Этапы работы над произведением

Говоря о теме произведения и о том, как она появляется, мы невольно «заехали» в область психологии творчества — то есть работы автора над своим произведением. Теперь, когда вы, будем считать, овладели «техминимумом», пришла пора поговорить об этом подробнее.

Для начала надо прямо сказать здесь то, о чем вы и сами давно догадываетесь. Все писатели — графоманы. В самом точном значении этого слова, в котором нет ничего уничижительного. Графоман — это просто человек, получающий удовольствие от процесса писания, и граф Толстой ничем не отличается в этом смысле от графа Хвостова[4].Отличаются только результаты их деятельности, но это уже второй вопрос.

Даже Джеймс Джойс, который, говорят, мог сутками мучиться над одной фразой, испытывал, когда фраза оказывалась найденной, наслаждение, не доступное ни одному казанове. Поэтому, уверен, вас не разочарует главное, что я хочу сказать: процесс писания — это в первую очередь процесс переписывания. Получите от этого максимум удовольствия. Думайте о себе как о скульпторе, который медленно высвобождает статую из мраморной глыбы и шлифует ее, и как о садовнике, который следит за ростом прекрасного цветка и формирует живую изгородь.

Попытаемся теперь обрисовать более подробно и последовательно, каковы типичные стадии этой работы. Помня при этом, что все указываемые «реперные точки» в каждом конкретном случае могут проходиться по-разному. Потому что все произведения, так же как все дети — индивидуальны и неповторимы, хотя и проходят через одни и те же фазы развития. Но при этом с произведениями можно и нужно обращаться куда более сурово, чем с детьми!

1. Замысел и сбор материала. Фактически — период внутриутробного развития. Много здесь не скажешь. Можно давать какие-то внешние советы — записывайте наброски и планы на листочки и в отдельную тетрадь, приучайте себя к регулярной работе. Но важнее помнить древнюю мудрость: даже девять женщин не могут родить ребенка за один месяц. На примере — печальном примере — Виктора Пелевина мы видим, чтó происходит, когда писатель оказывается связан контрактом выпускать по одной книге в определенное время, скажем, в год. Все книги Пелевина получали разноречивые, прямо противоположные отзывы — за исключением предпоследней. Вышедший осенью 2008 года сборник рассказов «П5» был единодушно оценен критиками как провальный. И все в качестве причины указывали на не афишируемые, но очевидно существующие обязательства культового писателя перед «Эксмо». К чести Пелевина, своим последующим произведением — «t» — он если и не сказал чего-то принципиально нового (правильнее всего охарактеризовать этот роман как идейный и сюжетный приквел к давешнему «Чапаеву и Пустоте»), то уж точно не обрушил окончательно свою репутацию.

Конечно, я не призываю вас всех, как Умберто Эко, выпускать по шестисотстраничному тóму раз в шесть-семь лет (и, подобно Эко, ждать с дебютом до пятидесяти). Просто помните: естественные процессы (а сочинительство — процесс естественный) должны идти естественным путем.

Одной из составляющих этого «естественного пути» является сбор материала. После двусмысленно знаменитой поездки советских писателей на строительство Беломорканала к самой идее о том, чтобы писатель ездил куда-то собирать материал, относятся порой с некоторым подозрением. Дескать — пишите о том, что знаете досконально, а о том, чего не знаете, лучше вообще не пишите! Совет не лишен смысла, но не всегда выполним. Потому что биография у человека одна, а фантазия безгранична. Так что если вы пишете боевик о «нефтянке», попросите знакомого сводить хотя бы на нефтеперабатывающий завод в Капотню — и вы сможете в прямом смысле набраться запахов для соответствующих страниц — а мы говорили, как важно давать читателю на страницах книги пищу для всех органов чувств, а не только для глаз.

Не надо, конечно, принимать этот совет буквально. Если пишете исторический роман — не обязательно делать это гусиным пером. Но всё-таки не постесняйтесь сходить на тусовку ролевиков и попросить, объяснив причину, немножко помахать двуручным мечом. Это может поспособствовать созданию ощущения подлинности — которого историческим романам так часто не хватает.

Поучительный пример пренебрежения этим правилом — недавняя «Нефтяная Венера» лауреата премии «Дебют» 2005 года Александра Снегирева. На мой взгляд, в романе (хотя он и вышел в финал «Нацбеста» 2009 года) множество несообразностей и недоработок, которые сейчас нет смысла разбирать по отдельности, но мне лично этот опус стал неинтересен довольно быстро — после того, как автор объявляет, что на УЗИ было видно, что будущий ребенок — даун, но врач-узист — принципиальный противник абортов, скрыл этот прискорбный факт от юных родителей. Всякий, кто заводил детей в последние лет пятнадцать, знает, что это просто невозможно! Синдром Дауна не выявляется однозначно на УЗИ, и врач не может пренебречь своими прямыми профессиональными обязанностями — это просто подсудное дело. Автору перестаешь верить и страданиям героя сопереживать не получается[5].

2. Первый полный черновик. Главное, что нужно на этой стадии — отключить «внутреннего редактора». Плюньте на сомнения и на все, что вы узнали на этих курсах, забудьте про описания, характеристики, героев, стиль и то, насколько вы хотите быть «одеты» перед читателем. Главное — прописать историю от начала до конца. Не тешьте себя мыслями, что вот вы отполируете до блеска первую страничку или первую главу, и она послужит вам путеводной звездой в дальнейшем пути. В подавляющем большинстве случаев это оказывается дорога в никуда. Да, безусловно, первая страничка или вся экспозиция до трамплина является камертоном — но уже после того, как всё произведение прописано от начала до конца.

Грубовато, но эффективно поступил Джек Керуак. Пиша по дорожным наброскам полный черновик своего дебютного романа «В дороге», он заперся в гостиничном номере и три недели колотил по клавишам, подхлестывая себя кофе и бензедрином, пока не закончил рукопись. Причем рукопись представляла собой бумажный свиток длиной 36 метров! Когда лист бумаги заканчивался, Джек не вынимал его из машинки, а подклеивал к нему скотчем следующий[6].

Но проза Керуака — это специфический вид «я-прозы» (недаром и начинается она со слова I, «Я»); не для всех он подходит. Но, впрочем, даже Керуак потом вносил правку в свою рукопись-артефакт, как можно убедиться, поглядев — хотя бы в Википедии — на фотографию этого единственного в своем роде объекта.

3. «Макроревизия». Не очень удачное слово, но оно довольно точно отображает то, что я хочу сказать — просмотр всего произведения в целом. Можно сказа, проверку алгеброй гармонии. Вот здесь как раз вам пригодятся (надеюсь) полученные на наших курсах знания. Проверьте, как инженеры, на изгиб и на прочность то, что делается при помощи «мертвой воды», «отвечающей» за то, чтобы тело вашего текста было сшито прочно и не криво. Можете идти прямо по пунктам наших лекций:

· Соответствует ли выбранная форма содержанию? Точно ли ваша истории тянет на роман? Может, это рассказ? Или повесть?

· Не слишком ли похожи персонажи на кого-то из реальных людей, на вас самого в частности? Есть ли у них желания? Не слить ли двух похожих героев в одного, или наоборот, разделить одного слишком вездесущего друга героя, который появляется слишком часто, на двух? Всегда ли оправдано словесное описание героя, вместо представления его?

· Четко ли вычленяется фабула — протагонист и его цель? Не провисает ли ее развитие? Не распыляется ли она? Виден ли конфликт — и нарастает ли он по мере приближения к финалу?

· Органична ли повествовательная позиция? Не вынуждает ли она к натяжкам и нельзя ли поменять ее?

Смело режьте не очень нужные боковые линии и сцены. Прислушайтесь к словам Исаака Башевиса Зингера: «Мусорная корзина — лучший друг писателя».

Впрочем, нобелевский лауреат Зингер писал задолго до появления персональных компьютеров. Поэтому не надо понимать его слова буквально. Вырезайте, но не выкидываете. Так сказать, применяйте команду cut, а не команду delete. Во-первых, можно использовать эти вырезанные сцены в отдельном рассказе — как Булгаков использовал не вошедшую в «Белую гвардию» важную, но не влезающую линию, в отдельном рассказе «Я убил». А во-вторых, не исключено, что на дальнейших этапах работы эти лишние сцены окажутся как раз не лишними.

4. Промежуточный черновик. К этой фазе стоит переходить после некоторой паузы — чтобы взглянуть на свой текст глазами как раз того самого «внутреннего редактора». Попробуйте решить — хорошо ли прописано все в вашем тексте? То есть — достаточно ли сбрызнуто «живой водой»?

Здесь опять можно идти прямо по пунктам наших лекций:

· Нет ли в описаниях «мест общего пользования»? Достаточно ли они выпуклы?

· Всегда ли оправдан диалог? Меняется ли протагонист по его ходу? И не грешат ли участники диалога репликами, обращенными не друг к другу, а «в зал»?

· Достаточно ли учтена в повествовании смена времен года и времени суток? Все ли сроки правдоподобны? Нет ли пустых периодов времени, которые читателю захочется перелистать? Не переставить ли местами части повествования, используя флэшбек?

· Соответствует ли стиль повествованию? Не возникает ли ощущения несообразности, несоответствия «одежды» «рассказу»?

Можете пройтись по тексту черновика несколько раз, обращая внимание всякий раз только на один аспект — как, говорят, при озвучивании голливудских фильмов есть один специальный человек, следящий только за тем, везде ли, где нужно, появляется шум мотора, другой — только за лаем собак и т.д.

Это именно та стадия, о которой Булгаков писал: «Роман надо долго править. Нужно перечеркивать многие места, заменять сотни слов другими. Большая, но необходимая работа!»

Можете счесть меня ретроградом, но эту работу лучше проделывать, распечатав текст на бумаге. Даже если вы читаете и пишете только с экрана. На бумаге все преображается, уж поверьте.

И на этой стадии пора задуматься — какова, собственно, тема того, что вы написали? Та ли, которую вы задумывали, если задумывали?

5. Правка на уровне фразы или авторедактура. Говорят, Довлатов тщательно следил за тем, чтобы в одной фразе не попадалось двух слов, начинавшихся с одной буквы. Я, честно говоря, не проверял на всех его текстах, да и не уверен в безусловной необходимости соблюдения этого принципа; но как пример отношения к работе над фразой — он, конечно, заслуживает уважения.

Эту стадию работы порой грубовато называют «ловлей блох». Звучит презрительно — но попробуйте насладиться величественной симфонией, когда вас кусает блоха.

При работе над фразой стоит обратить внимание на следующие вещи:

· не слишком ли часто повторяется глагол-связка «был»?

· не злоупотребляете ли вы без нужды пассивным залогом?

· не наползают ли друг на друга метафоры в одном абзаце? То есть не сказано ли у вас в одной фразе, что любовь героев двигалась стремительно и неотвратимо, как паровоз, а в другой — что налетела на препятствие, как машина на лежачего полицейского? Это может быть хорошо обыграно — но только если обыграно сознательно.

· все ли слова и выражения правильно сочетаются друг с другом? Я уже приводил пример героини, которая «засунула два пальца в рот и облегчила кишечник». А вот еще два примера, совершенно реальные, из моей недавней редакторской практики: «денно и нощно возле закрытой и опечатанной двери бдит службу часовой»; «Гоша поймал на улице беспризорную молодую кошку и оставил ее жить в пекарне, где ловкая охотница исправно ловила мышей».

· следите за грамматикой и орфографией! Не стесняйтесь пользоваться словарями. По возможности — держите их под рукой (на полке или в компьютере) как можно больше. Словарь Пушкина, словарь Островского, словарь Даля, этимологический словарь Фасмера, словарь синонимов... Вы когда-нибудь слышали о фотохудожнике, который не любил бы вертеть в руках разные фотоаппараты и о гитаристе, который не собирал бы коллекции гитар?

В последнее время приходится порою читать тексты — ужасно корявые и безграмотные — но при этом без единой орфографической ошибки. Так вот: не рассчитывайте, что компьютерный спеллчекер «всё поправит»! Кроме того, времена, когда встроенные подпрограммы проверки орфографии предлагали исправить «Христа» на «Хрониста», слава Богу, прошли — но MS Word (и OpenOffice) не распознают слóва вроде «коричневеть» (вот и сейчас он подчеркнул мне его красным!), пропустит частую опечатку «их» вместо «из» и с легкостью исправит «руссая» в «русская», а не в «русая», как вы имели в виду на самом деле.

Совет следить за грамотностью может показаться бестактным — вроде совета «регулярно принимайте душ» — но практика показывает, что некоторые авторы чуть ли не бравируют своей недостаточной грамотностью — я, дескать, не засушенный филолог, у меня талант природный! Что довольно глупо. Даже если вы претендуете на то, что вы такой самородок и с юмором относитесь к филологам и филологиням, которые всё знают, только сами ничего не могут — тем, что вы пишете книгу, вы признаёте, что входите в мир филологии. И ничто не скажет редактором о том, что вы полный новичок, быстрее и красноречивее, чем ошибки и опечатки.

В последнее время снова, как во времена Пушкина, встал вопрос о включении иностранной прямой речи в русскую прозу.

Умберто Эко в своей книге о переводе «Сказать почти то же самое» высказывает тонкое наблюдение о соотношении русского и французского языка в «Войне и мире»: герои книги переходят с французского на русский не тогда, когда они перешли бы на него «на самом деле», а тогда, когда переходят от светской болтовни или дутой риторики, воссоздающих дух эпохи и в которых звучание фраз важнее их смысла, к разговору по существу.

Видимо, бессознательно руководствуясь схожими соображениями, Герман Садулаев в бичующей «офисное рабство» книге «Таблетка» приводит целые диалоги — устные и е-мейльные — своего героя с голландским партнером на международном английском. Причем снобистское издательство Ad Marginem принципиально не снабжает их привычными нам подстраничными переводами.

Роман «Таблетка» кажется мне очень схематичным и вторичным, но не могу не признать, что такая политика в отношении иноязычных фраз в данном случае совершенно оправдана. Потенциального читателя романа об офисном рабстве переводы простейших фраз будут только раздражать. А оставленные без перевода — создают у читателя дополнительное ощущение причастности, позволяет идентифицировать себя с героем.

Виктор Пелевин в «Generation П» пошел еще дальше. При издании в интеллигентском «Вагриусе» все иноязычные вкрапления были переведены, как того строго-настрого требует советская издательская традиция. И издевательская надпись на майке компьютерщика Sick My Duck (характерная деталь среды, куда попадает главный герой) снабжена подстраничным примечанием: «Больная моя уточка». Формально — абсолютно корректным... и еще более издевательским, если вы понимаете, о чем тут речь.

Тут возникает вопрос об использовании так называемых «нецензурных выражений». Я твердо убежден: нет выражений нецензурных, а есть выражения неуместные в данном конкретном случае. И это мое убеждение — не продукт новейшей свободы слова. Сошлюсь на авторитет Пушкина, который говорил практически то же самое:

Истинный вкус состоит не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности.

Но когда будете размышлять над тем, насколько уместно и естественно звучат в данном конкретном случае брань и просторечие, вспомните то, что мы говорили ранее: литературный диалог не есть стенограмма диалога реального.

6. Нужны ли рукописи читатели? Я бы сказал — нет, ни в коем случае не показывайте никому свою работу, пока не сочтете ее полностью законченной, но понимаю, что это нереально. Писатели — люди. Им нужно одобрение, им нужны советы. Старайтесь все-таки, чтобы посторонние люди читали ваши работу хотя бы не раньше промежуточного черновика. Старайтесь именно давать читать, а не читайте сами — голос преображает, особенно если вы читаете близким людям, хорошо вас знающим. И ни в коем случае не принимайте их советы за истину в последней инстанции! Гений-то у нас — вы, а не ваш друг, знакомая студентка или преподавательница филфака или ваша девушка (особенно опасный случай — когда ваша девушка и есть преподавательница филфака).

То же самое относится к выкладыванию кусков или законченных, но «сырых» кусков текста в блоги. Впрочем, блоги — это уже скорее промоушн. О нем мы поговорим в следующий раз.

Закончить сегодняшнюю лекцию — и, собственно, цикл лекций о том, как научиться писать фикшн — я хочу шутливой журнальной колонкой Умберто Эко[7]. Признаюсь, мне доставила много удовольствия работа над переводом; надеюсь, вам тоже доставит удовольствие их чтение.

Дата добавления: 2014-01-04