Поэтический синтаксис. Фигуры поэтической речи

Литературоведческое изучение синтаксических особенностей художественного произведения, подобно анализу лексики («поэтического словаря»), призвано выявить эстетическую функцию синтаксических приемов, их роль в формировании стиля в его разных объемах (авторского, жанрового, национального и т. д.).

Как и при изучении лексики, здесь значимы факты отступлений от литературной нормы, знание которой дает лингвистика. В сфере синтаксиса, как и в сфере лексики, возможны варваризмы, архаизмы, диалектизмы и пр., потому что две эти сферы взаимосвязаны: по словам Б. В. Томашевского, «каждая лексическая среда обладает своими специфическими синтаксическими оборотами» (Теория литературы. Поэтика, с.73). В русской литературе наиболее распространены синтаксические варваризмы, архаизмы, просторечия.

Варваризм в синтаксисе возникает, если фраза построена по правилам иностранного языка. В прозе синтаксические варваризмы чаще опознаются как речевые ошибки: «Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа» в рассказе А. П. Чехова «Жалобная книга» – этот галлицизм настолько явный, что возникает комический эффект. В русских стихах синтаксические варваризмы иногда использовались как приметы высокого стиля. Например, в балладе А. С. Пушкина «Жил на свете рыцарь бедный...» строка «0н имел одно виденье...» – образец такого варваризма: связка «он имел виденье» появляется вместо сочетания «ему было виденье». Здесь встречаем и синтаксический архаизм с традиционной функцией повышения стилевой высоты: «Несть мольбы Отцу, ни Сыну,/ Ни святому Духу ввек/Не случалось паладину...» (следовало бы: «ни Отцу, ни Сыну»). Синтаксические просторечия, как правило, присутствуют в эпическиx и драматических произведениях в языке персонажей для реалистического отражения индивидуального речевого стиля, для автохарактеристики героев. С этой целью к просторечиям прибегал Чехов: «Ваш папаша говорили мне, что оне надворный советник, а оказывается теперь, оне всего только титулярный» («Перед свадьбой»), «Это вы про каких Туркиных? Это про тех, что дочка играет на фортепьянах?» («Ионыч»).

Анализируя художественный текст, необходимо уделять внима­ние авторскому отбору типов синтаксических конструкций, потому что этот отбор может быть продиктован содержанием произведения (мотивирован темой, обусловлен задачей речевого выражения «точек зрения» персонажей, и т. п.).

Есть свои особенности в восприятии синтаксиса стихотворного произведения. В частности, в таких произведениях по-иному, чем в прозе, ощущается долгота фразы. Нередко в значительном по объему стихотворении оказывается всего несколько предложений. Однако стиховое членение текста значительно облегчает его чтение.

Особую важность для выявления специфики художественной речи имеет изучение стилистических фигур (также их именуют риторическими – по отношению к риторике, в рамках которой теория тропов и фигур была впервые разработана; синтаксическими – по отношению к синтаксису как к одному из речевых аспектов любого художественного текста).

Учение о фигурах складывалось уже в те времена, когда складывалось учение о стиле, – в эпоху античности; развивалось и дополнялось – в средние века; наконец, окончательно превратилось в постоянный раздел нормативных «поэтик» (учебников по поэтике) – в Новое время. Тропы и фигуры были предметом единого учения: если «троп» – изменение «естественного» значения слова, то «фигура» – изменение «естественного» порядка слов в синтаксической конструкции (перестановка слов, пропуск необходимых или использование «лишних» – с точки зрения «естественной» речи – лексических элементов). В обыденной речи обнаруживаемые «фигуры» часто рассматриваются как речевые ошибки, но в пределах художественной речи те же фигуры обычно выделяются как действенные средства поэтического синтаксиса.

В настоящее время существует множество классификаций стилистических фигур, в основу которых положен тот или иной – количественный или качественный – дифференцирующий признак: словесный состав фразы, логическое или психологическое соотношение ее частей и т. д. В данном случае при перечислении особо значимых фигур учитываются три фактора: 1) необычная логическая или грамматическая связь элементов синтаксических конструкций; 2) необычное взаиморасположение слов во фразе или фраз в тексте, а также элементов, входящих в состав разных (смежных) синтаксических и ритмико-синтаксических конструкций (стихов, колонов), но обладающих грамматическим подобием; 3) необычные способы интонационной разметки текста с помощью синтаксических средств. Следует иметь в виду, что в пределах одного и того же отрезка речи могут совмещаться не только разные тропы, но и разные фигуры.

К группе приемов нестандартной связи слов в синтаксические единства относятся эллипс, анаколуф, силлепс, алогизм, амфиболия (фигуры, отличающиеся необычной грамматической связью), а также гендиадис и эналлага (фигуры с необычной семантической связью элементов).

Одним из самых распространенных не только в художественной, но и в обыденной речи синтаксических приемов является эллипс (гр. ellepsis – оставление). Это имитация разрыва грамматической связи, заключающаяся в пропуске слова или ряда слов в предложении, при котором смысл пропущенных членов легко восстанавливается из общего речевого контекста. Данный прием чаще всего используется в эпических и драматических сочинениях при построении диалогов персонажей: с его помощью авторы придают жизнеподобие сценам общения своих героев.

Эллиптическая речь в художественном тексте производит впечатление достоверной, потому что в жизненной ситуации разговора эллипс является одним из основных средств композиции фраз: при обмене репликами он позволяет пропускать ранее прозвучавшие слова. В разговорной речи за эллипсами закреплена исключительно практическая функция: говорящий передает собеседнику информацию в необходимом объеме, используя при этом минимальный лексический запас. Между тем использование эллипса как выразительного средства в речи художественной может быть мотивировано и установкой автора на психологизм повествования. Часто эллипсы обозначают и строительную смену состояний или действий. Такова, например, их функция в пятой главе «Евгения Онегина», в повествовании о сне Татьяны Лариной: «Татьяна [ ] ах! а он [ ] реветь...», «Татьяна [ ] в лес, медведь [ ] за нею...»

И в быту, и в литературе речевой ошибкой признается анаколуф (гр. anakoluthos – непоследовательный) – неверное использование грамматических форм при согласовании и управлении. Применение анаколуфа может быть оправдано в тех случаях, когда писатель подчеркивает экспрессию речи персонажа: «Стой, братцы, стой! Ведь вы не так сидите!» (в басне Крылова «Квартет»).

Напротив, скорее сознательно примененным приемом, чем случайной ошибкой, оказывается в литературе силлепс (гр. syllpsis – сопряжение, захват), заключающийся в синтаксическом оформлении семантически неоднородных элементов в виде ряда однородных членов предложения: «Половой этот носил под мышкой салфетку и множество угрей на щеках» (И.С. Тургенев, «Странная история »).

Алогизм (гр. а – отрицательная частица, logismos – разум) представляет собой синтаксическое соотнесение семантически несоотносимых частей фразы с помощью ее служебных элементов, выражающих определенный тип логической связи (причинно-следственные, родо-видовые отношения и пр.): «Автомобиль быстро ездит, зато кухарка лучше готовит» (Э. Ионеско, «Лысая певица»).

Если анаколуф чаще видится ошибкой, чем художественным приемом, а силлепс и алогизм – чаще приемом, чем ошибкой, то амфиболия (гр. amphibolia – двусмысленность, неясность) всегда воспринимается двояко. Двойственность – в самой ее природе, так как амфиболия – это синтаксическая неразличимость подлежащего и прямого дополнения, выраженных именами существительными в сходных грамматических формах. («Слух чуткий парус напрягает...» в одноименном стихотворении О.Э. Мандельштама).

К числу редких в русской литературе и потому особенно заметных фигур относится гендиадис (от гр. hen dia dyoin – одно через два), при котором сложные прилагательные разделяются на исходные составляющие части: «тоска дорожная, железная» (А. А. Блок, «На железной дороге»). Здесь расщеплению подверглось слово «железнодорожная», в результате чего три слова вступили во взаимодействие – и стих приобрел дополнительный смысл.

Особую семантическую связь получают слова в стихе в том случае, когда писатель применяет эналлагу (гр. enallage – перемещение) – перенос определения на слово, смежное с определяемым. Так, в строке «Сквозь мяса жирные траншеи...» из стихотворения Н. А. Заболоцкого «Свадьба» определение «жирные» стало ярким эпитетом после перенесения с «мяса» на «траншеи».

К числу фигур с необычным взаиморасположением частей синтаксических конструкций относятся различные виды параллелизма и инверсии.

Параллелизм (от гр. parallelos – идущий рядом) предполагает композиционную соотнесенность смежных синтаксических отрезков текста (строк в стихотворном произведении, предложений в тексте, частей в предложении). Виды параллелизма обычно выделяют на основании какого-либо признака, которым обладает первая из соотносимых конструкций, служащая для автора образцом при создании второй.

Так, проецируя порядок слов одного синтаксического отрезка на другой, различают параллелизм прямой («Спит животное Собака,/ Дремлет птица Воробей» (Н.А. Заболоцкий «Меркнут знаки Зодиака...») и обращенный («Играют волны, ветер свищет» («Парус» М.Ю. Лермонтова). Обращенный параллелизм также именуют хиазмом (гр. chiasmos – х-образность, крестообразность).

При сличении количества слов в парных синтаксических отрезках выделяют также параллелизм полный и неполный. Полный параллелизм (его распространенное название – изоколон; гр. isokolon – равночленность) – в двухсловных строках Ф. И. Тютчева «Опорожнены амфоры,/ Опрокинугы корзины» (стихотворение «Кончен пир, умолкли хоры…»), неполный – в его неравнословных строках «Помедли, помедли, вечерний день,/Продлись, продлись, очарованье» (стихотворение «Последняя любовь»).

К той же группе фигур относится такой распространенный прием, как инверсия (лат. inversio – перестановка). Она проявляется в расположении слов в словосочетании или предложении в порядке, отличном от естественного. В русском языке естественным является, к примеру, порядок «подлежащее + сказуемое», «определение + определяемое слово» или «предлог + имя существительное в падежной форме», а неестественным – обратный порядок.

Инвертированные слова могут располагаться во фразе по-разному. При контактной инверсии сохраняется смежность слов («Как трагик в провинции драму Шекспирову...» в «Марбурге» Б.Л. Пастернака), при дистантной – между ними вклиниваются другие слова «Покорный Перуну старик одному...» в «Песни о вещемОлеге» А.С. Пушкина). И в том, и в другом случае необычная позиция отдельного слова влияет на его интонационное выделение. В инвертированных конструкциях слова звучат более выразительно и веско.

К группе фигур, маркирующих необычную интонационную композицию текста или его отдельных частей, относятся разные виды синтаксического повтора, а также тавтология, анноминация и градация, полисиндетон и асиндетон.

Различают две подгруппы приемов повтора. К первой относятся приемы повтора отдельных частей внутри предложения. С их помощью авторы обычно подчеркивают семантически напряженное место во фразе, так как любой повтор есть интонационное выделение. Подобно инверсии, повтор может быть контактным («Пора, пора, рога трубят...» в поэме А.С. Пушкина «Граф Нулин») или дистантным («Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...» в одноименном пушкинском стихотворении).

Простой повтор применяют к разные единицам текста – и к слову (как в приведенных примерах), и к словосочетанию («Вечерний звон, вечерний звон!» в переводе И. Козлова из Т. Мура). Повтор одного слова в различных падежах при сохранении его значения с античных времен опознают как особую фигуру – полиптотон (гр. polyptoton – многопадежие): «Но человека человек/ Послал к анчару властным взглядом...» (Пушкин, «Анчар). Столь же древней фигурой является антанакласис (гр. апtаnаklasis – отражение) – повтор слова в исходной грамматической форме, но с переменой значения. «Последний филин сломан и распилен./И, кнопкой канцелярскою пришпилен/ К осенней ветке книзу головой,/ Висит и размышляет головой...» (А. В. Еременко, «В густых металлургических лесах...») – здесь слово «головой» используется в прямом, а затем в метонимическом значении.

Ко второй подгруппе относятся фигуры повтора, распространяемые не на предложение, а на более крупную часть текста (строфу, синтаксический период), иногда на все произведение. Эти виды повтора различают по позиции в тексте. Так, анафора (гр. апaphora – вынесение; русский термин – единоначатие) – это скрепление речевых отрезков (колонов, стихотворных строк) с помощью повтора слова или словосочетания в начальной позиции: «Это – круто налившийся свист,/ Это – щелканье сдавленных льдинок,/ Это – ночь, леденящая лист,/ Это – двух соловьев поединок» (Б.Л. Пастернак, «Определение поэзии»). Эпифора (гр. ерiphora – добавка; русский термин –единоконечие), напротив, соединяет лексическим повтором концы речевых рядов: «Потому что обратили в лошадь добродетельного человека (...); потому что изморили добродетельного человека (...); потому что лицемерно призывают добродетельного человека; потому что не уважают добродетельного человека» (Гоголь, «Мертвые души», гл. 11). Спроецировав принцип эпифоры на цельный поэтический текст, можно увидеть ее развитие в явлении рефрена (например, в классической французской балладе).

Анадиплосис (гр. anadiplosis – сдваивание; русский термин – стык) – это контактный повтор, связующий конец речевого ряда с началом следующего. Так связаны стихи Блока «О, весна без конца и без краю – /Без конца и без краю мечта». Анафора и эпифора часто выступают в малых лирических жанрах в роли структурообразующего приема. Но и анадиплосис может приобрести функцию композиционного стержня, вокруг которого выстраивается речь.

Анадиплосису противоположен прозаподосис (гр. prosapodosis – прибавление; русский термин – кольцо, охват), дистантный повтор, при котором начальный элемент синтаксической конструкции воспроизводится в конце следующей: «Мутно небо, ночь мутна...» («Бесы» А.С. Пушкина). Также прозаподосис может охватывать строфу (на кольцевых повторах построено стихотворение С.А. Есенина «Шаганэ ты моя, Шаганэ...») и даже весь текст произведения («Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...» А. Блока).

К этой подгруппе относится и сложная фигура, образованная сочетанием анафоры и эпифоры в пределах одного и того же отрезка текста, – симплока (гр. simploce – сплетение): «Я не хочу Фалалея, / я ненавижу Фалалея, / я плюю на Фалалея, / я раздавлю Фалалея (...) я полюблю скорее Асмодея, / чем Фалалея!» (Ф.М. Достоевский, «Село Степанчиково и его обитатели», ч. 2, гл. 5).

Воспроизвести при повторе можно не только слово как единый знак, но и оторванное от знака значение. Тавтология (гр. tauto – то же самое, logos – слово), или плеоназм (гр. pleonasmos – излишек), – фигура, при использовании которой не обязательно повторяется слово, но обязательно дублируется значение какого-либо лексического элемента. Для этого авторы подбирают либо слова-синонимы, либо перифрастические обороты. Так, в стихотворении А. Еременко «Покрышкин» двойная тавтология интонационно выделяет на фоне общего потока речи колон «злая пуля бандитского зла».

С целью интонационного выделения семантически значимого речевого отрезка используют также анноминацию (лат. anominatio – подобословие) – контактный повтор однокоренных слов: «Думаю думу свою...» в «Железной дороге» Н. А. Некрасова.

К фигурам повтора близка градация (лат. gradatio – изменение степени), при которой слова, сфуппированные в ряд однородных членов, имеют общее семантическое значение (признака или действия), но их расположением выражено последовательное изменение этого значения. Проявление объединяющего признака может постепенно усиливаться или ослабевать: «Клянусь небом, несомненно, что ты прекрасна, неоспоримо, что ты красива, истинно, (...) что ты привлекательна» («Бесплодные усилия любви» Шекспира в пер. Ю. Корнеева). В этой фразе рядом «несомненно-неоспоримо-истинно» представлено усиление одного признака, а рядом «прекрасна-красива-привлекательна» – ослабление другого.

Кроме того, к группе средств интонационной разметки относятся полисиндетон (гр. polysyndeton – многосоюзие) и асиндетон (гр. asyndeton – бессоюзие). Как и градация, которой обе фигуры часто сопутствуют, они предполагают эмфатическое выделение соответствующей им части текста в звучащей речи. Полисиндетон по существу является не только многосоюзием («И жизнь, и слезы, и любовь» у Пушкина), но и многопредложием («О доблестях, о подвигах, о славе» у Блока). Его функция – или маркировать логическую последовательность действий («Осень» Пушкина: «И мысли в голове волнуются в отваге, / И рифмы легкие навстречу им бегут,/ И пальцы просятся к перу...»), или побуждать читателя к обобщению, к восприятию ряда деталей как цельного образа («Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» А.С. Пушкина: видовое «И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой/ Тунгус, и друг степей калмык» складывается при восприятии в родовое «народы Российской империи»). С помощью асиндетона подчеркивается либо одновременность действий («Швед, русский колет, рубит, режет...» в пушкинской «Полтаве»), либо дробность явлений изображенного мира («Шепот, робкое дыханье,/ Трели соловья,/ Серебро и колыханье/ Сонного ручья» у Фета).

Следует отметить, что данная классификация включает в себя не все традиционно выделяемые фигуры поэтической речи. Кроме них, в качестве наиболее распространенных фигур еще называются риторический вопрос, обращение и восклицание.

Использование писателем синтаксических фигур накладывает отпечаток индивидуальности на его авторский стиль. В настоящее время интерес к изучению синтаксических приемов как средств художественной стилистики значительно возрос. Исследование поэтического синтаксиса получило новое направление: современная наука все чаще анализирует явления, находящиеся на стыке разных сторон художественного текста, например ритма и синтаксиса, стихового метра и синтаксиса, лексики и синтаксиса, и т. д.

Дата добавления: 2014-01-03