О качествах, которыми должен обладать князь

Князь.

О счастьи.

Науками и искусствами люди обязаны жажде суетной славы.

Но обратимся к наукам и искусствам. Что, кроме жажды [с.55] славы, могло подстрекнуть умы смертных к изобретению и увековечению в потомстве стольких, по общему мнению, превосходных наук? Воистину глупы донельзя люди, полагающие, что какая-то никчемная, ничего не стоящая известность может вознаградить их за бдения и труды. Да, именно Глупости обязаны вы столь многими и столь важными жизненными удобствами, и – что всего слаще – вы пользуетесь плодами чужого безумия. (Там же. Гл. 28.)

Впрочем, и между самими науками превыше всего пенятся те, которые ближе стоят к здравому смыслу, иначе говоря, к глупости. Голодают богословы, мерзнут физики, терпят посмеяние астрологи, живут в пренебрежении диалектики. Только муж врачеватель многим другим предпочтен. Но и среди врачей – кто невежественнее, нахальнее, безрассуднее остальных, тому и цена выше даже у венчанных государей. Да и сама медицина, в том виде, в каком многие ею теперь занимаются, не что иное, как искусство морочить людей, – нисколько не хуже риторики.

К врачам ближе всего законники-крючкотворы; быть может даже, их следует поставить на первое место – сама судить не решусь; во всяком случае, все философы единодушно называют их ремесло ослиным. И, однако, от решений этих ослов зависят все дела – как самые важные, так и самые незначительные. Имения законников умножаются, между тем как теолог, постигнувший глубочайшие тайны божества, жует волчцы и ведет жестокую войну с клопами и блохами. Итак, если среди ученых счастливее других те, которые состоят в наиболее близком родстве с Глупостью, то, без сомнения, величайшие счастливцы – те, кто воздерживается от всякого соприкосновения с науками и исполняет веления одной природы; ведь природа никогда не заблуждается, разве только мы сами попытаемся перешагнуть за положенные человеческой доле границы. Ненавистна природе всякая подделка, и всего лучше бывает то, [с.56] что не искажено ни наукой, ни искусством. (Там же. Гл. 33.)

Но ведь заблуждаться – это несчастье, говорят мне; напротив, не заблуждаться – вот величайшее из несчастий! Весьма неразумны те, которые полагают, будто в самих вещах заключается людское счастье. Счастье зависит от нашего мнения о вещах, ибо в жизни человеческой все так неясно и так сложно, что здесь ничего нельзя знать наверное, как справедливо утверждают мои академики, наименее притязательные среди философов. А если знание порой и возможно, то оно нередко отнимает радость жизни. Так уж устроена человеческая душа, что более прельщается обманами, нежели истиною. Ежели кто потребует от меня наглядных и убедительных примеров, я посоветую ему посетить храм или общественное собрание. Когда речь ведется о предметах важных, все спят, зевают и томятся. Но стоит только орущему (виновата, я хотела сказать–ораторствующему) рассказать какую-нибудь дурацкую, смешную историйку (а это случается нередко), все оживляются, подбадриваются, навостряют уши. Равным образом, чем больше поэтических выдумок вокруг святого..., тем усерднее ему поклоняются, не то что Петру, Павлу или даже самому Христу. Впрочем, здесь не место говорить об этом.

Итак, счастье зависит не от самих вещей, но от того мнения, которое мы о них составили. К вещам доступ труден, даже к самым легким, вроде грамматики, а мнения усваиваются легко и просто, и их одних с избытком хватает для достижения счастья. <...> Итак, либо нет никакой разницы между мудрецами и дураками, либо положение дураков не в пример выгоднее. Во-первых, их счастье, покоящееся на обмане или самообмане, достается им гораздо дешевле, а во-вторых, они могут разделить свое счастье с [с.57] большинством других людей. (Там же. Гл.45.)

Никколо Макиавелли
(1469 – 1527)

Никколо Макиавелли – видный итальянский политический деятель, историк, военный теоретик и философ, основоположник «учения политического реализма». Макиавелли провозгласил автономию политической мысли от мыслей спекулятивной и этико-религиозной. Принципами такой мысли являются реализм и концепция умного государя.

Основные произведения: «Князь», «Рассуждения на первую декаду Тита Ливия», «Диалог о военном искусстве».

Князь не должен иметь ни другой цели, ни другой работы, ни делать из чего-либо другого свое искусство, кроме войны, ибо только военное искусство приличествует тому, кто повелевает, и сила этого искусства настолько велика, что оно не только помогает удержаться тем, которые рождены Князьями, но часто возносить к этому положению людей, прежде бывших частными гражданами. И наоборот, не трудно убедиться в том, что, когда Князья более думали о наслаждениях, нежели об оружии, – они лишались своих государств. Пренебрежение этим искусством является первой причиной потери государства; мастерство в нем – причиной приобретения такового. Безоружность, кроме других зол, которые она влечет за собой, делает еще Князя предметом презрения, а это является одним из тех бесчестящих свойств, которых Князь должен избегать... (Макиавелли [с.58] Н. Князь. – СПб, 2001. С.88-89.)

Что же касается умственного упражнения, то Князь должен читать историю и в ней обращать внимание на деяния выдающихся людей, вникать в их способ ведения войны, исследовать причины их побед и гибели, чтобы избежать последней и подражать первым. Особенно же надлежит ему следовать примеру многих выдающихся людей древности, выбиравших себе какой-нибудь образец для подражания из числа тех, которые до них отличились и прославились и всегда имевших перед глазами его подвиги и деяния... <...> Мудрый Князь должен следовать такого рода правилам и никогда не оставаться праздным в мирное время, но трудолюбиво собирать сокровище, чтобы иметь возможность с его помощью продержаться при неблагоприятном обороте дел и чтобы изменившаяся судьба нашла его готовым отразить ее удары. (Там же. С. 90.)

Остается теперь рассмотреть, как Князь должен вести себя и держаться в отношении к подданным и друзьям. <...> Многие уже силою вымысла создавали республики и княжества, которых никто не видел и не знал, как действительно существующие. Однако между тем, как живут и как надлежало бы жить, имеется такая разница, что тот, кто из-за долженствующего произойти упускает из виду действительно происходящее, – тот скорее уготовляет свою погибель, нежели свое спасение, ибо человек, который захотел бы во всем следовать лишь одному добру, неминуемо погиб бы среди стольких порочных людей. Поэтому для Князя, желающего отстоять себя, необходимо уметь быть и не добродетельным и, смотря по надобности, пользоваться или не пользоваться этим умением. (Там же. С. 91.)

Знаю, всякий признает, что было бы лучше всего, если бы нашелся Князь со всеми качествами, признаваемыми за хорошие, но так как иметь их все и неуклонно проводить не позволяют самые условия человеческого существования, [с.59] то Князь должен быть настолько благоразумен, чтобы уметь избегать позора тех пороков, которые могли бы лишить его государства и по возможности беречься тех, которые не опасны в этом смысле; но если последнее невозможно, то он может не особенно стесняться. И он может также не бояться осуждения за те пороки, без которых трудно удержать государство, ибо если рассмотреть все надлежащим образом, то найдется кое-что, на первый взгляд кажущееся доблестью, но влекущее к погибели, если Князь последует ему, и кое-что кажущееся пороком, но вознаграждающее Князя, последовавшего ему, безопасностью и благополучием. (Там же. С. 92.)

...Князь должен мало обращать внимания на упреки в скупости, если благодаря этому он не будет поставлен в необходимость обирать своих подданных, сможет защищаться, не будет рисковать обеднеть и стать предметом презрения, не будет вынужден превратиться в хищника; ибо порок скупости один из тех, которые укрепляют его трон. <...> И ничто не истощает так самое себя, как щедрость: применяя ее, теряешь возможность ее дальнейшего применения и становишься бедным и презренным, а чтобы избежать последнего – хищным и ненавистным. Среди всего, чего Князь должен беречься, следует особенно указать на презрение и ненависть к нему, щедрость же приводит к тому и другому. Поэтому более разумно примириться со славой скупца, что породит лишь порицание без ненависти, нежели, стремясь к славе щедрого, в силу необходимости приобрести имя хищника, что порождает и порицание, и ненависть.(Там же. С. 93, 94.)

... Я говорю, что каждый Князь должен желать прослыть милосердным, а не жестоким. Однако он должен остерегаться дурного применения этого милосердия. <...> Поэтому Князь не должен считаться с упреками в жестокости, если только такая слава необходима для того, [с.60] чтобы удержать подданных в единении и повиновении. Ведь ограничивающийся весьма немногими примерными наказаниями будет милосерднее тех, которые, вследствие неуместного милосердия, допускают разрастись беспорядкам, порождающим убийства и грабежи, ибо последние составляют бедствие для всего общества в совокупности, кары же, исходящие от Князя, касаются лишь отдельных лиц. (Там же. С. 94-95.)

Однако Князь не должен быть легковерен и скор на крутые меры и не должен сам создавать себе страхов; ему следует умерять свой образ действий благоразумием и человечностью, чтобы излишняя доверчивость не сделала его неосторожным, а излишняя недоверчивость – невыносимым. Здесь возникает спорный вопрос: что лучше – быть любимым или возбуждать страх? На него отвечают, что желательно и то, и другое. Но так как совместиться им трудно, то, если приходится отказываться от одного из двух, много безопаснее внушать страх нежели любовь, ибо относительно людей можно сказать вообще, что они неблагодарны, непостоянны, притворщики, бегут от опасностей, алчны, пока оказываешь им благодеяния, они всецело принадлежат тебе, обещают, как уже было сказано, пока нужда далека, не щадить для тебя ни крови, ни имущества, ни жизни, ни детей; но когда нужда приблизится – они поворачиваются к тебе спиной. И тот Князь, который всецело положился на их слова и потому не принял никаких других мер, гибнет, ибо дружба, которая приобретается материальными средствами, а не величием и благородством души, окупается, но ее не держишь в руках и невозможно воспользоваться ею в нужную минуту. И люди с меньшей опаской оскорбляют того, кто внушил любовь, нежели внушившего страх, ибо любовь поддерживается лишь отношением обязанности, которое порывается вследствие порочности людей при всяком столкновении с личным [с.61] интересом, страх же держится боязнью наказания, которая никогда не прекращает своего действия. Однако Князь должен внушать страх таким образом, чтобы если и не приобрести любви, то избежать ненависти, ибо страх и отсутствие ненависти могут отлично ужиться вместе, и он всегда достигнет этого, если не будет посягать на имущество своих сограждан и подданных и на их жен. Даже когда Князь считает нужным лишить, кого-нибудь жизни, он может сделать это, если налицо имеются оправдывающие это обстоятельства и явное основание, но он должен остерегаться посягать на чужое имущество, ибо люди скорее забудут смерть отца, нежели лишение вотчины. <...> Итак, возвращаясь в заключение к любви и страху, я говорю, что так как любят все люди по своей указке, а страшатся по указке Князя, то мудрый Князь должен опираться на то, что зависит от него, а не от других; он должен только, как было сказано, беречься ненависти. (Там же. С. 95-96, 97.)

Каждый понимает насколько похвально было бы для Князя хранить верность своим обещаниям и жить по-честному, без лукавства. Однако опыт нашего времени показал, что великие дела совершались теми Князьями, которые мало считались с верностью обещаниям, умели лукавством опутать людей и таким образом в конце концов взяли верх над теми, которые полагались на порядочность. Итак, следует иметь в виду, что есть два рода борьбы: один посредством законов, другой – силы. Первый свойственен людям, второй – животным; но так как первый часто оказывается недостаточным, то приходится прибегать ко второму. Поэтому Князю необходимо уметь пользоваться приемами и животного, и человека. <...> Поэтому благоразумный властитель не может соблюсти верность своему обещанию, если такое соблюдение должно обратиться против пего самого и если исчезли причины, побудившие его дать обещание. Если бы все люди были хороши, то такое предписание было бы нехорошим, но так как они [с.62] дурны и по отношению к тебе не станут соблюдать своих обещаний, то и ты не должен соблюдать своих по отношению к ним. И никогда у Князя не будет недостатка в законных причинах для того, чтобы замаскировать свое несоблюдение. (Там же. С. 97-98.)

Итак, Князю нет необходимости иметь все вышеназванные свойства, но весьма необходимо казаться обладающим ими. Более того, я решусь даже сказать, что если всегда строго держаться их, то они опасны, если же только казаться, что имеешь их, то они полезны; так полезно казаться милосердным, верным своим обещаниям, человечным, религиозным, чистосердечным, да и быть таким, однако следует настолько владеть собой, чтобы в случае нужды и не быть таковым, мочь и уметь изменить эти качества в противоположные. <...> И потому ему необходимо обладать духом, настолько гибким, чтобы принимать направления, указываемые ветром и оборотом судьбы и, как я заметил выше, не уклоняться от пути добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо. (Там же. С. 99.)

Пусть поэтому Князь позаботится только о победе и об удержании государства, средства же к этому всегда будут почитаться достойными, и каждый будет хвалить их, ибо чернь всегда увлекается внешностью и исходом дела; на свете же чернь – это все, а отдельные личности только тогда приобретают значение, когда большинство не знает на чем остановиться. (Там же. С.100.)

Дата добавления: 2013-12-14