Против мысленных образов

Концеп­туально-пропозициональная гипотеза.

Резюме: взятые вместе, эксперименты Шепарда и Косслина показывают, что зрительные образы, по-видимому, отражают внутренние репрезентации, функционирующие аналогично восприятию физических объектов.

Другая группа ученых, особенно З.Пылишин [Pylyshin, 1973, 1981] и Брюэр, 1974, которые полагают, что мысленные образы не больше, чем просто субъектив­ный эпифеномен. Действительно ли образные репрезентации являются эпифеноменом, в котором выражается интерпретация знаний, храня­щихся в другом формате? Или это – самостоятельная форма знаний. Пылишин так же, как и приверженцы «образной репрезентации», постулиру­ет единый формат ментальной репрезентации. Но он имеет, однако, амодальный характер. Этот формат является внутренним языком как для образной, так и для вербальной информации.

Аргументация Пилишина против мысленных образов имеет два аспек­та: во-первых, он выступает против гипотезы "картинок в голове", утвер­ждая, что обработка и хранение информации в образном виде превысила бы емкость мозга; во-вторых, он выступает за пропозициональное знание, поскольку хранение информации в зрительной форме не может объяснить наше знание отношений между несопоставимыми понятиями. Вот суть его аргументов:

"...неизбежно возникает необходимость постулировать более абстрактную репрезентацию — ту, что не похожа ни, на картины, ни на слова и не доступна субъективному опыту. Пока мы признаем, что люди могут переходить от мысленных картин к мысленным словам и наоборот, мы вынуждены заключить, что должна существовать репрезентация (более абстрактная и не представленная в сознании), которая обслуживает и то, и другое. Иными словами, должен существовать некоторый общий формат или язык общения."

В качестве аргумента в пользу амодальности знания, наполняющего образ, Пылишин указывает на то, что в случае забыва­ния какого-то образа мы забываем существенные, а не случайные его час­ти, что имело бы место, будь образ чем-то вроде картинки.

Пылишин вводит понятие когнитивной проницаемости: если обра­зы работают в определенной среде, то, являясь частью функциональной ар­хитектуры, они не могут видоизменяться под воздействием процессов бо­лее высокого уровня, к которым относятся верования, цели, надежды (так, программное обеспечение не может модифицировать архитектуру жестко­го диска). В этом случае – когда наши верования (цели, надежны) не могут про­никнуть в функциональную архитектуру мысли - наши образы являются ког­нитивно непроницаемыми. Если же они могут быть изменены, то они, по сути, являются такими же, как и пропозициональные репрезентации.

Пилишин утверждает, что знание по своей сути является концептуальным и пропозициональным, а не сенсор­ным или картинным. Существует некий пропозициональный код, опосредующий связь между вербальным и невербальным кодами. Дж.Андерсон также полагал, что знания хранятся в памяти в форме пропозиций. Пропозиции — это «наименьшие единицы знания, которые могут быть выделены в отдельное высказывание». Пропозиция имеет форму, напоминающую форму суждения, в которую входят аргумент и предикаты. Объекты являются аргументами, а связи между ними описываются предикатами. Пропозициональные репрезентации напоминают языковые репрезентации, которые отражают содержание независимо от модальности получения информации. Эти репрезентации являются дискретными, эксплицитными, абстрактными и строятся в соответствии с определенными правилами.

Пропозиции определяются как абст­рактные когнитивные структуры, используемые для выражения отноше­ния между элементами и событиями. Например, отношения между Лени­ным и Троцким можно представить высказыванием "Ленин уважал Троц­кого"; отношение между вином и бутылкой — фразой "старое вино в новой бутылке"; и т.д. Лежащая в основе образа реальность взаимоотношений (между Лениным и Троцким, вином и бутылкой) выражена здесь в абстрактной пропозиции; при этом ее конкретная фора (форма пропозиции) аналогична форме "поверхностной структуры" предло­жения, тогда как сама пропозиция — это аналог "глубокой структуры" (в теории Н.Хомского). Косслин и Померанц (Kosslyn and Pomerantz, 1977; Kosslyn, 1981) высказались в том плане, что первый вопрос Пилишина (о гипотезе "кар­тин в голове") на самом деле не вопрос, поскольку ни один ученый, изучающий образы всерьез, не подпишется под таким взглядом, полагая, что огромная масса ощущений сводится к более простым и более организован­ным формам. Касательно второго аспекта критики (что пропозициональ­ная форма знания необходимая для объясниения отношений в мире) они отвечают, что знания можно представлять в пропозициональной форме, но есть также и другие способы их представления. Так что эта критика не относится к основной теме.

Дж.Андерсон и Г.Бауэр (1973) критически отнеслись к метафоре "мысленных кар­тин", полагая, что "предположение о том, что носителем воспоминаний или каких-либо других знаний может быть что-то вроде внутренней фото­графии, кино- или видеоленты, которую мы можем реактивировать и вос­производить при припоминании образа, не имеет научной перспективы" (Anderson and Bower, 1973, p.453). По их мнению, хотя субъективно мы можем переживать образ, но лежащая в его основе когнитивная компо­нента имеет не образную, а иную форму. Одна из причин, по которой Андерсон и Бауэр отвергают теорию "картин в голове", связана с пробле­мой сохранности: бесполезно хранить полное изображение сцены, поскольку такая система памяти потребовала бы хранения и воспроизведения, дале­ко выходящего за пределы человеческих возможностей. Для просмотра и интерпретации этих внутренних картин все равно потребовалось бы неко­торое устройство — что-то вроде гомункулуса в голове.

Концептуально-пропозициональная гипотеза предполагает, что в памя­ти хранятся интерпретации событий — вербальные или визуальные,— но не образные компоненты. Андерсон и Бауэр не отрицают, что конкрет­ные слова выучить легче, чем абстрактные, но приписывают эти результа­ты тому, что, как они полагают, конкретные понятия закодированы с бога­тым набором предикатов, связывающих понятия вместе. Они утверждают, что "единственное различие между внутренними репрезентациями линг­вистической входной информации и образа в памяти заключено в деталь­ности информации" (Там же, с.460). Вот один из их примеров:

"Произносимые слова для слушателя подобны критическим указаниям, которые автор пьесы делает для режиссера, надеясь, что его компетентность позволит ему полностью составить из них художественное оформление, выразительный настрой или развитие действия спектакля. Возьмем такую иллюстрацию. Читая рассказ, вы встречаете, например, предложение: "Джеймс Бонд подбежал к своей машине и поехал в казино". Когда вы читаете, вы можете конкретизировать это предложение, привнося в него самые различные факторы и сенсорные образы, описывающие бег, посадку в машину, езду на ней и так далее. Этими "вставками" вы воспользуетесь, если вам станут задавать простые вопросы, например: "Сел ли Джеймс Бонд в машину? Завел ли он мотор? Повернул ли он руль?" Подобные тривиальные, сами собой подразумеваемые вещи непосредственно доступны из референтной семантики глагольной фразы "вести машину". Сама же эта фраза просто упоминает несколько ориентиров (источник, инструмент, цель) из всего описания последовательности событий; слушатель интерполирует или заполняет все промежуточные события между упомянутыми ориентирами. Конечно, позднее слушатель с трудом сможет сказать точно, что он слышал, по сравнению с тем, что он вставил; если его попросят пересказать рассказ "своими словами", он возможно решит при реконструкции существенных эпизодов упомянуть другие ориентиры или описания."

Альтернативу взглядам Пэвио о наличии в памяти двойного кодирования составляет представление, что некоторые из образных эффектов, особенно в экспериментальной парадиг­ме с ассоциативными парами, объясняются различимостью стимулов. Согласно такой позиции, живые, конкретные или высокообразные слова раз­личаются более отчетливо, чем мягкие, расплывчатые или малообразные слова. Давно известно, что при заучивании ассоциативных пар хорошо различимые стимулы запомнить легче. Поэтому, в соответствии с этой позицией, образные эффекты могут быть эпифеноменом, а "подлинные" явления обусловлены неодинаковой различимостью стимулов.

Согласно гипотезе организующих связей Г.Бауэра (1970с), каждый стимул обладает скрытой иерархией кодов, среди которых есть и образы. Эти скрытые коды возбуждаются стимулом и при заучивании ассоциативных пар связывают­ся с их реактивными компонентами. Роль образов заключается в увеличе­нии силы ассоциации. Бауэр (1970с) провел решающий эксперимент, в котором он сопоставил две гипотезы — гипотезу различимости стимулов и теорию организующих связей. Независимая переменная в этом экспери­менте, также использующем заучивание ассоциативных пар, состояла из инструкций, которые давались трем группам испытуемых. Одной группе предложили визуализировать взаимодействие словесно предъявленных объектов (например, стрела/дерево можно представить как стрелу, вон­зающуюся в дерево); второй группе предложили визуализировать слова как не взаимодействующие объекты; и третьей группе, которая служила контрольной, не давали специальных инструкций по визуализации.

Группа	Опознание	Воспроизведение
Взаимодействующие образы	0,87	0,53
Невзаимодействующие образы	0,83	0,27
Механическое повторение	0,84	0,30

Количество верных воспроизведений в группе взаимодействующих об­разов было гораздо выше, чем в двух других группах, но показатели опоз­нания (т.е. верной идентификации) стимулов во всех трех группах были почти идентичными. Эти результаты ясно показывают, что эффект обра­зов лежит в ассоциации и не связан с различимостью стимулов по визуальному основанию.

Дата добавления: 2014-01-04