Родерик Нэш и идея дикой природы 14 страница

Обозревая статистику посещения, работники службы национального парка сделали вывод о том, что ценности дикой природы в Гранд Каньоне поставлены под угрозу уничтожения. Этот вывод напрашивался сам собой, когда за один единственный день с Ли - места отплытия плотов, в путешествие отправилось 500 человек. Ниже, у главных порогов, начиналось чуть ли не столпотворение. В пиковые летние месяцы избежать встречи с другой речной партией или не слышать гула их моторов больше нескольких часов, было нельзя. На это национальный парк Гранд Каньон ответил "замораживанием посещаемости" на уровне 1972 г. и установлением в качестве цели управления восстановление и увековечивание "восприятия похода по настоящей дикой реке". Одним из наиболее важных в этом смысле было решение исключить из парка моторизованные водные средства, которыми пользовалось 80 процентов речных путешественников. По мнению сотрудников национального парка и защитников дикой природы, запрет на моторы сделал бы путешествия более похожими на походы по дикой местности. Их мнение было подкреплено результатами исследования, показавшего, что 87 процентов речных путешественников, знакомых с обоими видами походов, предпочитают весла моторам. Решение национального парка запретить моторы с целью защиты ценностей дикой природы вызвало бурную полемику (1979). Коммерсанты, поставщики речного снаряжения имели большую экономическую заинтересованность, и они стали утверждать, что моторы традиционны на реке Колорадо и что общественность должны иметь право выбора между видами походов. Указывая на то, что весельные походы занимают больше времени и требуют лодок меньших размеров, Ассоциация поставщиков профессионального речного оборудования выпустила письмо-обращение, в котором призывала граждан "поведать (Службе Национального парка), что речные походы - занятие для всех, а не только для атлетов, бездельников богачей, работников парка и их друзей". Эти "мотокоммерсанты" пытались разбить аргументацию природоохранников, справедливо утверждая, что по Закону о дикой природе за 1964 г. ни один участок реки Колорадо в Гранд Каньоне не был определен, как дикое место. Однако они проигнорировали намерение Службы национального парка рекомендовать придание всей области Каньона статуса дикой природы. Также они игнорировали тот факт, что быстроходные моторные коммерческие походы, задействующие каждый сезон 10000 человек, явно не согласуются с дикими природными условиями.

Поставщики моторов, перед лицом необходимости перехода к весельным лодкам, стали сетовать по поводу экономических трудностей, на что персонал парка ответил разрешением на их ликвидацию в длительный срок с 1981 по 1985 гг.

Ежегодная квота, которую парк установил на Колорадо, вызвала полемику "распределения". Впервые за короткую историю управления американской дикой природой туристам-пользователям предпочли сохранение дикой природы. С введением квотовой системы состязание среди устроителей походов стало очень интенсивным. Главными соперниками были 21 коммерческая лодочная фирма, имевшая 92 процента от объема дозволенного ежегодного пользования и общий ежегодный доход в 10 млн. долларов, и некоммерческие лодочники с остальными 8 процентами квоты.

Полемика "распределения" походов по Гранд Каньону затронула гараздо более глубокий вопрос: какого рода использование является наиболее уместным в федеральных "диких местах". Согласно одной точке зрения, большие моторизованные коммерческие походы являются чем то вроде забав под открытым небом. Люди, придерживающиеся подобной точки зрения, хотят постоянно играть в волейбол и пить пиво. Воспринимать по-настоящему дикую природу им не к чему. Речные пороги с таким же успехом могли быть расположены в городском парке развлечений. Разрекламированное речное путешествие, инсценированное "Плейбоем", стало олицетворять, по мнению многих, положение вещей. Люди же, ожидавшие очереди в некоммерческом секторе, с болью смотрели на то, как их потенциальная квота достается подобным клиентам.

Некоторые коммерческие фирмы хотели разработать для своих клиентов даже особое восприятие дикой природы. Рон Хэйс зашел так далеко, что в один из походов пригласил профессиональный струнный квартет и обращал внимание своих клиентов на сложные взаимоотношения между природой и культурой. Но такие путешествия были исключительными, и некоммерческие путешественники в основном считали, что их походы более гармонируют с природным характером Гранд Каньона, чем коммерческие путешествия. В связи с этим они требовали увеличения своей квоты. Некоторые утверждали, что коммерческие путешествия должны проводиться лишь после того, как на данный год будут удовлетворены все некоммерческие заявки. Эти требования открыли шлюзы крайне субъективной теме личной мотивации и контроля, которой так опасалась Служба парка, вводя квотную систему. И все же, эта тема была предвестником тех сложных вопросов, с которыми должны были в один прекрасный день столкнуться управляющие дикой природой. Возможно в будущем они станут определять, кто из желающих путешествовать является наиболее разумным, чувственным и умелым, чтобы заслужить привилегию оказаться на лоне дикой природы. И не исключено, что для вступления в зоны дикой природы надо будет сдавать экзамен, подобный тем, что проводятся при поступлении в колледж.

Как свидетельствует история Гранд Каньона, промышленное развитие и затем популярность являются первыми двумя угрозами дикой природе. Третью угрозу сейчас начинают только признавать. Увы, она подразумевается в решениях прежних проблем. Управляющие обычно слишком заняты, чтобы ее заметить, но управление дикой природой является совершенной несуразностью по определению. По этимологии и традиции, дикая природа является неуправляемой. Дикие места и дикие животные были теми, кого человек и его цивилизация не могли эксплуатировать или как-то контролировать. Часто дикое было даже вне понимания человека - чем-то таинственным, темным, опасным, иногда из-за этого привлекательным. Слово же "управление" буквально означает "регулировать, обходиться с чем-либо". Бюрократическое, а затем легальное опеределение диких территорий начало незаметно разрушать "неконтролируемое качество" дикой природы. Несмотря на все свои преимущества, Национальную систему дикой природы можно считать своего рода зоопарком для земли. Дикую природу демонстрируют в "законодательных клетках", четко обозначенных на картах и точно названных. Неизвестное является известным. Неопределенность идет на убыль и вместе с ней риск и страх. Благоустроенные дороги, здания, патрули лесников и группы спасателей еще больше "убавили характер" дикой природы. Возможно, наибольшее разрушение того, как люди воспринимают неконтролируемую среду, оказывают постановления и предписания, вызванные самой популярностью дикой природы. Так как дикая природа - это состояние души, то для общего ее восприятия очень важны обстоятельства, при которых человек в нее вступает. Квоты, лотерея, очередь, предписанные маршруты и места остановок разрушают ощущение дикости. У некоторых людей это восприятие дикости в силу обстоятельств и условий, создаваемых цивилизацией, оказывается исчезнувшим еще до начала похода. Многие вообще отказались от интенсивно управляемой дикой среды, вроде Гранд Каньона и пытаются найти то, чего им не хватает на Аляске, в Чили и Непале. Социологи этот феномен называют "перемещением". Но толпы и, вследствие этого, правила доберутся и туда. Всего 30 лет назад, в 1952 г., по реке Колорадо через Гранд Каньон переплыло 19 человек. В никаком разрешении они не нуждались, никаких правил не было.

Те старые добрые дни, когда общество могло позволить себе иметь неконтролированную дикую природу в таких местах как Гранд Каньон, канули в Лету. Роберт Маршалл, возможно, был последним американцем, способным уподобляться с Льюисом и Кларком и затем найти неисследованное место и изучить его самому. Маршалл, как мы видели, надеялся сохранить эту возможность в остающейся "настоящей дикой природе", но в 1930-х гг. он не имел понятия о том, какое число людей захочет ее посетить. Даже если бы мы и нашли такую дикую природу, то мы бы не смогли сохранить в ней то восприятие, которое испытывали Пауэлл или Маршалл. Ценой популярности, которая спасла дикую природу, является интенсивное управление. Альтернативой такому контролю является "оздоровительное пользование", которое быстро уничтожило бы всякое упоминание о дикости места. Неуправляемую дикую природу, действительно, можно "зацеловать до смерти". Выход один - контроль.

Логику, ведущую к этому заключению, можно проиллюстрировать с помощью сравнения отдыха на лоне природы с теннисом. Игроки в теннис предпочли бы играть так долго, как им этого хотелось бы. Но растущая популярность игры не позволяет им иметь такую роскошь, если только это не происходит на частных кортах. (Аналогия здесь с заказниками, принадлежавшими средневековым дворянам, является занимательной). На общественных, "поддерживаемых" налогами кортах, сравнимых с дикой природой на общественных землях, спрос часто превышает доступные время и пространство. Управление становится необходимым. Устанавливаются ограничения на протяженность и частоту игры. Наблюдатели при кортах (лесники) заставляют придерживаться правил, которые не нравятся никому, но которым все следуют. Все понимают, что без управления некоторые игроки просто не покинули бы корт. Количество игроков за каждую играющую сторону в пиковое время могло спокойно достигнуть 25, игра тем самым напомнила бы волейбол с ракетками. Такая игра могла бы быть занимательной (как иногда восприятие в интенсивно используемых природных местах), но это уже не был бы теннис. Игроки соглашаются с контролем и контролируют себя, так как признают, что теннис - это игра для двух или четырех человек. Поэтому из уважения к игре и исходя из своих личных интересов, игроки следуют правилам. Они записываются в очередь и покидают корт в назначенное время, понимая, что когда наступит их черед, то они опять смогут играть в теннис. Отдых на лоне дикой природы - это тоже своего рода игра, в которую нельзя играть одновременно многим людям. Уединенность нельзя разделить с кем-то. Уважение к качеству восприятия дикой природы подразумевает принятие определенных правил. Как и в случае с популярными теннисными кортами, недовольство и неудобство здесь неизбежны. Но благодаря этим правилам, энтузиаст природных походов может рассчитывать на то, что когда наступит его очередь и он увидит дикую природу.

Однако в двух отношениях теннис и отдых на дикой природе несравнимы. Мы можем построить новые теннисные корты. Дикую же природу мы восстановим лишь очень постепенно, и редко нам удается сделать это в полной мере. Несмотря на все наши усилия, мы не сможем "построить" новые джунгли и т.д. Создать равноценный Гранд Каньон, разумеется, нам не удасться никогда. Во-вторых, управление раздражительно для игроков в теннис, но оно может быть совершенно разрушительным для людей, любящих дикую природу. Парадокс управления дикой природой заключается в том, что необходимые средства разрушают желаемый результат.

Глава XIII
Международные перспективы охраны дикой природы

Лично меня животные не очень интересуют. Я не хочу проводить
свой отпуск в наблюдениях за крокодилами. Тем не менее, я целиком поддерживаю идею их выживания. Я считаю, что кроме
алмазов, дикие животные также станут одним из величайших
источников дохода Танганьики. У тысяч американцев и европейцев
имеется страшная тяга увидеть этих животных.
Юлиус Ниерере, 1961

С 1854 по 1857 гг. сэр Джордж Гор, английский дворянин, находился в районе Верхней Миссури. По местам, которые позже станут Вайомингом и Монтаной, он путешествовал с 40 помощниками, 112 лошадьми, 24 мулами, 6 упряжками волов и большой сворой собак и тремя молочными коровами. Он застрелил 1600 оленей, лосей и 105 медведей.

С апреля 1909 г. по март 1910 г. экс-президент США Теодор Рузвельт отдыхал в Британской Восточной Африке. По будущим Кении и Уганде Рузвельт путешествовал с 200 следопытами, носильщиками, оруженосцами и слугами. Рузвельт и его сын застрелили и переслали в Вашингтон свыше 3000 различных животных.

За полвека, разделявших сафари Гора и Рузвельта, США превратились из экспортера в импортера дикой природы. Перемена эта произошла в 1890-е гг., когда американская граница официально перестала существовать и начался культ природы. До того зарубежные туристы, жаждущие дикой природы, обрели мекку в области западной Миссури. Путешествие Джорджа Гора является примером попыток богатых и влиятельных европейцев испробовать дикую Америку, пока она еще не перестала существовать. Американцы же с природой сражались и услышать ее зов не могли. Их отношение к ней было отношением преобразователей, а не туристов, и свою работу они делали хорошо. К тому времени, когда поколение Теодора Рузвельта стало достаточно цивилизованным, чтобы оценить природу, она, в основном, с американского запада исчезла. Африка стала новой меккой для туристов вроде Рузвельта, которые были в состоянии импортировать из-за рубежа то, что стало дома редкостью.

Идея о природе, как о бойком товаре на международном рынке во многом объясняет мировое движение по охране природы. Экспортно-импортные отношения подчеркивают ироничность того факта, что цивилизованный процесс, ставящий под угрозу исчезновения дикую природу, как раз и создает потребность в ней. Как правило, те страны, где есть природа, ее не желают, а те страны, которые ее не имеют, желают ее иметь. Ценит дикую природу лишь богатое, городское, интеллигентное население. Чтобы потребность в природе обрела экономическую и интеллектуальную значимость, общество должно стать техническим, урбанизированным и многочисленным. Чем не марксистская формулировка... В мире образовался социально-экономический класс любителей природы, чьи национальные узы не так сильны, как их общий интерес к наслаждению природой и спасению ее в любых уголках планеты. Эти люди организовывают различные мероприятия и собирают деньги на дело охраны природы. В их рядах очень много ученых, писателей, художников - людей особо одаренных и состоятельных. Импортирование природы, это не просто метафора, природа действительно обладает экономической ценностью, ее покупают и продают за большие деньги. За исключением трофеев и экспонатов для зоопарков, природа физически экспортирующую страну не покидает. Товаром в этом случае является восприятие от пережитого. Импортеры "потребляют" этот товар "на месте". Кроме них имеется много "немобильных" любителей природы. Их желание потреблять кино- и телепродукцию, журналы и книги по природе и поддерживать природоохранные акции, является важной формой импортирования природы. И все же, главной опорой торговли дикой природой являются богатые туристы. Их желание платить за увиденное держит на плаву экономику тех стран, где природа все еще существует.

Национальные парки и природоохранные системы также можно рассматривать как институционные "контейнеры", которые развитые страны передали развивающимся с целью "упаковки" хрупкого ресурса. Персонал управления парками или люди, посланные обучать местных менеджеров, играют ключевую роль в обмене природы на деньги. Несмотря на существование менее утилитарных аргументов в пользу сохранения природы, именно деньги являются важнейшим фактором в этом деле для большинства неразвитых стран. Размах походов Гора и Рузвельта свидетельствуют о том, что экспортирование природы может быть очень прибыльным. Благодаря ему субсидируется природоохранное движение. Менее развитые страны могут позволить себе "содержать" дикую природу в девственном состоянии лишь в том случае, если ее экспорт приносит значительные дивиденды. На плакате, изготовленном для африканцев, написано: "Наши национальные парки приносят Танзании хорошие деньги - берегите их". Например, местным жителям напоминают, что благодаря своим качествам "достопримечательности" лев приносит за свою жизнь парку Амбозели (Кения) 515 тыс. долларов, браконьеру же его шкура и мясо могут принести лишь 1150 долларов. Исходя из выгод, приносимых туризмом, львов и слонов можно считать наиболее ценными животными в мире (включая сюда и лошадей).

Напряженность в отношениях между экспортерами природы и ее импортерами имелась всегда. Разумеется, экспортеры не однозначно понимают рыночный характер своих "продуктов". Африканцы, например, жили среди диких животных всю свою жизнь. Жирафом вы заинтересуете масая не больше, чем жителя Нью Йорка вы заинтересуете с помощью такси. И точно также, ограничение на выпас скотины в африканском национальном парке также удивительно для местных жителей, как и закон, который вдруг ни с того, ни с сего запретил бы нью-йоркцу жить и пользоваться несколькими городскими кварталами. Не разделяя взглядов развитого мира на ценность природы, менее развитые страны не видят причины не продолжать эксплуатировать свои ресурсы в привычном духе. Но, как свидетельствует фраза президента Танзании Юлиуса Ниерере, которой мы начали эту главу, если зарубежные туристы готовы преодолеть тысячи миль лишь для того, чтобы посмотреть на диких животных и, особенно, если они при этом тратят деньги, то экспортеры протестовать против этого не будут.

Экспорт и импорт природы также имеет региональное или внутригосударственное значение. Городская часть населения может поддержать идею охраны природы, тогда как жители глубинных территорий могут быть к ней равнодушными или даже враждебными. На Востоке США и некоторых цивилизованных "островах" Запада, вроде Сан Франциско, стадия импортирования дикой природы была достигнута несколькими поколениями раньше, чем на диком Западе. Первые туристы явились как раз из этих областей. То же самое можно сказать и о первых "поползновениях" природоохранного движения. Генри Торо и Теодор Рузвельт заканчивали Гарвард. Джон Мюир, как и сэр Гор, был выходцем из Англии, и когда в 1892 г. Мюир организовал Сьерра Клуб, в нем доминировала элита из Сан-Франциска.

Во всем мире наблюдается та же тенденция. Токийский концерн защищает сохранившуюся пока природу на самом северном острове Японии - Хоккайдо. Главный интерес к австралийской природе проявляют жители Сиднея и Мельбурна. Малайское природоохранное общество почти всю помощь получает из метрополии страны. Все в той же Америке деятельность по охране природы Аляски возглавляли отнюдь не жители Аляски. К таким людям, например, относился Роберт Маршалл, классический импортер природы, обладающий с избытком как деньгами, так и свободным временем, чтобы наслаждаться природой во времена Великой Депрессии.

До совсем недавних пор получать удовольствие ездили из менее цивилизованных мест к более цивилизованным местам. Траппер или фермер покидали свои глухие уголки, чтобы провести несколько дней, развлекаясь в ближайшем городе. Если люди перемещались в другом направлении, они это делали для того, чтобы преобразовать природу в духе мормонов и пилигримов. Пару веков назад в Новую Англию или Юту ради отдыха не прибывал никто. Интеллектуальная революция, благодаря которой дикая природа стала сама по себе меккой для путешественников, является главной темой этой книги. Возможно, такой она стала после появления группы богатых и образованных людей, живших в городах. Для этих людей дикая природа могла стать интригующей новинкой и даже настоящей духовной и психологической потребностью. Но цивилизация, создающая интерес к природе, также ее и уничтожает. Выходом из этой ситуации является путешествие. Если дикая природа не существует рядом с домом, ее можно найти (если у вас есть деньги и время) где-нибудь в другом месте. Паломничество английских туристов в Альпы было первым примером импорта природы. Вдохновленные описаниями Жан Жака Руссо в 1760-е гг., и позже новой эстетикой Джона Рескина, английские путешественники стали пересекать пролив, чтобы найти во Франции, Швейцарии и Италии то, чего не могла им дать родина. К середине XIX в. туризм развился в альпинизм. Десятилетие после 1854 г. было золотым веком восхождения, тогда было совершено 180 первых покорений вершин Альп, в том числе в 1865 г. Маттерхорна.

Состоятельные англичане составляли большинство приверженцев нового вида спорта. Местные жители к горному восхождению сперва не проявляли никакого интереса. Они боялись и ненавидели высокогорье, стараясь его всячески избегать. Лишь когда стало очевидным, что помогая иностранцам взобраться на вершины, можно неплохо заработать, и появились легендарные швейцарские проводники со своими мотками веревок. Но и тогда отношение импортеров и экспортеров к горам было совершенно различными. То, что для путешественника было развлечением, для местного жителя было сугубо бизнесом.

Альпы обладали преимуществом соседства, но для европейского импортера природы западные территории США представляли особый интерес. Новый Свет попрежнему обладал настоящей природой, неосвоенной местностью с дикими животными и дикими людьми. Трудности и денежные издержки, связанные с путешествиями к американской границе, служили в качестве фильтра для посетителей. Импорт природы из Северной Америки на протяжение полувека оставался прерогативой знати и богатых. И все большее число богатых путешественников делали свой вклад в развитие страны. Одним из первых был Франсуа Рене де Шатобриан, загоревшееся романтическое воображение которого нашло штат Нью Йорк достаточно диким. Его соотечественник, Алексис де Токвилль прибыл сюда сорок лет спустя и стал следовать за быстро двигающейся границей вплоть до Мичигана, чтобы прочувствовать дикую природу. Его замечания являются классическим объяснением и описанием экспорта и импорта природы.

Но даже в таких больших национальных парках, как Йеллоустоун не было того "качества и объема" дикой природы, которыми здесь наслаждался Джордж Гор в 1850-х гг. Постепенно развивающаяся Америка превращалась из экспортера природы в ее импортера. Пока это происходило, дикая природа Запада была объектом систематической эксплуатации туристами из-за рубежа и востока США. К концу столетия импортеры природы стали искать новые области, и преемником дикого Запада стала Африка.

Но судя по американскому опыту, можно было предположить, что даже в Африке импортирование природы не будет продолжаться долго без должных защитных мер. Автором одного из наиболее известных призывов спасти дикую Африку был Абель Чапмен, английский джентльмен-охотник, начавший импортировать природу из Норвегии и Испании еще до перемещения в 1899 г. на черный континент. В своей книге "О сафари" он посвятил целую главу вопросу защиты природы. Начал ее он с описания бойни американских буффало в 1880-х гг. и уничтожения норвежского северного оленя. Он хотел, чтобы "подобное варварство не было допущено на британской земле". Еще до того Чапмен ясно понимал экспортно-импортную ситуацию и ее важность для экономики Африки. "Фактом является то, - писал он в 1908 г., - что путешественник-спортсмен был (и остается) лучшим клиентом колонии, так как дикие животные попрежнему остаются ее лучшим товаром". И все же, он соглашался и с тем, что защите диких животных не следует давать предпочтение перед нуждами поселенцев и колонизаторов. Чапмен считал, что многие районы Африки не были годными для жизни цивилизованного человека, и могли быть посвященными "прекрасным божьим диким созданиям". Чапмен, конечно, убивал животных, но подобно большинству импортеров своей эпохи, он определял себя как спортсмена и говорил, что это тот человек, который "любит животных".

Охрана африканских животных является великолепным примером природного экспорта и импорта. Этому процессу здесь во многом способствовала колонизация. Развитые страны получили в свои руки контроль над огромными территориями, богатыми дикой природой, которая в Европе уже давно была в диковинку. Следующим логическим шагом было принятие здесь природоохранных мер, позволяющих европейцам и впредь любоваться местной природой. Инициатором подобных мер в 1890-х гг. выступила Англия. К 1899 г. был выдвинут уже целый ряд соответствующих предложений, и 19 мая 1900 г. семь европейских стран подписали статьи, касающиеся защиты природы в Африке. В них содержались предложения по охотничьм лицензиям, сезонам охоты и методам ловли животных. Здесь же перечислялись конкретные виды животных, попадавших под полную охрану (горилла, жирафы, шимпанзе и т. д.) и те животные, которых следовало уничтожать (крокодилов, питонов и т. д.), что впоследствии экологически настроенные природолюбители осудили, как "неподобающую философию". Главную часть этого документа составляло описание мер по защите слонов, к которым в первую очередь относился контроль за торговлей слоновой костью.

Эта, вдохновленная Англией конвенция 1900 г., была на удивление жесткой и всеобъемлющей, но именно в силу этих особенностей, она так никогда и не оказалась претворенной в жизнь. Мало какие страны хотели мириться с такими самоограничениями. В них попрежнему первое место занимали коммерческое и административное удобство. Кроме того, этим первым усилиям международного сотрудничества в деле охраны природы не хватало того, чем в будущем стали страдать все подобные меры - решимости. Учитывая политическую организацию мира, наивным было ожидать, что если одно государство скажет другому, чтобы то "вело себя хорошо", то это окажет должное воздействие. По прошествии нескольких лет меланхолического общения между бюрократами Англии, Франции, Италии, Германии и Португалии, грандиозные планы 1900 г. относительно защиты африканской природы "тихо умерли". Главным их результатом было установление "образца", согласно которому одна страна стала пытаться установить охрану природы в другой стране.

Более действенными для охраны африканской природы оказались не "всеобъемлющие" и не претворяющиеся в жизнь резолюции, а национальные парки и заказники. Вся инициатива в этом опять таки исходила из Европы и позже из Америки, куда с созданием в 1872 г. национального парка обратилось внимание импортеров природы из многих частей мира. Назидательным является случай с национальным парком Крюгер в Южной Африке. Главным его "застрельщиком" был Джеймс Стивенсон Гамильтон, англичанин, который в 1902 г. занял должность главного лесничего в заказнике Саби. Эти низменные места, богатые дичью, четырьмя годами раньше получили номинальную защиту со стороны южноафриканского законодательства, но "на местах" это решение популярным отнюдь не считали. "В те дни, - отмечал Стивенсон Гамильтон, - погибнуть от пули считалось логичным завершением жизни дикого животного". Стивенсон Гамильтон не знал, как противостоять такой логике до тех пор, пока он не услышал о концепции национального парка в США.

Американские парки, в которых запрещалось охотиться, были свидетельством взгляда на животных, как на ценные жизненные формы, а не мишени. Стивенсон Гамильтон решил убедить южноафриканских жителей в том, что то же справедливо и в отношении львов, слонов и жираф. Он выписал из США всю литературу, касающуюся национальных парков и изучил методы их первого директора Стефана Т. Матера. Стивенсон Гамильтон особое внимание обращал на то, как Матер заинтересовывал железнодорожные кампании демонстрированием потенциала парков в привлечении туристов. Итогом его активности стало превращение нестабильного заказника Саби в национальный парк Крюгера. Раньше парка Крюгера в Африке был создан лишь один парк, и он также во многом был обязан американскому примеру. Причиной создания шестью годами позже национального парка Альберта в Бельгийском Конго был визит короля Бельгии Альберта на американский Запад в 1919 г. Американские ученые, сопровождавшие его на определенных участках пути сумели внушить королю идею о научной важности национальных парков вроде Йосемита. Делая это, американцы практиковали любимую технику природных импортеров: вдохновление хорошим примером. Оказавшись в Европе, король Альберт столкнулся с дилеммой. По примеру американцев он хотел сделать нечто подобное в Бельгии, но дикая природа их этой страны исчезла очень давно. В Африке, однако, дикая природа была весьма пышной и Альберт правил ее "частью" - бельгийским Конго. В этот момент на арене появляется американец, почти ничего не знавший о Конго, но любивший его природу, как образчик последней "неиспорченной" африканской среды.

Карл Экели был изготовителем чучел и организатором выставок крупных вьючных и верховых животных в американском музее Естественной истории в Нью-Йорке. В связи со своим следующим проектом, касающимся горилл, Экели оказался в Конго. К 1922 г. он был убежден в том, что несколько сотен остающихся горилл были обречены. Поэтому он применил максимум энергии, чтобы добиться от бельгийских властей содействия в установлении убежища для животных и создании станции биоисследований. Джон Мерриэм, сопровождавший короля Альберта в 1919 г. в его путушествии, стал ходатайствовать в отношении идей Экели. 2 марта 1925 г., в результате всей этой активности, был создан национальный парк Альберта. Разросшись позже до 6 млн. акров, парк отличался тем, что акцентировал свое внимание на науке, а не на туризме. Так как сюда допускались лишь обученные исследователи, этот объект не мог удовлетворить потребности туристов, импортировавших природу. Но в качестве природного резервата, оберегаемого учеными различных стран от посягательств местных бизнесменов, национальный парк Альберта является классическим примером того, насколько противоречивые взгляды лежат в основе экспорта и импорта дикой природы. В данном случае это была идея, согласно которой последние гориллы мира могли бы стать настоящим "товаром". Для ученых же, подобно Карлу Экели, этот парк был почти частным заказником. Лично для него парк стал и кладбищем. В ноябре 1926 г. Экели умер во время экспедиции в парк, для создания которого он отдал столько сил.

Дата добавления: 2015-06-27