Нобелевская лекция по литературе[k6]

Известие о вручении ему Нобелевской премии по литературе Солженицын получил в конце 1970. Формулировка – «за нравственную силу, с которой он продолжил извечную традицию русской литературы[8]». По традиции лауреат должен был подготовить выступление к награждению. Однако на церемонию вручения премии писатель не поехал, опасаясь трудностей при возвращении в СССР. Лекция была написана в 1971-1972, позже её переслали в Швецию и напечатали на «русском, шведском и английском языках в официальном сборнике «Les prix Nobel en 1971». На Западе она неоднократно переиздавалась на европейских языках и по-русски[9]».

При подготовке лекции Александр Исаевич, очевидно, столкнулся с некоторыми трудностями. Вот что он писал в Нобелевский Фонд: «Лично я обнаружил, что не смогу удержаться в рамках специфически литературных: суждения о литературе сегодняшнего дня для меня невозможны в отрыве от суждений социальных и политических; большим (и, вероятно, неплодотворным) усилием будет для меня удержать себя в узде, говорить о природе искусства или природе красоты и избежать современного состояния жизни на Востоке и Западе, не затронуть тех вопросов, которые горят в душе[10]».

И «Нобелевская лекция» писателя действительно затронула достаточно обширный ряд проблем. В первую очередь Солженицын говорит здесь о роли в мире искусства в целом и литературы в частности. Многие издания, гораздо позже напечатавшие эту лекцию (к примеру, «Комсомольская правда») вынесли строчку из последнего абзаца в начало, сделав её эпиграфом ко всей лекции. Впрочем, и сам Александр Исаевич вынес эту строку в отдельный абзац: «Одно слово правды весь мир перетянет[11]».

Писатель сравнивает искусство с неким даром свыше, данным дикарю, который неспособен увидеть всю силу этого дара и лишь вертит его, любуясь блеском. Солженицын, говоря об Искусстве, пишет его с заглавной буквы, и также выделяет три важных элемента, из которых этот дар, Искусство, и состоит – Добро, Истина, Красота. И соединение этих трёх составляющих и определяет произведение как произведение искусства.

По мнению Солженицына, искусство есть некое связующее звено между различными культурами и народностями. Технический прогресс, развитие средств связи, транспорта сделали объединили мир, но развитие вооружения также сделало его беззащитным. Как пишет автор, «долгие века, пока наш мир был глухо, загадочно раскинут … люди безошибочно руководились своим жизненным опытом в своей ограниченной местности, в своей общине, в своем обществе. … Но вот за последние десятилетия человечество незаметно, внезапно стало единым, обнадежно единым и опасно единым, так что сотрясенья и воспаленья одной его части почти мгновенно передаются другим, иногда не имеющим к тому никакого иммунитета[12]».

И теперь именно искусство может помочь избежать таких «воспалений», передавая опыт одного народа другому. Более того, именно искусство и литература могут оградить народ от повторения собственных ошибок прошлого. Писатель обвиняет советскую власть в разрушении фундамента русской литературы: «горе той нации, у которой литература прерывается вмешательством силы: это … замкнутие национального сердца, иссечение национальной памяти. Нация не помнит сама себя, нация лишается духовного единства, – и при общем как будто языке соотечественники вдруг перестают понимать друг друга[13]». Александр Исаевич вспоминает здесь Ахматову, которая в 1946 была, как и Солженицын, исключена из Союза писателей и Замятина, роман которого «Мы» будет издан в СССР только в 1988.

Писатель призывает литераторов «выйти на бой» с ложью, которой прикрывается насилие, потому что «правда весь мир перетянет». Оружие литературы – правдивое слово, оно одно из немногих способно победить ложь. «А едва развеяна будет ложь – отвратительно откроется нагота насилия – и насилие дряхлое падет[14]».

«Мир и насилие»

Статья «Мир и насилие» была напечатан в 1973 году в норвежской газете «Афтенпостен». Как пишет в автобиографической книге сам Солженицын – изначально это было пояснение к его нобелевской лекции, однако позже целью статьи стало поддержать академика Сахарова и выдвинуть его в качестве кандидата на получение Нобелевской премии (у каждого лауреата есть такое право). «В ту же разгарную неделю (КГБ изъяло одну из редакций «Архипелага ГУЛАГа», а на академика Сахарова давили из-за проведённой ранее пресс-конференции, где он назвал СССР большим концентрационным лагерем – прим.автора) я отправил на публикацию "Мир и насилие". Эта статья готовилась у меня как конкретное разъяснение моей нобелевской лекции. … Но когда 31 августа, и самый разгар боёв, я услышал, что нобелевский комитет мира отобрал 47 кандидатов … я решил обратить статью в форму помехи тем кандидатам и выдвинуть Сахарова на эту премию, в соответствии со смыслом изложенного[15]».

Впрочем, сам Сахаров в своих мемуарах отмечает, что посчитал публикацию несколько гипербализированной, однако в силу воспитания и ряда других причин не стал ничего критиковать или комментировать: «В сентябре 1973 года Солженицын дополнил ее предложением о присуждении мне Нобелевской премии Мира – как борцу против этого насилия. Он ознакомил меня со своей статьей уже после того, как она была передана для публикации. Поэтому я не мог, конечно, просить что-либо менять в ней, да мне было бы и очень трудно это делать – я не люблю стеснять свободу кого-либо, а в данном случае А. И. вряд ли бы прислушался к моим возражениям; к тому же я не мог тогда ясно их сформулировать – это были скорее смутные ощущения какого-то утрирования, перекоса оценок – при общем восхищении силой мысли и чувства, верности в главном[16]».

Статья эта действительно перекликается с нобелевской лекцией лауреата. Там Солженицын затрагивал тему разности, разрозненности нравственных оценок и опасности этого явления, учитывая тенденцию глобализации. Здесь он говорит о той же разрозненности, но в контексте насилия.

По мнению писателя, первая ошибка, которую совершили напуганные двумя мировыми войнами государства, это выбор в качестве противопоставляемых явлений понятия «мир» и «война», а не «мир» и «насилие». Александр Исаевич настаивает на том, что нельзя разделять насилие на большое или малое, своё или чужое, поскольку насилие опасно в любом случае, и единственное, что можно с ним сделать – бороться. «И если принято говорить (и это верно), что «мир неделим», что малое нарушение его (однако не только военное!) уже нарушает в е с ь мир, — то так же неделимо и насилие. И захват одного заложника и один угон самолёта есть такая же угроза всеобщему миру, как орудийный выстрел на государственной границе или бомба, сброшенная на территорию другой страны»[17].

Солженицын пишет, что отношение к насилию необъективное, оно меняется в зависимости от источника насилия. Так, к примеру, американские радикальные организации кто-то называет борцами за свободу, однако массовые восстания крестьян в 1920-21 были описаны как «бандитские», а не «народные». Кроме того, насилию на территории Европы и Америки уделяется гораздо большее внимание, чем тем же проблемам в Африке, главы государств решают, как оценить события, исходя из выгоды для своего государства или имиджа. Также в этом материале снова упоминаются репрессии – писатель говорит об огромном пласте «государственного насилия», насилия систематического и законом разрешенного, которое просто отказываются признавать как насилие. И здесь писатель указывает академика Сахарова как единственного неравнодушного к этой проблеме и открыто признающего её. Именно поэтому академик выдвигается Солженицыным как кандидат на получение Нобелевской премии мира.

Александр Исаевич также выделяет ещё одну проблему, которую можно описать с помощью известной пословицы – «худой мир лучше доброй ссоры». Из-за страха снова ввязаться в вооруженный конфликт страны готовы идти на уступки, закрывать глава на некоторые события, особенно не касающиеся их стран или граждан. А человека, который пытается предотвратить такое насилие, могут наоборот назвать «разжигателем войны». (События последних лет убеждают нас в правильности позиции писателя – террористическая организация «Исламское государство» осталась незамеченной (ненамеренно или осознанно) и успешно разрослась, превратившись в очень серьёзную угрозу). И насилие в итоге процветает - «и «самолётный» и всякий иной терроризм десятикратно разлился именно потому, что перед ним слишком поспешно капитулируют»[18].

Сборник «Из-под глыб». [А. Б.7] «Жить не по лжи»![k8]

Эта статья была начата Солженицыным ещё в 1972 году, однако писатель планировал опубликовать одновременно с «Письмом вождям Советского Союза», однако осенью семьдесят третьего КГБ изымает последнюю редакцию «Архипелага ГУЛАГ», и писатель решает публиковать книгу за границей. Статья откладывается в сторону с напутствием – в случае ареста публиковать «через сутки, не ожидая подтверждения от автора»[19]. Солженицына арестовывают 12 февраля 1974 года, и на следующий же день материал появляется в самиздате, а позже и на западе.

В какой-то мере это эссе перекликается с Нобелевской лекцией писателя, поскольку здесь так же затрагивается тема борьбы писателей с режимом, с советской системой как олицетворением насилия через сопротивление лжи. Александр Исаевич здесь упрекает в трусости обывателей, как упрекал он в трусости церковь. И говорит, что возможный, доступный путь борьбы, пусть нелёгкий, но самый простой из всех – «личное неучастие во лжи»[20].

В статье он призывает читателей принять некую клятву, отказавшись таким образом от лжи в защиту идеологии СССР. Солженицын требует от обывателя пообещать, что с момент прочтения «Жить не по лжи» он: «впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способом ни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду; такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет ни от себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя, воспитателя»[21]. Это же распространяется на посещение собраний, митингов, демонстраций, на голосование на каких-либо выборах или покупку прессы.

В противном же случае, делает вывод писатель, нельзя винить кого-то в проблемах внутри СССР – «довольно жаловаться, что кто-то нам не дает дышать - это мы сами себе не даем!»[22]

Дата добавления: 2015-08-31