Исчезнувшая 12 страница

Я натянула футболку с короткими рукавами и ровно через пятнадцать минут открыла дверь лысой, под вязаной шапочкой, Морин и двум ее подругам. Оделись они одинаково: футболки с рисунками колокольчиков, ленточек и надписью «ПлазМамы» через всю грудь.

Сперва я подумала, что они организовали ду-уоп-группу. Однако, когда мы забираемся в «крайслер» Роуз — древний, пропахший дамскими сигаретами автомобиль, у которого переднее сиденье со сплошной спинкой, — оказывается, что мы едем в центр по приему донорской плазмы.

— Наши дни — понедельники и четверги, — поясняет Роуз, глядя на меня в зеркальце заднего вида.

— О! — отвечаю я.

А что еще сказать: «О, это благодатные донорские дни!»?

— Там разрешают сдавать кровь дважды в неделю, — заявляет Морин под звон колокольцев на ее футболке. — В первый раз платят двадцать долларов, а во второй — целых тридцать. Вот почему у нас сегодня такое хорошее настроение.

— Тебе понравится, — добавляет Вики. — Все сидят и болтают, как в салоне красоты.

Морин сжимает мне руку и спокойно объясняет:

— Мне больше нельзя сдавать кровь, но я подумала, что ты можешь заменить меня. А для тебя это отличный способ получить карманные деньги. Ведь каждой девочке надо иметь немного наличных в запасе.

Я давлю вспышку гнева. «У меня была наличность, и гораздо больше, пока я не отдала все деньги вашему сыну».

Костлявый мужчина в джинсовой курточке не по размеру слоняется у парковки, как бродячая собака. Но тем не менее внутри чисто. Светло, пахнет хвоей, на стенах развешены плакаты на религиозную тематику, сплошные облака и голуби. Но я твердо знаю, что не смогу. Игла. Кровь. Я не смогу ни при каких обстоятельствах. У меня нет других фобий, но эти две — железные. Я из тех девочек, которые падают в обморок, порезав палец. Все, что угодно, связанное с нарушением кожных покровов — разрез, ссадина, укол.Посещая химиотерапию с Морин, я никогда не смотрела, как иглу вводят в вену.

— Привет, Кейлис! — восклицает Морин, как только мы входим.

— Привет, Морин! — отвечает грузная чернокожая женщина в бесформенной медицинской одежде. — Как себя чувствуем?

— О, я в отличной форме! А как вы поживаете?

— Давно вы сдаете кровь? — спрашиваю я.

— Ну, какое-то время, — отвечает Морин. — Кейлис наша любимица, иглу вводит просто замечательно. А для меня это особенно важно, мою вену еще поди поймай. — Она показывает предплечье, перевитое синими нитями.

Когда я впервые увидела Морин, та выглядела довольно упитанной. Ее худоба кажется мне странной — вид пухлой Морин гораздо привычнее.

— Вот, потрогай.

Я озираюсь в надежде, что Кейлис позовет нас внутрь.

— Потрогай, потрогай…

Кончиком пальца я прикоснулась к синей жилке, ощущая, как она выскальзывает. Меня бросило в жар.

— Так! Это наш новый волонтер? — спросила Кейлис, внезапно возникая рядом со мной. — Морин все время рассказывает о вас. Для начала придется заполнить кое-какие бумаги…

— Простите, пожалуйста, но я не могу. Я не могу видеть иглу, я не могу видеть кровь. У меня серьезная фобия. Я просто не в силах на них смотреть.

Тут я вспоминаю, что сегодня не завтракала, мне становится дурно. Слабеет шея.

— Здесь все стерильно, — заявляет Кейлис. — Вы в руках профессионалов.

— Нет-нет, я не могу. Клянусь, не могу. Я даже кровь никогда не сдавала. Мой врач злится, что не может делать ежегодный анализ крови на холестерин.

После мы сидим и ждем. Ждем два часа, в то время как Вики и Роуз пристегнуты к центрифугам. Наконец они выбрались. С отметками, которые проявляются в слабом ультрафиолетовом излучении, на пальцах, чтобы не могли сдавать кровь больше чем дважды в неделю.

— Как в фильмах про Джеймса Бонда, — заявляет Вики, и все хихикают.

Морин мурлычет мелодию из бондианы — по крайней мере, мне так кажется, — а Роуз изображает стрельбу из пистолета.

— Вы и этот раз не пропустили, старые клячи! — воскликнула седая женщина через четыре кресла от нас. Она выглядывает из-за трех жирных мужских тел — голубовато-зеленые татуировки на руках, небритые щеки, именно так я и представляла людей, сдающих кровь за деньги, — и грозит нам пальцем.

— Мэри! А мы думали, ты придешь завтра!

— Я бы пришла завтра, но безработица не станет ждать неделю! У меня осталась одна коробка хлопьев и банка кукурузы!

И все они хохочут так, будто угроза голода кажется очень забавной. Этот город иногда слишком эмоционален — как в жалобах на жизнь, так и в жизнеутверждении. Я начинаю испытывать головокружение — звук машин, взбалтывающих кровь, длинные пластиковые трубки с кровью, перетекающей из тел в аппараты, люди как дойные коровы. Везде явижу кровь. Даже там, где ее не должно быть. Насыщенного темного, почти багрового, цвета.

Я встаю, чтобы найти умывальник и плеснуть в лицо холодной воды, но не успеваю сделать и двух шагов, как в глазах меркнет свет, исчезают все звуки, я чувствую только биение собственного пульса. Я падаю, успевая пробормотать: «Ой, простите…»

Почти не помню, как мы добирались домой. Морин довела меня до кровати, принесла стакан яблочного сока, тарелку супа и села у изголовья. Мы пытаемся дозвониться Нику.Го говорит, что он сейчас не в «Баре», но на звонки мой муж не отвечает.

Куда же он запропастился?

— В детстве он был таким же, — сообщает Морин. — Сущий бродяга. Самым страшным наказанием было, когда его запирали в комнате. — Она укладывает прохладную тряпку мне на лоб. Дыхание моей свекрови пахнет аспирином. — Теперь твоя главная задача — отдохнуть как следует. А я буду звонить, пока не удостоверюсь, что мальчишка вернулся домой.

Когда приезжает Ник, я сплю. Но просыпаюсь, услышав, как он принимает душ. Гляжу на часы — одиннадцать ноль четыре вечера. Скорее всего, он был в «Баре» — он любит после работы принять душ, смыть с кожи запах пива и соленого попкорна. Это он так утверждает. Ник проскальзывает в постель, а когда я поворачиваюсь к нему и открываю глаза, выглядит напуганным.

— Мы несколько часов пытались до тебя дозвониться, — говорю я.

— Разрядился телефон. У тебя был обморок?

— Кажется, я только что слышала, что у тебя разрядился телефон.

Ник молчит, и я понимаю, что сейчас он начнет врать. Хуже всего знать об этом и готовиться слушать ложь. Ник старомоден, он нуждается в свободе и не любит объясняться. Прекрасно знает еще за неделю, что проведет вечер с приятелями, но все равно за час до ухода вдруг скажет: «Слышь, я тут подумал, а не сыграть ли с чуваками в покер, если, конечно, ты не станешь возражать». И уйдет, заставив меня чувствовать угрызения совести, если я возлагала на этот вечер другие надежды. Никому же не приятно бытьженой, которая не отпускает мужа поиграть в покер, этакой грымзой в бигуди и со скалкой. Поэтому я должна проглотить разочарование и согласиться. Все же не думаю, что он так поступает нарочно. Просто его папа жил своей собственной жизнью и мама не возражала. Пока не развелась с ним.

И Ник начинает старательно врать. Я даже не слушаю его.

Ник Данн

Спустя пять дней.

Я прислонился к дверному косяку пристально глядя на сестру. Запах Энди все еще стоял в воздухе, и хотелось продлить этот миг как можно дольше, наслаждаясь воспоминаниями. На вкус она всегда напоминала конфету-тянучку, а пахла лавандой. Лавандовый шампунь, лавандовые лосьоны.

«Лаванда приносит удачу», — пояснила она как-то. В чем в чем, а в удаче я нуждался.

— Сколько ей лет? — властно спросила Го, упираясь кулаками в бока.

— Это то, о чем ты хочешь поговорить?

— Ник, сколько ей лет?

— Двадцать три.

— Двадцать три! Блестяще!

— Го, не надо…

— Ник, ты что, не понимаешь, в какой ты заднице? — процедила Го. — В заднице и без капли мозгов. — Она произнесла «без капли мозгов», как в детстве, и оскорбление ранило, будто мне снова было десять лет.

— Да, положение далеко от безоблачного, — тихо согласился я.

— Безоблачное положение?! Ты… ты предатель. Ник, я не понимаю, что с тобой произошло? Ты всегда был положительным парнем. Или я была дурой все это время?

— Нет. — Я разглядывал пол, то самое место, куда всегда смотрел, будучи ребенком, не оправдавшим маминых надежд и получавшим за это нахлобучки.

— А сейчас? Ты мужчина, который изменяет жене. И ты не сможешь этого отрицать. О господи! Даже папа не изменял маме! А ты… Я хочу сказать, что твоя жена Эми сейчас неизвестно где, а ты проводишь время с какой-то…

— Го, я просто в восторге от этой душещипательной сцены. Надо же, моя сестра защищает Эми! Я же прекрасно знаю: она тебе никогда не нравилась. Как с первого дня не понравилась, так и…

— Но я могу сочувствовать твоей пропавшей жене! Я переживаю. Да, я переживаю! Помнишь, говорила, что ты кажешься мне странным? Ты и в особенности твое поведение. — Она зашагала по комнате, грызя ноготь. — Когда полиция узнает, я даже не представляю, что будет. Я боюсь до одури, Ник. Вот теперь, впервые, я испугалась за тебя по-настоящему. И откуда нам знать, вдруг они уже пронюхали? Они могут проверять твои телефонные звонки.

— Я пользовался другим телефоном.

Го помолчала, а потом вздохнула:

— Это еще хуже. Выглядит, как будто ты действовал преднамеренно.

— Да, я преднамеренно обманывал, Го. Да, я виноват.

Она на минуту задумалась, усаживаясь на диван, пытаясь свыкнуться с новым знанием. А я испытал истинное облегчение оттого, что сестра теперь посвящена в мои проблемы.

— Давно? — спросила Го.

— Чуть больше года. — Я заставил себя оторвать взгляд от пола и посмотрел прямо на нее.

— Больше года? И ни разу не проговорился. Даже мне не сказал.

— Боялся, что ты будешь меня отговаривать. Что ты будешь плохо думать обо мне и придется порвать с ней. А я не хотел. Дело в Эми…

— Больше года! — продолжала Го. — А я и не догадывалась. Восемь тысяч бесед под стаканчик, а про это — ни гу-гу. Я и не думала, что ты способен так долго от меня что-то скрывать.

— Только это.

Го пожала плечами, словно укоряя: как я могу тебе верить отныне?

— Ты ее любишь? — произнесла она со странной интонацией, как будто не допускала и мысли.

— Да. Мне так кажется. В самом деле, похоже, что люблю.

— А ты осознаешь, что, если бы вы сошлись, стали жить вместе, она начала бы находить в тебе недостатки? Некоторые твои привычки сводили бы ее с ума. Она бы от тебя требовала что-нибудь, чего ты не хотел. Она бы на тебя злилась.

— Го, мне не десять лет. Я в курсе, как складываются отношения между мужчиной и женщиной.

Она снова поджала плечами: да неужели?

— Нам нужен адвокат. Хороший адвокат, имеющий представление о связях с общественностью. Я уверена, репортеры все разнюхают. Надо позаботиться, чтобы пресса не превратила тебя в злобного гулящего мужа. Если это случится, считай, что все кончено.

— Го, ты слишком торопишься. — Я практически соглашался с ней, но слышать эти слова от сестры было невыносимо тяжело, поэтому хотелось их опровергнуть.

— Ник, я даже торможу. Нужно кое-кому позвонить.

— Делай что хочешь, лишь бы тебе было спокойнее.

Го сильно ткнула меня в грудину двумя пальцами:

— Мать твою, Лэнс, не надо меня утешать. «Ах, девочка так взволнована!..» Чушь собачья! Ты вляпался в очень неприятную ситуацию, дружок. Вытаскивай свою голову из задницы и позволь мне хотя бы чуть-чуть подправить дело.

Под рубашкой ныло ушибленное место. Го повернулась и, слава богу, скрылась в своей комнате. А я прилег на диван, пообещав себе, что скоро встану.

Мне снилась Эми. Она ползла по полу на четвереньках через нашу кухню, пытаясь добраться до двери черного хода. Кровь заливала ей глаза. Она ползла медленно, слишком медленно. Ее хорошенький череп был деформирован — смят с правой стороны. Кровь капала с длинной пряди волос. Эми стонала и звала меня по имени.

Проснувшись, я понял, что пора заехать домой. Нужно осмотреть место — место преступления. Мне это казалось совершенно необходимым.

Никто не хотел выбираться из дому на испепеляющую жару. Окрестности нашего жилья оставались такими же безлюдными, как в день исчезновения Эми. Переступив порог, я заставил себя дышать ровно. Относительно новый дом казался наполненным привидениями — и не в романтическом стиле Викторианской эпохи, а по-настоящему жутко, как чертовы развалины. Дом с криминальной историей, а ведь ему всего три года.

Эксперты-криминалисты успели наследить везде — все поверхности липли и пачкались. Я присел на диван, который пах, словно какой-то незнакомец, терпким лосьоном после бритья. Пришлось открыть окно, несмотря на жару. Бликер рысцой сбежал со ступенек, я подхватил его на руки, погладил. Кот замурлыкал. Его миска была полна корма, — наверное, насыпал кто-то из копов. После разрушения нашего дома весьма благородно со стороны полиции.

Опустив Бликера на нижнюю ступеньку, я поднялся в спальню, стянул футболку и лег на кровать лицом вниз. В ту же самую темно-синюю наволочку, что и в утро нашей годовщины. В то самое утро.

Внезапно зазвонил телефон. Го. Я нажал кнопку приема.

— В полдень будет спецвыпуск «Шоу Эллен Эббот». Об Эми. Похоже, хреновы наши дела. Мне приехать?

— Не стоит. Я и один могу посмотреть. Спасибо.

Мы помолчали в трубку. Каждый дожидался, что первым попрощается собеседник.

— Ладно, после поговорим, — сказала наконец Го.

«Шоу Эллен Эббот» — программа для кабельного телевидения, специализирующаяся на исчезновении и убийстве женщин. Его ведущая, неистовая и безудержная Эллен Эббот,когда-то работала обвинителем и боролась за права жертв насилия. Пошла картинка: Эллен, с пышной укладкой волос, с блеском на губах, прожигает взглядом камеру:

— Сегодняшний наш сюжет просто шокирует. Молодая красивая женщина, прототип главной героини книжной серии об Удивительной Эми, пропала. В доме все перевернуто вверх дном. Ее муженек — Лэнс Николас Данн, безработный писатель, а в настоящее время владелец бара, купленного на средства жены. Хотите узнать, насколько он расстроен? Вот фотографии, сделанные уже после исчезновения его жены Эми Эллиот-Данн в день пятилетнего юбилея их свадьбы.

На экране возникла моя фотография с пресс-конференции, где я стою с мудацкой улыбкой. Потом еще одна, где я улыбаюсь и машу рукой, подобно коронованной особе в день праздника, выходя из автомобиля. А махал-то я Мэрибет… Что поделать? Я всегда улыбаюсь, когда машу кому-то.

Затем появилось фото с телефона — я и Шона Келли, мастерица по пирогам фрито. Мы стояли щека к щеке, сверкая ослепительными улыбками. Сразу после этого перед камерой появилась сама Шона, загорелая, мрачная и решительная, а Эллен представила ее всем Соединенным Штатам. Я покрылся потом.

ЭЛЛЕН: Итак, Лэнс Николас Данн. Шона, как вы можете описать его поведение? Вы встречались, когда весь город разыскивал его пропавшую супругу. А что в это время делал Лэнс Николас Данн?

ШОНА: Он был очень спокойным, вполне дружелюбным.

ЭЛЛЕН: Погодите-погодите. Спокойным и дружелюбным? Его жена исчезла. Так ведь, Шона? А мужчина выглядел спокойным и дружелюбным?

Опять на экран вылезла эта дурацкая фотография. По-моему, сейчас мы выглядели еще радостнее.

ШОНА: Он даже флиртовал немного.

«Зря ты с ней так неприветливо, Ник, — подумал я. — Надо было сожрать ее поганый пирог».

ЭЛЛЕН: Флиртовал? Пока его жена бог знает где, Лэнс Данн… Ладно, простите меня, Шона, но эта фотография… Я не могу подобрать более подходящего слова, чем «гадкая». Он смотрит не так, как должен смотреть невинный человек.

Всю оставшуюся часть блока заполнила Эллен Эббот, которая глумилась с мастерством профессионального подстрекателя над моим никудышным алиби: «Почему это у Лэнса Николаса Данна есть алиби только после полудня? Где он был в то утро?» Она растягивала слова, подобно техасскому шерифу, а группа гостей кивала и соглашалась.

Я позвонил Го.

— Счастье, что они не цеплялись к тебе почти неделю, — сказала она.

Какое-то время мы проклинали «гребаную полоумную суку и шлюху Шону Келли».

— Сделай сегодня что-нибудь достаточно полезное, — наконец приказала Го. — На тебя теперь люди смотрят.

— Да я и сам не усижу на месте, даже если сильно захочу.

Я направился в Сент-Луис, злобно прокручивая в голове отрывок из телешоу. Вспоминал вопросы Эллен и отбивался от них. «Сегодня, Эллен Эббот, кошелка ты чертова, я выслежу одного из преследователей Эми. Дези Коллингса. Разыщу его и выбью из него правду». Я буду героическим мужем. Эти слова звучали во мне, как музыка, я упивался ими. Я, славный паренек из рабочей семьи, выхожу на бой против испорченного мальчика-мажора. Пора щелкнуть по носу нашу прессу. Одержимые преследователи обычно вызывают больше интереса в обществе, чем банальные убийцы жен. Как минимум Эллиоты оценят мои старания. Я набрал номер Мэрибет, но удалось передать только голосовую почту.

Вперед!

Подъезжая к дому Дези Коллингса, я изменил свое представление о нем: это не просто «богатый парень», а «фантастически богатый парень». Его особняк располагался в квартале Лэдью и стоил порядка пяти миллионов баксов. Белые кирпичные стены, лакированные черные жалюзи, газовое освещение и заросли плюща. Для встречи я оделся в самый приличный костюм, но, когда звонил в дверь, понял, что одежда за четыре сотни долларов здесь еще неуместнее, чем джинсы.

Раздался топот каблуков, приближающийся из глубины дома, а потом дверь открылась с чмокающим звуком, как в холодильнике. В лицо дохнул холодный воздух.

Дези выглядел так, как мне всегда хотелось выглядеть. Холеный, полный достоинства джентльмен. Что-то аристократическое не то во взгляде, не то в линии подбородка. Глубоко посаженные миндалевидные глаза, как у плюшевого медвежонка, ямочки на щеках. Если поставить нас рядом, то любой скажет, что положительный парень из нас двоих — он.

— О! — воскликнул Дези, вглядываясь мне в лицо. — Вы Ник. Ник Данн. Боже мой, я так переживаю за Эми! Входите скорее.

Он проводил меня в строго обставленную гостиную, которая по замыслу дизайнера должна была символизировать мужественность. Уйма бесполезной, неудобной кожи. Хозяин указал на кресло с жесткой спинкой. Я попытался устроиться поудобнее, но понял, что единственная поза, которая мне доступна, — это поза наказанного ученика. «Сиди прямо и внимательно слушай».

Дези не спрашивал, почему я оказался в его гостиной. И не объяснил, как ему удалось мигом опознать меня. Хотя все могло объясняться довольно просто: два показа по телевидению и расползающиеся слухи.

— Могу я предложить вам выпить? — спросил Дези, сложив ладони: сначала о деле.

— Благодарю, не стоит.

Он уселся напротив, облаченный в безукоризненные тона темно-синего и сливочного. Даже шнурки казались наглаженными. Дези не выглядел, вопреки моим ожиданиям, несерьезным хлыщом. Нет, он походил на воплощение джентльмена, который запросто цитирует великих поэтов, разбирается в редчайших сортах виски, дарит своим пассиям старинные ювелирные украшения. Такие мужчины знают наверняка, чего хотят женщины, — рядом с ним мне было стыдно за свой мешковатый костюм и неуклюжие манеры. Я выгляделпарнем, способным рассуждать только на две темы: чем закончился последний футбольный матч и кто как пустил ветры. Именно такой образ вполне подходил мне.

— Эми… Что-то слышно о ней? — спросил Дези.

Он мне кого-то напоминал. Возможно, актера.

— Ничего нового.

— Она пропала… из дому. Так ведь?

— Да. Из нашего дома.

И тут я узнал его. Тот самый молодой человек, которого я видел в штабе, то бишь в гостинице, в самый первый день поисков. Тот, который украдкой разглядывал фотографиюЭми.

— Вы были в центре волонтеров. В первый день…

— Был, — благоразумно согласился Дези. — Я собирался признаться вам. Очень сожалею, что не нашел в себе сил подойти и выразить вам сочувствие.

— Издалека приехали.

— То же самое я могу сказать о вас, — улыбнулся он. — Как на духу: я действительно питаю теплые чувства к Эми. Услышав о беде, захотел что-нибудь сделать. Я просто… Знаете, это ужасно, но, когда я увидел выпуск новостей, сразу подумал: ну конечно…

— Ну конечно?

— Ну конечно, кто-то должен был… возжелать ее. — У него был низкий голос, созданный для вечеринок. — Знаете, с ней так всегда. Она буквально заставляла мужчин желать ее. Помните старый каламбур: все мужчины хотят ее, а все женщины хотят быть ею? Он как нельзя лучше подходит для Эми.

Дези положил широкие ладони на брюки. Не штаны, а именно брюки. Я не понимал, как он относится ко мне, поэтому решил действовать предельно осторожно. Первое правило для любого острого интервью: не напирай раньше времени, подожди, собеседник откроется перед тобой добровольно.

— Вы были очень сильно увлечены Эми? — спросил я.

— Да, и не только из-за ее внешности, — ответил он, опираясь на колено и глядя вдаль. — Я много об этом размышлял, очень много. Первая любовь. Я смотрел на это под разными углами зрения. Как при медитации, когда глядишь на пупок. Такая уж философская у меня натура! — Он самоуничижительно улыбнулся, на щеках мелькнули ямочки. — Когда вы нравитесь Эми, когда она интересуется вами, ее внимание обволакивает вас теплом, полностью умиротворяя. Как горячая ванна.

Я приподнял бровь.

— Потерпите немного, — попросил он. — Так вот, вы чувствуете себя очень здорово. Но это лишь первое время. Потом она находит в вас недостатки, понимает, что вы просто еще один обычный человек, с которым ей приходится иметь дело. В сущности, вы Способный Энди, но в реальной жизни. Способный Энди никогда не превзойдет Удивительную Эми. И тогда ее интерес остывает, а вы перестаете чувствовать себя хорошо. Вы вновь окружены равнодушием, как будто сидите голым в ванной на холодном полу. И все, чего вам хочется, — это залезть обратно в теплую воду.

Я это знал. Тоже чувствовал себя как в теплой ванне почти три года. Но тошно было выслушивать такие рассуждения от постороннего мужчины.

— Я уверен, вы понимаете, о чем я говорю. — И Дези заговорщицки подмигнул мне.

«Да ты парень без комплексов, — подумал я. — Это же надо — сравнить чужую жену с теплой ванной, в которую хочется залезть! Чужую пропавшую жену…»

Позади него стоял длинный полированный стол, на котором я заметил несколько фотографий в серебристых рамках. И посредине самая большая — школьное фото Дези и Эми в белой теннисной форме. Оба такие лощеные, такие нелепо-старомодные, что могли бы послужить прототипами героев фильмов Хичкока. Я представил себе, как Дези — подросток Дези — тайком пробирается в общежитие к Эми, сбрасывает одежду на пол и устраивается в холодной постели, глотая пилюлю за пилюлей в гладких подслащенных облатках. А потом ждет, чтобы его обнаружили. Это такая месть от злости, но она не имела ничего общего с тем погромом, который учинили в моем доме. Теперь мне ясно, почему полиция не сильно интересовалась этим хлюпиком.

Дези заметил мой взгляд.

— Ну ладно, не будете же вы порицать меня за эту слабость, — улыбнулся он. — Разве можно выбросить такое прекрасное фото?

— Фото девочки, которую вы не видели двадцать лет? — не удержался я.

Кажется, слова мои прозвучали агрессивнее, чем того требовала рассудительность.

— Я знаю Эми. — Дези вздохнул. — Вернее, знал. К этому не придраться? Тогда я вас спрошу. Ее отец там?

— Конечно, он приехал.

— Я и не предполагал… Он ведь, как я понимаю, был в Нью-Йорке, когда все это произошло?

— Да, он был в Нью-Йорке, а что?

Пожатие плеч Дези означало: да просто спросил, обычное любопытство. Мы посидели в тишине с полминуты, играя в гляделки. Но ни один не моргнул.

— На самом деле, Дези, я приехал сюда с надеждой услышать что-нибудь от вас.

Я снова попробовал вообразить киношного Дези, похищающего Эми. Может, у него где-нибудь поблизости дом на озере? Все злодеи так делают. Вдруг окажется, что этот утонченный, чопорный мужчина держит мою жену в подвале? Эми ступает по мягкому ковру, Эми спит на пыльном диване кричащей расцветки в стиле шестидесятых — лимонно-желтом или кораллово-алом. Было бы неплохо, если бы сюда приехали Бони и Джилпин и услышали этот собственнический тон: «Я знаю Эми».

— От меня? — расхохотался он. Смеялся Дези богато. Это именно тот эпитет, который позволяет описать его голос. — Нет, вряд ли я вам что-то расскажу. Вы верно подметили, я не знаю Эми.

— Но вы только минуту назад сказали, что знаете.

— Я не знаю ее так, как знаете вы.

— Вы преследовали ее в школе.

— Преследовал? Ник… Она была моей подружкой.

— Пока не охладела. А вы не отставали.

— Ну, вроде я тогда и правда был влюблен. Дело обычное.

— Попытка самоубийства в ее комнате, по-вашему, тоже дело обычное?

Дези резко вскинул голову и прищурился. Открыл рот, будто хотел возразить, но потом опустил глаза на руки. Наконец проговорил:

— Ник, я не уверен, что правильно вас понял.

— Я говорю, что вы преследовали мою жену. В школе. И сейчас.

— Так вот к чему вы ведете… — Он снова рассмеялся. — Боже мой, я-то думал, что вы собираете деньги на вознаграждение или еще что-то. Кстати, был бы счастлив посодействовать. Люблю ли я ее? Нет. Уже и не знаю по-настоящему. Так, обмениваемся письмами изредка. Но то, что вы сюда приехали, — это интересно. Напускаете туману… Должен заметить, Ник, что ни по телевизору, ни здесь, сейчас, вы не выглядите огорченным, встревоженным супругом. Напротив, у вас… крайне самодовольный вид. Между прочим, меня опрашивали полицейские — теперь понимаю, что это благодаря вам. Или родителям Эми. Кстати, вам не показалось странным, что копы не поставили в известность об этомвас, мужа Эми?

У меня скрутило живот.

— Цель моего визита — посмотреть вам в лицо, когда вы будете говорить об Эми. Надо сказать, вы меня насторожили. Выглядите… малость одержимым ею.

— Кому-то же из нас надо, — ответил Дези, и снова довольно метко.

— Счастье мое? — донеслось из задней части дома. Опять по полу процокали каблуки дорогой обуви. — Как эта книга называется?..

Передо мной появился расплывшийся образ Эми. Эми в мутном зеркале. Тот же цвет волос, очень похожие черты лица, но старше на четверть века, изношено, как тонкая ткань. Красота еще не до конца увяла — такие женщины даже стареют грациозно. Сложением напоминает игрушку оригами — оттопыренные локти, выпирающие ключицы. На ней было лазурное платье-футляр, и еще… Это было присуще и Эми — когда она проходила по комнате, все мужчины провожали ее взглядами. Женщина довольно хищно улыбнулась мне:

— Привет, я Жаклин Коллингс.

— Мама, это Ник, муж Эми, — сказал Дези.

— Эми! — Женщина улыбнулась, ее голос — глубокое контральто — дивно вибрировал. — Нас весьма взволновала эта история, приключившаяся по соседству. О да, весьма взволновала. — И она холодно взглянула на сына. — Значит, мы так и не перестали сохнуть по удивительной Эми Эллиот?

— Сейчас Эми Данн, — заметил я.

— Конечно, — согласилась Жаклин. — Я сочувствую вам, Ник. Вы прошли через такие испытания… — Она несколько секунд буравила меня взглядом. — О, простите, я не могла… Я не представляла мужа Эми таким… американским парнем. — Казалось, она не обращалась ни ко мне, ни к Дези. — О господи! Даже подбородок раздвоенный.

— Я приехал спросить, нет ли у вашего сына каких-то сведений, — пояснил я. — Мне известно, что все эти годы он посылал моей жене письма.

— О, письма! — Жаклин улыбнулась, но теперь сердито. — Такой интересный способ убивать время.

— Эми рассказывала о них? — спросил Дези. — Это странно.

— Нет, — ответил я, поворачиваясь к нему. — Она выбрасывала их нераспечатанными. Всегда.

— Всегда выбрасывала? Всегда? А откуда вы знаете? — Он все еще улыбался.

— Одно я вынул из мусорного мешка и прочитал. — Я повернулся к Жаклин. — Просто хотел убедиться, что там ничего предосудительного.

— Правильный поступок, — промурлыкала она. — Я ждала бы точно такого же от своего мужа.

— Мы с Эми всегда переписывались, — вмешался Дези. Он копировал материнский тон, который как бы говорил: только попробуй не прислушаться к моим словам. — Это у нас игра. По мне, так электронная почта — просто дешевка. Ведь никто не хранит электронные письма. Они безликие. А я думаю о будущем. Великие любовные письма — Симоны де Бовуар к Сартру, Сэмюела Клеменса к его жене Оливии… С ужасом думаю: а вдруг бы они пропали?

— А мои письма? — спросила Жаклин. — Ты их все сохранил?

Приблизившись к камину, она вытянула длинную жилистую руку и оперлась о полку.

— Конечно!

— Просто интересуюсь, — повернулась она ко мне, пожимая плечами.

Я содрогнулся и чуть было не протянул к камину руки. Вовремя вспомнил, что на дворе июль.

— Мне такая многолетняя привязанность кажется странной, — проговорил я. — Особенно с учетом того, что вы не получали ответных писем.

У Дези вспыхнули глаза.

— О! — воскликнул он, как будто неожиданно увидел праздничный фейерверк.

— А мне кажется странным, Ник, что вы явились в наш дом и расспрашиваете моего сына о его отношениях — или их отсутствии — с вашей женой, — сказала Жаклин Коллингс. — Разве вы с Эми не доверяете друг другу? Я могу гарантировать, что Дези не встречается с ней уже не один десяток лет. Не один десяток!

— Я лишь проверял, Жаклин. Кое в чем следует удостовериться лично.

Дата добавления: 2015-06-28