Хроники Хранителей

18 декабря 1745 года

В то время, когда армия якобитов[9]якобы уже подошла к Дерби и двигается дальше на Лондон, мы переехали в нашу новую штаб‑квартиру и надеемся, что слухи о 10 000 французских солдатах, присоединившихся к Молодому Претенденту, красавчику принцу Чарли,[10]окажутся несостоятельными, и мы в городе мирно отпразднуем Рождество. Для нас, Хранителей, трудно представить себе более подходящее место, чем старинный дом в Темпле, ибо и тамплиеры были хранителями великих тайн, их церковь видна из наших окон, а их катакомбы соединены с нашими.

Официально мы будем здесь заниматься нашими делами, но здесь же будет предоставлено жилье адептам, послушникам и гостям, а также слугам, кроме того будет оборудовано несколько лабораторий для занятий алхимией.

Мы очень рады, что лорду Аластеру не удалось испортить отношения между графом и принцем Уэльса, распространяя клевету (см. Протокол от 2 декабря), и мы сумели благодаря протекции Его Величества приобрести этот комплекс зданий.

Сегодня в Зале Дракона произойдет торжественная передача тайных документов, принадлежавших графу, членам Внутреннего круга.

Отчет: сэр Оливер Ньютон, Внутренний круг.

Глава четвертая

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к другому освещению. Зал освещала одна керосиновая лампа, стоящая на столе. В ее теплом скупом свете я разглядела симпатичный натюрморт из корзинки, нескольких клубков шерсти, чайника с войлочным чехлом и чашки, расписанной розами. А еще – леди Тилни, мирно вязавшую сидя на стуле, которая, увидев меня, опустила руки. Она была намного старше, чем в нашу первую встречу, ее рыжие волосы поседели и явно подверглись химической завивке, они были сложены в простенькую прическу. И тем не менее она сохранила величественную неприступную осанку, точно как моя бабушка. Она даже не сделала попытки закричать или – боже упаси! – кинуться на меня с крючком в руке.

– С Рождеством! – сказала она.

– С Рождеством, – ответила я, несколько растерявшись. На какую‑то долю секунды я не знала, что делать дальше, но тут же взяла себя в руки. – Не надо бояться, мне не нужна кровь или что‑то в этом роде. – Я вышла из‑за шторы.

– С кровью все уже давным‑давно решилось, Гвендолин, – сказал леди Тилни с легким упреком, как будто я должна была это точно знать. – Я уже спрашивала себя, когда же ты появишься? Присядь. Хочешь чаю?

– Нет, спасибо. У меня, к сожалению, всего пару минут. – Я подошла еще на шаг ближе и протянула ей записочку. – Эту бумагу должен получить мой дедушка, чтобы… ну, чтобы все произошло так, как произошло. Это очень важно.

– Понимаю. – Леди Тилни взяла записку и совершенно спокойно развернула ее. Она вообще не выглядела удивленной.

– Почему вы ждали меня? – спросила я.

– Потому что ты мне сказала, чтобы я не пугалась, когда ты появишься у меня. К сожалению, ты не сообщила, когда это произойдет, поэтому я уже много лет жду, что ты меня все‑таки испугаешь. – Она тихо засмеялась. – Но вязание поросят оказывает сильное успокаивающее воздействие. Если честно, от скуки очень легко заснуть.

Я собиралась уже вежливо произнести «Но это же для благотворительных целей», но вдруг заметила корзинку, и вместо этого непроизвольно выпалила «Ой, какие хорошенькие!». Они были действительно хорошенькими. Намного больше, чем я себе представляла, размером с большую мягкую игрушку и выполнены очень правдиво.

– Возьми себе одного, – сказала леди Тилни.

– Правда? – Я подумала о Каролине и залезла рукой в корзину. Игрушки были мягкие и пушистые.

– Ангора и кашемир, – сказал леди Тилни с гордостью. – Только я использую эту шерсть. Остальные берут овечью, но она колючая.

– Э‑э‑э, да. Спасибо. – Прижав розового поросенка к груди, я попыталась собраться с мыслями. На чем мы остановились? Я откашлялась. – Когда мы встретимся в следующий раз? Я имею в виду – в прошлом?

– Это был 1912 год. Если смотреть от меня, то это будет не следующий раз. – Она вздохнула. – Это было волнующее время…

– О черт! – У меня в животе снова появилось чувство, которое бывает на американских горках. Какого черта мы не выбрали более длинный промежуток времени? – Ну, тогда вы знаете больше меня, – торопливо сказала я. – У нас нет времени на подробности, но… может, вы дадите мне хороший совет на будущее?

Я отступила на пару шагов, выйдя из круга света от лампы и приблизясь к окну.

– Совет?

– Да! Что‑нибудь вроде «Избегай чего‑то‑там…»? – Я ожидающе смотрела на нее.

– Чего? – Леди Тилни точно так же ожидающе смотрела на меня.

– А я откуда знаю? Чего мне надо избегать?

– В любом случае – бутербродов с вяленым мясом и прямого солнечного света, это плохо для цвета лица, – энергично сказала леди Тилни и тут же исчезла.

Я снова была в 1956 году.

Бутерброды с вяленым мясом! Бог ты мой! Лучше бы я спросила, кого мне надо избегать, а не чего. Но было уже поздно. Возможность была упущена.

– Господи, а это что такое? – почти закричал Лукас, увидев поросенка.

Да, еще и это: вместо того чтобы извлечь как можно больше пользы из каждой секунды, чтобы получить информацию от леди Тилни, я, как ненормальная, бросилась к розовой игрушке.

– Вязаный поросенок, дедушка, ты же видишь! – сказала я невыразительно, разочарованная собственным поведением. – Ангора и кашемир. Остальные используют овечью шерсть…

– Во всяком случае, наш тест сработал, – сказал Лукас, качая головой. – Ты научилась пользоваться хронографом, и мы можем договориться о встрече. В моем доме.

– Это было слишком коротко, – пожаловалась я. – Я ничего не успела узнать.

– Ну… как‑никак ты получила… э‑э‑э… свинью, а леди Тилни не получила инфаркт. Или получила?

Я беспомощно покачала головой.

– Конечно нет.

Лукас завернул хронограф в бархатное покрывало и отнес обратно в ларь.

– Давай я тебя утешу: зато у нас достаточно времени, чтобы проскользнуть обратно в подвал и разработать дальнейшие планы, пока мы будем ждать обратного прыжка. Понятия не имею, как мы будем выкручиваться, если Картрелл, этот пьянчужка, проспался.

Я была почти в эйфории, когда в конце концов оказалась в своем времени. Ладно, с вязаным поросенком (я запихнула его в сумку) получилось, наверное, не слишком эффективно, но со всем остальным мы с Лукасом отлично управились. Если только в сундуке действительно хронограф, нам не нужно было больше полагаться на удобный случай.

– Какие‑нибудь особые события? – поинтересовался мистер Марли.

Дайте подумать: все время после обеда я ковала со своим дедушкой конспиративные планы, несмотря на запрет мы внесли мою кровь в хронограф, в следствие чего я отправилась в 1852 год, где у меня состоялась секретная встреча с леди Тилни. Ну ладно, это было не слишком секретно, но точно запрещено.

– Лампочка иногда мигала, – сказала я. – И я выучила французские слова.

Мистер Марли наклонился над журналом и действительно записал своим аккуратным мелким почерком следующее: 19.43, Рубин вернулась из 1956 года, там выполняла домашние задания, лампочка мигала. Я подавила смешок. О да, порядок превыше всего. Наверняка он родился под созвездием Девы. Ужасно только, что было уже так поздно. Я надеялась, что мама не отправит Лесли домой раньше, чем я вернусь.

Но мистер Марли, похоже, никуда не спешил. Как будто испытывая мои нервы он очень медленно навинчивал колпачок на ручку.

– Я и сама могу найти выход, – сказала я.

– Нет, вам нельзя, – сказал он испуганно. – Я провожу вас до лимузина. – Мистер Марли захлопнул журнал и встал. – И я должен завязать вам глаза. Вы же знаете.

Со вздохом я позволила ему повязать мне на глаза черный шарф.

– Я так и не могу понять, почему я не должна знать дорогу в эту комнату. – Если не считать, что я ее уже давно знала.

– Потому что так написано в Хрониках, – сказал мистер Марли, в голосе которого слышалось удивление.

– Что? – воскликнула я. – Мое имя есть в Хрониках и там написано, что я не должна знать дорогу? Когда?

Сейчас в голосе мистера Марли явно звучало недовольство.

– Конечно, там не значится ваше имя, иначе все эти годы другой Рубин, ну, я имею в виду, конечно, мисс Шарлотту… – Он откашлялся и замолк; я только слышала звук открывающейся двери. – Позвольте? – спросил он, взял меня за руку и вывел в коридор.

Я не видела его, но была уверена, что он опять покраснел, потому что у меня появилось чувство, как будто я стою возле обогревателя.

– Что точно написано там обо мне? – спросила я.

– Прошу прощения, но я действительно не могу… я и так слишком много сказал.

По его тону можно было понять, что он изо всех сил старается сдержаться, наверное, сжимая кулак, по крайней мере, той руки, что была свободна. И этот тип – потомок опасного Ракоци?! Сейчас умру от смеха!

– Ну, пожалуйста, Лео! – сказала я, вложив в голос все дружелюбие.

– Сожалею, но от меня вы больше ничего не узнаете.

Позади нас захлопнулась тяжелая дверь. Мистер Марли отпустил мою руку, чтобы запереть ее, на что ему потребовалось по моему ощущению десять минут. Я постаралась выгадать немного времени, взяв быстрый темп. Что, надо сказать, с завязанными глазами не так просто. Мистер Марли снова схватил меня за руку, что было хорошо, потому что без проводника в этом лабиринте я бы тут же разбила себе лоб о стену. Я решила еще немного подлизаться к мистеру Марли, на будущее не помешает. Может, он позже поделится со мной информацией.

– А вы в курсе, что я вашего предка лично знаю? – Еще точнее, я даже его сфотографировала, но показать фото мистеру Марли, конечно, не могла, он бы сразу наябедничал, что я брала с собой в прошлое запрещенные предметы.

– Действительно? Завидую вам. Барон, говорят, был впечатляющей личностью!

– О да, весьма впечатляющей! – Чистая правда. Жуткий старик‑наркоман. – Он спросил меня о Трансильвании, но, к сожалению, я не смогла ему ничего рассказать по этому поводу.

– Да, ему, наверное, очень сложно жить в изгнании, – сказал мистер Марли, и тут же выдал пронзительной «Ух!»

Крыса, подумала я и в панике сорвала повязку с глаз. Но не крыса заставила мистера Марли закричать. Это был Гидеон. С более длинной, чем сегодня до обеда, щетиной, но с невероятно горящими глазами. И невозможно, бессовестно, непостижимо красивый.

– Это всего лишь я, – сказал он, улыбаясь.

– Я вижу, – сказал мистер Марли недовольно. – Вы меня ужасно испугали.

Меня еще больше. Моя нижняя губа снова начала дрожать, и я вонзила в нее зубы, чтобы удержать. Дурацкая губа!

– Вы можете идти домой, я отведу Гвендолин к машине, – сказал Гидеон и, как будто это было само собой разумеющимся, протянул мне руку.

Я нацепила на лицо маску высокомерия (насколько хорошо это можно сделать с прикушенной нижней губой – наверное, я выглядела, как бобр. Но высокомерный бобр все‑таки.) и проигнорировала его руку.

– Нельзя, – сказал мистер Марли. – Мне поручено, довести мисс… О‑о‑о‑о! – Он с ужасом смотрел на меня. – О, мисс Гвендолин, почему вы сняли повязку? Это против правил.

– Я думала, это крыса, – сказала я и бросила мрачный взгляд на Гидеона. – В чем я не так сильно и ошиблась.

– Видите, что вы наделали, – сказал обвиняющим тоном мистер Марли, обращаясь к Гидеону. – Я даже не знаю, что я сейчас… по протоколу… и если мы…

– Не наложите в штаны, Марли. Идем, Гвенни, мы уходим.

– Вы не можете… я настаиваю, чтобы… – заикался мистер Марли. – И… и… и вы в отношение меня неправомочны… э‑э‑э… я хотел сказать не уполномочены давать распоряжения.

– Так идите донесите на меня!

Гидеон схватил меня за руку и потащил вперед. Сначала я хотела сопротивляться, но поняла, что только потеряю еще больше времени. Скорее всего, мы стояли бы здесь до завтра и дискутировали. Так что я позволила себя тянуть и бросила мистеру Марли извиняющийся взгляд через плечо.

– До свидания, Лео.

– Да, вот именно. До свидания, Лео, – сказал Гидеон.

– Это… это не останется без последствий, – лепетал мистер Марли вслед, а его голова светилась в сумеречном коридоре, как сигнал маяка.

– Да‑да, у нас уже поджилки от страха трясутся. – Гидеону, казалось, было безразлично, слышит ли его мистер Марли. – Идиот‑карьерист!

Я подождала, когда мы свернем в следующий коридор, вырвала руку и ускорила шаг, почти перейдя на бег.

– Какие‑то олимпийские амбиции? – спросил Гидеон.

Я резко повернулась на каблуках.

– Что ты хочешь? – Лесли бы гордилась, услышав мое шипение. – Я действительно спешу.

– Я хотел еще раз убедиться, что ты действительно услышала мои утренние извинения. – Из его голоса полностью исчезла ирония. Зато из моего нет.

– Да, я действительно их услышала, – фыркнула я. – Что не значит, что я их приняла.

– Гвен…

– Перестань, тебе не надо еще раз говорить, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже нравился, ты в курсе? Очень нравился. Но это все в прошлом. – Я побежала по винтовой лестнице вверх так быстро, как могла. В результате, добравшись до верха, я дышала с большим трудом. Больше всего мне хотелось повиснуть на перилах, чтобы отдышаться. Но я не могла позволить себе такую слабость. Тем более, что Гидеон вообще не запыхался. Так что я помчалась дальше, пока он не схватил меня за руку и не заставил остановиться. Я вздрогнула, поскольку его пальцы задели рану на руке. Она снова начала кровить.

– Это нормально, что ты меня ненавидишь, правда, для меня это не проблема, – сказал Гидеон, глядя при этом мне прямо в глаза. – Но я узнал кое‑что такое, что вынуждает нас держаться вместе – тебя и меня. Чтобы ты… чтобы мы вышли живыми из этой заварушки.

Я попыталась освободиться, но его хватка стала только сильнее.

– И что же такого ты узнал? – спросила я, хотя мне хотелось вскрикнуть от боли.

– Я еще точно не знаю. Но очень может быть, что я ошибался в отношение Люси и Пола. И поэтому так важно, чтобы ты… – Он запнулся, отпустил меня и посмотрел на свою ладонь. – Это кровь?

Черт! Сейчас самое главное – не выглядеть застигнутой врасплох.

– Ничего страшного. Порезалась сегодня утром в школе о край бумаги. Ну, а чтобы не отвлекаться от темы: до тех пор, пока ты это кое‑что, которое ты узнал, не специфицируешь (боже, как я гордилась, что вспомнила это слово!), я не собираюсь держаться с тобой вместе.

Гидеон опять попытался схватить меня за руку.

– Это выглядит серьезной раной. Дай я посмотрю… а еще лучше – идем к доктору Уайту. Может быть, он еще не ушел.

– Это, видимо, должно означать, что ты не собираешься уточнять, что именно ты узнал. – Я удержала его на расстоянии вытянутой руки, чтобы он не мог рассмотреть мою рану.

– Потому что я сам еще не уверен, как это следует понимать, – сказал Гидеон. И точно так же, как Лукас, продолжил, впадая в отчаяние: – Мне нужно больше времени!

– Да, кому не нужно? – Я двинулась с места. Мы уже были возле ателье мадам Россини, а оттуда было уже рукой подать до выхода. – Пока, Гидеон. Мы увидимся, к сожалению, завтра.

Тайно я ждала, что он меня опять остановит, но он не стал. Он даже не пошел за мной. И хотя я умирала от желания знать, какое выражение у него сейчас на лице, я не обернулась. Было бы глупо – у меня слезы опять лились по щекам.

Ник ждал меня в дверях дома.

– Наконец‑то! – сказал он. – Я хотел уже начать без тебя, но мистер Бернхард сказал, что надо тебя подождать. Он испортил сливной бачок в голубой ванной комнате и заявил, что должен там сколоть кафельную плитку, чтобы добраться до бачка. Тайную дверь мы закрыли на засов изнутри. Хитро?

– Очень хитро!

– Но через час вернутся леди Ариста и тетя Гленда, и они наверняка скажут, что он должен отложить ремонт до завтра.

– Значит, нам надо поспешить. – Я коротко притянула его к себе и поцеловала в рыжую растрепанную макушку. На такое всегда должно быть достаточно времени. – Ты же никому ничего не рассказал?

Ник посмотрел на меня слегка виновато.

– Только Каролине. Она так… ну, ты знаешь, что она всегда чувствует, когда в воздухе витает какая‑то тайна, и как настойчиво она умеет расспрашивать. Но она никому не расскажет и поможет нам отвлечь маму, бабушку Мэдди и Шарлотту.

– В первую очередь Шарлотту, – сказала я, больше сама себе.

– Они все в столовой. Мама пригласила Лесли остаться на ужин.

В столовой все как раз вставали из‑за стола. Это означало, что бабушка Мэдди пересаживалась в свое кресло у камина, чтобы поднять ноги, а мистер Бернхард и мама убирали со стола. Все обрадовались, увидев меня, то есть, все, кроме Шарлотты. А может, она сумела хорошо спрятать свою радость.

Ксемериус раскачивался, вися на люстре, и кричал:

– Ну наконец‑то ты появилась! Я как раз собирался умереть со скуки!

Хотя воздух вкусно пах едой и мама сказала, что оставила для меня кое‑что теплым, я геройски заявила, что не голодна, так как поужинала в Темпле. Мой желудок свело судорогой от этой лжи, но я не могла терять время на то, чтобы его успокоить.

Лесли ухмыльнулась мне.

– Карри получилось изумительно. Я никак не могла перестать есть. Тем более что моя мама в настоящий момент переживает ужасную фазу экспериментирования, и ту макробиотическую дрянь, что она готовит, не ест даже наша собака.

– Для этого ты выглядишь слишком… э‑э‑эм… скажем, упитанной, – сказала Шарлотта язвительно.

Из ее заплетенных волос выбились несколько прядей и очень выигрышно обрамляли лицо. Непостижимо, как человек может быть таким красивым и таким подлым.

– Хорошо тебе. Я бы тоже хотела, чтобы у меня была собака, – сказала Каролина Лесли. – Или какой‑нибудь другое домашнее животное.

– Ах, у нас же есть Ник, – сказала Шарлотта. – Это почти как будто у нас есть обезьянка.

– Не забудь про себя, настоящая гадкая ядовитая паучиха, – сказал Ник.

– Малой, держи пять, – прокаркал Ксемериус с люстры и захлопал лапами. – Отлично парировал.

Мама помогала мистеру Бернхарду составить посуду в кухонный лифт.

– Ты же знаешь, Каролина, что это не получится, пока тетя Гленда страдает от аллергии на шерсть животных.

– Мы могли бы завести голого землекопа,[11] – сказала Каролина. – Всё лучше, чем ничего.

Шарлотта раскрыла рот, но потом закрыла, очевидно, ей не пришло в голову ничего противного на тему голого землекопа.

Бабушка Мэдди, уютно устроившись в кресле и выглядевшая сонной, показала на свою круглую розовую щечку:

– Гвендолин, поцелуй бабушку! Это ужасно, как редко мы стали видеться. Сегодня ночью ты опять мне снилась, и я тебе сразу хочу сказать, что приятным этот сон не был…

– Давай ты расскажешь мне позже? – Я поцеловала ее в щеку и прошептала на ухо: – Можешь мне помочь держать Шарлотту подальше от голубой ванной комнаты?

Морщинки бабушки Мэдди стали еще глубже, она подмигнула мне. В один момент сонливость как ветром сдуло.

Мама договорилась сегодня вечером встретиться со своей подругой. Сегодняшнее настроение у нее было намного лучше, чем в последние дни – никаких озабоченных взглядов или подчеркнутых вздохов. К моему удивлению она не возражала против того, что Лесли останется немного дольше. Она даже не стала нас нагружать лекцией об опасности ночных поездок на автобусе. Более того, Нику было разрешено помогать мистеру Бернхарду при починке якобы поломанного сливного бачка, вне зависимости от длительности ремонта. Только Каролине не повезло: ее отправили в постель.

– Но я же хочу увидеть, когда сун… сливной бачок разберут, – ныла она и даже выдавила слезу, когда мама не смягчилась.

– Я тоже уже иду в кровать, – сказала Шарлотта Каролине. – С хорошей книжкой.

– «В тени Вампирского холма!» – выдал ее Ксемериус. – Она уже на четыреста тринадцатой странице, на том месте, где молодой, хоть и неживой, Кристофер Сент‑Ив наконец‑то затаскивает в постель красавицу Мэри Лу.

Это меня развеселило, я глянула в сторону Ксемериуса, который неожиданно слегка смутился.

– Я клянусь, я прочел пару строк, – сказал он и спрыгнул с люстры на подоконник.

Бабушка Мэдди тут же использовала заявление Шарлотты.

– О, дорогая! А я думала, ты составишь ненадолго мне общество в музыкальном салоне, – сказала она. – Я бы с удовольствием сыграла в «Скраббл».

Шарлотта закатила глаза.

– В прошлый раз мы должны были тебя исключить из игры, потому что ты настаивала на том, что существует слово ухокот.

– Да, оно действительно существует. Это кот с ушами. – Бабушка Мэдди поднялась и повисла на руке Шарлотты. – Но я не настаиваю, пусть оно сегодня не считается.

– И прыгоптиц, и коровосок, – сказала Шарлотта.

– Но, зайчик, прыгоптиц совершенно точно есть, – сказала бабушка Мэдди и подмигнула мне.

Перед тем как идти с Лесли наверх в мою комнату, я обняла маму.

– Кстати, я должна передать тебе привет от Фалька де Вилльера. Он хотел знать, встречаешься ли ты с кем‑то серьезно.

Наверное, с этим приветом мне следовало немного повременить, пока Шарлотта и бабушка Мэдди не покинули бы комнату, потому что обе остановились и стояли как вкопанные, с любопытством разглядывая маму.

– Что? – Мама слегка порозовела. – И что ты сказала?

– Как что? Что ты уже целую вечность не ходила на свидания и что последний тип, с которым ты встречалась, постоянно чесался в паху, когда думал, что его никто не видит.

– Нет, ты этого не сказала!

Я засмеялась.

– Не сказала.

– О, вы говорите о том симпатичном банкире, с которым тебя познакомила Ариста? Мистер Ичмен? – вмешалась бабушка Мэдди. – Это были лобковые вши, гарантированно.

Лесли захихикала.

– Его звали Хитчмен, тетя Мэдди. – Мама, передернувшись, потерла плечи. – Хорошо, что я не стала проверять его на предмет лобковых вшей. Но что ты ему сказала? Я имею в виду – Фальку.

– Ничего, – ответила я. – Может, я должна у него при удобной возможности спросить есть ли у него кто‑то постоянный?

– Посмей только! – сказала мама. Потом она ухмыльнулась и добавила: – Нет у него никого. Я случайно это узнала от одной подруги, у которой есть подруга, которая близко знакома с ним… Не думай, что меня это интересует.

– Не‑е‑е‑т, конечно не интересует, – сказал Ксемериус. Он взлетел с подоконника и уселся посередине стола. – Может, мы уже наконец‑то начнем?

Через полчаса Лесли была в курсе последних событий, а Каролина получила настоящего винтажного вязаного поросенка из 1929 года. Когда я ей рассказала, где его взяла, она, под большим впечатлением, захотела назвать поросенка Маргрет, в честь леди Тилни. С ним в обнимку она, переполненная счастьем, заснула, когда в доме наконец‑то все успокоилось.

Звуки от молотка и зубила мистера Бернхарда были слышны по всему дому – тайно мы никогда в жизни не сумели бы вскрыть стену. И тайно поднять сундук наверх, в мою комнату, у мистера Бернхарда и Ника тоже не получилось. Вслед за ними в комнату просеменила бабушка Мэдди.

– Она увидела нас на лестнице, – извиняющимся тоном сказал Ник.

– …и она узнала сундук! – взбудоражено сказала бабушка Мэдди. – Он принадлежал моему брату. Годами он стоял в библиотеке, как вдруг однажды – незадолго до его смерти – внезапно исчез. Я думаю, я имею право узнать, что вы собираетесь с ним делать.

Мистер Бернхард вздохнул.

– У нас, к сожалению, не было выбора – как раз в тот момент в дом вернулись леди Ариста и мисс Гленда.

– Да, а я, в любом случае, меньшее из зол, – удовлетворенно улыбнулась бабушка Мэдди.

– Самое главное, чтобы Шарлотта ничего не узнала, – сказала Лесли.

– Нет‑нет, не беспокойся. Она ушла в свою комнату, кипя от злости, только потому что я выложил слово картожницы.

– Что, как знает каждый, означает ножницы для разрезания карт, – сказал Ксемериус. – Как бы то ни было. Должны быть в каждом хозяйстве.

Бабушка Мэдди стала на колени перед сундуком и погладила пыльную крышку.

– Откуда он у вас?

Мистер Бернхард вопросительно посмотрел на меня, и я пожала плечами. Если она уже была здесь, можно было ей всё рассказать.

– Я замуровал его по распоряжению вашего брата, – с достоинством произнес мистер Бернхард. – Вечером, накануне его смерти.

– Лишь вечером накануне его смерти? – повторила я.

Я этого не знала.

– И что там внутри? – поинтересовалась бабушка Мэдди.

Она уже поднялась и искала место, чтобы сесть. Не найдя ничего другого, она уселась рядом с Лесли на край моей кровати.

– Хороший вопрос, – сказал Ник.

– Хороший вопрос скорее, как мы откроем этот сундук, – сказал мистер Бернхард. – Потому что ключ пропал вместе с дневниками лорда Монтроуза во время взлома.

– Какого взлома? – спросили Лесли и Ник в один голос.

– В день похорон вашего дедушки дом взломали, – объяснила бабушка Мэдди. – Пока мы все прощались с ним на кладбище. Такой грустный был день, помните, дорогой? – Бабушка Мэдди смотрела на мистера Бернхарда снизу вверх, а он слушал ее с неподвижным лицом.

Мне что‑то такое припомнилось. Насколько я помню, взломщиков тогда спугнули, и они сбежали, не успев прихватить что‑нибудь с собой. Но когда я начала объяснять Лесли и Нику, бабушка Мэдди возразила:

– Нет‑нет, ангел мой. Полиция предполагала, что ничего не было украдено, потому что наличные деньги, именные облигации и дорогие ювелирные украшения по‑прежнему лежали в сейфе.

– Что было бы логичным, если предположить, что взломщиков интересовали только дневники, – сказал мистер Бернхард. – Я позволил себе тогда изложить свою теорию полиции, но мне никто не поверил. Кроме того, на сейфе не было следов взлома, что означало, что воры должны были знать комбинацию. Поэтому решили, что лорд Монтроуз спрятал дневники где‑то в другом месте.

– Я вам поверила, дорогой, – сказала бабушка Мэдди. – Но, к сожалению, мое мнение в тот момент не имело никакого значения. Собственно, оно никогда не имело значения, – добавила она, сморщив нос. – Как бы то ни было… За три дня до смерти Лукаса у меня было видение, и я была уверена, что он умер не своей смертью. К несчастью, меня, как обычно, посчитали сумасшедшей. При этом видение было совершенно ясным: огромная пантера прыгнула на грудь Лукасу и разорвала ему горло.

– Да, очень ясно, – пробормотала Лесли.

А я спросила:

– А дневники?

– Так и не были найдены, – сказал мистер Бернхард. – А с ними и ключ к сундуку. Я своими глазами видел, как лорд Монтроуз приклеил ключ к обложке последнего дневника.

Ксемериус нетерпеливо захлопал крыльями.

– Я за то, чтобы закончить этот треп и взять ломик!

– Но… у дедушки же был инфаркт, – сказал Ник.

– Ну… во всяком случае, на первый взгляд. – Бабушка Мэдди глубоко вздохнула. – Ему было восемьдесят лет, когда он свалился за собственным столом в Темпле. Мое видение, очевидно, не было достаточным мотивом, чтобы провести аутопсию. Ариста сильно рассердилась на меня, когда я это предложила.

– У меня гусиная кожа, – прошептал Ник, придвинулся поближе и прижался ко мне.

Какое‑то время мы молчали. Только Ксемериус кружил вокруг лампы на потолке и кричал: «Ну хватит уже!», но этого никто, кроме меня, не слышал.

– Очень много совпадений, – сказала Лесли наконец.

– Да, – согласилась я. – Лукас поручает замуровать сундук и случайно умирает на следующий день.

– Да, и случайно за три дня до этого у меня видение о его смерти, – сказала бабушка Мэдди.

– И случайно бесследно исчезают его дневники, – добавил Ник.

– И случайно ключ, который мисс Лесли носит на шее, выглядит точно так же, как ключ к этому сундуку, – сказал мистер Бернхард, почти извиняясь. – Во время ужина я не мог отвести глаз.

Лесли ошеломленно взялась за цепочку на шее.

– Этот? Ключ к моему сердцу?

– Нет, этого не может быть, – сказала я. – Я украла его из ящика письменного стола в Темпле, когда‑то в восемнадцатом веке. Не слишком ли много случайностей, а?

– Случай – единственный законный владыка мира, еще Эйнштейн сказал. А он должен был быть в курсе. – Бабушка Мэдди, чем‑то заинтересовавшись, наклонилась вперед.

– Это не Эйнштейн сказал, а Наполеон, – прокричал Ксемериус с потолка. – А у него не все шестеренки крутились правильно!

– Может быть, я и ошибаюсь. Все старые ключи выглядят практически одинаково, – сказал мистер Бернхард.

Лесли покопалась с застежкой цепочки и протянула мне ключ:

– Попробовать точно стоит.

Я передала ключ мистеру Бернхарду. Все задержали дыхание, когда он, присев на корточки, вставил ключ в изящный замочек. Ключ легко повернулся.

– Непостижимо, – прошептала Лесли.

Бабушка Мэдди довольно кивнула.

– Случайностей нет! Всё это – судьба. А сейчас не мучайте нас больше и откройте крышку, мистер Бернхард.

– Минутку! – Я набрала воздуха. – Крайне важно, чтобы все, находящиеся в комнате, сохраняли полное молчание о том, что находится в сундуке!

Так быстро может всё измениться: еще пару дней назад я жаловалась на стремление Хранителей сделать из всего тайну, а сейчас я сама организовала тайное общество. Не хватало еще, чтобы я потребовала, чтобы все завязывали глаза, когда выходят из моей комнаты.

– Похоже, что ты знаешь, что там внутри, – сказал Ксемериус, который уже несколько раз пытался просунуть голову сквозь деревянные стенки сундука, но каждый раз, кашляя, отходил.

– Конечно, мы ничего не скажем, – сказал Ник немного обиженно. А Лесли и бабушка Мэдди смотрели на меня с возмущением. Даже на неподвижном лице мистера Бернхарда поднялась бровь.

– Поклянитесь, – потребовала я, и чтобы все поняли, насколько это серьезно, добавила: – Поклянитесь своими жизнями!

Только бабушка Мэдди вскочила и с восторгом положила руку на сердце. Остальные колебались.

– А нельзя взять что‑нибудь другое, не жизнь? – ворчала Лесли. – Мне кажется, левой руки будет достаточно.

Я помотала головой.

– Поклянись!

– Я клянусь своей жизнью, – радостно воскликнула бабушка Мэдди.

«Я клянусь», – неловко пробормотали остальные. Ник начал нервно хихикать, когда бабушка Мэдди, чтобы подчеркнуть торжественности момента, промычала мелодию национального гимна.

Раздался скрип, когда мистер Бернхард – предварительно еще раз удостоверившись взглядом, что я не возражаю – поднял крышку сундука. Его пальцы осторожно разворачивали ветхие бархатные полотна. Когда он полностью развернул лежавший в сундуке предмет, все, кроме меня, издали звуки удивления, что‑то вроде «О!» и «А!» Только Ксемериус крикнул: «Елки‑палки!»

– Это то, что я думаю? – через какое‑то время спросила бабушка Мэдди, глаза которой были все еще округлившимися.

– Да, – сказала я и устало убрала волосы с лица. – Это хронограф.

Все ушли: Ник и бабушка Мэдди неохотно, мистер Бернхард незаметно, а Лесли протестуя. Но ее мама уже дважды звонила, чтобы узнать: а) не убили ли ее за это время, или б) не лежит ли она разрезанная на части где‑нибудь в Гайд‑парке, так что выбора у нее не было. Но до ее ухода я должна была ей поклясться держаться нашего Главного плана. «Поклянись своей жизнью», – потребовала она, и я доставила ей это удовольствие. Но в отличие от бабушки Мэдди я отказалась от исполнения национального гимна.

Наконец‑то в моей комнате стало тихо, а через два часа, после того как мама заглянула ко мне, – и во всем доме. Я боролась с желанием использовать хронограф прямо сегодня ночью. Для Лукаса не имело бы значения, прыгну ли я к нашему свиданию в 1956 году сегодня, только завтра или вообще через четыре недели, а для меня ночь, которую я для разнообразия проспала бы напролет, могла бы совершить чудо. С другой стороны: завтра мне уже нужно отправляться на бал и встретиться с графом Сен‑Жерменом, а я все еще не знала, что он замышляет.

Завернув хронограф в халат, я крадучись пошла вниз.

– Зачем ты тащишь эту штуку через весь дом? – спросил Ксемериус. – Ты бы могла прыгнуть прямо из своей комнаты.

– Да, но откуда я знаю, кто там в 1956 году спал? А потом мне нужно было бы пробираться через весь дом, рискуя при этом, что кто‑то примет меня за взломщицу… Нет, я прыгну в тайном коридоре, там можно не опасаться, что меня кто‑то увидит. Лукас будет ждать меня перед портретом прапрапрадедушки Хью.

– Количество «пра» каждый раз другое, – заявил Ксемериус. – Я бы на твоем месте называл его просто «жирный предок».

Я проигнорировала его и сконцентрировала свое внимание на поломанных ступеньках. Спустя короткое время я сдвинула картину, она не издала ни малейшего скрипа, поскольку мистер Бернхард смазал механизм. Кроме того, он приделал задвижки на дверях в ванную комнату и к выходу на лестницу. Я засомневалась, стоит ли их запирать. Ведь если я по какой‑то причине вынуждена буду прыгнуть назад вне тайного коридора, то я и хронограф будем по разные стороны замков.

– Скрести за меня пальцы, чтоб всё сработало, – сказала я Ксемериусу, присев перед хронографом, засовывая палец в клапан под рубином и прижимая его к иголке. (Кстати, к боли я не привыкла. Каждый раз было ужасно больно.)

– Я бы скрестил, если бы они у меня были, – успел еще сказать Ксемериус, перед тем как исчез, а с ним и хронограф.

Я сделала глубокий вдох, но воздух в коридоре был затхлым, поэтому головокружение не прошло. Немного качаясь, я встала, покрепче сжала в руке фонарик Ника и открыла дверь на лестницу. Когда картина отъехала в сторону, раздался скрип и треск, как в классическом фильме ужасов.

– А вот и ты, – прошептал Лукас, в руках у которого тоже был фонарик, ждавший меня на другой стороне. – На какую‑то долю секунды я испугался, что это может быть призрак, точно в полночь…

– В пижаме с картинками из «Кролика Питера»?[12]

– Я немного выпил, поэтому… Но я очень рад, что оказался прав в отношение содержимого сундука.

– Да, и, к счастью, хронограф еще и работает. У меня есть час времени, как мы и договаривались.

– Тогда идем скорее, пока он снова не заорал и не перебудил всех в доме.

– Кто? – прошептала я испуганно.

– Ну, малыш Гарри. У него режутся зубы или что‑то такое. Во всяком случае, он орет не хуже сирены.

– Дядя Гарри?

– Ариста говорит, что воспитание требует, чтобы мы позволяли ему кричать, иначе он вырастет маменькиным сынком. Но это нельзя выдержать! Иногда я прокрадываюсь к нему – маменькин сынок или нет, он перестает кричать, если ему спеть «Лисица украла гусенка».

– Бедный дядя Гарри. Классический случай психической травмы в раннем возрасте, я бы сказала.

Неудивительно, что он сегодня не упускает возможности застрелить всё, что ему попадется под дуло: уток, оленей, диких кабанов и – особенно! – лисиц. Он был председателем общества, боровшегося за возвращение легальности охоте на лисиц в Глосестершире.

– Может, ты будешь петь ему что‑нибудь другое? И купишь ему плюшевую лисичку?

Никем не замеченные, мы добрались до библиотеки, и когда Лукас запер за нами дверь, я облегченно вздохнула.

– Так, это нам уже удалось.

В комнате по сравнению с моим временем практически ничего не изменилось, только на креслах возле камина были другие чехлы – шотландская зелено‑голубая клетка вместо кремовых роз на фоне цвета мха. На столике между ними стоял заварочный чайник на подогревателе со свечкой, две чашки и – я несколько раз моргнула, но это была не галлюцинация – тарелка с бутербродами! Не сухое печенье, а настоящие сытные бутерброды! Я не могла поверить.

Лукас сел в одно из кресел и показал на другое.

– Если ты голодна… – сказал он, но я уже схватила первый бутерброд и впилась в него зубами.

– Ты спас мне жизнь! – выдала я с полным ртом. Потом я кое‑что вспомнила: – Но, надеюсь, это не вяленое мясо?

– Нет, ветчина и огурец, – сказал Лукас. – Ты выглядишь уставшей.

– Ты тоже.

– Я еще не отдохнул от впечатлений вчерашнего вечера. Я просто должен был позволить себе стаканчик виски. Ну хорошо, два стаканчика. При этом две вещи прояснились для меня… да‑да, бери остальные бутерброды тоже. И прожуй их на этот раз. Глядя на тебя, мне становится страшно.

– Говори дальше, – сказала я. О боже! Как хорошо было наконец‑то поесть! Мне казалось, что я никогда еще не ела такие вкусные бутерброды. – Какие две вещи ты понял?

– Итак. Во‑первых. Как бы ни приятны были наши встречи, мы должны встречаться ближе к твоему году рождения, если хотим, чтобы от них была польза. До тех пор, я, вероятно, сумею понять, какие цели были у Люси и Пола и почему они так поступили, и в любом случае я буду знать больше, чем сейчас. Это значит, что в следующий раз мы встретимся в 1993 году. Тогда я сумею тебе что‑то посоветовать по поводу этого бала.

Звучало логично.

– И во‑вторых. Это сработает, если я сумею проникнуть глубже в центральную власть Хранителей, я имею в виду – Внутренний круг.

Я горячо закивала. Говорить я не могла, поскольку рот у меня был забит бутербродом.

– До сегодняшнего дня мое честолюбие в этом вопросе было довольно скромным.

Взгляд Лукаса остановился на семейном гербе Монтроузов, висевшем над камином. Меч, обвитый розами, а внизу слова HIC RHODOS, HIC SALTA, что означало приблизительно «покажи, что ты на самом деле можешь».

– Пусть даже я изначально занимал неплохую позицию – в конце концов, представитель рода Монтроузов участвовал в 1745 году в организации ложи, кроме того, я женат на потенциальной носительнице гена по линии Нефрита! Тем не менее в моих планах не было прилагать больше усилий, чем необходимо… ну что ж, с этим покончено. Ради тебя и Люси и Пола я могу даже Кеннета де Вилльера поце… э‑э‑э… подольститься к шефу. Я не знаю, получится ли, но…

– О, получится! Ты будешь Великим мастером, – сказала я и стряхнула крошки с пижамы. С большим трудом я подавила сытую отрыжку. Ах, как замечательно не быть больше голодной. – Дай подумать… В 1993 году ты…

– Пс‑с‑ст! – Лукас наклонился и прижал свой палец к моим губам. – Я не хочу это слышать. Может быть, это и неумно, но я не хочу знать, что меня ждет в будущем, если это не помогает в нашем деле. До нашей следующей встречи мне предстоит прожить тридцать семь лет и я бы хотел прожить их… ну… скажем, максимально без бремени… Понимаешь?

– Да. – Я печально посмотрела на него. – Да, даже очень хорошо понимаю.

В этих обстоятельствах не стоило ему рассказывать о сомнениях бабушки Мэдди и мистера Бернхарда в естественности его смерти. Я успею это сделать и в 1993 году.

Я откинулась в кресле и постаралась улыбнуться:

– Тогда давай поговорим о магии Ворона, дедушка. Есть кое‑что, чего ты еще обо мне не знаешь.

~~~

Дата добавления: 2015-07-13