Мистер Тендль держит слово. Генри Оберсвоуд. Приезд капитана Джемса 2 страница

Долго пробыли Генри с Марко у Ананды. Приезжали к нему ещ„ люди, самых разных возрастов и положения. Приходили бедняки, и со всеми одинаков был Ананда: все уходили утешенными, ободр„нными, успокоенными. Но о себе Генри этого сказать не мог. В н„м росло чувство неудовлетвор„нности, горечи, какого-то недоумения. Почему же он, Генри, чувствует себя чужим, тогда как всем так хорошо здесь? И, вместе с тем. Генри даже представить себе не мог, чтобы жить дальше, не имея возможности заглянуть в этот чудный уголок, увидеть Ананду. Вс„, что говорил и делал Ананда, вс„ казалось ему необыкновенным. Ананда же, казалось, забыл о Генри после первых сказанных ему слов. И только прощаясь, он посмотрел пристально ему в глаза и сказал, смеясь:

- У вас сейчас такое лицо, точно я приговорил вас к посту и воздержанию.

Вам, вероятно, не захочется больше навестить меня?

Генри испугался. Он подумал, что Ананда в вежливой форме давал ему понять, что дальнейшее с ним знакомство невозможно. Точно прочитав его мысли, Ананда ласково добавил:

- Мой дом открыт для всех. Я буду рад видеть вас среди моих гостей. Этот дом - только временное мо„ пристанище. Настоящий же далеко отсюда. Но я бы не советовал вам спешить узнать мой настоящий дом. Торопясь, люди часто слишком многого ждут и от самих себя, и от тех, в ком ищут для себя идеальных руководителей. Не торопитесь. Ждите зова той любви, о которой я говорил сегодня. Этот зов вы услышите, когда станете любить людей. Марко скажет вам, когда можно будет сюда приехать ещ„, если, как я читаю на вашем лице, вы так опечалены разлукой.

- О, если бы вы знали, как теперь невозможно для меня жить без вас. Даже один день без вас невозможно и невыносимо прожить.

- Ну вот, я говорил, что английский Везувий - это чистое наказание, - смеялся Марко.

- Это нехорошо, Генри, - сказал Ананда, кладя ему руку на плечо. - Я не кудесник, а такой же человек, как вы. Но тот, кто не может и дня прожить в разлуке даже с самым очаровательным кудесником, - тот слишком слаб, чтобы идти дорогой свободных. Он раб своих желаний и не найд„т точек соприкосновения с теми, кто освободился от них. Будьте сильным и работайте вдвое прилежнее, вс„ время думая о людях, которых будете спасать своей наукой, а не об удовольствии общения со мной.

Так окончилось первое свидание Генри с пленившим его Анандой. Дальше Генри рассказал матери, как постепенно открылся для него новый мир, как он начал по-иному понимать смысл жизни. Чего Генри долго понять не мог, так это полнейшего отсутствия чего-либо личного в самом Ананде. Привыкший ставить себя в центр Вселенной, Генри никак не мог осмыслить жизни, в которой не было личного. И Ананда, видя его тщетные усилия, сказал ему однажды:

- Друг мой, послушайтесь моего совета. Оставьте пока мечту следовать за мной и жить моими принципами. Нельзя приказать себе идти пут„м вдохновения.

Можно только увлечься, загореться любовью к людям и состраданием к ним. И видеть радость не в том, чтобы подражать кому-то, кого любишь, а в том, чтобы жить по своей собственной инициативе, на собственный манер, но свободно и любовно, и тогда вы непременно встретитесь в делах и действиях дня с тем, кого сочт„те себе примером и кто - на свой лад - ид„т, любя и сострадая. Соберите весь свой характер и волю, которыми гордитесь как самоцелью, переключите их на умение жить легко, просто, любовно принимая все жизненные обстоятельства. Поверьте, что это единственный путь, идя которым можно приблизиться ко мне. У человека нет другой возможности стать выше толпы, чем труд каждого дня.

Но Генри не внимал ничему. Он так впился в Ананду. что все его мысли, вся жизнь сконцентрировались на новом друге. Неотступными мольбами он выпросил у Ананды согласие взять его, в числе немногих, с собою в Венгрию, куда тот уезжал через несколько месяцев. Не сразу согласился Ананда и поставил перед Генри ряд условий, главными из которых были приветливость, затем доброжелательность к окружающим, изысканная вежливость и полная правдивость во вс„м, Генри должен был остаться в Вене один, пока Ананда уезжал по другим делам, а потом поехать с ним в Венгрию. Для Генри, надеявшегося, что Ананда возьм„т его с собой, как Марко, было убийственным ударом остаться в Вене одному. Но здесь уж никакие мольбы не помогли. Ананда очень строго дал Генри понять, что люди, не имеющие даже капли духовной силы и выдержки, чтобы вынести кратковременную разлуку, не выдержат жизни рядом с ним.

Генри пришлось остаться, и одиночество его с отъездом Марко стало ещ„ тяжелее. Но мало-помалу он стал обретать равновесие. Трудно давалось Генри самое элементарное внешнее воспитание. Он отлично знал, как надо вести себя с товарищами. Но не желал ни с кем дружить, считая себя выше всех. Простая приветливость и любезность, так сильно очаровавшие его в Ананде, не давались ему. Внешне он так и оставался угрюмым дичком. Наконец, он получил известие, что Ананда возвращается. Рад был Генри ужасно и оттого впал в необычную для себя рассеянность. Чтобы сократить время ожидания, он отправился в анатомический кабинет и, к ужасу профессора и товарищей, поранил себе руку.

Несмотря на все тут же принятые меры, к вечеру у Генри поднялся сильный жар, а утром он уже никого не узнавал и даже не подозревал, что подле него сидит Ананда, ворвавшийся к нему как буря. Это и было то время, когда мать приезжала к нему в Вену. Долго возились с Генри и сам Ананда, и его дядя, и ещ„ какие-то люди, из которых он запомнил только Марко, пока Генри не был окончательно вырван из когтей смерти.

Болезнь произвела в его душе переворот, но вовсе не тот, на который надеялся Ананда. Он не стал мягче к людям, он только сделался тенью Ананды и преданность его не имела границ. Но была она ревнива, жадна, завистлива к каждому ласковому слову Ананды, подаренному другим.

- Вероятно, несносна ревнивая и тупая женщина. Ещ„ несноснее умная, потому что у не„ нет привилегии глупой. Но ревнивый ученик - посмешище для всех. И если ты. Генри, в сближении со мною не видишь ничего, кроме личной дружбы, - нам с тобой не по дороге. Повторяю: ты не готов в путь со мною.

Вс„, чего я и не замечу, - для тебя будет не только препятствием, но и трагедией. Ты настаиваешь, и сам видишь, как смешно выпячиваются твои свойства среди окружающих меня свободных людей. Нужно только любить. Так любить, чтобы победа над той или иной страстью пришла не от ума, а оттого, что сердце раскрылось. Ты же, в жажде чего-то высшего, вс„ время путаешь понятия обыватель и мудрец. Не тот мудрец, кто сумел однажды совершить великий подвиг. А тот, кто понял, что его собственный трудовой день и есть самое великое, что дала человеку жизнь.

Сколько дней ты потерял в мечтах о мо„м возвращении. Разве ты работал для общего блага, когда плакал, раздражался и думал о своей персоне? Чего ты ждал? В пустоте проходил день за дн„м, не внося ничего в общую жизнь людей.

Ты знаешь, что цель моей жизни счастье и мир людей. Что ты сделал, чтобы следовать за мной по этому великому пути? Или все твои слова - это бред вроде клятв раздражительной и нервозной баб„нки? Обдумай ещ„ и ещ„ раз вс„, что я тебе сказал, и приведи себя в равновесие. Если ты на это не способен, со мною ехать не можешь. Я всегда предоставляю человеку полную свободу действий. Всегда хочу, чтобы он не был стесн„н узкими рамками ж„сткого послушания. Но тебе мой метод воспитания не подходит. Тебе нужны железные рамки, иные - не менее милосердные, но иные руки. Жди, работай, а я о тебе не забуду, ты встретишь эти руки.

Однако мольбы Генри были так раздирающи, сл„зы так невыносимы, что Ананда согласился взять его с собой, но когда он велел Генри собираться, лицо его было печально. В Венгрии, в прекрасном старинном доме, принадлежавшем дяде Ананды и более похожем на замок, Генри и те немногие, что приехали с Анандой, были размещены в отдельном крыле, далеко от центральной части дома, где жили Ананда и его дядя. Это сразу не понравилось Генри, надеявшемуся, что он будет неразлучен со своим другом и Учителем. Скрепя сердце подчинился он строгому режиму жизни, ожидая, что вот, наконец, увидится с Анандой. Но Ананда был недосягаем. И Генри вс„ слонялся без дела, хотя отлично видел, что остальные заняты целыми днями, пользуясь прекрасной библиотекой, находившейся в их крыле. Наскучив, наконец, бездельем. Генри взял свою работу и отправился в библиотеку, совершенно уверенный, что по своей специальности, которая была из тончайшей отрасли медицины, книг не найд„т.

Каково же было его изумление, когда он нашел такие драгоценные материалы, о которых ему только приходилось слышать. С этого дня, увлекшись работой.

Генри перестал чувствовать себя несчастным. С него точно свалился какой-то груз, он стал внимательно присматриваться к окружающим. Ему казалось странным, что его никто не трогал, пока он уныло и капризно молчал. Когда же теперь он обратился с вопросами к соседям - ему ответили очень ласково.

Соседом по трапезам, слева, оказался совсем молодой человек, француз, ботаник. Несмотря на молодость, он проявил в беседе очень большую эрудицию не только в своей области, но и по части мозговых заболеваний, над которыми работал Генри, считая себя здесь гением. Молодые люди разговорились и пошли вместе в парк собирать лечебные травы. Спутника Генри звали де-Сануар.

Казавшийся юношей, он продолжал поражать Генри своими знаниями. Как будто не было предмета, которого он не знал, не было народа, чья жизнь была бы ему неизвестна.

- Когда же вы успели объездить весь свет? - воскликнул удивл„нный Генри.

- Я уже дважды совершил кругосветное путешествие и собираюсь пуститься в третье, если Ананда даст разрешение. - Да разве вы ездили или поедете на средства Ананды? - Нет, конечно. Но вопрос ваш - вопрос обывателя, которому не ясны ни цель, ни смысл его жизни. Я же стараюсь жить по тем законам любви и чести, которые могут привести меня к преддверию ученичества у Ананды.

Давно присматриваюсь к вам и не могу понять, почему вы оказались здесь, среди нас. Сейчас мне это стало ясно.

- Что же вам стало ясно, господин де-Сануар? - впадая в прежнюю заносчивость, высокомерно и раздраж„нно спросил Генри.

- Видите ли, каждый человек определяет себе путь сам. И когда глаз привыкает различать типы людей, сразу понимаешь, по какому пути ид„т человек, в каком луче его преобладающие свойства. Вы, по-моему, попали сюда по недоразумению. Вам надо бы в оранжевый луч попасть, а вы пребываете в фиолетовых красках, которых у вас всего меньше. Вряд ли вам понятно, о ч„м я говорю. Но гак как мне никто вас не поручал, то говорить яснее я не могу. Не думайте, что у нас здесь какие-то тайны. Просто мы имеем мужество молчать о делах, которые являются великой честью и радостью. Но я слышу гонг, призывающий нас к ужину, а мы далеко зашли. Поспешим, здесь неудобно опаздывать к столу. - Да ведь это чуть ли не казарменная дисциплина! - О нет, что вы! Здесь полнейшая свобода. И вы можете заставить ждать себя с ужином или фонар„м у подъезда хоть всю ночь, вас никто и не подумает упрекнуть, так велико здесь уважение и доверие к человеку. Но именно это-то и заставляет уважать порядок и покой хозяев и слуг, относящихся к нам с такой радостной любовью.

Генри молча ш„л за своим новым знакомым по узенькой тропке. Красота природы, прелестные, внезапно открывавшиеся виды мало его трогали. Он думал теперь о людях, с которыми сейчас встретится за столом.

- А скажите пожалуйста... - Генри вдруг запнулся, не зная, как принято обращаться во Франции к малознакомым людям.

- Меня зовут Поль, если вы не хотите называть меня по фамилии, - как бы угадав причину заминки, сказал де-Сануар. - Мы можем просто называть друг друга по именам. Здесь почти все встретились впервые, но чувствуют себя настолько близкими, связанными одними и теми же идеями и стремлениями, что интимное имя звучит кстати.

- Удивительно, как вы сразу сообразили, что именно меня остановило. Не можете ли вы мне сказать, Поль, кто все эти люди, которых прив„з Ананда, а также те, кого мы здесь уже застали? Меня зовут Генри, если вы желаете называть меня по имени.

Весело рассмеявшись, Поль ответил:

- Прежде всего. Генри, я очень рад, что вы заинтересовались людьми.

Становится легче жить, когда внимание отвлекается от самого себя. Кстати, нам придется идти кратчайшей дорогой, так как я слышу, что гонг ударил второй раз. Через четверть часа надо уже быть за столом, а до этого успеть помыться и переодеться. Поэтому мы взбер„мся на холм и спустимся прямо к дому.

Поль назвал холмом довольно высокую гору, показавшуюся Генри не такой уж безобидной, что он и высказал своему спутнику.

- Это только так кажется, Генри, Дела вовсе не так страшны, когда знаешь, как за них взяться. Прыгайте за мною, - вдруг скомандовал Поль.

У Генри, никогда в жизни не ходившего в горы и не скакавшего через рвы, уже болели ноги, дрожали колени, и, прыгнув, он сорвался и покатился бы вниз, если бы сильная рука француза не подхватила его и не поставила на ноги рядом с собой.

- Я полагал, что все англичане спортсмены. Но, должно быть, и это мо„ предположение стоит столько же, что и большая часть моих знаний, в которых я каждый день разочаровываюсь и заново совершенствуюсь. Спускайтесь осторожнее, а лучше дайте руку, - прибавил он, увидя, что Генри поскользнулся. Обхватив его за талию и подняв, как реб„нка, Поль сбежал с ним с крутой горы.

- Ну вот мы и дома. До свидания, - бросил он Генри, скрываясь в дверях, не дав ему ни опомниться, ни поблагодарить себя.

Оглушенный и расстроенный. Генри вдруг услышал за собой шаги и голос Ананды:

- Я удивл„н, друг, что ты стоишь здесь в одиночестве. Разве ты не успел ещ„ сойтись ни с кем из моих друзей? О, да ты совсем ещ„ не готов к ужину.

Что с тобой случилось? - зорко вглядываясь в Генри, спрашивал Ананда.

Генри молчал. Жажда увидеть Ананду вылилась, вместо радости свидания, в такое раздражение, на какое Генри не считал себя способным по отношению к своему великому Другу.

- Вы привезли меня сюда и бросили. Вы отлично знали, что я ехал сюда не для того, чтобы быть среди незнакомых мне людей. Вы даже не познакомили меня ни с кем, и я был обреч„н на полное одиночество, - кричал Генри. Когда он опомнился, то увидел, что Ананда молча смотрит на него. Что было особенного в этом взгляде? Что заставило Генри вдруг умолкнуть и прошептать:

- Простите меня, я так без вас изводился и в таком страхе стою опять перед вами, зная, что не увижу вас так часто, как того хочу.

- Бедный мальчик, я говорил ведь, что ты не готов, что свобода для тебя не подходящий путь. Тебе нужны строгие рамки послушания, чтобы хоть до некоторой степени восполнить отсутствие воли и выдержки. Но ты не виноват, что я внял твоим мольбам.

В глазах Ананды, в тоне его голоса было столько доброты и сострадания, что казалось, он целиком вобрал в себя сердце Генри и переживает все его муки.

- Но теперь, в эту минуту, сделать уже ничего нельзя. Раньше тр„х месяцев отправить тебя отсюда не смогу. Но потом ты уедешь. Я ведь здесь не один.

Кроме тех, кого ты видишь, здесь ещ„ много тех, кто занят важным трудом во всех областях науки и техники, искусства и литературы. Здесь жив„т и мой дядя. Все эти люди - очень высоко развитые духовно сознания. Они воспринимают окружающее настолько тонко, их слух и нервы так нежны, что тво„ смятенное состояние тревожит их, как непрестанный крик младенца. Я не имею права нарушать покой их труда и жизни. Я-то надеялся, что печали этой ни им, ни мне ты не доставишь. Увы, я наказан за чрезмерное доверие. И должен теперь выпить чашу твоих страданий вместе с тобой. Чтобы избавить тебя от несвоевременных обетов, должен принять на себя твой удар. Иначе обеты твои могут отразиться на твоей карме.

Ступай сейчас в свою комнату. Еду подадут туда. Навсегда запомни, что нельзя выходить к людям в состоянии такой неуравновешенности и отравлять их своими ядовитыми вибрациями. Собери свои вещи. Я переведу тебя в отдельный домик в парке. Будешь пока жить один, чтобы становиться постепенно таким человеком, который не будет тревожить своих снисходительных товарищей по общежитию. Иди, я приду за тобой через два часа.

Как приговор„нный, двинулся Генри в свою комнату и бросился на постель, разрываемый отчаянием. Если бы он не чувствовал на себе взгляд Ананды, светлый взгляд любви, сострадания и нежности, он так и не понял бы своей вины. Теперь же милосердие Ананды позволило ему увидеть, что значит высокое благородство духа и как можно забыть себя и личную обиду, когда сердце не обвиняет, но щадит брата, оступившегося на своей тропе. Бешеное раздражение, которое длилось обычно очень долго, мучая его самого и других, ушло куда-то.

Генри встал с постели и впервые совершенно четко сказал себе, что виноват он. Вежливо отказавшись от еды, настойчиво и ласково ему предлагаемой, Генри быстро собрал вещи и с сожалением оглядел эту прелестную комнату, которую не сумел оценить и которую теперь ему приходилось покидать. Он не наш„л здесь мира и нан„с удар Ананде.

Генри сел на широкий подоконник, впервые увидев, какой чудный вид открывается из окна. Широкая долина, по которой протекала река, луг, дал„кий лес, уютно разбросанные по горам домики, вс„, вс„ теперь пленяло его, вс„ было жаль покинуть. В сердце Генри, в его глаза точно впечатался взгляд Ананды с его божественной добротой, неосуждением и состраданием. Генри готов был кинуться на колени и снова уверять Ананду в своей непоколебимой любви и верности. Но в него уже проникло сознание, что крик младенца никого ни в ч„м не убедит. Он решил подчиниться воле Ананды и ничего не просить. Сейчас ему казалось нестерпимо глупым и смешным его поведение час назад и все эти дни тоже. Почему он не ходил в библиотеку? Почему не занимался? Ведь сколько можно было сделать для себя в науке и порадовать Ананду прилежанием и спокойствием. Генри вспомнил, как де-Сануар, поразивший его знаниями, сказал, что мечтает и ищет приблизиться к преддверию ученичества у Ананды.

- Боже мой, мама, как я был виноват тогда. И потом, в следующий раз, я снова свихнулся на том же: на ревности и зависти. Ананда приблизил к себе новых людей. Теперь я понимаю, что они, эти высокие люди, были достойны того. Но тогда я опять взбесился, уш„л и приехал к вам. А теперь я вернулся в третий раз, и причина тому ещ„ хуже. Ананда велел мне стать учеником прекрасного доктора И., а я не захотел. И стал критиковать их поведение. А кончилось тем, что я, незаметно для себя, попал в руки злодея, т„много и страшного, от лап которого меня едва спасли доктор И. и Ананда. Ананда велел мне возвращаться в Венгрию, а я не захотел. Вернее, я было поехал. Но этот т„мный, которому я дал власть над собой, гнался за мной по пятам. Его друзья, пользуясь тем, что я постоянно раздраж„н, соблазняли меня, уговаривали, и я раздумал. Я готов был уже отправиться туда, куда звали они, друзья того подлого, имя которого да-Браццано, как увидел вас во сне. Мне снилось, что вы пришли ко мне, такая молодая, в белых одеждах, с золотыми волосами и прекрасная, и сказали: "Генри, посмотри, ведь ты стоишь в центре змеиного клубка. Пойд„м скорей отсюда. Спеши, я выведу тебя". Я проснулся в ужасе, мама. Кое-как оделся, схватил саквояж, деньги, бросил вс„ остальное и побежал за вами на берег. Вы так быстро шли, что я еле поспевал. Подведя меня к пристани, вы указали на какой-то пароход, готовившийся отойти, и приказали: "Прыгай скорее". Я прыгнул в отходившую шлюпку и едва успел последним выбраться из не„ на палубу, как трап подняли и пароход двинулся. Я начал искать вас, совсем растерялся, не умея ответить, как я очутился на пароходе. Меня повели к капитану. И тут совершилось чудо. Капитаном оказался Джемс Ретедли, с которым я встречался у Ананды в Константинополе. Я узнал его сразу и, как мне ни было горько, назвал имя Ананды, перед которым - я помнил это отлично - капитан благоговел. Он сразу же вспомнил меня и назвал по имени. И ещ„ раз, мама, я наш„л благородного человека. Он обогрел, утешил, накормил меня и спросил только, куда я хочу ехать. Я назвал вас и Лондон. Он сказал, что повед„т новый пароход в Лондон через месяц, и я должен переждать это время где-нибудь. Так как я молчал, он долго испытующе смотрел на меня, видимо хотел о ч„м-то спросить, но промолчал, вздохнул, покачал головой и, точно о ч„м-то жалея, сказал:

- Я вижу, что вы несчастны. Этого для меня довольно. Я вспоминаю один из своих разговоров с Анандой, когда я сам был несчастен, вспоминаю и слова Ананды, которые он велел мне помнить всегда: "Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе учитель". И действительно, в данную минуту вы мне преподали огромный урок. Я думал, что жить подле Ананды это счастье.

А оказывается, даже живя подле него, можно быть несчастным. Это меня и поражает, и учит. Но об этом не время сейчас говорить. Словно что-то обдумывая, он помолчал и прибавил: - Есть только одна возможность вам помочь. В Ялте я сдам пароход своему помощнику, и он повед„т его в Севастополь, в ремонт. Я буду жить этот месяц в Гурзуфе. Там вас устроить я не могу. Но я предлагаю вам пожить на мо„м пароходе и заняться какой-нибудь работой. А потом постараюсь доставить вас в Лондон. Но работать вам придется тяжело. Однако иного у меня для вас ничего сейчас нет. Если вы согласны, я постараюсь провести этот план в жизнь.

Я увидел перед собой, мама, человека не только одной тв„рдой воли и чести. Я понял, что он поставит меня в ж„сткие условия, но сдержит слово и довез„т до Лондона. С другой стороны, я не менее хорошо понял, что этот добрый и властный человек не задумается высадить меня на необитаемый остров, если я хоть что-нибудь нарушу в нашем уговоре. Держа слово чести, он требовал того же от других. Выбора у меня не было. Я принял предложение.

Не буду рассказывать, как я жил. Все мои физические страдания, труд и общество людей, к которым я не привык, - вс„ чепуха в сравнении с тем адом нравственных мучений, в котором я горел, вспоминая Ананду и вс„, что потерял по собственной вине. Каждый день вс„ больше и больше постигал я величие Ананды, его доброту и терпимость, а также меру своего непослушания и бунта.

Я дал слово искупить все свои проступки. Я не надеялся, что кто-то протянет мне руку помощи, но в вас я был уверен. Когда же, при встрече, я увидел на вашем лице ужас и отчаяние, я совсем пал духом. Намерение осталось таким же тв„рдым. В мо„м сердце тишина. Но внешне я не смог измениться, не смог стать нежным, внимательным к вам и ласковым, как я себе обещал.

Сейчас какая-то перегородка во мне рухнула, и я могу сказать, как обожаю, как уважаю вас.

Генри притянул к себе мать и вдруг почувствовал себя е„ защитником и покровителем. Долго ещ„ говорили они, ощущая необыкновенное счастье взаимной дружбы и полного доверия. С большой неохотой расстался Генри с матерью, настоявшей на том, чтобы он заснул и набрался сил перед свиданием с мистером Тендлем.

На следующее утро, не успел Генри проснуться, как ему подали письмо, надписанное незнакомым почерком. Вскрыв конверт и увидев подпись: "Джемс Ретедли", Генри удивился, а прочтя письмо и, подняв выпавший из него чек на крупную сумму, был и тронут, и сконфужен, и поражен. В пути капитан не делал никакой разницы между Генри и остальными служащими и матросами своего пароходного царства. Он, казалось, забыл, что знавал Генри иным, что тот был доктором и мог бы занять на пароходе иное положение. Генри, поначалу убитый таким неожиданным для него поведением капитана, постепенно стал считать это нормальным, а к концу пути уже думал, что ничего иного он и не заслуживает.

Свои обязанности он исполнял так, как будто каждую минуту рядом с ним стоял Ананда.

Капитан не давал Генри заметить, что остро и внимательно наблюдает за ним. Тот работал так усердно, спокойно и выдержанно, что капитан вс„ более жалел своего подчин„нного и вс„ сильнее удивлялся. Он не мог понять, была ли выдержка Генри и его спокойствие новым приобретением его воли и характера или они были присущи ему всегда. Как же мог дойти Генри до разрыва с Анандой, если в его сердце такое спокойствие, - вс„ задавался вопросом капитан. Он решил помочь Генри всем, чем только мог. Получив расч„т. Генри постарался тут же скрыться и оставил капитану маленькую записку, в которой благодарил за то, что его доставили в Лондон.

"Очень милый и очень уважаемый мистер Оберсвоуд, - писал капитан в письме, которое читал сейчас Генри, - самым неожиданным образом поворачиваются пути людей. Буду лаконичен. Именем того, кто нам обоим дорог, прошу Вас принять этот чек. Это вовсе не лично моя и не лично Вам помощь.

Это радость полной уверенности в Вас, в Ваших силах, в том, что Вы возвратите мне полностью всю предлагаемую Вам сейчас сумму, когда обстоятельства Вам позволят.

Мой привет Вам. С именем, нам обоим дорогим, пойд„м оба впер„д. У каждого из нас начинается новый поворот пути, пусть он будет носить имя: "Свет".

Впер„д, друг. У Вас много сил. Вы достигнете желаемого. Ваш покорный слуга, уважающий Вас друг Джемс Ретедли".

Капитан прилагал свой адрес и звал Генри посетить его в Лондоне. В письме дважды стояло "уважаемый", что наполнило Генри детской радостью. Он бросился к матери, обнял е„ и показал письмо и чек.

- И это вс„ не от Великой Руки, Генри? Я не верю, что Великая Рука не знает об этом, как и о мистере Тендле. Кстати, надень этот костюм. Я привела его в божеский вид.

Генри был подан вычищенный и отутюженный, совсем приличный костюм, который он сч„л окончательно погибшим.

- Бог мой, мамочка, да когда же вы успели вс„ это сделать? Будет ли мне когда-нибудь прощение? Ваши волосы, так рано поседевшие, будут мне вечным укором.

- Полно, сынок. Каждый человек заслужил свой путь. И не важно, как кто жив„т. Важно, что приходит в его день и КАК он это воспринимает. Что бы ни случилось со мной и с тобой, я буду любить тебя вс„ больше, и верней друга у тебя не будет. Будут у тебя, да и есть они, друзья могущественные, богаче и умней меня. Но моя материнская верность всюду пойд„т за тобой. Одевайся скорее, сынок, приедет мистер Тендль. надо суметь ему улыбнуться и показать, как ты ему благодарен, - гладя кудри сына, старалась ободрить его мать.

- Да, мама, если бы я мог научиться у вас улыбаться людям, я считал бы, что половина работы по самовоспитанию сделана. Если бы вы знали, мама, как я боюсь встречи с Великой Рукой. Я так мало и плохо знаю, как надо вести себя в доме большого лорда. В Константинополе я жил у одного князя и видел там много воспитанных людей. Но среди всех выделялись Ананда и доктор И. Я всегда восхищался ими. И всегда что-то мешало подражать им, запоминать их манеры и поведение. Точно бунт какой-то всегда мне мешал. Теперь мне кажется, что это чувство похоже на зависть.

Генри тяжело вздохнул, расцеловал материнские руки и продолжал:

- Я даю вам слово, дорогая, что буду жить в доме Флорентийца иначе, чем в„л себя всюду до сих пор. Я буду смиренным учеником, просителем. Согласен быть слугой Флорентийца, лишь бы загладить хоть часть своих грехов перед Анандой. Ананда - моя рана. Это кровь моего сердца, которая каплет не переставая.

- Полно, сынок. Поставь себя на мгновение в положение синьора Ананды.

Вспомни, как он добр. Ну каково ему быть чьей-то раной? Ведь твои сл„зы и кровь - так и текут по нему. Он их не может не чувствовать. Оставь эти горькие мысли, думай о н„м с благодарной радостью, и это - вместе с твоим трудом и любовью - скорее и легче привед„т тебя к нему опять. Ободрись, постарайся сейчас быть приветливым с гостем.

- Я так хотел бы, мама, быть таким же обаятельным, как вы, и всем нравиться. Так бы хотел, но боюсь, что не научусь этому никогда.

Генри ещ„ раз поцеловал мать, занялся своим туалетом и встретил мистера Тендля таким вес„лым, что тот даже обомлел от неожиданности. Он приготовился везти в деревню капризного и несносного юношу, гордился, что выполнит трудное задание своего адмирала, - и вдруг такая встреча.

Молодые люди простились с миссис Оберсвоуд и, провожаемые е„ улыбкой, поехали к портному. Портной, пленившись красотой и стройностью Генри, обещался выполнить заказ, взяв на себя обязанность закупить вс„ необходимое, то есть бель„ и галстуки.

Дни пролетели мигом, к назначенному сроку у портного вс„ было готово, и друзья поехали в деревню. Не без трепета в сердце садился Генри в поезд, ещ„ и ещ„ раз давая себе слово привести в исполнение вс„ то, о ч„м думал последние дни и ночи.

ГЛАВА

Дата добавления: 2015-08-31