Культурная коннотация как экспонент культуры в языковом знаке

Н. Ю. Шведова выделяет в русском языке 20 общих смысловых категорий: одушевленность, действие, состояние, предмет, мера, место, время и др. Эти категории формируют смысловой каркас языка. Это и есть наиболее абстрактный уровень языковой картины мира. Но существуют и наиболее специфические для каждого народа образно-ассоциативные механизмы переосмысления исходных значений во вторичной номинации.

Например, собака у русских ассоциируется (наряду с отрицательными явлениями) с верностью, преданностью, неприхотливостью, что нашло отражение во фразеологизмах: собачья верность, собачья преданность, собачья жизнь и др.; у белорусов собака коннотирует негативные в большинстве своем признаки — ушыцца у сабачую скуру (в значении «стать негодным, ленивым человеком»), собакам падшыты («плохой человек»); у киргизов ит (собака) — бранное слово, приблизительно равное русскому свинья. Русское свинья является символом а) грязи, б) неблагодарности, в) невоспитанности; для англичан рig означает обжору; для киргизов, казахов, узбеков и других мусульманских народов сюда добавляется коннотация чисто религиозного плана, в результате чего чочко (свинья) становится резко бранным словом; во вьетнамской же картине мира свинья — символ глупости. Таким образом, слова «собака», «свинья» коннотируют у разных народов различные признаки, что свидетельствует о специфичности, индивидуальности образного мышления у этих народов, влияющего на формирование их картин мира.

Из данных примеров видно, что для каждого языка, для каждой культуры характерно возникновение специфических со-значений — коннотаций.

Как именно связаны язык и культура? Связь языка и культуры рождает коннотацию слова. Коннотация — это несущественные, но устойчивые признаки выражаемого лексемой понятия, воплощающие принятую в обществе оценку соответствующего предмета или факта, отражающие связанные со словом культурные представления и традиции. Не входя непосредственно в лексическое значение и не являясь следствиями из него, эти признаки объективно обнаруживают себя и языке, получая закрепление в переносных значениях, метафорах и сравнениях, фраземах, полусвободных сочетаниях, производных словах (формулировка Ю.Д.Апресяна). Понятие о коннотации впервые возникло в английской лексикографии в середине XIX в.

К коннотациям относят те, которые обычно не фиксируются словарями, но регулярно воспроизводятся в процессе порождения и интерпретации высказывания с данной лексемой или ее производной.

Различают шесть типов коннотации, или со-значений: 1) изобразительное (представление); 2) эмоционально-чувственное; 3) культурно-цивилизационное; 4) тематическое (семантическое поле); 5) информативное (уровень знания); 6) мировоззренческое.

Полагают, что «своя побочная чувственная окраска» присутствует у большинства слов и у большинства элементов сознания. По крайней мере, к основным разрядам коннотированной лексики относят термины родства, зоонимы, соматизмы, названия природных объектов и явлений, физических действий, цветообозначения — все, что можно воспринять пятью органами чувств. Окраска эта кажется слабой, но она реальна. Спорят только о том, присуща ли эта чувственная окраска самому слову, т.е. входит ли она в семантическую структуру слова, или это только психологический нарост на теле слова, его концептуальном ядре. «Уже само слово "даль" имеет в западной лирике всех языков грустный осенний оттенок», — заметил известный философ и культуролог.

Языковым проявлением коннотации считают переносные значения (свинья, ворона, пасынок), метафоры и сравнения (напиться как свинья), производные слова (свинушник, холостяцкий), фразеологические единицы, поговорки, пословицы (подложить свинью), синтаксические конструкции типа «X есть X» (женщина есть женщина).

У одного и того же концепта в разных культурах и языках могут быть разные коннотации: «крыса» — англ. RAT 'предатель; доносчик, шпион'; фр. RAT 'скупой человек, скряга'; нем. RATTE 'с увлечением работающий человек'; рус. крыса 'ничтожный, приниженный службой человек' Л. В. Щерба отмечал национальную специфику в русском слове вода и во французском слове еаи (ЛЁЁ). Для русских слово вода 'лишена содержания' и 'бесполезна в пищевом отношении', а у французов — содержит семы 'отвар' и 'пищевая полезность'.

Коннотация может быть положительной и отрицательной. Слово варяг в переносном значении 'работник со стороны' сохранило отрицательную коннотацию. У слов идол и кумир равные исходные позиции, но разные культурно обусловленные конно­тации их существенно разводят: идол 'о ком-нибудь бестолковом и бесчувственном', кумир 'нейтральная и положительная окраска'. «Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе» (С.Я. Маршак) — поэтически точное определение отрицательной коннотации слова, выступающего в функции общественно-политического термина.

Коннотация капризна и непредсказуема. У содержательно равноценных слов оценка может быть различной. Ср.: осел — ишак, тесть — теща, отчим — мачеха, свинья — боров, коза — козел, собачьи глаза — собака на сене и т.д. В конце XX в. в русский речевой обиход вошло слово ваучер 'контрольный талон, дающий право его обладателю на получение чего-то', например, образовательный ваучер. Слово «ваучер» произошло от фамилии Джона Ваучера, британского мошенника, жившего в XVIII в. и повешенного за свои деяния. Слово ваучер в России 1992 г. стало употребительным, но в связи с несправедливостью массовой приватизации государственной собственности приобрело отрицательную коннотацию.

Истоки коннотации видят в истории и культуре этноса. Это убедительно показано на примере двух прилагательных — нагой и голый в русском и английском языках. Нагота — прекрасна и благородна, оголенность — неприлична и постыдна. Обнаженны­ми бывают богини и нимфы, юноша и девушка, натурщица и спортсменка, голыми — бабы и девки, проститутка и грешница. Даже король голый. Нагота, по мнению одного английского искусствоведа, обладает эстетической броней, защищающей её от насмешки и делающей её неуязвимой. Голые такой брони не имеют и потому заслуживают осмеяния или жалости. В основе про­тивопоставления прилагательных — две традиции западноевропейской цивилизации: традиция античного мира и традиция иудео-христианская. Первая из них дала нам красоту тела, вторая — красоту духа. Христианство противопоставляет дух плоти и подчеркивает греховность и бренность всего телесного. Вспомним, как философ Отрега-и-Гассет описывает картину Тициана «Вакханалия»: «На вершине холма загорает голый старик, а па переднем плане обнажённая белотелая Ариадна потягивается, одолеваемая дрёмой». Критерием стилевой глухоты считается неразличение слов нагая и голая.

Итак, если в языковой единице есть культурная информация, то должна быть и категория, соотносящая две разные семиотические системы (язык и культуру) и позволяющая описать их взаимодействие. По мнению В.Н.Телия, это культурная коннотация.

Например, кровь как символ жизненных сил во ФЕ — пить кровь, до последней капли крови; кровь как символ родства — родная кровь, кровь от крови; |кровь как символ жертвоприношения — пролить чью-то кровь; кровь как символ здоровья — кровь с молоком; как символ сильных эмоций — кровь бросилась в голову, кровь стынет

Почему ФЕ удерживаются в языке веками, хотя они представляют собой явные аномалии языка, его нерегулярности? Почему они вновь и вновь образуются в каждую эпоху? Например, в наш разбалансированный во всех отношениях период реформ возникли фразеологизмы типа шустрый, как веник со свистом (о быстром и шумном человеке); урна привокзальная (о грязном, немытом человеке); уровень ниже табуретки; декольте до колен и др. На эти вопросы можно ответить так. Потому что ФЕ представляют собой сгусток культурной информации, позволяют сказать многое, экономя языковые средства и в то же время добираясь до глубины народного духа, культуры.

Происходят современные трансформации ФЕ, которые, однако, узнаваемы носителями языка, например, ФЕ окно в мир у современного популярного автора получает неожиданную интерпретацию в следующей фразе: «Мы в Японии производим лучшие телевизоры в мире, но это не мешает нам осознавать, что телевизор — это просто маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоро-провода» (В. Пелевин).

Таким образом, соотнесение с тем или иным культурным кодом составляет содержание культурно-национальной коннотации. Именно культурная коннотация придает культурно-значимую маркированность не только значениям ФЕ, символам или метафорам, но смыслу всего текста, в котором они употребляются.

Обычно из денотата вычленяются отдельные признаки, образ которых предстает во ВФ коннотативного слова. Так, если говорят заяц (о трусливом человеке), то это не значит, что у него серая шуба, короткий хвост и длинные уши, а свидетельствует лишь о том, что такой человек, чутко уловив опасность, часто мнимую, вовремя успеет убежать. Закрепление ассоциативных признаков в значении слова, т. е. возникновение коннотаций — процесс культурно-национальный, он не подчиняется логике здравого смысла (почему, например, именно заяц труслив, а не лиса), поэтому у разных народов эталонами трусости могут быть другие животные и птицы.

Как правило, коннотации основаны на ассоциациях, идущих от слова, однако иногда они мотивированы свойствами реалий: ихтиозавр (об отсталом человеке), теленок (о тихом, ласковом человеке), базар (о шумном месте), винегрет (о всякой смеси), хлев (о грязной квартире), баня (о всяком жарком месте), талмуд (об утомительном чтении) и т.д.

Зачастую коннотации воспринимаются как оценочный ореол, при этом также ярко проявляется национальная специфика языка, создающая картину мира. Например, в картине мира русских сочетание старый дом коннотирует негативную оценку, у англичан же это сочетание имеет положительную коннотацию; голубые глаза (к-к-з) для киргизов — самые некрасивые глаза, почти бранное выражение, зато коровьи глаза (о человеческих) — очень красивые, оценка здесь основана на денотате (корове). Для русских выражение съесть собаку означает «приобрести опыт, навык в каком-то деле». Англ. to eat dog – «унижаться, пресмыкаться, быть в унизительном положении; нести оскорбление, проглотить обиду». См. также русское: Вот где собака зарыта.

Коннотации, таким образом, представляют собой форму ценностного освоения мира, фактор внутренней детерминации поведения.

Предмет интереса лингвокультурологов составляет также «культурная память» языковой единицы (слова, фразеологизма). Это те ассоциации, которые задаются языковой единицей и тянутся из ее прошлого употребления, организуя современное значение. Ведь любое слово нашей речи, прежде чем получить современное значение, прошло сложную семантическую историю, ведущую нас в конечном счете к начальным словотворческим усилиям человека. Из каждого слова, которое мы употребляем, глядят на нас не сорок веков, а по меньшей мере сорок тысячелетий. И сама культура — есть своего рода прошлое, просвечивающее в настоящем. Чем глубже это прошлое, тем выше культура.

Например, слово «риза» в современном употреблении — это верхнее облачение священника либо оклад иконы, но отголоски более широкого значения («одежда») слышатся во фразеологизмах — напиться до положения риз, разодрать на себе ризы и др. Это и есть культурная память слова, которая тоже способна творить коннотации.

В предложениях: Иван — его правая рука или встать с левой ноги, писать левой рукой, левые заработки — сохранилось древнее оценочное противопоставление «правый» 'основной, хороший, честный, надежный' — «левому» с полярной, резко отрицательной, оценкой.

Дата добавления: 2014-01-04