Случаи из клинической практики

Двадцать лет назад в программу Portugal Prints была направлена женщина немногим старше пятидесяти лет с диагнозом хронической шизофрении. Я буду называть её Белла. Её социальный работник посчитал, что общение с людьми и арт-терапия пойдут ей на пользу, так как в 60-е годы до расстройства она была творческой личностью. Во время экспертизы она представилась как королева Кастилии. Она рассказала мне, что жила в прекрасном замке, где всегда было солнечно, и что у неё было много слуг, готовых выполнить любое её желание. Белла казалась всем довольной, и лишь немного странной; она сказала, что хотела бы немного порисовать, ведь в прошлой жизни она занималась живописью. Когда я попросил её рассказать об этом поподробнее, она ответила, что занималась дизайном, но больше ничего рассказывать не стала. Социальный работник сообщил мне, что в 60-е годы Белла работала в индустрии моды, хорошо зарабатывала, жила в большом доме, в хорошем районе, была замужем и имела троих детей. К несчастью она увлеклась экспериментами с галлюциногенными наркотиками, которые и спровоцировали глубокое психотическое расстройство. Её поместили в психиатрическую больницу, где она и провела последующие восемнадцать лет. Белла потеряла всё. Муж с ней развёлся, а дети стыдились и не признавали её. Она осталась без работы и денег.

За пять лет до нашей первой встречи Беллу выписали из больницы и предоставили ей маленькую квартиру, где она жила в полной изоляции. Ранее я не работал с людьми, долго страдавшими от психозов, и поэтому не был уверен, что смогу ей чем-нибудь помочь. На проекте ей понравились творческие задания и наши еженедельные личные сеансы. Мне же они были в тягость. Испуганный, неуверенный в собственных силах, я чувствовал себя одним из слуг в её замке. Я чувствовал, что обязан соблюдать уважительную дистанцию и во всём угождать королеве. Её бредовая защита была очень действенной, но иногда она преобразовывалась в состояния деперсонализации, крайнего замешательства и паранойи.

Я был поражён тем, как она может говорить о своих двух жизнях, не видя никакого противоречия. От описания королевской жизни при дворе она неожиданно переходила к воспоминаниям о своём отце-бухгалтере и обучению в школе дизайна. Творческие задания, другие групповые занятия, а также индивидуальные сеансы со мной, казалось, поддерживали её бредовые идеи. Чувствуя своё бессилие, я хотел победить эту всемогущую фантазию и заставить Беллу осознать, что она – не королева Кастилии, а больная женщина.

Я спросил моего тогдашнего супервизора Брайена Сноудона, консультирующего психиатра и юнгианского аналитика, должен ли я заставить её взглянуть в глаза реальности. Отвечая на мой вопрос, он спросил, кем бы я предпочёл быть – королём, живущем в замке, или шизофреником без денег, работы и семьи? Ответ был прост. Он помог мне осознать ценность психотической защиты, осознать, что эта защита является блестящим способом адаптации, который использовало бессознательное Беллы для поддержания интереса к жизни. Без этих бредовых состояний, риск самоубийства для неё был очень высок. Юнг призывал быть осторожным: «В таких случаях аналитику не следует быть слишком активным, лучше позволить переносу спокойно протекать, проявить сострадание… Пожалуйста, отбросьте профессиональный аналитический поход, необходимо человеческое отношение. Пациентке нужны ваши уверенность, спокойствие, целостность для соединения её диссоциированной личности… Она сама возьмёт от вас то, что ей необходимо» (Jung, 1929a, стр. xxxii-xxxiii).

В данном случае он пишет о том, что пациенту аналитик необходим для создания временной психической кожи, сохраняющей личность пациента единой, до тех пор, пока процесс трансформации не освободит и пациента, и аналитика. Хотя многие пациенты-шизофреники страдают от бреда преследования, её страдания были смягчены за счёт действенной психотической защиты. Напротив, многие пациенты с диагнозом пограничного расстройства личности гораздо сильнее страдают, так как их защиты не так целостны и действенны.

Для поддержания своей позиции Белла использовала различные типы отношений переноса. Помимо архетипической идентификации с королевой Кастилии и переноса в отношении меня, она использовала перенос и в отношении всего проекта и занятий арт-терапией. Так она удерживала от полного распада свою разрушенную жизнь. Она относилась ко мне с пренебрежением и презрением. Позже я понял, что причиной этому была её зависть ко мне. В контрпереносе я чувствовал, что меня безнадёжно используют и тиранизируют. Я идентифицировался с её бессознательной проекцией на меня. И в этой идентификации я был очередным рабом в её услужении. Мне было всё труднее и труднее работать с ней. Временами я чувствовал, что идентификация с её проекцией сводит меня с ума, я терял способность поддерживать связь с реальностью. Я решил провести небольшое исследование, чтобы прояснить для себя её бредовые образы.

Я узнал, что Изабелла Кастильская (1451-1504) была самой могущественной женщиной своего времени. Её назвали в честь матери, Изабеллы Португальской, которая потеряла рассудок (как и мать Беллы). Изабелла была замужем за Фердинандом II, от которого у неё была дочь Екатерина Арагонская (впоследствии первая жена короля Англии Генриха VIII). Именно по её приказу в Испании началась Инквизиция. Она изгнала из страны евреев и мусульман, а также поддержала плавание Христофора Колумба, который в 1492 году открыл Америку. Она заложила фундамент будущей Испанской империи, а также начала процесс объединения страны. Осознание большой власти и влияния, которыми обладала королева Изабелла, помогло мне понять, какую беспомощность, какое бессилие Белла пыталась компенсировать. Это также помогло мне чувствовать себя увереннее во время сеансов.

Спустя год, произошло кое-что очень важное. Белла пришла на проект очень встревоженной. Вся растрёпанная, потерянная, она выглядела плохо, как будто произошло что-то ужасное. Внезапно она расплакалась. Я очень забеспокоился – ведь раньше она никогда не плакала. Она была в отчаянии, но не сказала ни слова. Мы устроили специальное обследование, чтобы понять, не нужна ли ей госпитализация. Психиатр увеличил дозу принимаемых Беллой препаратов, мы решили помочь ей остаться с нами, на проекте. Вскоре выяснилось, что её дочь Мария, которой, по словам Беллы, было двадцать лет, вышла с ней на связь. Дело в том, что Мария родила сына. Она хотела познакомить его с бабушкой. Сама став матерью, Мария почувствовала себя виноватой за то, что раньше стыдилась своей матери, и хотела наладить отношения с ней. Все эти новости ошеломили королеву Кастилии. Казавшаяся более чем прочной, психотическая защита не устояла перед этим ударом. Крушение защиты привело к слезам и депрессии. Бредовое состояние исчезло. Теперь она поняла, что не имела ничего – ни работы, ни дома, ни семьи, ни здоровья. Белла перестала жить в замке и оказалась в одиночестве в маленькой квартире.

Каким-то образом она продолжала ходить на проект, хотя страдала от тяжёлой депрессии. С удивлением я осознал, что мне стало намного проще работать с ней на сеансах – я больше не прибывал в контрпереносе в качестве королевского слуги. Я очень беспокоился за неё, она же позволила мне сблизиться с ней. Мы даже начали обсуждать её детей и внуков. Она продолжала использовать творческие задания для проекции своих, теперь уже более мрачных, чувств и образов. Ранее, её творчество помогало ей преодолевать невозможные противоречия – жизнь в качестве королевы и прошлое дизайнера моды. Теперь она использовала образность для выражения потери, страха и тоски (подробнее о ценности арт-терапии для психотических пациентов см. Killick and Schaverien (1997). Я чувствовал, что работа в переносе стала более личной. Я не чувствовал себя королевским рабом, мои ощущения стали реальнее; иногда я чувствовал, что вызывал у неё ощущение уверенности, иногда – зависти, порой я примерял роль родительской фигуры, порой – роль доброго дядечки, с которым можно поделиться своими тревогами и опасениями. Также она была очень возбуждена. С тревогой и возбуждением она ждала встречи с дочерью и внуком.

В следующие несколько месяцев, с помощью своего социального работника, она восстановила связь со всеми своими детьми. Она продолжала периодически испытывать параноидальные тревоги, но через год она уже смогла покинуть проект и даже присматривать за внуком дважды в неделю. Я помню, как она сказал, что скучает по королеве Кастилии, но теперь у неё есть нечто более ценное. Я был не в силах каким-либо образом сломать её мощную психотическую защиту. Роковым оказалось вторжение в её личное пространство фигур дочери и внука. Это позволило ей осознать положение, в котором она действительно находилась. Однако её участие в проекте, творческая работа и сеансы со мной сыграли роль временной психической кожи и помогли ей сохранить целостность. Я же испытал чувствительный переход в переносе от архетипической к личной динамике, который совпал с исчезновением у Беллы бредовых состояний. Это также можно описать, как движение от герметизированной параноидной шизоидной позиции к более депрессивной. Как только она смогла отбросить свою архетипическую персону (ригидную вторую психическую кожу), я смог освободиться от интроективной идентификации с королевским слугой и стать самим собой.

Дата добавления: 2015-06-27