Скачки цен

Шах Ирана просто не мог допустить, чтобы его обошли ливийские молодые и самодовольные офицеры‑выскочки. В ноябре 1970 года он добился увеличения отчислений от прибылей нефтяного консорциума с 50 до 55 процентов. Затем компании пришли к выводу, что у них нет иного выбора, как отдавать 55 процентов и в других странах Персидского залива. С этого началась игра скачкообразного повышения цен. Венесуэла приняла закон, который повышал ее долю прибыли до 60 процентов, а также допускал одностороннее повышение цен без согласования с компаниями или переговоров с ними. Конференция ОПЕК утвердила уровень в 55 процентов и угрожала закрыть добычу тем компаниям, которые не выполнят требования. Она также требовала, чтобы переговоры нефтяных компаний велись с региональными группами экспертов, а не с ОПЕК в целом. Затем в начале 1971 года Ливия выставила новые требования, обойдя снова Иран. Игра явно грозила стать бесконечной, если компании не образуют единый фронт. Главным защитником идеи создания общего фронта был Дэвид Барран, президент «Шелл транспорт энд трейдинг». «По мнению „Шелл“, — говорил Барран, ‑лавина ценовых перемен уже обрушилась. И без объединенного фронта компании будут вытеснены одна за другой». Усилиями Баррана был разработан общий подход, компании будут единым блоком вести переговоры с ОПЕК, а не с отдельными странами. Таким путем, надеялись они, поток требований удастся остановить. Добившись от министерства юстиции США отмены одного из положений антимонопольного законодательства, нефтяные компании приступили к созданию «Фронта Юни», т.е. объединенного фронта по типу того самого блока, который был образован против Советской России в двадцатые годы. Но мир сейчас стал гораздо более сложным, число активных ифоков в нем существенно возросло. Современный «Фронт Юни» охватывал два десятка компаний — американских и неамериканских, что составляло около четырех пятых от числа нефтяных компаний западного мира. Эти компании создали также «ливийскую сеть безопасности» — тайную договоренность о том, что если добыча какой‑либо компании будет урезана из‑за отказа выполнить требования правительства Каддафи, другие компании возместят ей потери нефти. Это был тот самый вид сделки, которую шесть месяцев назад не удалось осуществить Хаммеру при переговорах с «Экссон». Его принятие явилось, как отметил американский атташе по вопросам нефти в Ливии Джеймс Плэк, «перемирием» между монополиями и независимыми компаниями.

15 января 1971 года компании поспешно направили экспортерам нефти так называемое «Письмо ОПЕК», призывавшее к глобальному, всестороннему урегулированию. Целью его было поддержать объединенный фронт и добиться ведения переговоров с ОПЕК как единой организацией, а не с отдельными экспортерами или их подгруппами, как она того хотела. В противном случае компании оказыв?лись совершенно беззащитными перед бесконечными скачками цен.

Однако шах был решительно против плана компаний по «всестороннему» урегулированию, поскольку, как утверждал он, «умеренные» не смогут сдержать «радикалов» — Ливию и Венесуэлу. Тем не менее, если компании предложат разумный подход и будут вести переговоры с каждой страной Персидского залива отдельно, он обещает устойчивое соглашение, которое будет соблюдаться в течение пяти лет. «Если же компании прибегнут к каким‑то уловкам, — добавил он, — Персидский залив будет для них закрыт, и никакая нефть оттуда не пойдет».

Переговоры начались в Тегеране. «Фронт Юни» представлял Джордж Пирси, управляющий «Экссон» по странам Ближнего Востока, и лорд Страталмонд, управляющий «Бритиш петролеум», по профессии юрист. Последний был дружелюбный весельчак, страшно любивший разыгрывать кувейтского министра нефтяной промышленности, которого из‑за его внешности он называл «Граучо», т.е. «Ворчун». Отец лорда Страталмонда, Уильям Фрейзер, был президентом «Бритиш петролеум» во время событий, повлекших устранение Мосаддыка, и оставался крайне непопулярным человеком в Иране, настолько непопулярным, что лорду Страталмонду приходилось объяснять путавшим его с отцом иранцам, «это — я, а не мой отец».

Компании считали, что в борьбе с шахом они располагают поддержкой правительства США, но, прибыв в Тегеран, Пирси и Страталмонд обнаружили, что Вашингтон уже согласился с мнением шаха. Они были ошеломлены и возмущены. «Это делает переговоры глупейшим занятием», — сказал Пирси. 19 января Пирси и Страталмонд встретились с членами персидского регионального комитета ОПЕК — иранским министром финансов Джамшидом Аму‑зерагом (получившим образование в Корнельском и Вашингтонском университетах), министром нефтяной промышленности Саудовской Аравии Заки Ямани (обучавшемся в Нью‑йоркском университете, а затем окончившем Гарвардскую школу права), Саадуном Хаммади (ученая степень по экономике сельского хозяйства Висконсинского университета). Министры были непреклонны. Они соглашались обсудить цены на нефть только по странам Персидского залива, а не по странам ОПЕК. И это было все. Шах, со своей стороны, осуждал намерения компаний и грозил введением эмбарго, если компании не согласятся с его точкой зрения. Он даже призывал в помощь тень Мосаддыка. «Условия 1951 года больше не существуют, — жестко напомнил он. — Теперь в Иране никто не прячется под одеялом и не скрывается в забаррикадированной комнате. Попытки добиться единых „всесторонних“ переговоров либо шутка, либо намерение оттянуть время».

Таким образом, на первом этапе никаких результатов достигнуто не было. В частной встрече с Пирси Ямани сказал: да, то что слышал Пирси, верно. Среди стран‑экспортеров действительно идут разговоры о введении эмбарго с целью усиления позиций. Более того, Ямани признал, что Саудовская Аравия и другие нефтедобывающие страны Персидского залива поддерживают эту идею. Пирси был в шоке. Саудовцы никогда, за исключением военного времени, не вводили эмбарго на нефть. Получила ли идея эмбарго, спросил он, поддержку короля Фейсала? Да, ответил Ямани, а также шаха. Пирси настоятельно просил Ямани отказаться от этого шага. «Я полагаю, вы не осознаете проблему, стоящую перед ОПЕК, — ответил Ямани. — Я должен поддерживать это намерение»9.

Как это было ни тяжело, но компании признали, что придется отказаться от попыток принятии всестороннего подхода, иного выбора не было. Они согласились вести переговоры с каждой страной в отдельности. В противном случае никакого урегулирования вообще не будет достигнуто, страны‑экспортеры будут просто назначать свои цены. Компаниям необходимо было любой ценой сохранить видимость, хотя бы только видимость, что экспортеры действуют на основании оговоренных с ними цен, а не просто решают эти вопросы сами.

Итак, должны были состояться два раунда переговоров: один в Тегеране и один в Триполи. 14 февраля 1971 года в Тегеране компании капитулировали. Новое соглашение похоронило принцип пятьдесят на пятьдесят. Благословенные позиции выполнили свою функцию, они прожили два десятилетия и теперь их время кончилось. Новое соглашение устанавливало пятьдесят пять процентов как минимальную долю правительства и поднимало цену барреля нефти на 30 центов, сохраняя возможность дальнейшего ежегодного повышения. Экспортеры торжественно обещали: никаких повышений в следующие пять лет сверх того, о чем уже было договорено.

Тегеранское соглашение явилось своеобразным водоразделом: инициатива перешла от компаний к странам‑экспортерам. «Это было настоящим поворотным пунктом для ОПЕК, — сказал один из ее представителей. — После тегеранского соглашения власть перешла к ОПЕК». Сразу же после подписания соглашения шах, катавшийся на лыжах с гор швейцарского Санкт‑Морица, благословил его. «Что бы ни случилось, — заверил он, — скачка цен больше не будет». Предсказание президента «Шелл» Дэвида Баррана оказалось более верным. «Нет сомнений в том, — сказал он, — что рыночная конъюнктура, выгодная для покупателей, перестала существовать».

Теперь наступил второй этап переговоров, о цене нефти ОПЕК в районе Средиземного моря. В Средиземноморский комитет входили Ливия и Алжир, а также Саудовская Аравия и Ирак — частично их нефть перекачивалась по нефтепроводам к Средиземноморскому побережью. Спустя несколько дней после тегеранского соглашения в Триполи начались переговоры с Ливией и, конечно, с майором Джеллудом, возглавлявшим переговоры с арабской стороны. Джеллуд прибегнул к своей, теперь уже хорошо известной, тактике — запугиванию, революционным проповедям, угрозам наложить эмбарго и провести национализацию. 2 апреля 1971 года было объявлено о достижении соглашения. Объявленная цена была поднята на 90 центов — намного выше, чем указывалось в тегеранском соглашении. Ливийское правительство повысило свои доходы от нефти почти на 50 процентов.

Шах был вне себя от ярости. Его опять обскакали.

УЧАСТИЕ: «НЕРАСТОРЖИМОЕ, КАК КАТОЛИЧЕСКИЙ БРАК»

Заложенные в тегеранском и триполийском соглашениях гарантии сохранять стабильность цен в течение пяти лет оказались иллюзорными. Вскоре ОПЕК потребовала в качестве компенсации девальвации доллара в начале семидесятых годов повысить объявленную цену, что привело к новому сражению. Но и его затмил другой, более значительный конфликт, драматически изменивший отношения компаний и стран. Борьба разгорелась по вопросу об «участии»: частичному приобретению странами‑экспортерами права собственности на нефтяные ресурсы в пределах своих стран. В случае победы стран‑экспортеров это бы означало радикальную реструктуризацию нефтедобывающей отрасли и коренное перераспределение ролей всех игроков.

Нефтяные операции за пределами Соединенных Штатов большей частью основывались на системе концессий, история возникновения которых уходит корнями во времена Уильяма Нокса Д'Арси, отправившегося в 1901 году в смелое и рискованное путешествие в Персию. При такой системе нефтяная компания на договорной основе с правителем суверенного государства получала право владеть землей, вести изыскания и добывать нефть на оговоренной территории независимо от того, будет ли она настолько огромной, как полученные Д'Арси 480 тысяч квадратных миль в Персии или 2 тысячи квадратных миль «Оксидентал» в Ливии. Но сейчас, с точки зрения стран‑экспортеров нефти, концессии были уже наследием прошлого, пережитком эры колониализма и империализма и абсолютно неприемлемы в веке деколонизации и стремления к национальной независимости. Эти страны не хотели быть просто сборщиками налогов. Речь шла не только о повышении доходов в виде ренты. Главным для стран‑экспортеров был суверенитет над их собственными природными ресурсами. И все остальное, соответственно, рассматривалось только с точки зрения достижения этой цели. Очевидным решением для некоторых стран‑экспортеров была полная национализация — как, например, в России после революции или в Мексике и Иране. В качестве альтернативы национализации и полному владению была придумана концепция «участия», то есть частичного получения собственности в результате переговоров — такая позиция отвечала интересам некоторых крупнейших стран‑экспортеров. Нефть была не только предметом национальной гордости и силы — это был бизнес. Полная национализация привела бы к разрыву связей с международными компаниями и заставила страну‑экспортера заниматься сбытом самостоятельно. Таким образом, эта страна должна была столкнуться с тем же препятствием, которое было камнем преткновения для независимых компаний, создавших большие запасы нефти на Ближнем Востоке, то есть проблемой реализации. Это приведет к битве с другими экспортерами за рынки, а нефтяные компании получат не только возможность, но и стимул искать на рынке более дешевый баррель, поскольку теперь они будут получать прибыль на продажах нефти потребителю, а не на ее добыче.

«Став производителями и продавцами нашей нефти, мы окажемся в условиях жесточайшей конкурентной гонки в нефтедобыче», — говорил в 1969 году шейх Ямани, предупреждая об опасностях полной национализации. Результатом ее будет «стремительный крах ценовой структуры, поскольку каждая из добывающих стран будет стремиться сохранить доходные статьи своего бюджета, компенсируя потери от падения цен поставками на рынок постоянно растущего объема нефти». Затраты и риск скажутся не только в сфере экономики: «финансовая нестабильность неизбежно приведет к нестабильности политической». Ямани настаивал на том, что именно совместное владение с крупнейшими компаниями, а не их изгнание — вот тот путь, который удовлетворяет цели экспортеров и в то же время сохраняет систему, приостанавливавшую падение цен. Это создаст, говорил он, узы «нерасторжимые, как католический брак».

Концепция участия вполне устраивала Саудовскую Аравию, участие означало постепенные перемены, что было предпочтительнее ниспровержения всего нефтяного порядка. Но для других экспортеров постепенного перехода было недостаточно. Алжир, даже без видимости переговоров, забрал 51 процент собственности во французских нефтепромыслах, оставшейся у Франции десять лет назад, когда Алжир добился независимости. Венесуэла приняла закон, по которому все концессии после истечения их срока в начале восьмидесятых переходят к правительству.

Сама ОПЕК потребовала немедленного осуществления программы участия, угрожая компаниям «совместными действиями», сокращением квот добываемой нефти, если ее требования не будут удовлетворены. Контроль со стороны ОПЕК был поручен Ямани. Давление на компании возрастало. В конце 1971 года после ухода англичан из Персидского залива Иран захватил несколько небольших островов вблизи Ормузского пролива. Воинственно настроенной частью арабов это было воспринято как кровное оскорбление: захват арабской территории неарабами. Желая наказать англичан за «тайный сговор» в осуществлении этого подлого удара в спину, находящаяся в 2400 милях Ливия национализировала арендованные «Бритиш петролеум» участки. Ирак национализировал последние остатки «Иракской нефтяной компании», концессию Киркук, открытое в двадцатые годы богатейшее нефтеносное месторождение, главный предмет борьбыГульбенкяна с крупнейшими нефтяными компаниями, обеспечивавшее значительную часть нефтедобычи в Ираке. «Саудовцы не могут в одиночку противостоять общемировой тенденции национализации, — предупреждал Ямани. ‑Нефтяная отрасль должна это осознать и принять как данность, если она хочет сохранить по возможности большее число своих позиций».

Тем не менее до заключения каких‑либо соглашений предстояло подробно обсудить несколько основных проблем, в том числе важнейший вопрос определения стоимости. Например, в зависимости от выбора бухгалтерской учетной формулы 25 процентов «Кувейтской нефтяной компании» могли стоить где‑то от 60 миллионов до 1 миллиарда долларов. В конце концов в этом случае две стороны сошлись на создании нового учетного принципа, «скорректированной балансовой стоимости», которая учитывала инфляцию и крупные поправочные коэффициенты. И в октябре 1972 года между государствами Персидского залива и компаниями было наконец достигнуто «соглашение об участии». Оно предусматривало немедленное выделение двадцатипятипроцентной доли участия в капиталах нефтяных компаний при дальнейшем ее увеличении до 51 процента к 1983 году. Но, несмотря на одобрение ОПЕК, реализация соглашения в остальных странах была менее популярна, чем надеялся Ямани. Алжир, Ливия и Иран выступили против. Министр нефтяной промышленности Кувейта одобрил соглашение, но кувейтский парламент его отклонил, так что Кувейт оказался в числе несогласных. Компании, входившие в «Арамко», в конечном счете, согласились с Саудовской Аравией в вопросе об участии, поскольку альтернативный вариант был гораздо хуже — полная национализация. Президент «Экс‑сон» выразил надежду, что принятие соглашения будет способствовать «более стабильным отношениям», поскольку оно «поддерживает существенную посредническую роль частных международных нефтяных компаний». Другие были в этом не столь уверены. В Нью‑Йорке на совещании руководителей нефтяных компаний, проходившем под председательством Джона Мак‑Клоя, «Арамко» объявила о своем первоначальном решении согласиться на участие. В конце обсуждения, когда мнения резко разошлись, Мак‑Клой попросил высказаться Эда Гинна, одного из директоров независимой «Банкер хант компани», ведущей операции в Ливии. Гинн был расстроен. По его мнению, любая уступка в Персидском заливе только подстегнет Ливию выставлять все более жесткие требования. Кроме того, исходя из только что услышанного на совещании, добавил он, план «Арамко» напоминает ему анекдот о двух висящих в шкафу скелетах, который он тут же и рассказал.

«Как мы здесь оказались?» — спрашивает один скелет у другого. «Не знаю, — отвечает тот. — Но если б у нас было побольше потрохов, мы бы выбрались отсюда».

«Совещание закончено!» — тут же выкрикнул Мак‑Клой, и все разошлись.

После сделки Ямани с «Арамко», Ливия забрала свыше 50 процентов нефтедобычи итальянской государственной нефтяной компании ЭНИ, затем приступила к экспроприации промыслов «Банкер хант». Блокируясь с жестоким диктатором Уганды Иди Амином Дала, Каддафи гордо заявил, что забрав «Банкер хант», он нанес «внушительный удар» по холодному и надменному лицу Соединенных Штатов. Затем Каддафи приступил к национализации 51 процента промыслов других работавших в Ливии компаний, в том числе и компании Хам‑мера «Оксидентал петролеум». Шах был решительно настроен провести более выгодную сделку, чем Саудовская Аравия. Но для него вопрос участия особой роли не играл. После национализации в 1951 года Иран уже владел нефтью и производственными мощностями, но всеми нефтяными делами фактически заправлял образованный в 1954 году консорциум, а не «Иранская национальная нефтяная компания» (ИННК). Так что целью шаха было не только увеличение нефтедобычи и финансовый паритет, соответствовавший выбитому Ямани соглашению, но и гораздо больший контроль. И этой цели он добился. ИННК стала не только владельцем, но и эксплуатационником, компании же, образовавшие в 1954 году консорциум, создали новую корпорацию, которая, заменив прежний консорциум, стала подрядчиком ИННК. Официальное признание «Национальной иранской нефтяной компании» было первостепенным для государственной компании и значительной символической победой в стремлении шаха сделать ее одной из главных международных нефтяных компаний. Это было победой и для него лично. Теперь он был на пути к своему высшему торжеству. «Наконец я победил, — объявил он. — Семидесяти двум годам иностранного контроля над производством в нашей промышленности положен конец».

Дата добавления: 2015-06-28