Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Исчезающее небо 1 страница




 

То, что видел он перед собой, называлось красивым словом «демократия».

Нет, в самой демократии, а вернее, в этом понятии, нет ничего плохого, напротив, людям она видится как единственный путь к светлому будущему и как способ разрешить все проблемы. Вот только всегда была одна загвоздка – люди слишком буквально воспринимают сочетание «власть народа». Но власть (любая) предполагает не только большую свободу и права – но и миллион ответственностей, а также грамотное управление. То, что предлагали жителям малочисленные богатые люди, имеющие власть, хотя и было наполнено множеством показных достоинств и реальных недостатков, но все же поддерживало в городе относительный порядок. Однако народ, выплескивая все свое недовольство зажравшимся правительством в виде жестокой революции, совершенно не думал, что он сможет предложить взамен. У людей была лишь идея – идея о прекрасном будущем. Необразованность народа в политической сфере привела (что было закономерно) к «необразованной демократии», то есть к охлократии – выродившейся власти народа, когда толпа действует в согласии со своими сиюминутными побуждениями.

Кто же знал, что все будет именно так?

Народу, к сожалению, некогда было думать об этом – люди были слишком заняты революцией.

И вот они, первые дни «демократии». На улицах полнейшая анархия, люди вооружены до зубов, но у каждого на лице такая блаженная улыбка, какая может быть только у человека, свято верящего, что завтра все будет только лучше.

Радостный смех, шутки. Это все смотрится гротескно, весьма странно и наигранно на фоне поврежденных бронетранспортеров и множества убитых тел. И, конечно же, в глаза бросается обилие связанных или закованных в цепи рабов – некогда имеющие власть люди, а также их родственники и друзья. Это было совместным решением народа – он чувствовал все же какую-то жалость по отношению к бывшим богачам (особенно сейчас), и поэтому решил не убивать их, но забрать каждого такого человека в рабство. Раба имел практически каждый горожанин; рабов (прежде всего) ставили в то положение, в каком был народ прежде; рабов продавали, давая за их шкуры мизерную цену, как бы намекая, что их власть гроша медного не стоит. Рынок знатных рабов был огромен, практически вся улица, и на нем было полно «покупателей» – многие люди хотели приобрести нелюбимого прежде политика и поиздеваться над ним как следует.

Владельцы рабов-властей, которые прежде правили городом, купались во всеобщем внимании – они имели при себе достаточно ценные экземпляры бывших правителей, за которые предлагали цены, в сто раз выше изначальных. Толпа бесновалась, металась из стороны в сторону, стремясь оттеснить подальше покупателей-«конкурентов» и с разными криками, в основном нецензурными, совала деньги вперед. Похоже, такие торги устраивали и продавцов, и покупателей, и сторонних наблюдателей, раз никто не пытался навести порядок в этом необузданном и свирепом море людей.

Джервейс, глядя на результаты революции, еще не определился, какой политический режим ему нравился больше. Он бывал в городе во время прежней власти, пришел и сейчас, и он мог сделать только один вывод: народу никогда не будет хорошо, кто бы ни стоял у власти и чтобы он ни делал. «Демократия» с первых дней давала не самые лучшие результаты, что станет понятно только потом, и народу, безусловно, захочется чего-то другого, возможно, порядка, возможно, сильной власти «доброго и честного» царя, императора или президента – суть не важна, стоит лишь заметить, что такое бывало уже прежде. Но все это будет лишь спустя время, теперь оставалось ждать. Джервейс даже и не сомневался, что будет именно так. Он даже не знал, откуда у него такие знания о политике и истории всяких революций и сомнительных «демократий» - это знание просто было, и он часто им пользовался, путешествуя из города в город и пытаясь внушить людям, что революция – не самый лучший способ поправить существующее положение дел.

Едва Джервейс ступил на рынок, окружающие стали смотреть на него с озлобленностью – его самоуверенность и спокойствие раздражающе действовали на людей. Покупатели, увидавшие его еще издалека, предпочитали отступить в сторону. Никто не мог понять, что во внешности Джервейса раздражало их больше всего: его размеренная расслабленная походка, непринужденный вид, с которым он «прогуливался» по рынку рабов, полное отсутствие оружия, его необычная внешность, характерная для отдельных жителей юга, или его иноземная одежда – все это в равной мере не соответствовало окружавшему Джервейса виду. Его точно выдернули из какой-нибудь старинной легенды или сказки и поместили в совершенно новую среду, в которой же, однако, он чувствовал себя абсолютно комфортно. Но больше всего пугал взгляд человека – он был не просто внимательным, он был чертовски внимательным, но в нем не было никакой неприятной «тяжести», которую испытывают обыкновенно собеседники человека с такими глазами – напротив, глаза смеялись и лукаво блестели. Это было настолько необычно для людей, которые практически всю свою жизнь прожили в условиях, крайне не располагающих к дружелюбному взгляду, что они в мыслях определяли Джервейса сумасшедшим. Кое-то словом попытался выразить свою антипатию к человеку, но его, казалось, бранная речь нисколько не задела, что было совершенной правдой – Джервейс был выше этого. Он бы даже не позволил себе обозвать кого-нибудь или даже выругаться хотя бы одним таким словом, даже если бы перед ним стоял его самый заклятый враг.

Рабы сменялись рабами, некогда власть имущие люди, а теперь потерявшие все, провожали его одинаковыми взглядами, в которых была лишь безнадега, а торговцы, возле которых не было покупательского ажиотажа, предлагали цены, каждая меньше предыдущей. Джервейсу было действительно жалко, например, детей и жен политиков, которые не принимали участия в делах отцов и прочих родственников, однако он сразу вспоминал, что дети были воспитаны в роскоши и позволении всего (и, что скорее всего, должны были сменить своих отцов – выборов, как таковых, в городе не проводилось), а жены зачастую оказывались продажными существами, которым только и надо было побольше денег, - и жалость несколько уменьшалась. Бывшая власть изначально поставила себя в особое положение, и сейчас и женам, и детям приходилось платить за ошибки не только своих мужей и отцов, но и их предшественников. Джервейс мог купить только одного раба (человек просто желал дать какому-либо рабу, который был действительно хорошим человеком, свободу), а тратить свои средства на испорченных детей и неискренних бывших жен не хотелось.

Где-то в середине бесконечного ряда рабов он приметил пару «рабовладелец - невольник», возле которой не было никаких людей абсолютно. Он увидел грязную женщину со связанными руками, одетую в лохмотья, и тощего хозяина с наглым и плутоватым лицом, в котором порой наблюдалось ложное подобострастие, но Джервейс, глядя на эту парочку, усомнился в ее «подлинности». Предыдущие рабы выглядели действительно несчастными, они были угнетены, морально «раздавлены», но эта женщина была определенно свободна – гордо невольники себя не ведут. Если бы женщина и хозяин поменялись местами, это бы изменило неправильность увиденной Джервейсом картины. В каждом жесте, движении, каждом слове пары слышалась фальшь.

- Хорошая женщина! Подходи, покупай, товар ограничен! Прекрасная служанка! Доставит вам немало хороших мгновений! Может стать женой! Не проходите мимо! Она была троюродной сестрой Карла Баярда, достаточно кошмарного политика!

Женщина, услышав такое описание, сморщила нос и недовольно вздохнула.

- Сестра этого ужасного человека мила, добра, красива и очень трудолюбива – совсем не то, что Карл Баярд. Она никогда не будет кормить вас обещаниями, но с легкостью накормит обедом! Она никогда не откажется лишний раз навести порядок в том доме, где она будет жить, лишь бы только сделать приятное своему хозяину!

Что интересно, остальные рабовладельцы расписывали своих людей, по сравнению с этими словами, достаточно уныло – они сообщали только самое основное (кто такой этот раб), и говорили это только тогда, когда их спрашивали.

Джервейс улыбнулся, послушав еще немного речь зазывалы, и начал говорить:

-Я ее покупаю. Цена мне не важна, заплачу сколько угодно.

Хозяин и женщина удивленно распахнули глаза – это был необыкновенный голос, баритон, приятный, не совсем громкий, достаточно твердый и мелодичный в тоже время. Такой голос был под стать певцу, либо… Женщина понимала с каждой секундой, что говорить таким голосом может еще и политик: в тоне Джервейса слышалось слабое, но все же убеждение. Его слова звучали как нечто окончательное и бесповоротное, и не хотелось задавать каких-либо вопросов, почему он принял такое решение.

- Да, конечно, она твоя! - Хозяин умело изобразил (именно изобразил, Джервейс заметил, что это чувство было ненастоящим, в отличие от того чувства, которое произвел его голос – то было искренне удивление) на своем лице подобострастие, вдобавок ко всему еще поклонившись практически до земли и пробормотав: - Мой господин…

- Я бы с радостью купил тебя, а не девушку, - заметил Джервейс, дотронувшись до подбородка и хитро прищурившись.

- Женщину! Она женщина! – громко исправил работорговец, развеяв все сомнения – «хозяин» и был настоящим рабом. Вот только для чего они разыграли этот спектакль? Хотят его обмануть, забрав все деньги? Джервейс умел отличать ложь от правды, а перед ним была хорошая, прекрасно продуманная, но все же ложь. Решив, что разберется с мошенниками чуть позже, он на мгновение убрал руку за спину, после чего протянул ее вперед – на ней лежали новенькие, перевязанные тонкой веревочкой деньги. Глаза обманщиков снова округлились, Джервейс про себя отметил, что любопытно наблюдать, как меняются их чувства – от истинных к наигранным.

- Этого хватит? Деньги настоящие, можете проверить.

Его тон сказал обратное – проверять вовсе не требуется.

Хозяин, счастливо улыбнувшись, нежным рывком поднял женщину и передал грязную веревку в руки Джервейсу. На мгновение человек застыл, внимательно провожая взглядом веселого оборванца-хозяина, и до тех пор, пока его можно было наблюдать, даже не шевельнулся и не взглянул на рабыню.

Рука человека дернула веревку, и она, так как связывала женщину только для вида, тут же упала на пыльную землю.

- Теперь ты свободна. Ты можешь идти куда угодно, - бесцветно сказал Джервейс и махнул рукой перед собой.

- Ты освобождаешь рабов? – неприятно, с презрением прошипела женщина. – И ты так всех?

- А где же благодарность? Прежде за свободу меня благодарили, - беззлобно упрекнул он женщину, негромко смеясь.

Снова этот убеждающий тон. Женщине он крайне не понравился, она привыкла поступать так, как считает нужным, а не так, как практически неуловимо диктует ей голос этого странного человека.

- Ты что, гипнотизером прежде работал? Что с тобой такое? Почему мне, слыша тебя, хочется исполнить все?

Джервейс не стал отвечать. Он все еще считал, что женщина мошенница, а поэтому все сказанное им можно будет использовать против него. К тому же, была еще одна веская причина, по которой он не мог ей ответить на первый ее вопрос: Джервейс не помнил себя в прошлом. Он вообще не помнил ничего из своего прошлого.

 

«Я открыл вам дверь надежды! Я дал вам то, что сделает ваше будущее светлым!».

Если революция в вышеупомянутом отдаленном городе произошла без предварительной подготовки, то практически во всей стране идея выступлений принадлежала некоему человеку, имени которого никто запомнить не смог. Многие даже считали, что он не был человеком в привычной для нас телесной форме, а лишь духом, посланием свыше, знаком, что положение в стране надо менять. Революционер появлялся каждый раз, когда народ был недоволен властью, он громко призывал всех поднять оружие против существующей системы, он всех завлекал такими страстными речами, что казалось – стоит лишь сместить или убить несколько политиков, как все наладится, что жизнь «сообща», когда все решения принимаются всем миром, гораздо лучше жизни с поддержанием порядка, но отвратительным управлением «сверху».

«Я открыл вам дверь надежды!».

Революционер то пропадал, то появлялся вновь, умудряясь одной только силой голоса пробудить в душах людей ненависть к власти, даже если она и не была плохая (в ряде городов действительно был достигнут компромисс между народом и политиками), то он шел впереди войска, хотя и не имел при себе никакого оружия, то показывался лишь вдали. Он был везде и сразу, в одно и то же время (именно за эту невероятную способность зачинщики революции утверждали, что их предводитель-вдохновитель был посланием свыше, ведь он сумел собрать воедино такую народную силу, которой было достаточно для мощного и жестокого выступления).

Люди легко верили, что только с демократией жизнь станет лучше. Но впоследствии оказалось, что слушать страстные речи оратора-революционера об этом наряду с мечтаниями о светлом будущем и попытаться воплотить эту систему в жизнь – совершенно разные вещи.

Уничтожив все, все политические институты, что были ранее, люди были уверены, что одного только коллективного управления страной будет достаточно для того, чтобы государство не развалилось окончательно.

Это была лишь одна из миллиона тех ошибок, которые из-за своего незнания совершил народ.

Сначала «пошатнулись» регулярные выборы жителей городов на определенные должности (даже если они и не знали это дело, они все равно приступали к службе), так как выяснилось, что горожане – не специалисты широкого профиля, что они способны заниматься чем-то одним. Из-за коллективных, но зачастую безграмотных решений (народ ориентировался только на собственные чувства) было уничтожено более трети «неугодного» населения всех городов. Позднее на первый план вышли денежные отношения и меркантильные интересы, из-за чего отдельные люди могли приобретать себе хорошие должности, а не те, которые предлагал им жребий; помимо всего, из-за нестабильности и непорядка в стране из города стали уходить люди в поисках более лучшей жизни, лучшего порядка и лучшей «демократии».

Помимо всего, во время двух неурожайных лет, когда те люди, которым некуда было бежать из города, жили впроголодь, отдельные личности, безраздельно владеющие амбарами и складами с продуктами и обязанные помогать всему демократическому миру едой, не стали вдруг выдавать продовольствие нуждающимся, вовсю снабжая продуктами своих родственников и друзей. Народ, как обычно, коллективно, хотел было взбунтоваться (ведь именно благодаря ему впервые на должности появился этот человек), но сил сопротивляться практически не было.

Владельцы амбаров каждый день, во избежание выступлений, успокаивали народ: вот-вот прилетит вертолет, привезет столько зерна, что хватит всем…

Люди снова поверили в то, что завтра может быть все только лучше – как когда-то поверили, что демократия исправит безрадостную жизнь, так и в то, что когда-нибудь придет к ним помощь.

Одним холодным утром, когда облака покрывали все небо непроницаемой пеленой, наконец-то показались вертолеты с необходимой помощью. Люди не заподозрили ничего ужасного, пока летательные аппараты не приблизились к городу настолько, что можно было увидеть пилота.

«Дверь надежды открыта, как однажды сказал наш уважаемый дух-революционер. Дверь открыта!» - провозгласил над полупустым, серым и промерзшим до самого маленького камушка города владелец самого крупного склада.

Неожиданно тучи разорвали около десяти самолетов: вместо мешков с зерном на землю стали падать бомбы.

Крик владельца склада оборвался, человек даже и не знал, что на город напали те, кого они некогда свергли. Никто из горожан не предполагал, что когда-нибудь месть со стороны помилованных ими политиков свершится.

Тем не менее, она произошла.

Страну давным-давно захлестнула гражданская война, но об этом мало кто знал. Война началась с самого первого дня, когда заговорили про революцию. Война началась в головах людей (когда назрел так называемый конфликт мировоззрений и чувств), война перелилась в конфликт вооруженный. Ущемленный всегда будет стремиться возвратить себе права; так было с притесняемым народом, так стало со свергнутыми со своих насиженных постов политиками.

 

Она неотступно следовала за ним.

Джервейс удалялся все дальше и дальше от города, и, казалось, у него не было определенной цели своего путешествия. Он предпочитал места заброшенные, разрушенные, места, где никого из людей не было. Джервейс вел кочевой образ жизни, он очень часто собирал все свое имущество (блокнот), садился на свою «движимость» - коня и медленно, не спеша, уезжал прочь, если только решал, что новое место чем-либо ему надоело. Окружающий Джервейса пейзаж всегда очень подходил к этому странному человеку и к его жизни: он, казалось, соответствовал мыслям человека, его настроению, становясь то унылым и мрачным, то каким-то опустошенным, иногда сквозь туман и сырость пробивалось яркое солнце как лучик надежды, а порой на фигуру Джервейса попадал красный свет заката – это напоминало радость и наслаждение. Джервейс практически всегда рисовал эти великолепные картины, это своеобразное проявление своей души. Если же он не рисовал, то в его руках была книга (она никогда не могла увидеть момент, когда же и где же он в разрушенном городе находил себе чтиво). Но больше всего ее поразило то, что порой, в особенно сильно удивляющие своей красотой моменты сочетания «Джервейс - пейзаж», человек, посреди пустого, безлюдного города, вдруг неожиданно оказывался (и где он только все это находил?) то за фортепиано (Джервейс играл! И играл очень великолепно!), то за электрогитарой (она работала даже без усилителя!), разрывая небо чарующими звуками. Джервейс мастерски украшал игру вокалом, его голос то звучал угрожающе, то жалобно, то необузданно и дико, то вкрадчиво и загадочно.

Он пел про наш мир. Про хаос. Про неудачные решения великих политиков. Про редкие моменты, когда мы могли почувствовать себя великими, про ужасное будущее. Про ссоры. Про войны.

Последняя его песня особенно запала в душу женщины: Джервейс достаточно краткими, резкими, но ужасно точными словами передал то ощущение опасности, войны, которое обычно трудно выразить даже словами. Но Джервейс просто сказал об этом: от простых людей мало что зависит. Нами руководят только амбиции глав государств…

Его песни вызывали постоянное желание крикнуть. Они были прекрасны и жестоки в то же время. Если раньше женщину в укрытии удерживало лишь стремление побольше узнать о странном одиноком страннике, то теперь она не смогла остаться в стороне и медленно начала двигаться к нему, точно загипнотизированная. Не просто двигаться – почти бежать, обливаясь слезами и задыхаясь в каком-то странном предчувствии.

- Я не могу больше, постой! Остановись, умоляю тебя! – крикнула она и со странным, практически животным ревом свалилась на сырую землю неподалеку от певца.

Джервейс с неподдельным интересом посмотрел на нее, прекратив петь и играть на гитаре.

- Я не пойму, что с тобой! Ты вообще какой-то странный! Ты поешь, а мне хочется упасть рядом с тобой и свернуться калачиком возле твоих ног! Ты внушаешь безопасность, хотя поешь совсем о другом! Ты поешь о смерти. О хаосе! Ты точно видел все это… Нет, ты участвовал во всем этом!

Он отложил гитару в строну и улыбнулся – на сей раз немного пугающе. Он встал и медленно подошел к женщине, протягивая ей руку. Она уставилась на обувь человека (он носил низкие ботинки на толстой подошве, такие обычно не носили в ее стране) и не сразу взяла его ладонь.

Она заглянула в его глаза и чуть не упала в обморок – Джервейс точно сканировал ее, он копался в ее душе «без ее разрешения». Она, чтобы избавиться от странного воздействия этого человека, перевела взгляд на его бороду (даже не бороду, а бородку – небольшую, аккуратно подстриженную черную бородку), потом на его необычные ботинки, но от чувств, сходных со страхом, ей не удалось избавиться.

- Я сразу, с самого первого дня понял, что ты следишь за мной. Удивительно, что ты вышла ко мне только сейчас.

Тихий голос, практически шепот – такая существенная разница между божественным пением Джервейса и обычным будничным тоном, которым была сказана эта фраза. Складывалось ощущение, что он мог по собственному желанию манипулировать своим голосом, меняя его практически до неузнаваемости.

- Песня выманила, - простонала женщина.

- Вот уж не думала, что кого-нибудь может заинтересовать мое пение.

- Оно божественно! – Тут женщина поняла, что сказала что-то лишнее, и прикусила язык.

Брови человека взметнулись вверх.

- Так зачем же ты следила за мной? Неужели только ради того, чтобы послушать мое творчество?

- Мне некуда идти.

«Врет», - про себя вздохнул Джервейс.

Женщина и сама поняла, что ее голос звучал недостаточно убедительно.

- Ладно, немного не так…у меня есть дом, но до него идти далеко. Мой слуга…

- Значит, все-таки слуга? – заметил Джервейс тоном учителя, поймавшего своего ученика в незнании заданной ранее темы.

- Да! – раздражилась женщина. – Я вела его на рынок, чтобы продать. Он родственник Карла Баярда – я думаю, тебе понятна причина продажи. Однако в течение трех дней его так никто и не купил, и он со мной поспорил: он продаст меня быстрее, чем я его. И мы менялись ролями раба и хозяина, едва только миновало несколько часов. Он меня рекламировал так, будто я хороший товар. Это сработало, однако мне просто повезло, что рядом был ты, что именно ты купил меня, но освободил. Другой человек даже после этой истории не стал бы даровать мне свободу. Едва ты заплатил слуге, он убежал (у нас был на то договор, что если он меня продаст, он убирается восвояси), и я осталась в городе без защиты, без сопровождения. Далее следовало еще одно понятное решение – раз уж ты проявил один раз чудеса доброты, я подумала, что ты согласишься…

- Проводить тебя до дома, - закончил за нее Джервейс.

- И, если ты такой догадливый, ты поймешь, что я желаю не просто помощи – но…

- Безвозмездной помощи. Знаю, ведь денег-то у тебя не осталось. Правда неужели я похож на того человека, который готов работать даром?

Женщина оценила его взглядом, с головы до ног.

- Честно говоря, да. Производишь такое впечатление.

Джервейс развернулся и медленно направился прочь, к руинам разрушенного железнодорожного моста, зовя кого-то по имени Ивилвайнд. Женщина, вспомнив предыдущие дни, догадалась, что он зовет коня – свое единственное движимое имущество в одну лошадиную силу.

- Ты где живешь-то? Куда тебя везти? – В голосе Джервейса проснулся командир: тон, требующий немедленного ответа.

- Возле Блекстоуна. Знаешь, где это?

Человек на мгновение задумался. В это время откуда-то сверху, точно свалившись с небес, с громким ржанием на землю спрыгнул конь. Ивилвайнд имел свою энергетику, точно так же, как ее имел Джервейс: от коня веяло мощью и практически несоизмеримой силой. Он был пепельно-серого цвета, как туман, его роскошная грива (казалось, он не без гордости позволяет ею любоваться) изящно развивалась на легком ветерке. Джервейс легко взобрался на спину своего движимого имущества, и женщина невольно залюбовалась: конь был создан для этого человека! Вдвоем наездник и животное несли такую мощную ауру, что ей впору было разрушать самые непробиваемые стены.

Джервейсу нравился восхищенный взгляд женщины, однако его лицо не выражало гордость или надменность, как это обычно бывает в подобной ситуации – оно было счастливым.

- Сначала я подумал, что смогу довезти тебя на Ивилвайнде, но меня пугает достаточно большое расстояние до Блекстоуна. Переживаю я за коня: он может не выдержать. Однако у меня есть в запасе еще один план…

Женщина, так и не поняв, зачем Джервейс продемонстрировал ей свое великолепное животное (вполне возможно, что на момент вызова коня его планы могли существенно измениться, и ему оставалось только показать свой транспорт девушке), он спрыгнул с Ивилвайнда, и, совершив небольшой рывок до женщины, он в одно мгновение оказался рядом с ней.

- Но другой мой план требует усилий уже от тебя. Назови свое имя. Не ври, я это сразу почувствую, просто мне необходимо, чтобы ты говорила и думала о настоящих вещах.

- А не все ли тебе равно? – грубо оборвала его женщина.

- Мне необходима правда. Иначе я не смогу тебя доставить до дома.

- Допустим, меня зовут Каллиста, но я предпочитаю, чтобы меня называли Леди.

- Не суть важно, - вдохновенно пробормотал Джервейс, хватая женщину на плечи и смотря ей прямо в глаза. Она отшатнулась, но тот держал ее достаточно крепко, гипнотизируя своим взглядом. – Итак, а теперь представь свой дом. То, как он выглядит. Где расположен. Кто соседи. Все представляй!

- Это обязательно? – начала было Каллиста, но необыкновенный взгляд Джервейса пресек все ее дальнейшие вопросы.

Женщина сделала еще несколько бесполезных попыток вырваться из объятий человека, но вдруг замерла от ощущения безумной боли, будто кто-то невидимый сдавил ей все внутренние органы. Накатила тошнота; Леди, думая, что она чем-либо отравилась ранее (во время ее напряженного слежения за человеком), начала было практически умолять Джервейса о помощи, словно надеясь, что он по счастливой случайности окажется доктором. Но человек прекратил смотреть Каллисте в глаза, казалось, он погрузился в подобие транса, потому что Леди услышала несколько странных, но безумно красивых и мелодичных фраз.

«Зачем все это делать, когда мне так плохо? - злобно подумала женщина, практически теряя сознание. – Зачем все это говорить, эти ненужные дурацкие слова, полную бессмыслицу, словно бы он…».

Она искала подходящее слово, чтобы назвать Джервейса, но поток вялых мыслей был остановлен странным зрелищем.

Мир начал таять, как будто растворяясь в кислоте. С каждой секундой теряли свои очертания развалины домов, большие деревья, грандиозный полуразрушенный мост – все это куда-то уходило, будто вместе с сознанием женщины. Но если для нее мир с каждой секундой погружался в неизбежную тьму, в которой оказывался любой человек без сознания, то реальность вокруг нее не исчезала насовсем, а заменялась какими-то новыми строениями, новыми деревьями, новым видом вокруг – точно кто-то свыше выкладывал новую, огромную картинку-паззл. Женщина со страхом ожидала того момента, когда она окажется в обмороке, но через секунд десять после смены обстановки вокруг нее и Джервейса Леди неожиданно для себя осознала, что боль во всем теле прошла, а она больше не теряет сознание и не чувствует себя так, как на грани смерти. Ее состояние осталось прежним после некоторого времени, и она решила оглядеться вокруг, считая все увиденное ею ранее, во время неожиданного ухудшения, игрой воспаленного сознания (она все еще была уверена, что ее все-таки отравили).

Смена обстановки если и была миражом, то очень правдоподобным. Каллиста издалека увидела знакомые с детства строения – большой дом, стилизованный под старину (однако «деталей старины» там было в излишке), огромные каменные башни и приземистые, но мощные здания, отведенные под хозяйственные нужды. Все, что сейчас оказалось перед девушкой, было родовым имением лорда Армлингтона, отца Каллисты. Эти строения невозможно было забыть, старый лорд, а также все, кто правил имением до Армлингтона, всегда привносили в причудливую архитектуру жилого комплекса что-нибудь свое – за много лет таких нововведений дом напоминал хаотично построенный улей. Несмотря на громоздкость и излишество украшений, вся эта яркая шелуха прошла (и не раз) испытание временем – никакой из элементов, привнесенных предыдущими владельцами, не потерял своего вида.

Женщина, чтобы лишний раз убедиться, что это не ее фантазия или мечта (она много дней мечтала попасть к себе домой), подошла к кирпичной стене ограды имения, потрогала замшелые стены забора, после чего, видимо, не удовлетворившись своими ощущениями, вернулась к мирно стоящему Джервейсу. Его лицо ничего не выражало, он внимательно следил за каждым шагом Каллисты, и, видимо, напряженно о чем-то думал.

- Что? Неужели я перенес тебя не в то место? По крайней мере, ты думала именно об этом, я и постарался перенести тебя именно в это место. Это твой дом? – осведомился Джервейс у женщины.

- Мой… Имение лорда Армлингтона…

Женщина видела, что Джервейс каким-то образом смог ее перенести сюда. Имение было самым настоящим. Понимание необычности ситуации, в которой она оказалась, приходило медленно. Она не могла поверить, что Джервейс обладает какими-то силами, хотя дни наблюдений за человеком, когда она узнала жизнь кочевника, едва ли не напрямую сообщали ей, что Джервейс из ниоткуда брал вещи, которые ему хотелось больше всего, что он не нуждался в пище, хотя обычный человек не пустился бы в кочевку без какой-либо еды. А теперь еще и этот перенос в ее родной дом…

Вывод напрашивался сам собой, хотя произнести это слово, это окончательное слово, звучащее как приговор, было непросто.

Джервейс был магом.

- Ты… Ты… ты маг! – задыхаясь, произнесла девушка и бросилась бежать во весь опор, к своему спасительному дому, словно бы Джервейс в этот момент представлял серьезную для нее опасность.

А может, так это и было…

 

История знала много примеров, когда определенные группы людей по тем или иным причинам уничтожались. Религиозные убеждения, вознесение одних рас над другими, непризнание права некоторых наций на свободное и безопасное существование в мире неизбежно приводили к кровопролитным столкновениям, а зачастую и к систематическому уничтожению «неправильного» народа. Что разумеется, притесняемые расы (народы, этносы, люди другой веры) восставали против такого отношения к ним, стремясь с оружием в руках отвоевать свои права. Конечно же, такой метод достижения желаемого создавал не самый лучший образ этих людей в глазах угнетателей, но выбора у притесняемого и уничтожаемого народа не было.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-28; Просмотров: 213; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.015 сек.