Брет Истон Эллис американский психопат 5 страница

ХИМЧИСТКА

Китайская химчистка, куда я обычно посылаю свою окрававленнуюокровавленную одежду, вчера вернула мне куртку Soprani, две белые сорочки Brooks Brothers и галстук Agnes В. с невыведенными пятнышками крови. У меня назначена встреча через сорок минут, в полдень, а пока я решаю зайти к китайцам и пожаловаться. Вместе с курткой Soprani, рубашками и галстуком я беру ещё один пакет с простынями, испачканными кровью, - их тоже нужно почистить. Китайская химчистка находится в двадцати кварталах от моего дома на Вест Сайд, почти возле Колумбийского университета, и, поскольку я прежде не бывал там, расстояние пугает меня (раньше я просто звонил туда, и они сами приезжали за моей одеждой, и через сутки привозили обратно). Из-за этой прогулки у меня нет времени, чтобы сделать утреннюю гимнастику. Из-за ночного кокаинового кутежа с Чарльзом Гриффином и Хилтоном Эшбери, который начался вполне невинно на вечеринке одного журнала в "М.К.", куда ни один из нас не был приглашен, а закончился часов в пять утра возле уличного банкомата, я проспал и пропустил Шоу Патти Винтерс. Хотя на самом деле там должны были повторять интервью с президентом, так что, в сущности, я ничего не потерял.
Я на взводе, мои волосы зачесаны назад, в голове стучит, в зубах зажата - незажженная - сигара, на мне темные очки Wayfarer, черный костюм от Armani, белая хлопчатобумажная рубашка и шелковый галстук, также от Armani. Я выгляжу подтянуто, но живот сжимается, а в голове полная сумятица. У входа в прачечную я проскакиваю мимо плачущего нищего, лет сорока или пятидесяти, толстого и седого. Открывая дверь, я замечаю, что он ко всему прочему слепой, и наступаю ему на ногу - на самом деле культяшку. Он выпускает из рук стаканчик, мелочь рассыпается по тротуару. Сделал ли я это нарочно? Как вам кажется? Или случайно?
Минут десять я показываю пятна крохотной пожилой китаянке, которая, как я предполагаю, является хозяйкой химчистки. Я не понимаю ни одного ее слова, она даже зовет мужа. Но он остается бессловестнымбессловесным и не утруждает себя переводом. Пожилая женщина продолжает трещать, должно быть, по-китайски, и, в конце концов, я вынужден перебить ее.
- Послушайте, подождите, - я поднимаю руку, в которой держу сигару, куртка Soprani перекинута через другую. - Вы... подождите... тс-с-с... вы не приводите никаких веских доводов.
Китаянка не перестает пищать, хватается крохотной лапкой за рукав моей куртки. Я стряхиваю ее руку, наклоняюсь вперед и очень медленно говорю:
- Что ты пытаешься сказать мне?
Она вопит с вытаращенными глазами. Муж держит в руках две заляпанные засохшей кровью простыни, которые он вытащил из пакета, и тупо смотрит на них.
- От-бе-лить? - спрашиваю я ее. - Ты хочешь сказать " отбелить"? - Я с недоверием качаю головой. - Отбелить? О господи.
Она по-прежнему тычет рукой в обшлага куртки Soprani, а когда поворачивается к двум простыням за спиной, визгливый голос повышается еще на октаву.
- Я хочу сказать вам две вещи, - перекрикиваю я ее. - Первое. Нельзя отбеливать Soprani. Об этом не может быть и речи. Второе... - я повышаю голос, чтобы перекричать ее. -... Второе, эти простыни можно купить только в Санта Фе. Они очень дорогие, и мне нужно, чтобы они были чистые... - Но она не умолкает, я киваю, словно понимая ее тарабарщину, расплываюсь в улыбке и наклоняюсь прямо к ее лицу.
- Если-ты-не-заткнешься-блядь-я-тебя-убью-поняла?
Бессвязная трескотня китаянки убыстряется, ее глаза по-прежнему вытаращены. Ее лицо, вероятно, из-за морщин кажется лишенным всякого выражения. Я вновь патетически указываю на пятна, понимая, что это бесполезно. Опускаю руку, силясь понять, что она говорит. Потом резко обрываю ее:
- Слушай, ты! У меня очень важная встреча... - я смотрю на свой Rolex, - в "Hubert's" через тридцать минут, - снова cмотрю на плоское ликолицо с роскосымираскосыми глазами, - и мне нужны эти... нет, подожди, уже через двадцать минут. Через двадцать минут мы завтракаем с Рональдом Харрисоном "У Губерта", а эти простыни мне нужные чистые к вечеру.
Она не слушает; она не перестает болтать на том же судорожном, незнакомом мне языке. Я никогда не устраивал поджогов, а теперь начинаю думать над тем, что для них нужно, - какие материалы используются - бензин, спички... может, жидкость для заправки зажигалок?
- Послушай, - выхожу я из этого состояния, плавно наклоняюсь еще ближе к ее лицу и - ее губы беспорядочно шевелятся, она поворачивается к мужу, кивающему в редкие короткие паузы - я скажу честно, - я не понимаю тебя.
Я смеюсь, ужаснувшись нелепости ситуации, и, хлопнув рукой по прилавку, оборачиваюсь - посмотреть, можно ли еще с кем-то поговорить, но в химчистке больше никого нет. Я бормочу:
- Это безумие.
Вздохнув, я провожу рукой по своему лицу, потом, внезапно рассвирепев, резко прекращаю смеятсясмеяться. Я рявкаю на нее:
- Ты дура. Я этого не вынесу.
Она трещит что-то в ответ.
- Что? - язвительно интересуюсь я. - Не слышишь? Хочешь ветчины? Это ты только что сказала? Ты хочешь... ветчины?
Она вновь хватайся за рукав куртки Soprani. Отрешенный и замкнутый муж стоит за стойкой.
- Ты... дура! - реву я.
Она продолжает неустрашимо трещать, не переставая тыкать впятнав пятна на простынях.
- Глупая сука! Поняла? - побагровев, ору я. Я едва не плачу. Меня трясет, я вырываю у нее куртку, бормоча:
- О боже.
Сзади меня открывается дверь, звенит звоночек, и я беру себя в руки. Закрыв глаза, я глубоко дышу, напоминаю себе зайти после обедаланча в солярий, может, в Hermes или...
- Патрик?
Вздрогнув от звука человеческого голоса, я оборачиваюсь - и вижу девушку, живущую в моем доме. Несколько раз я видел, как она с кем-то болтала в холле, и всякий раз, когда я проходил мимо, она провожала меня обожающим взглядом. Она старше меня, ей под тридцать, выглядит вполне, немного полновата. На ней спортивный костюм - откуда? Из Bloomingdale's? Даже не знаю. Она сияет. Сняв темные очки, она широко улыбается.
- Привет, Патрик. Я так и думала, что это ты.
Не имея ни малейшего представления, как ее зовут, я выдыхаю приглушенное "привет" и очень быстро бормочу нечто, напоминающее женское имя, а потом просто смотрю на нее, озадаченный, опустошенный, пытаясь сдержать злобу. Китаянка по-прежнему причитает сзади. Наконец я хлопаю в ладоши и говорю:
- Ну-с.
Она продолжает стоять, смущенная, потом нервно подходит к прилавку. В руке у нее квитанция.
- Странно, правда? Это так далеко, но, знаешь, это действительно лучшая химчистка.
- Тогда почему они не могут отчистить эти пятна? - по-прежнему улыбаясь, терпеливо спрашиваю я.
Мои глаза закрыты, я открываю их только тогда, когда наконец замолкает китаянка.
- Слушай, ты не можешь поговорить с ними? - осторожно прошу я. - У меня ничего не получается.
Она идет к простыням, которые держит старик.
- О боже, - говорит она. В тот момент, когда она осторожно дотрагивается до простыни, китаянка вновь принимается верещать, но, не обращая на нее внимания, девушка спрашивает меня:
- Что это? - она снова смотрит на пятна. - Боже.
- Это... - я кидаю взгляд на простыни, они действительно выглядят кошмарно. - Это, м-м-м, клюквенный сок, клюква с яблоком.
Она смотрит на меня, неуверенно кивая, потом робко говорит: - По-моему, не похоже на клюкву, то есть на клюкву с яблоком.
Я долго смотрю на простыни прежде, чем промямлить:
- Ну, да, м-м-м, на самом деле это... Боско. Знаешь, вроде... - я замолкаю. - Вроде шоколадного батончика. Dove Bar. Это Dove Bar... С сиропом Hershey.
- Да. - Она понимающе кивает, может быть, с налетом скептицизма. - Боже мой...
- Слушай, ты не могла бы поговорить с ними - потянувшись, я вырываю простыню из рук старика. - Я был бы крайне признателен. - Сложив простыню, я осторожно кладу ее на прилавок. Вновь взглянув на Rolex, объясняю:
- Я опаздываю. У меня встреча в "Hubert's" через пятнадцать минут.
Я направляюсь к двери, китаянка, грозя мне пальцем, снова принимается отчаянно стрекотать. Я смотрю на нее, сдерживаясь, чтобы не передразнить ее жест.
- В "Hubert's"? Правда? - спрашивает пораженная девушка. - Он переехал в центр, верно?
- Ага... слушай, боже мой, мне надо идти, - я делаю вид, что через стеклянную дверь заметил такси, и, пытаясь изобразить благодарность, говорю ей:
- Спасибо, м-м-м... Саманта.
- Виктория.
- Точно, Виктория, - я делаю паузу. - А я что сказал?
- Ты сказал - Саманта.
- Извини, - я улыбаюсь. - Что-то со мной не то.
- Может, как-нибудь пообедаем вместе на следующей неделе? - с надеждой предлагает она, подходя ближе. Я же пячусь к двери. - Я довольно часто бываю рядом с Уолл-стрит.
- Право, не знаю, Виктория. - Я изображаю извиняющуюся улыбку и отвожу взгляд от ее бедер. - Я все время работаю.
- Тогда, может, в субботу? - пугаясь своей настойчивости, спрашивает Виктория.
- В эту субботу? - спрашиваю я, вновь глядя на свой Rolex.
- Да, - робко пожимает она плечами.
- Боюсь, не получится. Иду на дневной спектакль, " Отверженные ", - вру я. - Слушай, мне и в самом деле надо бежать. Я... - Проведя рукой по волосам, я бормочу: - О господи, - затем заставляю себя произнести, - Я позвоню тебе.
- Хорошо, - обрадованно улыбается она. - Позвони.
Еще раз кинув взгляд на китаянку, я выкатываюсь к чертовой матери, бегу к несуществующему такси, и притормаживаю только в двух кварталах от прачечной...
Неожиданно мой взгляд наталкивается на хорошенькую бездомную девушку, которая сидит на ступеньках дома на Амстердамской улице, кофейный пластиковый стаканчик стоит у ее ног. Меня к ней словно ведет невидимая сила. Нашарив в кармане мелочь, я с улыбкой подхожу к ней. У нее слишком юное, свежее, загорелое лицо; из-за этого ее положение кажется еще более ужасающим. Я успеваю рассмотреть ее за те секунды, что прохожу от края тротуара до ступенек, на которых она сидит, склонив голову, тупо уставясь в свои колени. Заметив, что я стою перед ней, она поднимает глаза, на лице нет улыбки. Моя злоба исчезает, мне хочется сделать какое-нибудь простое доброе дело, и, не сводя излучающих сострадание глаз с ее невыразительного, печального лица, я наклоняюсь и опускаю в пластиковыйстаканчикпластиковый стаканчик доллар со словами: "Удачи".
Выражение ее лица меняется, благодаря этому я замечаю, что на коленях у девушки лежит книга - Сартр, рядом с ней - сумка Колумбийского университета, а в темно-коричневом кофе плавает мой доллар. Доли секунды кажутся мне вечностью, как в замедленной съемке, девушка смотрит на меня, смотрит в стаканчик и кричит:
- Ты что, рехнулся?
Застыв в согнутой позе над стаканчиком, я выдавливаю:
- Я не знал... не знал, что... там кофе.
Весь дрожа, я отхожу, останавливаю такси. По дороге в "Hubert's" здания представляются мне горами и вулканами, улицы - джунглями, небо кажется театральной декорацией, так что, выйдя из машины, я даже вынужден протереть глаза. Ланч Обед в "Hubert's" оборачивается непрерывной галлюцинацией, во время которой я грежу наяву.

"HARRY'S"

- Носки должны сочетаться с брюками, - говорит Тод Хэмлин Ривису, который внимательно слушает, помешивая соломинкой "Бифитер" со льдом
- Это кто сказал? - спрашивает Джордж.
- Послушай, - терпеливо объясняет Хэмлин. - Если носишь серые брюки, надевай серые носки. Проще простого.
- Погоди, - вмешиваюсь я. - А если ботинки черные?
- Ничего страшного, - Хэмлин пригубливает мартини. - Но тогда с ботинками должен сочетаться ремень.
- То есть ты говоришь, что с серым костюмом можно носить и серые и черные носки? - говорю я.
- M-м-м... да, - отвечает Хэмлин смущенно. - Я так думаю. Разве я не это сказал?
- ПолушайПослушай, Хэмлин, - говорю я. - Я не могу с тобой согласиться насчет ремня. Ботинки все-таки далеко от талии. Мне кажется, следует обратить внимание на то, чтобы ремень сочетался с брюками.
- Это похоже на правду, - замечает Ривис.
Мы втроем - Тод Хэмлин, Джордж Ривис и я - сидим в "Harry's". Сейчас чуть больше шести вечера. На Хэмлине костюм от Lubiam, превосходная полосатая хлопчатобумажная рубашка с широким воротником от Burberry, шелковый галстук от Resikeio и ремень от Ralph Lauren. Ривис в шестипуговичном двубортном костюме от Christian Dior, хлопчатобумажной рубашке, шелковом галстуке от Claiborne с узором. На ногах у него кожаные ботинки на шнурках в дырочку от Allen-Edmonds, в кармане - хлопчатобумажный носовой платок, вероятно, от Brooks Brothers. На салфетке рядом с его стаканом лежат темные очки от Lafont Paris, на стуле покоится очень милый портфель от Т. Antony. На мне двухпуговичный однобортный костюм (расцветка "штрихи мела"; шерсть с фланелью), хлопчатобумажная рубашка в разноцветную полоску, и шелковый карманный платок, все от Patrick Aubert, а также шелковый галстук в горошек от Bill Blass и очки с простыми стеклами в оправе от Lafont Paris. На столе, кроме стаканов и калькулятора, лежат наушники от одного из наших CD-плейеров. Ривис и Хэмлин ушли сегодня из офиса пораньше, чтобы сделать массаж лица, и теперь выглядят свежо, лица розовые, но загорелые, короткие волосы зачесаны назад. Утреннее Шоу Патти Винтерс было про Рембо в реальной жизни.
- А что жилетки? - спрашивает Ривис Тода. - Они... не вышли из моды?
- Нет, Джордж, - отвечает Хэмлин. - Разумеется, нет.
- Нет, - соглашаюсь я. - Жилетки никогда не выходили из моды.
- Тогда вопрос - как их следует носить? - спрашивает Хэмлин.
- Они должны облегать... - одновременно произносим мы с Ривисом.
- Извини, - говорит Ривис. - Продолжай.
- Ничего, - замечаю я. - Давай ты.
- Ну давай же, - просит Джордж.
- Ну, они должны хорошо облегать фигуру и закрывать талию, - объясняю я. - Жилет должен быть чуть повыше верхней пуговицей пиджака. Если на виду оказывается слишком большая часть жилета, это придает костюму чересчур чопорный, строгий вид, а это нежелательно.
- M-м-м, - едва не лишившись дара речи, произносит смутившийся Ривис. - Верно. Я так и думал.
- Мне нужен еще один J&B, - поднимаюсь я. - А вам, парни?
- "Бифитер" со льдом и соломинку, - указывает на меня Ривис.
Хэмлин:
- Мартини.
- Будет сделано.
Я иду к бару и, пока Фредди готовит напитки, слушаю, как какой-то парень (по-моему, это грек Уильям Теодокропополис из First Boston) в посредственном шерстяном костюме в "гусиную лапку", неплохой хлопчатобумажной рубашке и великолепном кашемировом галстуке от Paul Stuart, с которым костюм смотрится гораздо лучше, чем он есть на самом деле, рассказывает другому парню, тоже греку, с диетической пепси в руках:
- Слушай, в "Чернобыле" был Стинг - в том кабаке, который открыли парни, владельцы "Туннеля" - это было в Page Six, а потом кто-то подъехал в "пПорше 911", и в машине сидела Уитни, и...
Когда я возвращаюсь к нашему столу, Ривис рассказывает Хэмлину, как он издевается над бездомными - протягивает им доллар, а потом в самый последний момент резко убирает его в карман.
- Честное слово, это срабатывает, - уверяет он. - Они так фигеют, что затыкаются.
- Просто... скажи... "нет", - замечаю я, ставя напитки на стол. - Этого вполне достаточно.
- Просто сказать "нет"? - улыбается Хэмлин. - И это подействует?
- На самом деле это действует только на бездомных беременных женщин, - признаюсь я.
- Интересно, пробовал ли ты "просто сказать нет" двухметровому дылде на Чаембеарс-с Стрит? - спрашивает Ривис. - Который курит крэк через трубку?
- Слушайте, кто-нибудь слышал о клубе под названием "Nekeniah"? - спрашивает Ривис.
С моего места виден Пол Оуэн, сидящий в другом конце зала. Вместе с ним сидит парень, похожий на Трента Мура или Роджера Дейли, и еще один - кажется, Фредерик Коннел. Дед Мура владеет компанией, в которой Трент работает. Он одет в костюм из шерстяного сукна в мелкую "гусиную лапку" шотландской расцветки.
- "Nekeniah"? - переспрашивает Хэмлин. - Какая "Nekeniah"?
- Стойте, парни, - говорю я. - Кто это там сидит с Полом Оуэном? Это не Трент Мур.
- Где? - Ривис.
- Они встают. Вон за тем столиком, - отвечаю я. - Вон те ребята.
- А это не Мэдисон? Нет, это Диббл, - говорит Ривис. Для большей уверенности он надевает очки с простыми стеклами.
- Да нет, - говорит Хэмлин. - Это Трент Мур.
- Ты уверен? - спрашивает Ривис.
По пути к выходу Пол Оуэн останавливается возле нашего столика. Он в темных очках Persol, в руках у него дипломат от Coach Leatherware.
- Привет, парни, - Оуэн представляет своих спутников, Трента Мура и какого-то Пола Дентона. Ривис, Хэмлин и я пожимаем им руки, не вставая. Джордж и Тод начинают разговаривать с Трентом. Он из Лос-Анджелеса и знает, где находится "Nekeniah". Оуэн обращает свое внимание на меня, и я слегка нервничаю.
- Как дела? - спрашивает Оуэн.
- Отлично, - говорю я. - А у тебя?
- Великолепно, - отвечает он. - Как у тебя со счетами Хоукинса?
- Все... - я запинаюсь. Замешкавшись на мгновение, продолжаю, - все... нормально.
- Правда? - рассеянно интересуется он. - Интересно, - с улыбкой, сцепив руки за спиной, произносит он. - А почему только нормально, а не замечательно?
- Ну, - говорю я, - ты же... сам знаешь.
- Как Марсия? - продолжая улыбаться, он обводит взглядом залу. На самом деле он меня не слушает. - Она замечательная девушка.
- Да, - говорю я, потрясенный. - Мне... повезло.
Оуэн принял меня за Маркуса Хоалберстама (хотя Маркус встречается с Сесилией Вагнер), но по некоторым причинам эта ошибка не имеет значения и даже кажется вполне естественной. Маркус тоже работает в Р&Р, занимается практически тем же самым, что и я, любит костюмы от Valentinо и очки с простыми стеклами, мы стрижемся у одного парикмахера в Pierre, так что ошибка Оуэна вполне закономерна; она не раздражает меня. Но Пол Дентон то ли не сводит с меня глаз, то ли, наоборот, пытается не смотреть, как будто бы он что-то знает, как будто он не совсем уверен, узнал он меня или нет. Мне приходится задуматься над тем, не принимал ли он когда-то давно, в прошлом марте, участие в ночной прогулке на яхте. Если же так оно и есть, думаю я, надо раздобыть номер его телефона, а лучше - адрес.
- Надо будет нам как-нибудь выпить, - предлагаю я Оуэну.
- Отлично, - говорит он. - Давай. Вот моя визитка.
- Спасибо, - перед тем как убрать ее в карман, я пристально разглядываю визитку. Меня радует ее топорность. - Может, я возьму с собой... - помедлив, я четко выговариваю, - Марсию?
- Отлично, - говорит он. - Ты был в сальвадорском бистро на Восемьдесят третей? - спрашивает он. - Мы сегодня там ужинаем.
- Да, то есть, нет, - отвечаю я. - Но я слышал, что оно вполне ничего. - Я слабо улыбаюсь и отпиваю виски.
- Я тоже. - Он смотрит на свои часы Rolex. - Трент? Дентон? Уходим. Нам надо быть там через пятнадцать минут.
Слова прощания произнесены, по дороге на выход они останавливаются у столика, за которым сидят Диббл и Гамильтон, по крайней мере мне кажется, что это Диббл и Гамильтон. Перед уходом Дентон в последний раз смотрит на наш столик, на меня, похоже, он в ужасе, словно мое присутствие в чем-то его убеждает, словно он меня узнал, и это, в свою очередь, убивает меня.
- Счета Фишера, - произносит Ривис.
- Черт, - говорю я. - Не напоминай.
- Сволочь везучая, - говорит Хэмлин.
- Кто-нибудь видел его подружку? - спрашивает Ривис. - Лауру Кеннеди? Потрясающая фигура.
- Я знаю ее, - говорю я и тут же поправляюсь, - то есть, знал.
- Почему ты так говоришь? - заинтересованно спрашивает Хэмлин. - Почему он так говорит, Ривис?
- Потому что он встречался с ней, - осторожно произносит Ривис.
- Откуда ты знаешь? - улыбаюсь я.
- Девушки просекают Бэйтмена. - Похоже, Ривис немного пьян. - Он - просто энциклопедия GQ. Ты абсолютный GQ, Бэйтмен.
- Спасибо, ребята, только... - возможно, Ривис и съязвил, но я все равно испытываю гордость и пытаюсь принизить свой образ. - Она дрянь.
- Боже мой, Бэйтмен, - стонет Хэмлин. - А это что означает?
- Что? - спрашиваю я. - То и означает.
- Ну и что? Главное - внешность. Лаура Кеннеди - милашка, - с напором говорит Хэмлин. - И не делай вид, что тебя интересовало в ней что-то другое.
- Если у девки хороший характер - это подозрительно, - замечает Ривис, слегка смутившись от собственного заявления.
- Если у девки хороший характер, но она плохо выглядит, - Ривис многозначительно поднимает руки, - то хули от нее толку?
- Ладно, давай представим просто гипотетически. Может ли у девки быть хороший характер? - спрашиваю я, прекрасно зная, насколько это безнадежный, тупой вопрос.
- Прекрасно. Гипотетически даже лучше, вот только... - говорит Хэмлин.
- Знаю, знаю, - улыбаюсь я.
- Не бывает телок с хорошим характером, - смеясь, в один голос произносим мы, и ударяем по ладоням.
- Хороший характер, - начинает Ривис, - состоит в том, что у телки точеная фигурка, она без особых выебонов удовлетворяет все твои сексуальные потребности и мало пиздит.
- Точно, - согласно кивает Хэмлин. - Девушки с хорошим характером, то есть веселые или, может, забавные, умные или даже талантливые - хотя хуй его знает, что это значит, - так вот, они все до одной уродки.
- Точно, - поддакивает Ривис.
- И характер у них такой потому, что им как-то надо, блядь, компенсировать свою непривлекательность, - говорит Хэмлин, вновь усаживаясь.
- Я всегда придерживался той теории, - говорю я, - что только мужчины производят потомство и продолжают род, понимаете?
Они оба кивают.
- А единственный способ продолжить род, - я тщательно подбираю слова, - это возбудиться какой-нибудь красоткой, но иногда деньги или слава...
- Никаких " но", - вмешивается Хэмлин. - Бэйтмен, ты что, готов трахаться с Опрой Уинфри - она ведь богата и влиятельна, - или опуститься до Нел Картер - у нее шоу на Бродвее, отличный голос, там знаменитостей пруд пруди?
- Погоди, - говорит Ривис. - Кто такая Нел Картер?
- Не знаю, - говорю я, имя приводит меня в замешательство. - Должно быть, хозяйка "Nell's".
- Послушай меня, Бэйтмен, - говорит Хэмлин. - Телки существуют лишь для того, чтобы возбуждать нас, по твоим же словам. Сохранение человеческого рода, так? Все просто... - выудив оливку из стакана, он отправляет ее в рот, - как божий день.
Выдержав паузу, я говорю:
- Знаете, что сказал о женщинах Эд Гейн?
- Эд Гейн? - переспрашивают меня. - Метрдотель в баре "Канал"?
- Нет, - говорю я. - Серийный убийца, действовавший в Висконсине в пятидесятых. Он был интересным чуваком.
- Тебя всегда интересовали подобные дела, Бэйтмен, - говорит Ривис, потом Хэмлину. - Бэйтмен все время читает эти биографии: Тед Банди, Сын Сэма, Фатальное Видение, Чарли Мэнсон. Все подряд.
- Так что сказал Эд? - с интересом спрашивает Хэмлин.
- Он сказал, - продолжаю я, - "Когда я вижу, как по улице идет хорошенькая девушка, то думаю о двух вещах. С одной стороны, мне хочется пригласить ее куда-нибудь, поговорить с ней, обращаться с ней ласково и нежно". - Замолкнув, я одним глотком допиваю J&B.
- А что он думает с другой стороны? - вкрадчиво спрашивает Хэмлин.
- "Я думаю, как будет смотреться на колу ее голова", - отвечаю я.
Хэмлин с Ривисом успевают переглянуться и вновь посмотреть на меня, прежде чем я начинаю смеяться, и они с некоторым напряжением тоже смеются.
- Слушайте, как насчет ужина? - я осторожно меняю тему.
- Может, индийско-калифорнийский ресторан в верхнем Вест Сайде? - предлагает Хэмлин.
- Идет, - говорю я.
- Мысль хорошая, - замечает Ривис.
- Кто будет заказывать? - спрашивает Хэмлин.

"ШЕЗЛОНГ"

В понедельник Кортни Лоуренс приглашает меня поужинать с ней в ресторане. Приглашение выглядит смутно сексуальным, и я принимаю его, но беда в том, что ужинать придется с двумя выпускниками Кэмдена, Скоттом и Анной Смайли, в новом ресторане на Колумбус под названием "Шезлонг", который они выбрали. Я заставил свою секретаршу досконально изучить ресторан, и до моего ухода из офиса она представила мне три возможных варианта меню. Пока мы бесконечно долго ехали в такси по центру, Кортни рассказала, что Скотт работает в рекламном бюро, а Анна на деньги отца открывает рестораны, последний - "1968" на Верхнем Ист Сайде. Это было лишь немного скучнее, чем рассказ Кортни о том, как она провела день: массаж лица в Elizabeth Arden, покупка кухонной посуды в Pottery Barn (кстати, все это она делала, приняв литиум), а потом она пришла в "Harry's", где мы выпили с Чарльзом Мерфи и Расти Вебстером и где Кортни забыла пакет с посудой, оставив его под столом. Единственная мало-мальски интересная для меня деталь о жизни Скотта и Анны: после женитьбы они усыновили тринадцатилетнего корейского мальчика, назвали его Скоттом-младшим и послали в Эксетер, где Скотт учился на четыре года раньше, чем я.
- Надеюсь, столик для нас заказан, - предостерегаю я Кортни в машине.
- Только не кури сигару, Патрик, - медленно говорит она.
- Это не Дональда Трампа машина? - спрашиваю я, глядя на лимузин, застрявший в пробке неподалеку от нас.
- Господи, Патрик. Закрой рот, - глубоким голосом произносит она.
- Знаешь, Кортни, у меня в дипломате лежит плейер, и мне ничего не стоит одеть наушники, - говорю я. - Тебе надо принять еще литиум. Или выпить диетической колы. Кофеин поможет тебе встряхнуться.
- Я хочу ребенка, - тихо, глядя в окно, произносит она. - Двух... замечательных... ребятишек.
- Ты со мной разговариваешь или с этим Шломо? - вздыхаю я, но достаточно громко, чтобы было слышно шоферу еврейской наружности. Как нетрудно догадаться, Кортни не отвечает.
Утреннее Шоу Патти Винтерс было посвящено Духам, Губной Помаде и Косметике. Луис Керрутерс, с которым живет Кортни, уехал в Феникс и вернется не раньше завтрашнего вечера. На Кортни шерстяной жакет и жилетка, футболка из джерси, габардиновые брюки от Bill Blass, хрустальные с эмалью и золотом сережки от Gerard E.Yoska и туфли от Manolo Blahnik (шелковый атлас). Я в пошитом на заказ твидовом пиджаке, брюках и хлопчатобумажной рубашке из магазина Alan Flusser, а также в шелковом галстуке от Paul Stuart. Утром на тренажер Stairmaster в спортивном клубе была двадцатиминутная очередь. На углу Сорок Девятой и Пятидесятой я машу рукой нищенке, а потом показываю ей средний палец.
За столом разговор идет о новой книге Элмора Леонарда - я ее не читал, о ресторанной критике - это читал, о британской версии саундтрека к " Отверженным " в сравнении с американской, о новом сальвадорском бистро на углу Второй и Восемьдесят Третьей, о том, где лучше колонка сплетен - в Post или в News. Похоже, у нас с Анной Смайли нашлась общая знакомая, официантка из "Абетона" в Аспене, которую я на прошлое Рождество, когда катался там на лыжах, изнасиловал флаконом лака для волос. "Шезлонг" переполнен, у меня закладывает уши, акустика из-за высоких потолков хреновая, и сквозь шум, если я не ошибаюсь, прорывается "White Rabbit" в версии New Age. Некто, похожий на Фореста Этватера - зачесанные назад светлые волосы, очки с простыми стеклами в оправе из красного дерева, костюм от Armani, подтяжки, - сидит с Каролиной Бейкер из инвестиционного отдела в Drexel. Выглядит она неважно. Ей нужно сильнее краситься, а твидовый костюм от Ralph Lauren слишком строгий для нее. Столик у них посредственный, прямо перед баром.
- Это называется классическая калифорнийская кухня, - склонившись ко мне, говорит Анна после того, как мы заказали еду,. Я полагаю, что эта фраза заслуживает реакции, а поскольку Скотт с Кортни обсуждают достоинства колонки сплетен в Post, отвечать приходится мне.
- Ты хочешь сказать - в сравнении с просто калифорнийской кухней? - осторожно интересуюсь я, взвешивая каждое слово. Потом неудачно добавляю: - Или пост -калифорнийской кухней?
- Не хочу показаться снобом, но существует масса различий. Они едва уловимы, - говорит она. - Но они есть.
- Я слышал о пост-калифорнийской кухне, - говорю я, пристально разглядывая убранство ресторана: выставленные напоказ выставлены трубы, колонны, открытая кухня, где делают пиццу, и... шезлонги. - По правде говоря, я даже ел кое-что. В ней нет молодых овощей? Буррито с начинкой из гребешка? Крекеры с васаби? Ну что, я на верном пути? Кстати, тебе кто-нибудь говорил, что ты - вылитая Гарфилд, которую задавила машина, потом с нее содрали кожу, и прежде чем потащить тебя к ветеринару, кто-то набросил на тебя жуткий свитер Ferragamo? Фузилли? Cыр бри в оливковом масле?
- Точно, - пораженная, произносит Анна. - Кортни, где ты нашла Патрика? Он столько всего знает. В представлении Луиса калифорнийская кухня - это половинка апельсина и немного желатина, - заявляет она, потом смеется, призывая меня посмеяться вместе с ней, что я с неохотой и делаю.
На закуску я заказал цикорий с какой-то разновидностью кальмара. Анна со Скотом взяли рагу из ската с фиалками. Кортни, вместо того, чтобы собраться с силами и прочесть меню, едва не заснула, но прежде чем она соскользнула со стула, я успел схватить ее за плечи и подтянуть вверх. Анна заказала за нее, что-то простое и легкое, вроде каджунского попкорна, который, возможно, в меню и не значился, но поскольку Анна знакома с шеф-поваром, Ноджем, он специально приготовил небольшую порцию - специально для Кортни. По настоянию Скотта и Анны нам всем принесли какое-то фирменное блюдо - темного среднепрожаренного окуня. К счастью для них, он фигурировал в одном из меню, составленыхсоставленных для меня Джин. Если бы его там не было, а они бы все-таки заставили меня его попробовать, то, скорее всего, после ужина, часов около двух ночи (после Поздней Ночи с Дэвидом Леттерманом) я вломился бы к ним в квартиру и изрубил бы их на куски. Сначала заставил бы Анну смотреть, как умирает Скотт, истекая кровью из зиящихзияющих ран на груди, а потом как-нибудь добрался до Эксетера, где вылил бы бутылку кислоты на плоское, с раскосыми глазами лицо их приемного сына. У нашей официантки неплохая фигурка, на ней золотые туфли с завязками, украшенные искусственным жемчугом. Сегодня я забыл вернуть в прокат видеокассеты и беззвучно проклинаю себя, пока Скотт заказывает две большие бутылки "Сан-ПеллегриноSan Pellegrino".
- Это называется классическая калифорнийская кухня, - говорит мне Скотт.
- Почему бы нам всем вместе на следующей неделе не сходить в "Бар Зевса"? - предлагает Анна Скотту. - Как ты думаешь, трудно будет заказать столик на пятницу?
Скотт в полосатом (красный, фиолетовый, черный) кашемировом свитере от Paul Stuart, мешковатых бриджах Ralph Lauren и кожаных мокасинах Cole-Haan.
- Может быть, - отвечает он он.
- Это прекрасная мысль. Она мне нравится, - замечает Анна, взяв с тарелки маленькую фиалку и понюхав цветок перед тем, как осторожно положить его на язык. Она в красно-фиолетово-черном свитере ручной вязки (мохер с шерстью) от Koos Van Den Akker Couture и в слаксах от Anne Klein, на ногах у нее - замшевые туфли с открытым носом.
Официантка, хотя и не очень красивая, устремляется к нашему столу, чтобы принять еще один заказ на напитки.
- J&B без всего, - опережаю я остальных.
Кортни просит шампанское со льдом, что в глубине души ужасает меня.
- Да, - спохватывается она, словно вспомнив что-то, - и можно дольку...
- Дольку чего? - не в силах сдержаться, раздраженно спрашиваю я. - Попробую угадать. Дыни? - И думаю: глупый ты сукин сын, Бэйтмен, почему ты не вернул эти чертовы кассеты.
- Вы имеете в виду лимон, мисс, - произносит официантка, награждая меня ледяным взглядом.
- Да, конечно, лимон, - говорит Кортни, похоже, погруженная в какие-то грезы. Приятные грезы, дающие забвение.
- А мне стаканчик... черт, наверное, "Акации"¹², - заявляет Скотт, а потом обращается к столу. - Хочу ли я белое? Правда ли я хочу шардоне? Мы можем есть окуня и с каберне.
- Ну давай уж, - весело говорит Анна.
- Ну ладно, я буду... о-о-о... белое, совиньон, - говорит Скотт.
Официантка улыбается, она в замешательстве.
- Скотти, - взвизгивает Анна. - Белое совиньон?
- Шучу, - хихикает он. - Я буду шардоне. "Акацию".
- Ты совсем дурачок, - с облегчением смеется Анна. - Такой смешной.
- Я беру шардоннешардоне, - говорит Скотт официантке.
- Очень мило, - замечает Кортни, похлопывая Скотта по руке.
- А я... - Анна запинается. Наконец, она решилась: - Ох, ну просто диетическую колу...
Скотт поднимает глаза от кусочка кукурузной лепешки, который он макал в маленькую баночку оливкового масла. - Ты сегодня не пьешь?
- Нет, - омерзительно улыбаясь, отвечает Анна. Бог его знает, почему. Да и кого ебет? - Что-то не хочется.
- Даже стаканчик шардоне? - спрашивает Скотт. - Может, совиньон?
- У меня аэробика в девять, - пытаясь выкрутиться, растерянно говорит она. - Мне на самом деле не стоит пить.
- Ну, тогда и я не буду, - произносит Скотт разочарованно. - Мне к восьми в Хclusive.
- Никто не желает знать, где я не буду завтра в восемь? - спрашиваю я.
- Нет, милый. Я знаю, как ты любишь "Акацию". - Анна протягивает руку и пожимает руку Скотта.
- Нет, любимая. Мне хватит "Сан-ПеллегриноSan Pellegrino", - Скотт указывает на бутылки с водой.
Я громко барабаню пальцами по столу, шепча про себя "блядь, блядь, блядь". У Кортни полузакрыты глаза, она глубоко дышит.
- Знаешь, я все-таки рискну, - наконец произносит Анна. - Я возьму диетическую колу с ромом.
Скотт вздыхает, потом улыбается. Он просто сияет.
- Отлично.
- Эта диетическая кола без кофеина, да? - спрашивает Анна официантку.
- Знаешь, - вмешиваюсь я. - Тебе лучше взять диетическую пепси. Она гораздо лучше.
- Правда? - спрашивает Анна. - А чем она лучше?
- Тебе лучше взять диетическую пепси вместо колы, - говорю я. - Она намного лучше. В ней больше пузырьков. У нее более чистый вкус. Она лучше смешивается с ромом и содержит меньше натрия.
Официантка, Скотт, Анна, даже Кортни - все смотрят на меня, словно я высказал дьявольское, апокалиптическое суждение, разрушил свято хранимый миф, нарушил торжественную присягу, и, кажется, весь "Шезлонг" внезапно затих. Вчера вечером я взял напрокат фильм под названием "В жопе у Лидии " и, приняв две таблетки гальциона¹³, потягивая диетическую пепси (кстати), смотрел, как Лидия (загорелая крашеная блондинка, с отличной фигурой, прекрасным задом и великолепными огромными сиськами), стоя на четвереньках, сосала огромный хуй. Вторая восхитительная блондинка с аккуратно подстриженнмиподстриженными светлыми волосами на лобке встала на колени позади Лидии и вылизав ее зад и пизду, принялась вгонять в зад Лидии блестящий серебряный вибратор. Работая вибратором, она продолжала вылизывать пизду, а парень с огромным хуем кончил на лицо Лидии, пока она сосала его яйца. Потом Лидия задергалась, в неподдельном, довольно сильном оргазме, а вторая девушка переползла вперед и слизала сперму с лица Лидии, а потом дала ей обсосать вибратор. Во вторник вышел новый Стефан Бишоп, и вчера в Tower Records я купил его компакт-диск, кассету и пластинку, потому что хотел иметь все три формата.
- Послушай, - мой голос дрожит от переполняющих меня чувств, - бери, что хочешь, но я тебе советую диетическую пепси. - Я опускаю глаза, смотрю на свои колени, на голубую матерчатую салфетку, по канту которой вышито слово "Шезлонг". На мгновение мне кажется, что я сейчас расплачусь; у меня дергается подбородок, и трудно глотать.
Протянув руку, Кортни мягко касается моего запястья, проводит по Rolex.
- Все в порядке, Патрик. Честное слово.
Острая боль в области печени гасит бурю моих эмоций и я выпрямляюсь на стуле, напуганный и смущенный. Официантка уходит. Анна спрашивает, видели ли мы недавнюю выставку Дэвида Оника, и ко мне возвращается спокойствие.
Оказывается, на выставке мы не были. Мне не хочется по-хамски объявить о том, что у меня дома есть его картина, поэтому и я легонько пихаю Кортни ногой под столом. Это выводит ее из вызванного литиумом ступора, и она, как робот, говорит:
- А у Патрика есть Оника. Честное слово.
Довольно улыбаясь, я отпиваю J&B.
- Это просто фантастика, Патрик, - говорит Анна.
- Правда? Оника? - спрашивает Скотт. - Разве он не безумно дорогой?
- Ну, скажем так... - я отпиваю виски, внезапно смутившись: скажем... но что? - Пустяки.
Кортни вздыхает, ожидая еще один пинок.
- Та картина, что висит у Патрика, стоит двадцать тысяч долларов.
Похоже, ей безумно скучно, она отщипывает кусочек от пресной, теплой кукурузной лепешки.
Я награждаю ее ядовитым взглядом и стараюсь не зашипеть.
- Нет, Кортни, ну что ты. На самом деле - пятьдесят.
Она медленно поднимает глаза от кусочка кукурузной лепешки, который разминает в пальцах, и в ее взгляде, даже смягченном литиумом, сквозит такая злоба, что уже это автоматически унижает меня, но не настолько, чтобы сказать Скотту и Анне правду: Оника стоит всего двенадцать штук. Но ужасный взгляд Кортни - хотя я, возможно, излишне эмоционален; может быть, она с смотрит на узоры колонн, или на жалюзи, или на стоящие вдоль бара вазы Montigo с пурпурными тюльпанами, - ее взгляд пугает меня достаточно, чтобы оставить тему о покупке. Мне нетрудно понять, что означает ее взгляд. Он предупреждает: пни еще раз и поебаться не получишь, понял?
- Но, кажется, это... - начинает Анна.
Я затаил дыхание, мое лицо окаменело от напряжения.
-... дешево, - мямлит она.
Я выдыхаю.
- Так и есть. Мне крупно повезло, - говорю я, хватая воздух.
- Пятьдесят тысяч? - подозрительно спрашивает Скотт.
- Да, но мне кажется, его работа... своего рода... великолепно скомпонована, намеренно насмешливо-поверхностна. - Я замолкаю, пытаясь вспомнить пассаж, прочитанный в обозрении журнала New York. - Намеренно насмешливо...
- А у Луиса нет, Кортни? - спрашивает Анна и постукивает Кортни по руке. - Кортни?
- У Луиса... нет... чего? - Кортни трясет головой, словно пытаясь прояснить свои мысли, и широко открывает глаза, чтобы они не закрывались.
- Кто такой Луис? - спрашивает Скотт, жестом призывая официантку убрать со стола масло, которое нам недавно принесли. Что за тусовочное животное.
Анна отвечает за Кортни:
- Ее парень, - говорит она, видя, что смущенная Кортни взглядом ищет у меня помощи.
- А где он? - спрашивает меня Скотт.
- В Техасе, - быстро отвечаю я. - Он поехал в Феникс.
- Нет, - говорит Скотт. - Я спрашиваю, в какой фирме?
- L.F.Rothschild, - отвечает Анна, и, в поисках подтверждения смотрит на Кортни, потом на меня. - Да?
- Нет. Он в Р&Р, - говорю я. - Мы вроде как работаем вместе.
- А он не встречался с Самантой Стивенс? - интересуется Анна.
- Нет, - говорит Кортни. - Их просто сняли вместе на фотографии, опубликованной в W.
Я выпиваю виски, как только его приносят, и сразу же делаю знак принести еще. Я думаю, что Кортни - куколка, но никакой секс не стоит этого ужина. Разговор перескакивает с одного на другое, я смотрю на сидящую в другом конце залы великолепную женщину - блондинка, с большими сиськами, в обтягивающем платье, в атласных туфлях на золотых каблуках. Скотт принимается рассказывать мне о своем новом CD-проигрывателе, а Анна беспечно лопочет невменяемой и абсолютно безразличной Кортни что-то о новых пшенично-рисовых пирожных, с низким содержанием натрия, свежих фруктах и музыке New Age, главным образом о Manhattan Steamroller.
- Это Aiwa, - говорит Скотт. - Ты должен его послушать. Звук, - он замолкает, закрыв в экстазе глаза, жуя кукурузную лепешку, - фантастический.
- Знаешь, Скотти, Aiwa - это неплохо. - Мечтать не вредно, Скотти, - думаю я. - Sansui - это все-таки лучшее. - Помолчав, я добавляю. - Уж я-то знаю. Он у меня есть.
- Но я думал, лучше всего Aiwa. - У Скотти озабоченный вид, но недостаточно огорченный, чтобы я почувствовал удовлетворение
- Ничего подобного, Скотт, - говорю я.- - У Aiwa есть цифровой пульт дистанционного управления?
- Есть, - говорит он.
- Компьютерное управление?
- M-м-м, да.
Законченный мудак.
- Там есть проигрыватель с вращающимся диском из метакрила и меди?
- Да.
Вот сволочь, да он же врет!
- Там есть... тюнер Аккофаз Т-106? - спрашиваю я его.
- Разумеется, - говорит он, пожимая плечами.
- Ты уверен? - говорю я. - Подумай как следует.
- Да. По-моему, да, - отвечает Скотт, но рука, которой он тянется за новым кусочком лепешки, дрожит.
- А колонки?
- Ну, Dantech, дерево, - слишком быстро отвечает он.
- Ну, дружок, извини. Надо блобыло брать Infinity IRS V, - говорю я. - Или...
- Подожди-ка, - перебивает он меня. - Что за V-колонки? Никогда не слышал о V-колонках.
- Я об этом - и говорю, - замечаю я. - Без этих колонок можешь с таким же успехом слушать какой-нибудь дурацкий плейер.
- А какая частота басов у этих колонок? - подозрительно осведомляется он.
- Ультранизкая пятнадцать гертцгерц, - мурлыкаюмурлыкаю я, четко произнося каждое слово.
Это затыкает его на минуту. Анна бубнит о нежирных замороженных йогуртах и чау-чау. Я откидываюсь на стуле, довольный тем, что сделал Скотта, но он довольно быстро восстанавливает самообладание и замечает:
- Хотя какая разница, - он пытается вести себя добродушно, как будто бы ему совершенно безразличен тот факт, что его стереосистема - полное говно. - Мы купили сегодня нового Фила Коллинза. Ты бы слышал, там звучит "Groovy Kind of Love".
- Да, мне кажется, это лучшая его песня, - замечаю я, и так далее. Наконец-то мы со Скоттом на чем-то сошлись. Появляются тарелки с окунем, выглядит это жутковато. Кортни извиняется и идет в туалет. Ее нет и через полчаса., я прохожу через ресторан и нахожу ее спящей в гардеробе.
Позже голая Кортни лежит на спине, раздвинув ноги - сильные, стройные, мускулистые, накачанные ноги, - а я стою перед ней на коленях, вылизываю ей промежность и одновременно дрочу. Она кончила уже дважды, пизда у нее влажная, горячая и упругая, и я засовываю туда указательный палец; другой рукой я поддерживаю у себя эрекцию. Я слегка приподнимаю ей задницу, чтобы засунуть язык во влагалище, но она так не хочет, поэтому я поднимаю голову и тянусь к антикварному столику Portian, чтобы взять презерватив, лежащий в пепельнице от Palio, стоящей рядом с галогеновой лампой Tensor и вазочкой от D'Oro. Я открываю упаковку влажными, скользкими пальцами, помогая себе зубами, и без проблем надеваю презерватив на член.
- Я хочу, чтобы ты меня трахнул, - стонет Кортни, раздвигая ноги еще шире, так что видны даже внутренности. Она ласкает себя, заставляет меня облизывать ее пальцы с длинными красными ногтями. Смазка из ее влагалища сверкает в свете уличных фонарей, пробивающегося сквозь жалюзи от Stuart Hall; она - розовая и сладкая, и, пока она еще теплая, Кортни размазывает ее по моим губам и языку.
- Давай, - говорю я, залезаю на нее сверху, элегантно вставляю хуй в ее пизду, целую ее в губы и двигаюсь в ней сильными быстрыми толчками. Мой член, мои бедра словно сошли с ума, они работают сами по себе, а оргазм уже подступает, он начинается где-то в яйцах и анусе, а потом проходит сквозь член с такой силой, что мне становится больно, и я поднимаю голову, оборвав поцелуй, но Кортни не убирает язык, она облизывает свои красные, жадные, распухшие от поцелуев губы, и хотя я по инерции продолжаю долбить ее членом, я уже понимаю... что... есть... одна проблема, но сейчас я не могу сообразить, что это за проблема... я понимаю, в чем дело, только когда мой взгляд падает на полупустую бутылку минеральной воды Evian, которая стоит на столике. Я бормочу: "Вот дерьмо", - и вынимаю член.
- Что такое? - стонет Кортни. - Ты что-то забыл?
Я не отвечаю. Встаю с кровати и, пошатываясь, бреду в ванную, пытаясь попутно снять презерватив, но он застревает, и пока я с ним воюю, я натыкаюсь на весы и ушибаю большой палец на ноге. При этом я параллельно стараюсь нащупать на стене выключатель, чтобы зажечь свет. Проклиная все на свете, я, наконец, открываю аптечку.
- Патрик, что ты там делаешь? - кричит Кортни из спальни.
- Ищу водорастворимый спермицидный лубрикант, - кричу я в ответ. - А что я, по-твоему, тут делаю? Адвил принимаю?
- Кошмар, - кричит она. - Ты что, меня... без лубриканта?!
- Кортни, - говорю я, изучая в зеркале маленький порез над губой. - Где она?
- Я тебя не слышу, Патрик, - говорит она.
- У Луиса совершенно ужасный вкус в том, что касается парфюмерии, - я беру флакон Paco Rabanne и подношу его к носу.
- Что ты там говоришь?
- Я говорю: где водорастворимый спермицидный лубрикант, - кричу я, глядя в зеркало и пытаясь найти маскирующий карандаш Clinique, чтобы смазать порез. - Где он у тебя?
- Что значит - где он у меня? - отвечает она. - У тебя что, нет с собой?
- Где этот чертов водорастворимый спермицидный лубрикант? - кричу я. -Водо! Растворимый! Спермицидный! Лубрикант! - кричу я, замазываю порез тональным кремом от Clinique и зачесываю волосы назад.
- На верхней полке, - говорит она. - Кажется.
Роясь в аптечке, я заглядываю в ее ванну и вижу, какая она убогая. Я говорю Кортни:
- Знаешь, Кортни, тебе надо бы выбрать время и покрыть ванну мраморным напылением, или установить гидромассаж. Ты меня слышишь? Кортни?
Она долго молчит, а потом отвечает:
- Да...Патрик. Я тебя слышу.
В конце концов, я нахожу тюбик за большой бутылкой - буквально, бадьей - ксанакса¹⁴ на верхней полке аптечки, и, прежде чем хуй окончательно опадет, я успеваю нанести немного смазки на кончик презерватива, размазываю ее по латексной поверхности, возвращаюсь в спальню и запрыгиваю на кровать, а Кортни визжит:
- Патрик, еб твою мать, это тебе не трамплин.
Не обращая внимания на ее вопли, я становлюсь на колени, сходу вставляю в нее хуй, и она тут же принимается подмахивать мне бедрами, облизывает палец и гладит им клитор. Я вижу, как мой член погружается в ее влагалище быстрыми толчками.
- Подожди, - говорит она, я не понимаю, чего она хочет, но все равно уже почти кончил.
- Луис - конченый гондон, - шепчет она, пытаясь вытолкнуть меня из себя.
- Да, - говорю я, прижимаясь к ней и лаская языком ее ухо. - Луис действительно конченый гондон. Я тоже его ненавижу.
Возбужденный отвращением Кортни к ее мудацкому бойфренду, я начинаю двигаться быстрее, чувствуя, что оргазм на подходе.
- Да нет же, идиот, - стонет она. - Я спросила, у тебя с кончиком кондом? Я не говорила, что Луис - конченый гондон. Так у тебя с кончиком кондом? Сейчас же слезь с меня.
- С каким еще кончиком? - я тоже готов застонать.
- Вытащи его, - говорит она, отпихивая меня.
- Я тебя не слышу, - говорю я, прижимаясь губами к ее идеальным маленьким соскам, они возбудились и затвердели.
- Да вытащи ты его, мать твою! - кричит она.
- Чего тебе надо, Кортни? - хрипло говорю я, поднимаясь. Теперь я стою перед ней на коленях, но мой член все еще наполовину в ней. Она отползает к изголовью кровати, и член выскальзывает.
- Нормальный презерватив, - говорю я. - Мне так кажется.
- Включи свет, - говорит она и пытается сесть.
- Господи, - говорю я. - Я ухожу домой.
- Патрик, - повторяет она угрожающим тоном, - включи свет.
Я протягиваю руку и включаю галогеновую лампу Tensor.
- Нормальный презерватив, видишь? - говорю я. - И что дальше?
- Сними его, - говорит она резко.
- Зачем? - спрашиваю я.
- Потому что надо было оставить полдюйма на кончике, - говорит она, натягивая на грудь одеяло Hermes. Она повышает голос, ее терпение явно на исходе. - Чтобы там было место, чтобы погасить давление эякуляции!
- Все, я ухожу, - предупреждаю я, но пока остаюсь на месте. - Где твой литиум?
Она накрывает голову подушкой и что-то бормочет, пытаясь свернуться калачиком. Мне кажется, она плачет.
- Где твой литиум, Кортни? - спрашиваю я спокойно. - У тебя ведь есть литиум.
Вновь звучит что-то неразборчивое, и она мотает головой - нет, нет, нет - отгородившись от меня подушкой.
- Что? Что ты говоришь? - я с трудом заставляю себя быть сдержанным, тем более, что у меня снова встает. - Где он?
Из-под подушки доносятся едва слышные всхлипы.
- А теперь ты плачешь, я слышу, что плачешь, но я не могу разобрать ни слова из того, что ты говоришь, - я пытаюсь отобрать у нее подушку, - вот теперь, говори!
Она снова что-то бормочет, но я опять ничего не понимаю.
- Кортни, - я начинаю выходить из себя, - если ты сказала то, чтомнечто мне послышалось, а именно, что твой литиум лежит в коробке в холодильнике рядом с мороженым Frusen Gladje, и что это, на самом деле, шербет, -я уже кричу, - если ты именно это сказала, я тебя убью. Это шербет?Твой литиум, на самом деле, шербет? - мне, наконец, удается отодрать от нее подушку, и я с силой бью ее по лицу.
- Ты думаешь, что меня возбуждает небезопасный секс? - орет она в ответ.
- Господи, оно того точно не стоит, - бормочу я, стягивая презерватив, так чтобы на кончике осталось полдюйма свободного места (на самом деле, немного меньше). - Смотри, Кортни, я сделал, как ты просила, а зачем это нужно? А? Расскажи мне, пожалуйста! - я снова бью ее, но не так сильно. - Зачем нужны эти полдюйма? Чтобы погасить давление эякуляции?!
- Ну так вот, меня это не возбуждает. - У нее истерика, она хрипит и захлебывается слезами. - Меня скоро повысят. В августе я еду на Барбадос, и мне вовсе не хочется, чтобы все это похерилось из-за саркомы Капоши! - Теперь она кашляет, подавившись слезами. - О господи, мне так хочется носить бикини, - воет она. - Я на днях купила бикини в Bergdorf's, от Norma Kamali...
Я приподнимаю ее голову и заставляю посмотреть на то, как надет презерватив.
- Видишь? Теперь ты довольна? Довольна, тупая ты сука? Скажи, ты довольна, тупая сука?
Она даже не смотрит на мой член.
- Господи, ну кончай уже быстрее, - стонет она и падает на кровать.
Я грубо вставляю ей и все-таки достигаю оргазма, но он такой слабый, что его вроде как и нет, а мой разочарованный стон (разочарование было сильным, но вполне предсказуемым) Кортни принимает за экстатический вопль, и моментально заводится; она лежит подо мной и сопит, опускает руку вниз и опять ласкает себя, но у меня все уже опустилось, почти мгновенно - на самом деле, еще в тот момент, когда я кончил, - но если я сейчас же не смоюсь, она возбудится еще больше, поэтому я придерживаю презерватив и буквально вываливаюсь из нее. Потом мы минут двадцать лежим по разные стороны кровати, и Кортни бубнит что-то про Луиса и какие-то антикварные доски, и про серебряную терку для сыра и противень для маффинов, который она забыла в "Harry's", и в конце концов она пытается сделать мне минет.
- Я хочу трахнуть тебя еще раз, - говорю я ей, - но только без презерватива, потому что я в нем ничего не чувствую.
Оторвавшись от моего маленького вялого члена и глядя мне прямо в глаза, она спокойно говорит:
- Если ты не наденешь презерватив, то тем более ничего не почувствуешь.

Дата добавления: 2015-06-27