Кассандра Клэр Трилогия о Драко 27 страница

Одиннадцатилетний Рон в поезде по дороге в школу, на нем потрепанная мантия. Вот он сидит в классе с сосредоточенным видом, жует кончик пера. Занимается обезгномливанием сада – целеустремленно, получая от этого удовольствие. А вот он лицом к лицу со Снейпом и Сириусом, пошатывается из-за сломанной ноги, с перекошенным от боли лицом. Мокрый, когда Гарри вытащил его из озера. Первый раз, когда он её поцеловал. Спасший Гарри из Бездонной пропасти – он толкнул его к ней и тактично отвернулся, пока они обнимались… Его лицо, когда он обратился к ней в камере под Слизеринским замком – она снова удивилась тому, что он хотел сказать… Ее глаза снова скользнули к его левой руке, на которой меч Слизерина выжег крест…

Я хочу, хочу ненавидеть его, но не могу – не более, чем Джинни. Он – часть меня, моя собственная плоть и кровь. Моё детство.

– Конечно же, конечно же, я люблю тебя. И ты меня любишь. И Гарри. И он… он тебя тоже любит.

– Не надо, – сморщился Рон.

– И ты все это отбрасываешь прочь. Зачем?

– Не знаю, – яростно ответил он. – Я же говорил тебе, что не знаю. Я не могу это объяснить. Я словно сошел с ума. Я все равно что смотрел на себя откуда-то сверху, я видел, что творю и оправдывал себя, считая, что поступаю правильно. И я любил тебя… – он снова отвел глаза. – Я больше никого так не любил…

– Ты не меня любил… Кто бы она ни была – ты любил её.

– Она никогда не существовала, – горько возразил Рон. – Я так думаю, она вовсе не была девушкой, просто… дьявол принял тот образ, который я ждал…

– Это что-то вроде демона, – Гермиона тут же мысленно вернулась к страницам учебника по Защите. – Что-то вроде суккубы?

– Я же сказал тебе, что представления не имею, – устало ответил Рон.

– Ты провел с ней столько времени и никогда…

– Я думал, что это была ты! – взорвался он. – Пусть я дурак, пусть я видел то, что хотел видеть, но она чертовски была похожа на тебя, Гермиона! Она переняла все твои привычки – накручивала локон на палец, когда думала, кусала ноготь, носила твою пижаму…

– Знаю. Я видела. Моя пижама, – Гермиона тряхнула головой. – Шесть лет дружбы, – ледяным тоном продолжила она, – и все, что потребовалось, чтобы убедить тебя, – это украденная пижама и покусывание ногтя.

Рон задохнулся, словно его ударили в грудь.

– Возможно, я поверил потому, что хотел в это верить.

– Ты хотел верить в то, что я способна так поступить с Гарри?

– Не все в этом мире связано с Гарри, – холодно возразил он.

– Проклятье…

– Так вот, о Гарри, – Рон поднял руку, словно пытаясь заслонить себя от ее ярости. – Именно поэтому я и уезжаю.

– Почему? Потому что я хочу понять, что ты сделал? Потому что я хочу знать, в чем причина?

– И да, и нет, – голос был бесцветным и измотанным. – У меня нет ответов.

– Но ты же должен знать, почему так поступал…

– Я не знаю. Это был какой-то горячечный бред, – он сгорбился и, дрожа, сунул руки в карманы. – Закрывая глаза, я вижу ее лицо. Твое лицо. Я не спал ночами, мне было плохо от того, что я делал. Мне было плохо по утрам, меня тошнило, выворачивало, потом снова тошнило, – его глаза помрачнели. – Я касался ее, я проводил ночи напролет, разговаривая с ней. Нет, знаешь, это не был просто секс – мы болтали, ели, готовили домашнее задание по Зельям… и я даже не знаю, кто она. Она может оказаться кем угодно. И чем угодно, – он тряхнул головой и прислонился к стене. – Так что не надо, не спрашивай меня, почему я так поступил. Я сам себе задаю этот вопрос и не знаю на него ответа.

– Только не говори мне, как ты страдаешь, – услышав свой голос, она поразилась жестокости тона. – Я уверена, что этого всё равно недостаточно.

Его губы дрогнули.

– Можно я тебя кое о чем спрошу, Гермиона? Я такой ужасный, такой отвратительный – зачем ты просишь меня остаться?

– Потому что… потому я не справлюсь с этим в одиночку, – что ж, она сказала это. – Я не смогу.

– С чем ты не справишься в одиночку?

– Вернуть Гарри… Я… – Рон поднял на нее отсутствующий взгляд, и она прикусила губу. – Я видела его вчера вечером, и он…

По лицу Рона побежала судорога:

– Как?… Как он?

– Он сломлен, – отвела взгляд Гермиона.

Синие глаза Рона потемнели, но голос был тверд:

– Он давно такой, Гермиона. Ты не видела этого, потому что не хотела видеть. Но та, другая Гермиона, та, что притворялась тобой, – она знала об этом, – он снова взглянул на фотографию, что держал в руке, и резким движением сунул ее в нагрудный карман. – Она все подмечала куда лучше, чем мы.

Гермиона резко отвернулась и почти отбежала к окну. Положив ладонь на холодное стекло, она посмотрела наружу: по хмурому свинцово-серому небу ползли тяжелые снеговые облака. Насколько хватало глаз, расстилалось белое пространство. У Запретного лета скакали играющие в снежки студенты. Зажмурив глаза, Гермиона вспомнила это – холодная рука Рона в одной ее руке, Гарри – в другой… «Пообещаем, что мы всегда будем друзьями…»

– Он не может сломаться, – не открывая глаз, произнесла она. – Я не допущу этого.

– И что ты будешь делать, если он не позволит тебе помочь ему?

– Это неважно, – отчужденно ответила она. – Что-нибудь. Я что-нибудь сделаю для Гарри. Даже если после этого он меня возненавидит.

– Ты бы бросила его?

От неожиданности она открыла глаза и уставилась на Рона, пристально и мрачно смотрящего на нее.

– Ты имеешь в виду, если он тоже этого захочет? Если он… теперь презирает меня?

– Нет, не совсем, – Рон сделал в ее сторону несколько неуверенных шагов, словно проверяя, не собирается ли она развернуться и дать ему пощечину, и встал рядом. Серый свет сделал его и без того бледное лицо совершенно больным, и Гермионе сразу же захотелось дать ему Перечного зелья.

Но нет, – остановила она себя. – Мне ничего не хочется ему предлагать: в конце концов, я все ещё сердита.

Он вздохнул:

– Гермиона… Я знаю, ты не поверишь в это – ты так разгневана… И ты имеешь на это полное право. Но, когда я сказал, что не знаю причину этого моего поступка, я говорил вот о чем… Словно каждую ночь я на несколько часов терял рассудок. Я сейчас вспоминаю какие-то обрывки, и они кажутся мне бредом, галлюцинацией – они слишком живые и отчетливые, чтобы посчитать их просто снами – и, тем не менее, это сущие кошмары. Но среди воспоминаний есть и счастливые… В конце концов, все это время я был счастлив. Я так думал.

– Рон, о чем ты?

– Может бы, я не знаю причин, толкнувших меня на это, потому что я не контролировал свои действия. Понимаю, может показаться, что я пытаюсь оправдать себя, – это не так. Я виню, я обвиняю себя, но в то же время, в то же время… может, ты и права – и все дело в Гарри… Ведь согласись, нет пути, чтобы подобраться к нему ближе – только ты и я…

– Нет, – она впилась ногтями себе в ладони. – Не говори так.

– Это правда, и ты сама это знаешь. Они использовали нас, чтобы нанести ему удар.

– Кто это – «они»?

Рон отвернулся и уставился в стену.

– Не знаю. Но думаю, что я прав.

– Так ты поэтому уезжаешь? Чтобы он был в безопасности?

– Наверное. Да, возможно, – он закрыл лицо руками. – Я не знаю. Я хотел бы, хотел бы так думать, но… Все эти месяцы я скучал по нему, думал, что с ним, куда он ушел, куда подевалась наша дружба. Я обвинял во всем этом Малфоя. Теперь я просто удивляюсь, – он отнял руки от лица. Веки его были красными, словно он плакал, и от этого круги под глазами стали еще ярче, придав ему какой-то совершенно детский вид. – Я не думаю, что это Малфой. Это что-то внутри самого Гарри – он боится этого, но не может выбросить из головы. Я не знаю, что это, – он в упор посмотрел на нее. – А ты?

Она долго молчала, потом покачала головой:

– Нет. И я до сих пор не могу понять, чем ты можешь оправдать то, что бросаешь его.

– Бросаю его? – у Рона вырвался то ли лай, то ли смех – это был самый горестный звук, какой ей приходилось слышать. – Хотел бы я знать, как я могу бросить его. Он ведь уже ушел.

– Так ты думаешь… ты правда думаешь, что из-за меня он может быть в опасности? – спросила Гермиона. – Но я пытаюсь – как могу – я пытаюсь защитить его.

– Ты не сможешь сделать ему никакого добра, если он тебе этого не позволит, – отрезал Рон.

– Но почему? – прошептала она, глядя на него. – Почему случилось так, что раньше мы не смогли поговорить об этом? Ты никогда не говорил мне этого…

– Говорил. Просто… видимо, не тебе.

Её осенило:

– Как же я не узнала… Как же так случилось, что ты не сказал мне чего-нибудь, что бы выдало тебя?…

Она пыталась поймать его взгляд, но Рон спрятал глаза.

– Ты… Это было заклинание… – но его перебила распахнувшаяся дверь – вошла Джинни, в коричневом плаще, с красными от мороза щеками.

– Коляска, чтобы добраться до станции, уже внизу, – тихо сказала она. – Нам пора.

– Так ты тоже уезжаешь, Джинни? – спросила Гермиона, не отрывая глаз от Рона.

– Нет. Я остаюсь.

– Это хорошо, – медленно произнесла Гермиона и повторила. – Хорошо… – она снова повернулась к Рону. – Так ты собираешься уехать?

– Я должен, – ответил он, пряча глаза. – Должен.

Он был так отчаянно несчастен, что она почти рванулась к нему, чтобы утешить и обнять – инстинктивно… Но он резко отшатнулся, едва не сбив с ног сестру.

– Я не могу. Я смотрю на тебя – и вижу ее.

– Рон… – переполняясь горем, выдохнула Гермиона, – но Джинни покачав головой, взяла брата за руку и бросила отчаянный взгляд на Гермиону. Та посторонилась и дала им пройти и уставилась в пол, прислушиваясь к звукам – защелка клацнула… Гермиона подняла глаза.

Они ушли.

* * *

Он поклялся не делать этого, ну, разве что в чрезвычайных обстоятельствах, однако сейчас ему все чаще приходило в голову, что все шло именно к этому. Вздохнув, Люпин потянулся к стоящему слева окованному медью ящику и, достав оттуда пергамент, расстелил его на промокательной бумаге.

Он помнил просьбу Сириуса: передавая ему последний карандаш Зонко, тот просил нарисовать новую карту. Люпин упирался, как мог, – это была не самая подходящая вещь, которую профессор Хогвартса мог прятать в своем кабинете. Но когда Сириусу было что-то нужно, он умел убеждать.

– Ну, сделай только набросочек, – просил он. – Чтобы видеть хотя бы мальчишек.

Что ж, так он и поступил: скользнув глазами по пергаменту, Люпин обнаружил две синих точки, Гарри сидел в Гриффиндорской башне, а Драко держал свой путь в Слизеринские подземелья. Следя за движением второй точки, Люпин задумался, неопределенные мысли вяло кружились и перетекали, как вдруг он заметил, что точка приблизилась к коридору, где был расположен его кабинет. Сунув карту в нагрудный карман, он поднялся и шагнул к двери.

Коридор был пуст, и Люпин был близок к тому, чтобы вытащить карту и проверить по ней, нет ли какой ошибки, и тут из-за угла вышел Драко – засунув руки в карманы своих черных штанов и повесив свою светлую голову, он словно почувствовал присутствие Люпина и вскинул глаза, едва вывернув из-за угла.

– А, профессор Люпин, – произнес он, замедляя шаг, – привет.

– Добрый день, Драко. Есть минутка, чтобы поговорить со мной?

Драко опустил глаза к серебряным часам на своем тонком запястье, и у Люпина мелькнула мысль, что, судя по всему, Малфои не брезгуют этим металлом.

– Вообще-то я собирался увидеться с Гарри и Джинни…

– Это важнее, – твердо произнес Люпин.

Драко опустил руку и пожал плечами. Элегантно, впрочем, как и все, что он делал. У Сириуса в его года тоже была эта грация пантеры.

– Ладно…

Люпин вернулся в кабинет, Драко последовал за ним, без напоминания поплотнее прикрыв дверь и прислонившись к ней, посмотрел на Люпина широко открытыми ясными глазами, которые в этом неверном зимнем свете казались голубоватыми, как и тени под ними.

– Что такое, профессор?

– Свадьба, – пояснил Люпин, благоразумно начав с чего-то более отвлеченного. – До нее уже меньше недели, и поскольку в последнее время вокруг был сплошной… хаос, я решил убедиться, что у вас есть все, что нужно.

– Мы с Гарри заказали наши костюмы еще месяц назад, – безразлично ответил Драко. – Все уже в Имении. Полный порядок.

– А Гарри – он…

– Профессор, скажите, что хотели, – попросил Драко, потерев глаза тыльной стороной ладони; шрам на ней вспыхнул ярким, живым серебром. – Я знаю, что вы знаете, – мне Гарри сказал. Вы волнуетесь о нём.

– Я беспокоюсь о тебе.

В глазах Драко вспыхнуло удивление:

– Беспокоитесь обо мне? С чего бы это?

– Потому что очевидно, что с тобой что-то не так, – напрямик заявил Люпин. – Ты проиграл матч, ты съехал в учебе, у тебя постоянно отсутствующий и расстроенный вид… Ты уже месяц, как не писал матери…

– Ага, и еще я забыл послать бабушке тортик ко дню рождения, – подсказал Драко.

– И ты выглядишь…

– И как же я выгляжу? – прищурился Драко.

– Ужасно, – на лице юноши показалась такая обида, что Люпин почти развеселился. – Я имею в виду, ты выглядишь больным: бледный, снова похудел.

– Просто сейчас зима. И мне не хочется есть, – возразил Драко. Люпин присмотрелся к юноше: отросшие волосы, по которым просто плакали ножницы (чтобы Драко да не следил за своими волосами – это было совершенно на него не похоже!)… Драко всегда был худощавым, однако сейчас он казался просто тощим. Даже более того – он словно светился изнутри, какой-то слабый серебристый свет шел сквозь его кожу и струился из глаз. Это казалось тревожным сигналом. – Что известно Сириусу? – вдруг резко спросил он.

– Я сказал ему только то, что разрешил Гарри, – ответил Люпин, – хотя я считаю этот подход не совсем верным, поскольку, как мне кажется, он мог бы здорово помочь Гарри.

Драко что-то уклончиво пробормотал.

– Должен добавить, что меня сильно обеспокоила ваша с мистером Финниганом драка в музее. Я могу только гадать о причинах, которые к ней привели. Ты не похож на человека, который решает всё при помощи кулаков. А потому я предполагаю, что вы пытались таким образом отвлечь внимание. Вот только зачем?

Драко взглянул на часы:

– Мне нужно идти… Я…

– Знаю, ты встречаешься с Гарри.

Драко криво улыбнулся.

– Гермиона согласилась поговорить с ним. Я там нужен для моральной поддержки.

– А других гриффиндорцев это не смущает? – поинтересовался Люпин.

Драко дернул плечом:

– Гарри это не заботит. Да и я теперь среди слизеринцев персона нон грата… – задумчиво уронил он.

– Ты? Что случилось?

– Фасад слегка пооблез, – пояснил Драко. – Мы с Гарри друзья, и теперь это всем известно. Слухами земля полнится. Слизеринцы этого не потерпят – да я их в этом и не обвиняю. А когда я порву с Блез, это станет последним гвоздем в этот гроб.

– Ты разрываешь свои отношения с Блез? – удивленно переспросил Люпин.

– Как только найду её, – кивнул Драко.

– Это из-за того, что она крутила у тебя за спиной с Малькольмом?

– Похоже, об этом известно всем, кроме меня? – удрученно заметил Драко.

Люпин с сожалением пожал плечами:

– Мне очень жаль. И из-за слизеринцев тоже.

– Ага, правда, сейчас это не кажется чем-то серьезным.

Кивнув, Люпин поднялся. Драко немного испуганно следил за его приближение; когда тот положил руку ему руку на плечо, он был близок к панике, словно не знал, как реагировать.

– Знаю, есть вещи, о которых ты умолчал, – мягко сказал Люпин. – Знаю – это непросто, однако ты можешь все мне рассказать. Надеюсь, ты знаешь, что все это останется строго между нами.

Драко поднял голову, и свет ярким бликом прыгнул ему на светлую прядь, каждый волосок вспыхнул серебристой ниточкой. Он унаследовал волосы отца и красоту матери, однако не был похож ни на одного из родителей, – как подумал Люпин, – он был сам по себе.

– Да, есть одна вещь, – вымолвил Драко.

– Что же?

– Дамблдор мне кое-что сказал. Но это про родителей Гарри, возможно, вы не захотите это слушать.

– Про Джеймса и Лили? – Люпин убрал свою руку.

– Угу, – лицо Драко было совершенно бесстрастным, однако глаза его умоляли о понимании. – Как… Насколько хорошо вы знали тогда, в семидесятых, моего отца?

– Не очень, – ответил Люпин, удивляясь, куда он клонит. – Но я знал его – да все знали Люциуса Малфоя.

– Вы знаете, что он входил в совет Ежедневного пророка? – Люпин кивнул, и Драко продолжил. – Кроме того, он выпускал массу мелких журнальчиков – Малфой Парк, Хогсмидскую газету…

Люпин с любопытством кивнул головой:

– Ну, и?

– Только очень немногие люди знали, что он курировал Хогсмидскую газету. После того, как Питер Петтигрю окончил школу, это было одно из немногих мест, где тому предложили работу…

– Верно… – протянул Люпин. – Он был репортером.

– Он угодил на крючок к моему отцу, хотя не знал об этом сначала. Деталей я не помню, однако мой отец подстроил так, что в столе Петтигрю оказались определенные бумаги.

– продолжил Драко. – Бумаги, что связывали Петтигрю с контрабандой драконьей крови. Вы помните, что за это полагалось тогда, – пожизненный Азкабан без права на помилование или же немедленный Поцелуй дементора.

– Да, я знаю, – кивнул Люпин. – Думаю, я догадываюсь, что за этим последовало.

– Отец шантажировал Петтигрю, заставляя шпионить за своими друзьями, потом он привел его к Пожирателям Смерти… Именно мой отец отвечал за заговор против Поттеров… Эта идея с Хранителем Тайны – это он открыл родителей Гарри Темному Лорду и был рядом с ним в ту ночь в Годриковой Лощине. Он был там, когда они умерли, – закончил Драко и привалился к стене, словно для того, чтобы произнести эти слова, он отдал все силы.

Люпин задумался. Признаться, в услышанном не было ничего удивительного. Он и не сомневался, что Люциус Малфой всегда был правой рукой Темного Лорда. Однако в связи с новыми взаимоотношениями между Драко и Гарри все это выглядело весьма тревожно.

– Ты не говорил это Гарри?

Драко помотал головой.

– Нет. Дамблдор сказал мне это несколько недель назад, и с тех пор… как-то все не складывалось, не было возможности… – Люпин знал, что это было правдой только наполовину.

– Ты боишься его реакции.

– А как бы вы отреагировали на это?!

– Гарри знает, что его родители умерли. Он вырос и узнал, что они не просто умерли, а были убиты… – что может быть хуже этого?

Кажется, Драко что-то прикидывал у себя в голове.

– Он очень разгневан, – произнес он. – Особенно сейчас. Это такая… неконтролируемая ярость. Не могу вам этого объяснить – я это просто чувствую. Когда он был младше, его выслеживал и подстерегал Вольдеморт, но теперь, если бы он мог, я думаю, он сам бы начал охотиться за Темным Лордом… Так силен его гнев.

– И ты не хочешь, чтобы его ярость перешла границы? Или же боишься, что он выплеснет ее на тебя? Драко, он не сделает этого – Гарри понимает, что ты не в ответе за то, что совершил твой отец.

– Может и так, однако вы не находите, что это просто полный отпад, – получается, что он живет в доме убийцы своих родителей, – мрачно отрезал Драко.

Люпин пристально взглянул на него.

– Но твой отец умер, и дом перешел к тебе. И, когда тебе исполнится восемнадцать, можешь разобрать его по кирпичику.

Тень промелькнула по лицу Драко.

– Верно. Потому что мой отец покойник.

Люпин не знал, как на это отреагировать: Драко захлопнул свою раковину, мгновение, когда он доверчиво приоткрылся, прошло.

– Если я могу что-нибудь еще сделать…

– Все в порядке, – сказал Драко. – Вы ничего не можете сделать.

* * *

Гермиона крепко задумалась, получив сову от Драко, где тот спрашивал, хочет ли она увидеться с Гарри. После разговора с Роном она чувствовала себя выжатой и опустошенной, но… она должна увидеться с Гарри. Это необходимо. И она согласилась встретиться с ним на нейтральной территории – в опустевшей комнате Рона, о чем и сообщила Драко.

А потом, оглядев комнату, она начала паковать вещи.

Часы блямкнули полдень; резко распрямившись, она почувствовала головокружение – верно, одна ведь почти сутки не ела. Взглянул в зеркало на свое измученное отражение, она испытала что-то, близкое к ужасу. Попытка использовать Заклятье Красных губ привело к тому, что вид у нее стал еще более обессиленный и какой-то полинявший. Вздохнув, она поправила свой кардиган и вышла.

У комнаты Рона ее уже ждали Драко и Джинни, он – прислонившись к стене, она – сидя на полу у его ног с книгой, которую они и не пыталась читать, на коленях. Они подняли взгляды, Джинни даже попробовала слабо улыбнуться, Гермиона старательно улыбнулась в ответ, чтобы та не подумала, что она сердится и на нее из-за всего случившегося с Роном.

Она тронула дверь и вошла внутрь. Дверь захлопнулась у нее за спиной, оставив ее наедине с Гарри.

Он стоял рядом с кроватью, через спинку которой было переброшено яркое покрывало. Увидев ее, он поднял на нее глаза – на мгновение они вспыхнули облегчением, но тут же потемнели, и он тут же уткнулся в свои ботинки.

Заперев дверь, Гермиона глубоко вздохнула и повернулась к нему.

– Привет, Гарри.

Звук ее голоса что-то воспламенил у него внутри: он вскинул голову и подошел к ней. Она не шелохнулась. Подняв руку, он коснулся ее плеча – она окаменела. Он медленно опустил руку.

– Гермиона, – голос его был наполнен болью и усталостью.

– Что?

– Я так виноват…

Она подняла на него глаза. Она совершенно точно могла сказать, о чем он, его отчаяние говорило все лучше всяких слов: бледный, с пристальным взглядом зеленых глаз за стеклами очков. Машинально она отметила, во что он одет: черный свитер, которому было, по меньшей мере, года три – он был ему мал, запястья торчали из рукавов. Этот свитер подарил ему Рон, и Гермиона удивилась, что бы это могло значить.

Тишина, похоже, нервировала его.

– Я теперь все знаю. Я знаю, что это была не ты…

– Мне Драко всё рассказал… – быстро перебила она. Я рада, что ты выслушал его. Господь свидетель – меня бы ты слушать не стал.

– Нет, все было не так…

– Именно так все и было.

Он помолчал.

– Да. Ты права, – что-то в его голосе снова заставило ее взглянуть на него, и увиденное заставило её оцепенеть: бледный, напряженный, несчастный – однако снова, спустя многие месяцы, это было он. Настоящий.

– Права?

– Права, – повторил он. – Я не слушал тебя, не позволял себе делать это. И нет мне прощения за то, что после всего этого я вообразил, что могу помириться с тобой. Я не поверил тебе, несмотря на то, что ты никогда не давала мне для этого повода. А я… Я причинил тебе боль и…

– Ты меня просто убил, – перебила она его. – Проведи ты годы, размышляя и продумывая это, ты вряд ли бы нашел что-то другое, способное ранить меня больше.

Он сморщился:

– Я знаю… Скажи, что я должен сделать… Что я могу, чтобы… исправить это.

– Полагаю, что все уже сделано, – холодно возразила она.

– Не надо… – он снова потянулся к ней, и в этот раз она разрешила коснуться ее, положить руки на плечи и заглянуть в глаза. Сколько раз они так стояли – все это было так знакомо… однако у нее было ощущение, будто она смотрит на постороннего. Да, физически они сейчас были близки, однако она еще никогда в жизни не чувствовала себя такой далекой и отчужденной.

– Я сделаю, сделаю все, что ты захочешь…

– Тогда сделай так, чтобы прошлой ночи никогда не было.

Он крепче сжал ее плечи:

– Что-то, что я могу сделать… Ну же, Гермиона… Помоги мне.

– Да-да, это именно то, что я все время делаю. Помогаю тебе. Но я не смогу, если ты мне этого не позволишь.

– Позволю? Да я же прошу тебя, Гермиона… Хочешь – каждый день всю оставшуюся жизни я буду извиняться пред тобой? Хочешь? Ты ведь заслуживаешь этого… Хочешь – я встану на колени, и буду умолять тебя о прощении…

– Я прощаю тебя.

– Я… – начал он и осекся. – Что?

– Прощаю тебя.

На его лице расплылось выражение такого безумного облегчения, что она была близка к тому, чтобы изменить все свои планы. Он наклонился и поцеловал ее – она знала, что так и будет, и позволила ему. Она попыталась раствориться в этом поцелуе, понимая, что, возможно, этот поцелуй последний, – но не смогла: слова «последний раз, последний раз» эхом отзывались у нее в голове. Она закрыла глаза и обняла Гарри, стиснула изо всех сил – и это показалось куда осязаемей, чем этот какой-то отдаленный поцелуй. Но его тело под ее ладонями – худощавое, тонкокостное, с острыми плечами… ей снова захотелось защитить его. Но от этого она не могла его защитить.

Она отстранилась от него.

– Я прощаю тебя, – снова повторила она. – Однако это не значит, что все останется неизменным.

– О чем ты? – выражение облегчения начало медленно сползать с его лица.

– А разве ты думаешь, что все может идти так же, как шло? – с тоской просила она. – Только не после того, что случилось.

– Ничего не случилось, – с яростью произнес он. – Я был скотиной – вот и все. С нами ничего не произошло…

– Это неправда, Гарри. Вчера вечером ты показал мне одну очень важную вещь. Ты дал мне понять, что не доверяешь мне.

– Это не так!

– Это так, – безжалостно отсекла она. – Ты мне не доверяешь, ты никому не доверяешь. И я знаю, почему.

Он взглянул на нее в упор, и в его глазах она увидела страх. Он боялся слов, что она могла сказать, и она хотела бы пощадить его, однако это было необходимо:

– Ты не поверил мне потому, что знаешь, что тебе самому нельзя доверять, – ровным голосом произнесла она. – Ты лжешь мне, а потому допускаешь и представляешь, что я могу солгать тебе. Ты что-то скрываешь – что-то, что имеет для тебя значение, – я бы так прятала что-то ужасное, что-то огромное… и при этом прикидываешься, что все хорошо. Я могу только догадываться – насколько это плохо, Гарри – то, что ты не говоришь мне.

Он побелел и взглянул на нее так, словно она превратилась на его глазах в чудовище.

– Это совсем другое…

– Какое? Какое – другое?…

– Я не говорил тебе, потому что к нам это не имеет никакого отношения – ни к тебе, ни ко мне, ни к тому, что я чувствую к тебе…

– В этом и была твоя ошибка, – неожиданно она почувствовала прилив ярости. – Я твой друг, лучший друг, я – твоя девушка. И меня уже тошнит от моих бесконечных вопросов и твоих уклончивых ответов. Или вообще – их отсутствия. Или покровительственных отмашек. Что-то съедает, грызет тебя изнутри. Я люблю тебя и то, что ты страдаешь, меня убивает, Гарри, но ты делаешь все еще в десять тысяч раз хуже, не говоря мне, что с тобой. Ты скрываешь какую-то огромную тайну и надеешься, что она не затронет твою остальную жизнь. Так не будет. У нас так ничего не получится. Я не Драко, я не могу заглянуть в твой разум, зато я вижу твои чувства, все они на твоем лице. А в последнее время я даже не могу смотреть на тебя… – ее голос, наполненный отчаянием, затих. – Я не знаю, что делать.

Она подождала, давая ему время собраться и сказать что-нибудь – может быть, гневное, или горькое, или оправдательное… Наконец он поднял голову, и она была потрясена – в глазах было опустошение, холод и отчаяние.

– Так ты… собралась оставить меня? – спросил он. – Все это… ты покидаешь меня?

– Гарри – зашептала она. Больше всего на свете ей хотелось кинуться и обнять его, но она изо всех сил сдерживала себя. Ей в жизни еще не было так тяжело и трудно. – Я не покидаю тебя, я никогда не смогу тебя покинуть…

– Тогда что ты собираешься делать? – спросил он, и какая-то ее частичка горько прокляла Дурслей и тысячекратно – все происходящее. – Я не понимаю.

– Я остаюсь с тобой, Гарри, только немного по-другому…

– Иными словами, – неожиданно резко перебил ее он, – мы должны быть «просто друзьями».

– Это прозвучало так, словно для тебя это ничего не значит.

– Ты любишь меня, ты по-прежнему мой друг, однако все так продолжаться не может.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, однако и раньше мы были друзьями и любили друг друга – в чем тогда разница?

– Я больше не могу быть твоей девушкой, твоей подругой, – ровным безжизненным голосом ответила Гермиона. – Вся разница в этом.

Ей показалось, что он ее не услышал: он еще больше побелел, черты его лица заострились. Ей хотелось попросить, чтобы он не смотрел на нее так… Но она не смогла.

– Не можешь? Не можешь или не будешь?

– Не знаю, – в отчаянии сказала она. – Когда ты говоришь, что не можешь рассказать мне о том, что не дает тебе покоя, что ты имеешь в виду – не можешь или не расскажешь?

Она словно дала ему пощечину.

– Но это нечестно!

– Это очень честно! – она крепко обхватила себя руками, собрав всю силу воли, чтобы не разрыдаться. – Ты мне врешь, и я ненавижу это. И скоро, совсем скоро я возненавижу и тебя.

– Ну, так возненавидь меня, – он отпрянул от нее и снова вцепился в стойку кровати, так что пальцы его побелели. Единственным цветным пятном на лице были зеленые глаза. – И если ты можешь меня возненавидеть за нечто подобное, значит, для начала, ты никогда меня и не любила.

Она прислушалась к себе. Она думала, что больнее быть уже не может – видимо, она ошиблась: эта фраза пронзила ей сердце, как стрела, на мгновение стало даже больно дышать.

– Я не могу это сделать, – прошептала она, – не могу…

Дата добавления: 2015-07-13