Неожиданный приезд сэра Уоми и Первая встреча его с Анной 2 страница

Лицо Ананды стало серь„зно, он бросил нам: "Подождите" и вернулся к сэру Уоми. Прошло, вероятно, минут десять. Князь успел распорядиться насч„т дыни и вернуться назад, раньше чем на крыльце показались оба наших друга.

- Не волнуйтесь, князь. Конечно, вс„ это очень неприятно, но страшного для вас и вашего дома здесь нет ничего. Вот я вижу у стены стоит лопата.

Возьмите е„ с собой, она нам пригодится, - сказал сэр Уоми князю.

Князь очень удивился, но не сказал ничего и взял лопату. Через несколько минут мы были в комнате и остановились возле сверкавшего на полу розового браслета и узкого ножа. Сэр Уоми, взяв у князя лопату, подобрал на не„ обе вещи, достал из кармана коробочку вроде табакерки и высыпал из не„ какой-то ж„лтый порошок, густо покрывший браслет и нож.

- Отойдите, Левушка, станьте за моей спиной, - сказал мне сэр Уоми. - А вы, князь, спрячьтесь за Анандой.

Когда мы исполнили его приказание, он подн„с спичку к лопате и отодвинулся.

Порошок ярко вспыхнул, вскоре послышались шипение и треск, а потом, точно разбитое стекло, с каким-то стоном разлетелся вдребезги нож. Дым и смрад разошлись по всей комнате, и Ананда во всю ширь распахнул дверь на балкон.

- Вот и вс„. Теперь эти вещи ни для кого больше не опасны, Бедный Браццано решил, что он колдун и владеет тайнами средневековья, обладающими несокрушимой силой. И, как всегда, при встрече с истинным знанием все злые тайны, не представляющие ничего другого, кроме гипноза той или иной силы, разлетаются в прах, - задумчиво обводя нас своими фиолетовыми глазами, говорил сэр Уоми.

- Теперь, Левушка, вы можете взять браслет, он абсолютно безвреден, а по красоте это вещь изумительная. - Сэр Уоми засмеялся и с неподражаемым юмором продолжал: - Можете хоть Анне надеть его на е„ прекрасную руку. Надо только протереть, он закоптился. Возьмите вот этот флакон и протрите камни.

Он подал мне небольшой флакон, я смочил носовой платок и прот„р браслет.

Больше такой вещи я уже никогда не видел. Вероятно, Браццано ограбил какую-нибудь гробницу египетских фараонов. Думаю, что в коронах европейских королей не было ни подобных камней, ни оправы.

Я собрал жалкие остатки искривленной, ставшей совсем ч„рной стали на лопату и выбросил с балкона в сад, а браслет подал сэру Уоми.

- Нет, дружок, эта вещь предназначалась для передачи через вас. Снесите е„ в вашу комнату, умойте руки, и не станем задерживать нашего милого хозяина, - ласково сказал мне сэр Уоми. - А какова будет судьба браслета - увидим дальше, - усмехаясь, прибавил он.

Быстро прош„л я к себе, спрятал, не без отвращения, браслет, доставивший страдания и заботы стольким людям, умылся и присоединился ко всему обществу, вышедшему на балкон. Я застал уже конец разговора. Сэр Уоми говорил: - Все эти так называемые т„мные силы - не что иное, как невежественность. Люди, стремящиеся подсмотреть силы природы, при известном напоре одной воли - отыскивают их. Обычно это люди, одар„нные более развитыми, чем у других, психическими силами. Но так как их цель - знание, служащее только их собственным страстям и обогащению в ущерб общему благу - они отгораживаются в отдельные группы, называя себя разными умными именами. Компаньонов они подбирают непременно с большой и упорной волей, обладающих силой гипноза.

Это очень длинная история, о ней в двух словах не расскажешь. Тянется она от древнейших врем„н, и таких источников лжи и лицемерия, слывущих колдунами, алхимиками, провидцами и т.д., очень много.

Возьм„м наш случай. Почему скрючился и лопнул нож? Потому что так называемый "наговор" на н„м был сделан на смерть упорством воли. То есть, если бы человек, которому он был дан, встретил препятствие к выполнению внушенного ему приказания, - он убил бы всякого, ему мешавшего. Браслет же н„с в себе и другой наговор и имел целью привлечь любовь той, чью руку он должен был украсить.

Та сила знания, где не упорством воли, а любя побеждают, скромная часть которого известна мне, - помогла мне в одно мгновение победить и уничтожить все труды злой воли невежды, истратившего на свои заклятия годы жизни и считавшего ч„рную магию вершиной знания.

Слуга приш„л пригласить нас к обеду. Обед сэра Уоми состоял из молока, хлеба с м„дом и фруктов. Я нетерпеливо ждал, будет ли он есть дыню, боясь осрамиться перед князем. Он съел кусок, лукаво поглядел на меня своими беспредельной доброты и ласки глазами. Я обмер; мне показалось, что он раскрыл мою черепную коробку и читал вс„, что я думал, и знал, как я боялся, что он вдруг не прикосн„тся к дыне.

- Кстати, Ананда, Хаву вы с И. у меня похитили и пристроили по своему усмотрению. Я остался на бобах, без секретаря, хотя мог бы быть спрошен, желаю ли этого, - весело смеялся сэр Уоми. И смех его напомнил мне звон серебряных, гармонично подобранных колокольчиков. - Теперь я хочу - без спроса у вас - похитить во временные секретари вашего юного литератора.

- О, как бы я был счастлив, если бы мог удостоиться такой чести, - в полном восторге воскликнул я.

- Сэр Уоми, я виноват перед вами. Но ведь это только на одну сегодняшнюю ночь, - сказал Ананда. - И если вам сейчас нужен секретарь, я готов служить вам. Сэр Уоми покачал головой и тихо сказал:

- Хаве придется прожить там намного дольше. Вы с И. будете очень заняты.

А мальчик пусть останется при мне. Сегодня мне никто не нужен. А завтра, Левушка, если тебе не кажется страшным заделаться секретар„м такого сердитого хозяина, приходи в девять часов ко мне и будешь работать часов до тр„х-четыр„х.

Сэр Уоми встал, поблагодарил князя и сказал, что в пять часов они все вместе зайдут осмотреть его больную жену. С самим же князем побеседует завтра вечером у себя.

Я был на десятом небе. Вс„ пело у меня внутри. Мы проводили сэра Уоми в его комнату и вернулись к себе. Ананда устроился в комнате капитана. Я не мог удержаться, бросился ему на шею и попросил:

- Ананда, миленький, хороший Ананда, помогите мне не осрамиться завтра у сэра Уоми. В ч„м заключаются обязанности его секретаря?

Ананда обнял меня за плечи, рассмеялся своим металлическим смехом и, поддразнивая, сказал:

- Вот если бы ты не боялся Хавы, ты бы мог у не„ об этом спросить.

- Ну что вы, я уже давно с ней подружился! Это уже история из моего детства. Ананда снова весело засмеялся.

- Постойте, - сказал я, вслушиваясь в его смех. - Как странно. Вы сейчас смеялись, а я почувствовал, что мысли ваши совсем не здесь, а в ч„м-то дал„ком, печальном и даже воинственном. Сэр Уоми смеялся, - и я точно серебряные колокольчики слышал. Хотя тоже знал, что мысли его далеко. Но...

Как бы это выразить? - замешкался я, подыскивая образ для своей мысли. - Понимаете ли, мысль сэра Уоми была какая-то всеобъемлющая. Она была и где-то там, но одновременно жила здесь. А ваша - жила где-то далеко, а здесь только скользила.

- Да ты, Левушка, действительно любишь загадывать загадки, - улыбаясь и пристально глядя мне в глаза, сказал Ананда. - Ты совершенно отрезвил меня, мальчик. Моя мысль действительно раздвоилась. Но то, что ты подметил и что составляло различие меж нами, не было моей рассеянностью. А тяжким порывом личного горя, причин„нного мне одной душой, в тв„рдости и верности которой я ошибся. Конечно, я сам виновен, потому что видел то, что мне хотелось видеть, а совсем не то, что носил человек в сердце. И дважды виноват, что воспринял это как личную печаль. А сэр Уоми не может ничего воспринять лично. Его любовь проникает в человека, подымая его и облегчая ему жизнь во всех е„ проявлениях.

Ты отрезвил меня и... ты же порадовал вчера с Генри, сегодня с Жанной. Ты много выстрадал, но зато ты далеко шагнул. И сколько бы ни продвигался впер„д человек, через какие тяжкие страдания он бы ни ш„л к знанию, если он честен и верен до конца, если компромисс не соблазнит его, - он достигает счастья жить легко, радостно. Живи легко и дай себе слово никогда не плакать. - Ананда обнял меня, и мы разошлись по своим комнатам.

Впервые после отъезда из Москвы я расстался сегодня с И. И имел случай в одиночестве подумать обо вс„м, чем я обязан этому человеку. Я был полон благодарности и нежной любви. Мне так не хватало сейчас моего снисходительного друга и наставника; и было горько, что я ничем не могу быть ему полезен теперь и не увижу его, проснувшись завтра утром. Решив, что после занятий с сэром Уоми я попрошу разрешения сбегать к И., я лег спать счастливый и радостный. Как бы ни был тяжел этот день, а жил я сейчас поистине "легко".

Ровно в девять часов следующего утра я стучал в двери сэра Уоми.

- Ты точен, друг, - встретил он меня, сам отворяя мне дверь.

Меня удивило, что в комнате ничего не изменилось, точно здесь продолжал жить Ананда, у которого неизменно царил образцовый порядок. И сейчас тоже не было заметно никаких следов завтрака, нигде ни пылинки, - только на письменном столе лежало несколько писем, какая-то тетрадь и ещ„ не обсохшее от чернил перо. Видно было, что сэр Уоми уже давно работал.

Я пров„л параллель между нашими комнатами и со стыдом вспомнил, как я сейчас спешил, какой кавардак оставил после себя и как бежал бегом, проглатывая последний кусок у самой двери.

Я дал себе слово и в этом отношении быть достойным своего хозяина. В первый же раз, когда И. нет со мной, я оставил в комнате такой хаос! Мне стало очень, до тошноты, неприятно.

Должно быть, мо„ лицо отразило мо„ состояние, потому что сэр Уоми, лукаво улыбаясь, спросил, не страшит ли меня перспектива работать с ним.

- Как могли вы подумать такое, сэр Уоми? - даже привскочил я с кресла, в которое он меня усадил. - Я просто - едва вош„л - увидел в себе ещ„ одну черту, вдобавок к другим, которые делают меня недостойным счастья служить вам секретар„м. Но бояться вас? От вас так и льются потоки любви. Я мог бы бояться Али и его прожигающих насквозь глаз. Но в свете ваших глаз можно только тонуть в блаженстве.

Сэр Уоми рассмеялся, и мне снова почудились звенящие колокольчики.

- Зима, тройки... малиновый звон... - невольно вырвалось у меня.

- Что ты там бормочешь, друг? Тут растаять можно от жары и пыли, а ты бредишь зимой?

- Видите ли, сэр Уоми, я совсем ошалел от всех встреч и переживаний, которые на меня свалились в последнее время. Я никогда не подозревал, что на свете могут жить такие люди, как Али, Флорентиец, вы, наконец И. и Ананда.

Да, впрочем, я не думал, что существуют на свете такие, как Анна или Наль.

Я слушал, что говорили эти замечательные люди, и часто их не понимал.

Вернее, моя мысль не поспевала за ними; а слова падали кудато в глубину и оставались там лежать до времени.

Я знаю, что очень неясно выражаюсь. Но я веду к тому, что больше всего мне говорят о человеке тон его голоса и смех. Они точно камертон ведут меня прямиком - минуя всякую умственную логическую связь - к пониманию чего-то очень сокровенного в человеке.

Ананда говорит и смеется голосом самым очаровательным. Вряд ли можно найти ещ„ один подобный голос, звучащий таким металлом. Раз его услышав - забыть нельзя. Но в сердце мо„м - вот в том месте, где происходит понимание вещей помимо мысли - я знаю, что в любую минуту его голос способен загреметь гневом, как небесный и страшный гром, от которого вс„ вокруг может развалиться.

И глаза его - зв„зды небесные. А засмеется он - я слышу в его смехе звенящие мечи. А вы говорите - журчат весенние ручьи. Так радостно становится, жить хочется! А засмеетесь - дух захватит, точно на тройке катишь, под звон волшебных колокольчиков.

- Ну и секретарь! Если бы я не знал твоего брата, я бы сказал, что твой воспитатель научил тебя говорить отличные комплименты! Но вот погоди; в тот день, когда мы будем сражаться с Браццано - а это будет посложнее, чем справиться с его кинжалом и браслетом, - внезапно, вслед за только что отзвучавшим смехом, серь„зно сказал сэр Уоми, - ты увидишь меня, по всей вероятности, иным. Тогда и решишь вс„ о моих ручьях и колокольчиках.

- Думаю, что если мне суждено увидеть вас грозным и гневным, - то это вс„ же будут раскаты колоколов, зовущих к тому, чтобы грешные опомнились, - представляя себе сэра Уоми другим, сказал я с огорчением. И снова сэр Уоми рассмеялся.

- Ну хорошо, это ещ„ когда будет, и тосковать тебе о благовесте моих колоколов рано. Напусти-ка лучше в нашу атмосферу своей зимы и начн„м работать.

И он начал диктовать мне письмо по-английски, которое я должен был писать по-французски. Этот язык я знал хорошо и затруднений не испытывал.

Так же справился я с итальянским и русским; но когда дело дошло до немецкого - я спотыкался поминутно, даже в пот меня бросило. Сэр Уоми засмеялся.

- Что, Левушка, зима уступила место константинопольскому лету? Ничего, через несколько дней практики вс„ наладится.

Он ласково помог мне в нескольких местах. Но я тв„рдо решил упросить И.

говорить со мной только по-немецки и помочь одолеть этот, никогда не нравившийся мне, язык.

Я и не заметил, как пролетело время, раздался л„гкий стук в дверь и в комнату вош„л Ананда.

- А, здравствуй, "звон мечей"! - смеясь, встретил его сэр Уоми, вставая и протягивая ему обе руки.

Ананда с удивлением взглянул на него, побледнел, вздохнул и подн„с руки сэра Уоми к своим губам одну за другой.

- Не смущайся, Ананда, - обнимая его и ласково ему улыбаясь, сказал сэр Уоми. - Этот мальчик старался мне объяснить, что в тво„м смехе ему слышится звон мечей. Ну, а я - по его понятию - весна с ароматами и зима вместе. Он только о Хаве умолчал. Но уж я сам решил выпытать, что ему чудится в смехе Хавы и И.

Голос сэра Уоми был добрым и ласковым. Я стоял совершенно красный, как-то сразу устал и ответил, что смеха Хавы не помню, И. почти никогда не смеется иначе, чем это делают шаловливые дети; а вот если чей-нибудь смех и кажется мне загадочным, то это смех Анны. Вс„ это я говорил быстро и бестолково и закончил неожиданно для всех:

- Сэр Уоми, у меня к вам огромная просьба. Разрешите мне хоть на час сбегать к И. Помимо того, что я стосковался, я тревожусь, не надо ли ему чего-нибудь. Он ведь там уже так долго, - молил я сэра Уоми в жажде скорей увидеть И.

- Нет, дружок. Один туда не ходи. Мы пойд„м, вернее поедем, в магазин в коляске князя. Но предварительно позавтракаем. Беги умывайся, переоденься так, чтобы сразу после завтрака выехать из дома, и приходи в столовую, где уж наверняка будем оспаривать с тобой право на дыню.

Я вышел, засмеялся, подпрыгнул от удовольствия, унося в душе неподражаемый юмор, светившийся в глазах сэра Уоми. Странным показалось мне, что столько времени прожил я здесь, а не знал, что у князя есть свой выезд.

После завтрака, за которым я то и дело превращался в "Л„вушкулови ворон", сэр Уоми встал и велел мне захватить браслет.

- Заверни его в этот футляр. - И он подал мне ш„лковый платок т„мно-синего цвета, по краям которого шли мелкие белые цветочки, очень красивые, похожие на маргаритки, а в середине был вышит ш„лком белый павлин с чудесным распущенным хвостом в обрамлении голубых крупных колокольчиков.

Я исполнил приказание, положил зав„рнутый в платок браслет в карман и сел рядом с сэром Уоми в коляску, под белый балдахин. Ананда пош„л по какому-то делу, с тем, чтобы через час прийти прямо в магазин.

По случаю праздника в магазине стояла полная тишина. Дверь нам открыла Хава, сказав, что Жанна со вчерашнего вечера не может подняться от сильнейшей головной боли, и что И. пров„л подле не„ тревожную ночь.

Сэр Уоми молча кивнул головой, велел мне оставаться внизу с Хавой, а сам прош„л наверх.

Хава теперь уже не пугала меня своей чернотой, хотя от л„гкого персикового цвета платья казалась ещ„ более ч„рной.

- Вы очень изменились, Левушка. У вас такой вид, точно вы выросли и окончили по крайней мере два университета, - улыбнулась она мне, усаживая меня в уголке в кресло и показывая все свои дивные мелкие зубы.

- Ах, Хава! Как бы я хотел никогда не кончать многих из тех университетов, через которые сейчас прохожу. Я живу такой дивной жизнью. Я так очарован теми, кто сейчас радом со мной. С одной стороны, я живу надеждой снова встретить Флорентийца; а с другой - готов плакать при мысли, что прид„т пора, и мне надо будет расстаться со всеми теми, кто теперь с таким милосердием переносит мо„ присутствие. И никто из них ни разу не показал мне, что утомл„н или раздраж„н, хотя я ежесекундно сознаю, как высоко превосходят они меня.

- Все, Левушка, проходят свой путь, начиная с самых низших ступеней.

Человек сам нес„т в себе все те осложнения, которые потом непременно его донимают. А каждый тем не менее думает, что беды приходят к нему извне, - тихо сказала Хава.

Вам горько, что когда-то и с кем-то придется расставаться. Но ведь каждый из нас родится и так же неизбежно умр„т. И драма людей в том, что они никак не могут приготовить себя к разлуке с любимыми. Если бы мать понимала, что дети е„ - это только отданные ей на хранение, на временное хранение, сокровища - она бы, видя в них божий дар, который ей должно вернуть усовершенствованным, отшлифованным, не себя бы искала в детях, а видела в них ту силу высшей, единой любви, которая творит во всей вселенной. И, единясь с ним в этой любви, она поняла бы, что жизнь не только не кончается со смертью, но что уходящее е„ дитя больше не нуждается в земной форме и уходит в иную, более совершенную жизнь.

Так же и вы. Если вы поставили себе задачу помочь брату, и эта конечная цель сияет перед вами, - не вс„ ли равно, в каких формах и на какой земле будет идти ваша жизнь до тех пор, пока вы приобрет„те полное самообладание и пока не расширится ваше сознание настолько, чтобы вы могли понимать без слов ход мыслей людей, успокаивать их порывы и одухотворять их творческие силы.

Только достигнув этого состояния, вы можете встать на одну ступень с братом и стать ему действительно помощью.

- Я многое понял сейчас, что прежде мне казалось бредом моей души, Хава.

Но есть ещ„ много такого, чего я не понимаю и очень боюсь спрашивать.

- Лучше всего, Левушка, не спрашивайте ни о ч„м. Люди, окружающие вас, так высоки, что вс„, что вам необходимо знать, они скажут сами. И не подвергнут вас ни одному испытанию, которого вы не в силах перенести.

- Не знаю, Хава, может, оно и так. Но... Генри, бедный Генри не смог выдержать.

- Нет, не Генри в этом виновен. Генри выпросил, вымолил у Ананды, чтобы он взял его сюда. А сэр Уоми предупреждал, что надо в этой просьбе отказать.

Ананда не поверил мудрости сэра Уоми, а уступил мольбе и клятвам мальчика по своей божественной доброте - и теперь принял на себя удар и должен отвечать за измену Генри.

- О Хава, благодарю вас тысячу раз за вс„, что вы мне сказали. Я никогда не буду просить моих друзей ни о ч„м. Да, впрочем, если бы вы только знали, как я невежествен. Неудивительно, что я сознаю сво„ место и не стремлюсь куда-то вылезать.

- Чем выше и скромнее человек, тем он лучше понимает величие другого и тем скорее может вступить на свой путь. Но вот идут наши друзья, - вставая навстречу сэру Уоми и И., сказала Хава.

Я был поражен, каким усталым выглядел И. - О Лоллион, я готов год караулить ваш сон, только пойд„мте скорее домой, - бросился я к своему другу, совсем расстроенный. И., всегда свежий, юный, - сейчас выглядел так, точно прожил за одну ночь двадцать лет.

- Не тревожься, Левушка. Сейчас нам Хава даст кофе, и я снова буду свеж и сил„н. Я просто долго сидел в одном положении, меняя компрессы, и несколько устал.

Высказав ему огорчение по поводу того, что я не смог разделить его труд, я усадил его на сво„ удобное место, подал ему кофе и вс„ шептал:

- Ведь вы умеете спать сидя, с открытыми глазами. Я вас прикрою; никто не увидит; ну хоть часочек поспите. Я с места не сдвинусь.

И. засмеялся так заразительно, что сэр Уоми поинтересовался, не хочет ли тот отнять у него привилегию колокольного смеха, и тут же пересказал ему наш разговор.

В это время вошел Ананда, ведя с собой Анну. Когда она выпросталась из своего неизменного плаща, я снова восхитился поразительной ее красотой.

Каждый раз, когда я видел ее, она казалась мне все прекраснее. Вся в белом, какая-то трепетная, обновленная, точно очищенная - даже дух занимало от этой красоты, от этих бездонных глаз, от этой гармонии всех форм и линий.

"Поистине она арфа Бога", - подумал я, вспомнив ее игру. Но мысли мои были прерваны поступком Анны, таким странным, таким несовместимым с ее царственной красотой.

Анна опустилась на колени перед сэром Уоми, прильнула к его рукам и зарыдала горько, что-то говоря ему среди рыданий и опускаясь вс„ ниже к его стопам.

Сердце мое разрывалось. Я так был поражен, что не мог двинуться с места.

Я ожидал радости, счастливого смеха, ждал, что и она будет спокойна и счастлива вблизи этого полного любви человека, который всех делал счастливыми вокруг себя.

- Встань, Анна, - услышал я голос сэра Уоми. - Теперь уже нет выбора.

Надо идти до конца. Я предупреждал тебя ещ„ раз, год назад. Я дал тебе вполне определ„нную задачу. Ты медлила, тянула, - о чем же теперь плакать? Что ты заставила всех все бросить и приехать спасать твою заблудшую во тьме семью? А ведь могла, без напряжения, вс„ сделать давно сама, если бы послушалась и исполнила то, что говорили мы тебе с Анандой.

Голос сэра Уоми звучал необычно Я услышал в нем твердость стали, всегда звеневшую в голосе Ананды. Я невольно посмотрел на Ананду. Он стоял рядом с И., и оба они меня ошеломили. Их лица были тихи, светлы, ласковы, а на лице сэра Уоми, бледном, твердом, точно мрамор, глаза сверкали лучами, как огромные аметисты.

Только что я думал, что прекраснее Анны никого и быть не может, И тут увидел красоту, которая земле уже не принадлежала. Это был сошедший с другой планеты Бог, а не тот сэр Уоми, с которым я работал утром.

- Иди без слез и раскаяния. Ими ты только размягчаешь цемент того моста любви, который протянули тебе из своих сердец Ананда и его дядя. Радостью, одной радостью ты можешь начать снова строить ту половину моста, что разрушила сама своим непослушанием и медлительностью. Дважды зов милосердия не повторяется. И об отъезде тво„м в Индию сейчас и речи быть не может. Но от тебя одной зависит: годы или мгновение приблизят тебя к давнишней мечте.

Напрасно ты ждала особых испытаний. Шли твои простые дни, а в них-то ты и не разглядела главных дел любви и самого первого ее признака: жить легко свой текущий день. Жить в самых обычных делах, неся в них наивысшую честь, мир и бескорыстие. Не в мечтах и обетах, не в идеалах и фантазиях любовь человека к человеку. Но в простом деле дня идущий жизнью любви должен быть звеном духовного единения со всем окружающим. Оставь свои мечты о высшей жизни.

Трудись здесь в простом дне и... всегда помни о нарушенном обете добровольного послушания.

С этими словами он поднял Анну и поманил меня рукой. Я мгновенно понял - как многое я стал угадывать в последнее время без каких-либо размышлений - и подал ему синий платок с браслетом.

Как только сэр Уоми взял руку Анны, которой она закрывала лицо, и надел ей браслет Браццано, она вскрикнула, точно раненая.

- Не бойся, дитя, - услышал я снова голос сэра Уоми - Теперь этот браслет уже не символ обручения. В нем нет ничего, кроме того, что это прекрасное произведение искусства. И он не заговорит и не затянет тебя в любовные сети злодея. Ты сама - своею медлительностью, сомнениями, колебаниями и нерешительностью - соткала связь со злодеем. Он должен или преобразиться или погибнуть, так как из-за любви к тебе погрузился в такую пучину грязи и ужаса, где не может жить ни одно существо. Века могут пройти, пока ты снова встретишься с ним в таких условиях, чтобы своей стойкой верностью, любовью без сомнений и радостью помочь ему и быть в силах развязать мрачный узел, что так неосторожно завязала сейчас.

Иди домой, Ананда отведет тебя. И думай не о себе и своих скорбях. Но о скорби Ананды, ручавшегося за тебя, о страданиях семьи, погрязшей во зле.

Будь мирна и благословенна. Жди меня, когда - под видом приятного вечера - мы придем к вам в дом для очень тяжкого дела борьбы со злом. Расти в себе силу каждый день. А для этого научись действовать, а не ждать, творить, а не собираться духом. Кто думает о друге и брате, тот забывает о себе, - он отер ей глаза прекрасным синим платком с павлином и отдал ей.

Голос сэра Уоми был снова мягок и проникал в сердце. А от лица его и от всей фигуры точно шел свет.

Анна низко ему поклонилась; он обнял ее, прижал к себе, и я видел, как она содрогнулась в его руках. Когда же она повернулась к нам, она точно уносила на себе его отраженное сияние.

- Не забудь, в пять часов у княгини, - шепнул И. выходящему Ананде.

Вскоре сэр Уоми и И. засобирались, оставляя больную на нас с Хавой.

- Будь вс„ время с больной. Если к Хаве вдруг явятся неожиданные гости - она справится с ними. Ты же, что бы ты ни услышал снизу, оберегай больную, не покидай е„ и не пропускай к ней никого. Если Хаве понадобится помощь, мы е„ пришлем, - сказал мне сэр Уоми. - Могу я надеяться на тебя? - глядя мне в глаза, словно приоткрывая черепную коробку, спросил сэр Уоми.

- А если Хаву будут убивать? Мне также сидеть и не пытаться спасти е„? - в ужасе спросил я, вспоминая Жанну и князя.

Все трое расхохотались, да так весело, что я понял, какой у меня глупый и жалобный вид.

- Можешь быть спокоен. Не так легко убивают людей. Но вот тебе флакон.

Если здесь будут очень уж шуметь, брось его вниз, он разобьется и напугает непрошеных гостей.

Сэр Уоми положил мне на голову руку, от чего по мне пробежала волна счастья и силы. Он подал мне небольшой флакон и покинул нас, усевшись в коляску вместе И.

Я держал флакон в руке. Вс„-таки я не мог всего взять в толк, а понял только, что и Анна, как Генри, не исполнила чего-то и огорчила Ананду. Анна, казавшаяся мне совершенством! Анна, которую я едва соглашался признать земной женщиной!

"Боже, - подумал я. - Неужели и Наль? Наль, для которой брат пожертвовал всем, отдал жизнь, - неужели и Наль может ему изменить, нарушить обет и принести ему скорбь?"

- О ч„м вы так стонете, Левушка? - услышал я ласковый голос Хавы.

- Я разве стонал? Это мне померещилось что-то. Я ведь "Л„вушкалови ворон". Вот и сейчас вороню, а надо мне быть возле Жанны. Проводите меня, пожалуйста. Я должен думать только о ней. А вас защищать с помощью вот этого флакона. Там, верно, какое-нибудь смрадное лекарство.

Хава рассмеялась, сказала, что я, вероятно, буду иметь случай в этом убедиться, и мы поднялись к Жанне.

Войдя в знакомую комнату, я не сразу увидел больную. Положительно вс„ здесь было переставлено; и кровать Жанны, зад„рнутая красивым белым пологом, стояла совсем в другом месте, за ширмой.

- Это вы, Хава, так неузнаваемо вс„ переставили? - спросил я. - Признаться, очень бы хотелось сказать, что я. Но, к сожалению, вс„, вплоть до этого прекрасного белого полога, сделано руками самого И. Мы с няней были только парой негритосов на посылках. Я долго рассматривала этот полог; но не могу понять, из чего он сделан. Тонок, как бумага, мягок, как ш„лк, и матов, как замша, - вот и разберись. Очень хотела спросить И., где он наш„л эту вещь, да не посмела.

Я подош„л к пологу и тотчас узнал материю; из не„ был сделан халат, который Али прислал моему брату перед пиром. - Это, несомненно, от Али, - важно ответил я. - Али?! - воскликнула Хава с удивлением. - Неужели Али? Почему вы так думаете? Правда, перед нашим отъездом к сэру Уоми приезжал от него человек с посылкой. Но не думаю, чтобы эта вещь была прислана оттуда.

Рано утром, почти на рассвете, И. куда-то выходил, а потом я увидела этот полог.

Но я слышу стук кол„с, - прервала наш разговор Хава. - А вот и экипаж остановился подле магазина, - продолжала она. - Колокольчик зазвенел! Батюшки, вот так стук! Этак, пожалуй, все м„ртвые проснутся, - весело говорила негритянка, спускаясь вниз и велев мне запереть дверь в спальню.

Оставшись один, я стал присматриваться к Жанне. Прелестное личико, точь-в-точь такое, как тогда, когда мы увидели е„ на пароходе, между ящиками, в углу палубы 4-го класса. У не„, очевидно, был жар, и спала она тяж„лым глубоким сном.

Внизу сначала вс„ было тихо; было слышно, что разговаривают, но слова сюда не долетали.

- Вы способны понять, о ч„м вам толкуют? - вдруг услышал я гнусавый, пронзительный голос и мгновенно признал любимого сынка Строгановой. - Не вы нужны нам, а ваша хозяйка. Мало ли какая фантазия прид„т кому-нибудь в голову? Хозяйка ваша могла нанять вас, считая, что на такую приманку обязательно прибегут посмотреть, вот лишняя шляпа и уйд„т из магазина. Но у нас дело не шляпное, а такое, которое вашей башкой не понять. Позовите сию же минуту хозяйку, - кричал наглый мальчишка.

Я так и представлял себе его кудрявую голову в феске, его красивое, презрительное, капризное лицо, с отталкивающим выражением.

Прислушиваясь к тому, что делалось внизу, я решал, когда же будет пора приступать к химической обструкции, которая, как я полагал, заключалась в данном мне флаконе.

Слов Хавы, стоявшей, очевидно, спиной к лестнице, я не разбирал, но тон е„ голоса был ровный и вес„лый, что, вероятно, немало бесило мальчишку.

Теперь заговорил другой, женский голос; и тоже в повышенном тоне. Не сразу я понял, что это Строганова.

- Мой друг передал вашей хозяйке на хранение некоторые драгоценности, - услышал я. - Он поручил нам получить эти вещи назад сегодня же. Он был очень болен эти дни и не мог передать нам своего желания раньше. Сегодня крайний срок; вещи немедленно должны быть ему возвращены. Вот его письмо вашей хозяйке; но передам я его сама, в е„ собственные руки. Ступайте и приведите е„ сюда. Не заставляйте нас подыматься наверх, потому что вам будет очень плохо, - говорила женщина. - Да что с ней толковать! Прочь с дороги! - орал мальчишка. - Не смейте прикасаться ко мне вашими грязными руками; или вам-то уж наверняка будет плохо, - раздался" голос Хавы, и такой сильный, спокойный, властный, что я и рот раскрыл.

Дата добавления: 2015-08-31