото повезло: все в его жизни и в жизни его страны держалось именно на госпоже Масако. По свидетельству историков, Масако была проницательной и отважной женщиной, и даже после смерти сёгуна госпожа Масако управляла и весьма неплохо... всем государством. И это — единственный случай, когда верховная власть в стране находилась в руках женщины неимператорского происхождения.

Удивительные японские женщины тоже шли по Пути воина, по Пути служения. «Кодекс Бусидо» восхвалял женщин-самураев, которые были способны, как писал Лекки в «History of European Morals», «подняться выше несовершенства и недостатков, свойственных их полу, и проявить героическую силу духа, которая могла бы быть достойной самых храбрых и благородных мужчин».

Искусству владеть оружием самурайских женщин обучали с малолетства. Женщины-самураи, не имевшие своего господина, были вынуждены сами становиться собственными телохранителями. В день достижения девушкой из рода буси совершеннолетия — в 12 лет — ей вручали кинжал кайкэн. Он всегда находился при ней, в рукаве или за поясом. Им можно было наносить молниеносные удары в ближнем бою, его метали со смертоносной скоростью, к нему прибегали для совершения ритуального самоубийства.

Оружием женщины-самураи вообще владели мастерски, в том числе даже копьем, как прямым — яри, так и изогнутым — нагината. А хранили женщины-буси свои копья над дверью в жилище, получая таким образом возможность использовать его против атакующих врагов или любого непрошеного гостя, проникшего в дом.

Женщины-самураи умели биться и не бояться смерти. Иногда они даже сами убивали мужчин, когда те колебались совершить ритуальный акт харакири. В старинном сказании о доме Тайра есть такой эпизод. У Данноура Нииодоно происходило морское сражение, и бабушка малолетнего императора Антоку, столкнувшись с угрозой попасть в плен к воинам Минамото, прижала ребенка к себе и бросилась с обрыва. За ней последовали все ее придворные дамы. Спасти удалось — да и то насильно — только мать малолетнего Антоку.

Женщины-самураи умели протестовать (кан- си) против произвола господина. Так, один из правителей провинции Хиго воспылал преступной страстью к жене своего верного вассала и убил его. Горю женщины не было предела, но она была обязана отомстить недостойному правителю, даже если эта месть — всего лишь слабое канси. Женщина попросила немного времени для того, чтобы похоронить убитого мужа и оплакать его, а также собрать придворных, чтобы отметить конец траура. Правитель Хиго поверил ей — до того ослепила его страсть. Придворных красавица предложила собрать на высокой башне, с которой в итоге и бросилась вниз на глазах у обманутого недостойного правителя и гостей.

Целомудренность эти женщины ценили выше жизни. Однажды девушку-самурая взяли в плен. Опасаясь насилия, она решила схитрить и попросила написать письмо своей сестре. Дописав письмо, девушка-самурай бросилась на ближайшего из воинов, выхватила у него оружие и заколола себя, спасая свою честь. В письме были строки прощальных стихов:

На небосклоне юная луна,

Из опасения, что блеск ее затмят Бегущие из темноты к ней облака, Стремительно бежит.

Путь служения женщины-самурая — это Путь служения своему супругу. С самой юности жен- щин-самураев приучали ставить интересы муж- чин-буси выше собственных. Образ легендарной Адзумы был для самурайских девушек романтическим идеалом исполнения женой самурая своего долга. Согласно легенде, Адзума узнала, что ее возлюбленный собирается убить ее супруга. Она любила обоих. Но, считая своим долгом спасение жизни мужа, она ночью вышла в темноте на дорогу вместо него и приняла смерть от удара меча своего любовника.

В книге Инадзо Нитобэ «Бусидо — душа Японии» приводится письмо молодой жены одного даймё. Оно было написано женщиной перед совершением ею сеппуку. Думаю, оно многое расскажет даже нам, современным людям:

«Я знаю, что ни одно несчастье или трагедия в жизни человека не происходит без предопределения свыше. Словно ветвь, упавшая в реку, мы вновь обретаем покой в реке забвения, из которой все вышли. Два коротких года назад, соединясь узами брака, мое сердце последовало за вами, став вашей преданной тенью, и как неразрывная связь двух любящих сердец, я всегда готова последовать за вами. Я пишу эти слова, как прощанье с нашей любовью, поскольку я зкаю, что предстоящая битва будет последней в вашей жизни... Если земля не будет больше дарить надежду и радость, то зачем мне оставаться на ней, проведя весь свой остаток жизни в печалях о вас?»

В «Кодексе Бусидо» сказано:

«...женщина должна быть точно так же предана своему мужу, как он — своему господину».

«Женщины отличаются от мужчин... пульсом.

¹ Но в последние пятьдесят лет пульс мужчин стал таким же, как пульс женщин... Дух мужчин ослабевает. Они стали подобны женщинам, и приблизился конец мира».

Рай самураев

— Ну, не дурак ли ты, раз выходишь безоружным против того, кто держит в руках такой меч?

Вэй Гуань Джоу и Митома ждали сигнала к бою.

— Тебе, что, так хочется умереть? Эй, да ты слышишь меня? Я ведь, кажется, о твоем скором конце говорю! Мог бы по крайней мере проявить хоть каплю интереса!

Вэй Гуань скинул одежды и расслабленно взмахнул руками.

Раздался сигнал к бою. Борьба началась на безумной скорости.

Монах танцевал вокруг Митомы, а Митома обнажил сразу два клинка. Но пока ни один из противников не мог подступиться к другому. С трибун вскоре понеслись ободряющие крики:

— Митомааа! Мииитоомааа!

И:

— Вэй Гуань!

Прыжок монаха — и на руках сына даймё появились тонкие струйки крови.

— Что такое присутствие Ничто? — внезапно спросил монах.

Лицо Митомы исказилось, превратившись в чудовищную маску. Возможно, молодой самурай так улыбался противнику.

— Присутствие Ничто есть боль. Подойди ближе, и ты познаешь боль, ничтожный.

Митома атаковал, но Вэй Гуань отклонился. Песок взметнулся в воздух. Вэй Гуань исчез за каскадом песка, перевернувшись колесом. Митома тряс головой и тер кулаками глаза. Потом откуда-то вылетел монах, и его нога, словно невзначай, коснулась рук Митомы. Но все было так быстро и столь дико, что даже сёгун не смог ничего понять.

Все повскакали на ноги. Что за битва! Уродливый сын даймё и непобедимый безоружный монах творили просто чудеса.

Вновь атаковал Митома. Вновь атаковал монах. На теле Вэй Гуаня появились кровавые полосы.

Плечи и грудь Митомы вздымались и опускались, словно в экстазе.

— Боль, боль, боль, боль, боль, — в упоении выкрикивал Митома.

Жар выжигал противникам глаза. Дышать было нечем.

Внезапно Вэй Гуань взлетел в воздух, и его руки превратились в режущий алмаз.

Удар пришелся в подбородок Митомы, зубы у сына даймё громко клацнули.

Борьба завершилась.

Митома шатнулся. Два меча дождем стекли из его рук в песок арены. А сам Митома рухнул на землю, так и оставшись лежать там горкой из плоти и костей.

Вэй Гуань расслабился. Все его тело было окровавлено. Но он должен выказать уважение противнику.

— Боль не являет собой присутствие Ничто, друг мой, ибо боль ничего не значит. Ты сам доказал это, а я лишь подтверждаю. Но все же я благодарен тебе за твою попытку дать мне ответ, сын даймё.

Зрители все еще не могли понять, что Митома уже более никогда не встанет. Трудно было поверить, что один-единственный удар способен уничтожить даже вооруженного мечами самурая.

А потом на арену выскочили слуги и два лекаря. Один наложил повязки на раны монаха, а второй установил, что Митома жив, но еще не скоро придет в сознание и уж тем паче поднимется на ноги.

— Должен ли жить воин Митома? — выкрикнул глашатай. — Он — сын даймё, он славен своими битвами на полях сражений.

Толпа благодушно закричала:

— Митоомааа! Миитоомааа!

Сам он, впрочем, ничего не слышал, ощущая сейчас лишь присутствие Ничто. Его уносили с арены прочь на носилках.

Экскурс. Как картина на стене — «Непрошеная повесть»

В самом начале XIV столетия й Японии жила придворная дама по имени Нидзе. Жила она и до двадцати шести лет служила во дворце Томи- кодзи. Служила императору-ребенку (годовалому мальчику), отец которого Го-Фукакуса, фаворит Нидзе, именовался «прежним» государем или «го- сударем-монахом».

Знатным мужчинам и женщинам, служившим при дворе, приходилось самим содержать себя, а также своих слуг и служанок и свой выезд. Это был причудливый мир. По существу, жизнь при дворе была своеобразным вращением на холостом ходу, ибо былой порядок эпохи первых небесных императоров безвозвратно канул в прошлое. Но при дворе, к счастью, продолжали занятия искусством: музыкой, рисованием и литературой.

Нидзе была, судя по всему, утонченной натурой. В своей «Непрошеной повести» она использует лексику моно-но аварэ, что буквально переводится с японского языка как «очарование вещей»: «рукава, орошаемые потоками слез», «жизнь, недолговечная, как роса на траве». Сцены прощания с возлюбленным «прежним» государем обязательно происходят при свете побледневшей луны.

Судьба дважды нанесла ей удар, в значительной мере определив ее дальнейшую участь. Ей было пятнадцать лет, когда умер ее отец, знатный самурай, и немногим более шестнадцати, когда умер ребенок, рожденный ею'от императора. Смерть императорского отпрыска развеяла ее мечты о личной карьере и отняла надежду на восстановление былой славы ее знатного, но захудалого рода. Кто только не заботился о Нидзе! Ее поддерживали все понемножку — и родичи (дед и дядя), и любовник Сайондзи, и сам «прежний» император Го-Фукакуса, и его брат, тоже «прежний» император Камэяма, и даже старый министр Коноэ. Нидзе поневоле пришлось быть послушной чужим страстям и мимолетным капризам. И финалом живописного полотна жизни в грустном свете угасающего «очарования вещей» стала для нее монашеская ряса.

Эпоха божественных императоров и мира уходила в прошлое, сменяясь разрухой и братоубийственными войнами. И вместе с этой эпохой из блистательной придворной жизни уйдет после гибели возлюбленного и Нидзе, уйдет в буддийские монахини, уйдет в картину одиночества.

И все же, несмотря на все испытания, Нидзе не пала духом. Сквозь патину времени на картине жизни выступает лицо женщины, наделенной природным умом, разнообразными дарованиями и тонкой душой. В ней заложена удивительная энергия, настойчивое, целеустремленное желание вырваться из порочного крута дворцовой жизни. Требовалось немало мужества, чтобы это желание в конце концов осуществилось. Такой и остается она в памяти людей — нищая монахиня с непокорной душой. И это тоже — неповторимое очарование вещей и людей. Это тоже история самураев и Женщины...

Столкновение с современностью

Надо сказать, что в России сложился некий стереотип о том, что все японские девушки маленького роста и больше смахивают на кукол, нежели на живых людей. На самом деле они — разные, от японских миниатюрных красавиц с милой улыбкой до девушек с европейской фигурой, длинными ногами и необъятным бюстом. Но при этом все они сохраняют свой неповторимый восточный шарм, обаяние и скромность, а их зажигательный смех не спутаешь со смехом ни одной девушки другой страны. Японки очень приветливы и общительны: они с радостью знакомятся с иностранцами даже на улице, делая при этом крайне удивленные глаза и восхищенное выражение лица.

Несмотря на то, что японки с радостью идут на контакт, они всегда сохраняют свою природную скромность, и грубым мужским приставанием от них вряд ли удастся чего-нибудь добиться. Многие из европейцев считают, что из японок с их традиционной услужливостью и отношением к мужу как к хозяину выходят лучшие жены. Возможно, все это и верно, однако противоречивость нрава современных японок заключается в том, что очень многие черты характера оказываются скрыты под внешней социальной маской, которую по традиции носят все члены общества (по-японски «татэмаэ»). Глобализация также изменяет традиционные отношения к женщинам в Японии: насмотревшись на американок и европеек, японки начали вести себя намного активнее как в личной жизни, так и в бизнесе. По этой причине в мегаполисах все чаще можно увидеть азиатских бизнесвумэн. Но мне лично намного приятнее было разговаривать с японками, которые со хранили традиционные женские черты характера, такие как скромность, воспитанность и терпеливость.

И вот ведь что поразительно! Глобализация «прет» полным ходом, японский мир тоже феминизировался, а в токийском метро появились... специальные вагоны для женщин, в которые категорически запрещен вход мужчинам. Эта тема тут же была затронута в одном из эротических клубов, где в натуральную величину построена модель вагона метро. Сюжет этой «игры» следующий. В вагон, где уже сидит девушка, которая делает вид, что «едет» по своим делам, входит мужчина. Этот «нехороший» японский мужчина тут же начинает активно приставать к ней. Девушка возмущена и отталкивает его. Подобный вид «игровой» проституции очень развит в Японии, в которой мужчины часто страдают от скрытых комплексов и сексуальной неудовлетворенности. Ролевые эро-игры становятся все более популярными среди задавленных дисциплиной, жесткой иерархией и рабочими стрессами японских бизнесменов. Естественно, что все посещения эро-клубов держатся в строгом секрете от коллег клиента и от любых других посторонних лиц.

Грани, грани, грани невероятной Японии... И постичь их очень трудно.

«Если японская женщина живет в обществе, в котором внешне доминирует мужчина, то это общество, которое она сама помогла создать. Сердцевину его составляют черты, в которых бесспорно проявляется рука женщины», — писал в книге «Япония: хрупкая сверхдержава» Фрэнк Гибней.

Рай самураев

Безоружный монах казался хрупким, почти неживым. И тем не менее держался он прямо, и выражение его лица было спокойно, вот только каждый шаг осторожен, как напоминание о тех ранах, что нанес ему безумный сын даймё Митома.

Через левые ворота появился Бабочка, оглядел своего последнего противника и недоверчиво покачал головой.

— Да это же настоящее безумие, парень. — Он обошел Вэй Гуаня со всех сторон и замер метрах в трех от своего противника — сигнал к бою еще не прозвучал. — Не будь дураком, монах. Сдайся. Просто ляг, и я пощажу тебя. Мне нужна эта победа, мне нужен золотой меч самурая.

Вэй Гуань слабо улыбнулся:

— Твоя забота делает честь мне, но она безосновательна.

Бабочка прищурился:

— Ты от боли, верно, совсем потерял рассудок. Я убил Сацудзо, а он казался неуязвимым.

Я убил еще двух противников, и на мне ни царапины. У тебя нет никакого шанса выстоять.

Вэй Гуань моментально собрался, затем поднял взгляд от земли и поглядел противнику прямо в глаза:

— Что такое присутствие Ничто?

Бабочка ухватил меч обеими руками.

— Понятия не имею. Да мне и все равно как- то. Я не буду думать об этом, монах. Я просто, убью тебя, и точка.

Раздалось гуденье труб.

Бабочка обрушился на своего противника на невероятной скорости, рассчитывая на то, что раны ослабили монаха, но Вэй Гуань ускользнул в сторону и нанес разбойнику удар по правой ноге. Это произошло вроде как случайно, но удар оказался настолько жесток, что Бабочка потерял равновесие и тяжело рухнул в песок, с трудом избежав падения лицом на свой собственный меч. Боль под правым, коленом превратила все его кости и плоть в нечто, что более уже не принадлежало ему. *Черт подери, — пронеслось в голове наемного убийцы. — Ведь я же так лихо расправился с Сацудзо, так почему сейчас?..» Неужели конец? Неужели он и подняться уже не сможет?

Дата добавления: 2015-06-27