Языковая личность, вторичная языковая личность

Текстовая деятельность. Языковая и концептуальная картины мира.

ЛЕКЦИЯ 6

Современная лингвистическая наука, в частности, такая ее отрасль как лингвокультурология выработала терминологическую систему для оперирования понятиями, вынесенными в заглавие данной лекции. Предлагаются следующие определения:

Текстовая деятельность (обмен действиями порождения и интерпретациями целостных коммуникативно-познавательных единиц – текстов) как подлинный механизм социокультурной коммуникации.

Текст – сложный знак и культурная универсалия в структуре социокультурной коммуникации.

Коммуникативная компетентность – уровень коммуникативно-познавательных умений и перцептивной готовности (восприятие), наличие определенных навыков, в том числе навыков внимания и нравственных установок к адекватной интерпретации смысловой информации.

Тезаурус – открытая и подвижная система значений, хранящаяся в памяти индивида и организованная по принципу от общего к частному внутри определенной системы употреблений.

“Смысловые ножницы” в коммуникации между носителями общих и разных языков и культур. Субъективные и социокультурные факторы смысловых разночтений.

Если понимать культуру как "текст" (Лотман Ю. М., 2000), то порождение, трансляция и понимание такого текста в процессе познания невозможны без специально отлаженной семиотической или коммуникативной системы, в качестве которой выступает естественный язык. Слово - это великое орудие, "сигнал сигналов", которое используется уже маленьким ребенком, как волшебный рычаг, приводящий в движение более сложную и более умную систему - взрослого или группу взрослых. Таким образом, проблема познания не может быть оторвана от проблемы общения именно из-за единой семиотической основы природы человеческой культуры, присвоение которой начинается с овладения ребенком теми достижениями человечества, которые сделаны задолго до появления нового активного "субъекта деятельности" на свет. Еще Л. С. Выготский отметил два главных условия человеческого способа воспитания и развития: 1) демонстрацию взрослым какого-либо элемента опыта ребенку, подсказку действием и 2) организацию им общения, вовлечение в общение с собой с целью трансляции опыта.

В силу коллективности человеческого вида, понимание и коммуникация всегда совершаются не только для самого себя, но и прежде всего для других (быть понятым другими, продемонстрировать свое понимание другому, и соответственно быть интересным в интеллектуальном и личностном плане другому). По нашему мнению, общение в этом случае действительно объясняет то, каким образом деятельность "формирует внутренний план сознания". Освоение знаково-символических систем и их развитие совершаются и для себя, и для других, а для системы обучения могут быть представлены как "личностные вклады" в общественный прогресс, т.е. как акмеологические составляющие этого процесса.

Эти сложные общественные феномены, так или иначе, могут быть связаны с общими, не всегда однозначно трактуемыми методологическими принципами, лежащими в какой-то мере в "зоне ответственности" психосемиотического подхода.

К числу основных понятий могут быть традиционно отнесены "знак" и "текст", если речь идет о семиотике и психосемиотике. Если же учитывать деятельностную природу анализируемой реальности, то в этом случае необходимо говорить о "знаково-символической деятельности" или "деятельности со знаково-символическими средствами" и, соответственно, о "текстовой деятельности" как следующем понятии в иерархии, которое должно быть соотнесено с предыдущим.

Порождение и потребление текстов в психологии относят к видам знаковой деятельности, включая их в качестве компонента деятельности более высокого порядка - коммуникативно-познавательной. Это требует специального рассмотрения семиотической стороны общения.

Предметом текстовой деятельности, согласно Т. М. Дридзе, является коммуникативная интенция общающихся, т.е. не смысловая информация вообще, а смысловая информация, цементируемая замыслом, коммуникативно-познавательным намерением. В этом случае в качестве действий можно рассматривать конкретные акты осмысления и операции с применением мнестических средств.

Порождение текста и его интерпретация - это решение, прежде всего эмоциональной и мыслительной задачи, а потом лингвистической, так как во всякой деятельности замысел предшествует конкретным операциям и выбору средств по их осуществлению. Текст сам по себе оказывается функциональной системой, в рамках которой лингвистические конструкции используются для реализации определенных коммуникативно-познавательных задач и могут варьироваться сообразно этим задачам. Это особенно важно в юриспруденции, а также для психологов, связанных с практикой консультирования.

Таким образом, если рассматривать текстовую деятельность на уровне требований общепсихологической теории деятельности, то необходимо выделить также все ее структурные признаки: специфическую мотивацию, иерархию целей, предмет, систему средств и условий реализации и результат (прямой и побочный продукт). Реализуемые в ее рамках (данной теории) разновидности этой деятельности (порождение и интерпретация текстов) присущи одному и тому же субъекту. Адресатом смысловой информации выступает не только потребитель, но и производитель текстов. Каждый человек, поскольку он является субъектом коммуникативно-познавательной деятельности, участвует также в создании "текстовой действительности", а значит в формировании знаний и мнений, ценностей и норм, присущих образу жизни, господствующих в этом обществе представлений о рекомендуемых и принятых способах (моделях) деятельности, взаимодействия и формах общественно одобряемого поведения.

Отсюда можно сделать вывод, что текстовая деятельность, в случае проведения анализа ее структуры, может быть понята как совокупность действий и в то же время более высокий, интегративный вид деятельности, в состав которого на уровне действий должны войти деятельность порождения и интерпретации текстов. Текст же, как единица общения, т.е. целостная коммуникативная единица - это некоторая система коммуникативных элементов, функционально объединенных в единую замкнутую иерархическую семантико-смысловую структуру общей концепцией (замыслом) или коммуникативной интенцией. Текст является не только продуктом и объектом деятельности общения, но и образом этой деятельности, независимо от того, в рамках какой подсистемы знаков текст порождается и интерпретируется. Таким образом, текст - это сложная коммуникативная единица наиболее высокого порядка, в этом плане он действительно может быть определен как специфический элемент человеческой культуры. Это позволяет принять общефилософское понимание культуры как текста, утверждаемое Ю. М. Лотманом.

Природа текстовой деятельности, как считает Т. М. Дридзе, не столько абстрактно-логическая (рациональная), сколько интуитивная (чувственно-образная), независимо от характера текста и от формы воплощения замысла автором.

Текстовая деятельность благодаря этому становится частью общественно-исторического опыта. Она вплетается в процесс продуктивной познавательной деятельности и участвует в формировании общественного сознания, внедряется в механизмы регуляции общественной деятельности и поведения.

Эту общественную функцию текстов нельзя недооценивать, поскольку текст, как правило, выступает в качестве основного, а нередко и единственного, источника информации о деятельности, выходящей за рамки непосредственного обихода и профессиональной специализации человека. Он становится источником информации о той предметной реальности, с которой интерпретатор вступает в непосредственный контакт отнюдь не всегда. Это означает, что характер восприятия и смысловой интерпретации разнообразных текстов, вошедших в сферу практического опыта индивида, решительно скажется на всей деятельности, как на его собственной, профессиональной, так и на деятельности тех, с кем (на основе, в частности, и этой стороны своего практического опыта) будет в дальнейшем общаться человек.

Под текстом, в частности в рамках семиотики, подразумевается определенная наполненная смыслом структура, состоящая из знаков. Значение какого-либо текста зависит от правил (кодов), определяющих подбор и сочетание этих знаков. Данные правила конвенциональны, то есть потребитель текста должен обладать определенными навыками или компетенцией для того, чтобы его интерпретировать (декодировать). Поэтому потребители текста, имеющие разное социальное происхождение или разный культурный опыт, могут прочесть один и тот же текст по-разному. Текст существует материально, но не обязательно в форме письменного сообщения (предложения, записки, отчета или романа). Фотография, песня, реклама (сочетание фотографического или любого другого визуального изображения с письменными знаками), видеотекст или одежда могут пониматься в качестве текста. (Key Concepts in Cultural Theory, Edgar Andrew, Sedgwick Peter (eds), London, New York: Routledge, 1999; Вестник МГУ, Лингвистика и межкультурная коммуникация, № 4 за 2002 г., Мельничук О.А. - Теория текста).

Глобальные стратегии служат читателю средством координации раз-личных точек зрения, выраженных в тексте повествователем и персонажами; локальные стратегии создают отношение читателя к миру произведения в плане дистанция/участие.

Выделяются следующие текстовые компетенции, составляющие “компетенцию читателя”: знание базового словаря, знание правил конференции, умение определять контекстуальныеи ситуативные значения, способность понимания риторическогои стилистического гиперкодирования, знание общих и межтекстовых сценариев, идеологическое видение.

Вопрос о смысле (смыслах) произведения является дискуссионным в связи со спорами исследователей по поводу присутствия/отсутствия автора в тексте, неоднозначности термина “автор”, двух видов присутствия автора в тексте (“двойник”/сознание),обусловивших неоднозначность понятий “образ автора” и “имплицитный автор”. Это представление читателя об авторе после прочтения произведения, позволяющее ему судить о писателе как о конкретной физической личности.

Остановимся подробнее на взаимоотношении и взаимодействии языка и реальности, языка и культуры. Наиболее распространенные метафоры при обсуждении этой темы: язык — зеркало окружающего мира, он отражает действительность и создает свою картину мира, специфичную и уникальную для каждого языка и, соответственно, народа, этнической группы, речевого коллек­тива, пользующегося данным языком как средством общения.

В научном тексте все проще и определеннее: в нем метафоры полезны, когда они облегчают понимание, восприятие сложного научного явления, факта, положения (впрочем, вкус и чувство меры так же необходимы автору научного текста, как и автору художественного).

Сравнение языка с зеркалом правомерно: в нем действительно отражается окружающий мир. За каждым словом стоит предмет или явление реального мира. Язык отражает все: географию, климат, историю, условия жизни.

Вспомним знаменитый, ставший хрестоматийным образцом лингвистического фольклора пример с многочисленными (по разным источникам от 14 до 20) синонимами слова белый для обозначения разных оттенков и видов снега в языке эскимосов. Или наличие нескольких обозначений для слова верблюд в арабском языке (отдельные наиме­нования для уставшего верблюда, беременной верблюдицы и т. п.).

В русском языке, по вполне очевидным причинам, есть и пурга, и метель, и буран, и снежная буря, и вьюга, и поземка, и все это связано со снегом и зимой, а в английском это разнообразие выражается сло­вом snowstorm, которого вполне достаточно для описания всех проблем со снегом в англоязычном мире.

Соотношение между реальным миром и языком можно представить следующим образом:

Реальный мир	Язык
↓	↓
Предмет, явление	Слово

Однако между миром и языком стоит мыслящий человек, носитель языка. Наличие теснейшей связи и взаимозависимости между языком и его носителями очевидно и не вызывает сомнений. Язык — средство общения между людьми, и он неразрывно связан с жизнью и развитием того речевого коллектива, который им пользуется как средством общения.

Общественная природа языка проявляется как во внешних условиях его функционирования в данном обществе (би- или полилингвизм, условия обучения языкам, степень развития общества, науки и литерату­ры и т. п.), так и в самой структуре языка, в его синтаксисе, грамматике, лексике, в функциональной стилистике и т. п. Ниже этим вопросам бу­дет уделено большое внимание: на материале русского и английского языков будет показано и влияние человека на язык, и формирующая роль языка в становлении личности и характера — как индивидуаль­ного, так и национального.

Итак, между языком и реальным миром стоит человек. Именно чело­век воспринимает и осознает мир посредством органов чувств и на этой основе создает систему представлений о мире. Пропустив их через свое сознание, осмыслив результаты этого восприятия, он передает их дру­гим членам своего речевого коллектива с помощью языка. Иначе говоря, между реальностью и языком стоит мышление.

Язык, как способ выразить мысль, и передать ее от человека к человеку, теснейшим образом связан с мышлением. Соотношение языка и мышления — вечный сложнейший вопрос и языкознания, и философии, однако в настоящей работе нет необходимости вдаваться в рассуждения о первичности, вторичности этих феноменов, о возможности обойтись без словесного выражения мысли и т. п. Для целей этой кни­ги главное — несомненная тесная взаимосвязь и взаимозависимость языка и мышления и их соотношение с культурой и действительностью.

Слово отражает не сам предмет реальности, а то его видение, которое навязано носителю языка имеющимся в его сознании представлением, понятием об этом предмете. Понятие же составляется на уровне обоб­щения неких основных признаков, образующих это понятие, и поэтому представляет собой абстракцию, отвлечение от конкретных черт. Путь от реального мира к понятию и далее к словесному выражению различен у разных народов, что обусловлено различиями истории, географии, особенностями жизни этих народов и, соответственно, различиями развития их общественного сознания. Поскольку наше сознание обусловлено как коллективно (образом жизни, обычаями, традициями и т. п., то есть всем тем, что выше определялось словом культура в его широком, этнографическом смысле), так и индивидуально (специфи­ческим восприятием мира, свойственным данному конкретному ин­дивидууму), то язык отражает действительность не прямо, а через два зиг­зага: от реального мира к мышлению и от мышления к языку. Метафора с зеркалом уже не так точна, как казалась вначале, потому что зеркало оказывается кривым: его перекос обусловлен культурой говорящего кол­лектива, его менталитетом, видением мира, или мировоззрением.

Таким образом, язык, мышление и культура взаимосвязаны на­столько тесно, что практически составляют единое целое, состоящее из этих трех компонентов, ни один из которых не может функционировать (а следовательно, и существовать) без двух других. Все вместе они со­относятся с реальным миром, противостоят ему, зависят от него, отра­жают и одновременно формируют его.

Приведенная выше схема уточняется следующим образом:

Реальный мир	Мышление/Культура	Язык/Речь
Предмет, явление	Представление, понятие	Слово

Итак, окружающий человека мир представлен в трех формах:

— реальная картина мира,

— культурная (или понятийная) картина мира,

— языковая картина мира.

Реальная картина мира — это объективная внечеловеческая данность, это мир, окружающий человека.

Культурная (понятийная) картина мира — это отражение реаль­ной картины через призму понятий, сформированных на основе представлений человека, полученных с помощью органов чувств и прошед­ших через его сознание, как коллективное, так и индивидуальное.

Культурная картина мира специфична и различается у разных народов. Это обусловлено целым рядом факторов: географией, климатом, природными условиями, историей, социальным устройством, верованиями, традициями, образом жизни и т. п.

На международном конгрессе в Финляндии представители норвежского Центра по межкультурной коммуникации представили культурную карту Европы, разработанную их центром. Карта отражает не реальные географические и политические особенности европейских стран, а восприятие этих стран, основанное на стереотипах культурных представлений, присущих норвежцам. Иными словами, это культурная картина Европы глазами жителей Норвегии.

Вот как выглядела эта карта:

Vigdis [Вигдис (президент Исландии)]; IRA [ИРА (Ирландская республиканская армия)]; nesten IRA [почти ИРА]; Charles & Di [Чарльз и Диана];

Europas navle [пуп Европы]; Volvo [«Вольво»]; sauna & vodka [сауна и водка]; Russere [русские]; billig [дешево]; billigere [еще дешевле]; godt kjøkken [хорошая кухня]; flatt [плоско, ровно]; Tivoli & Legoland [Тиволи и Леголенд]; fri hastighet [нет ограничений скорости]; svarte bankkonti [теневые банковские счета]; mafia [мафия]; nyttårskonsert [новогодний концерт]; nesten Russere [почти русские]; badestrand [пляж]

Для сравнения приведем аналогичные культурные карты Европы, составленные студентами факультета иностранных языков МГУ. Эти картины европейского мира отражают стереотипы культурных представле­ний, имеющиеся у жителей современной России.

Enjoy your meal! [Приятного аппетита!]

Unknown «cuisine» [неизвестная кухня],

I've never been in the UK [я никогда не была в Англии];

salmon [лосось];

olives [оливки];

red wine [красное вино];

pork [свинина];

beer & sausages [пиво и сосиски];

cheese [сыр];

pizza [пицца];

spaghetti [спагетти];

potato [картошка];

beet & carrot [свекла и морковь];

grape [виноград]; seafood [море­продукты];

oranges [апельсины]

Herrings [селедка]; W. В. Yeats [У. Б. Йитс]; 5 o'clock [файвоклок]; vikings [викинги]; mermaid [русалочка]; Peter the Great [Петр Великий]; Santa Claus [Санта Клаус]; Russian language [русский язык]; cigars [сигары]; Salvador Dali [Сальвадор Дали]; revoluton [революция]; chocolate [шоколад]; drugs [наркотики]; sausages [сосиски]; Swatch [«Своч»]; carnival [карнавал]; pan [пан]; beer [пиво]; the Alps [Альпы]; Balaton [Балатон]; Dracula [Дракула]; war [война]; red pepper [красный перец]; sirtaki [сиртаки]

Языковая картина мира отражает реальность через культурную картину мира. «Идея существования национально-специфических языковых картин мира зародилась в немецкой филологии конца XVIII — начала XIX в. (Михаэлис, Гердер, Гумбольдт). Речь идет, во-первых, о том, что язык как идеальная, объективно существующая структура подчиня­ет себе, организует восприятие мира его носителями. А во-вторых, о том, что язык — система чистых значимостей — образует собственный мир, как бы наклеенный на мир действительный» (Г. А. Антипов, 0. А. Донских, И. Ю. Марковина, Ю. А. Сорокин. Текст как явление культуры. Новосибирск, 1989, с. 75.).

Вопрос о соотношении культурной (понятийной, концептуальной) и языковой картин мира чрезвычайно сложен и многопланов. Его суть сводится к различиям в преломлении действительности в языке и в культуре.

Язык — часть культуры, но и культура — только часть языка. Значит, языковая картина мира не полностью поглощена культурной, если под последней понимать образ мира, преломленный в сознании человека, то есть мировоззрение человека, создавшееся в результате его физического опыта и духовной деятельности.

Предложенное определение картины мира не принимает во внимание физическую деятельность человека и его физический опыт восприятия окружающего мира: Наиболее адекватным пониманием картины мира является ее определение как исходного глобального образа мира, лежащего в основе мировидения человека, репрезентирующего сущностные свойства мира в понимании ее носителей и являющегося результатом всей духовной активности человека. Однако духовная и физическая деятельности человека неотделимы друг от друга, и исключение любого из этих двух составляющих неправомерно, если речь идет о культурно-концептуальной картине мира.

Итак, культурная и языковая картины мира тесно взаимосвязаны, на­ходятся в состоянии непрерывного взаимодействия и восходят к ре­альной картине мира, а вернее, просто к реальному миру, окружающему человека.

Все попытки разных лингвистических школ оторвать язык от реаль­ности потерпели неудачу по простой и очевидной причине: необходимо принимать во внимание не только языковую форму, но и содержание — таков единственно возможный путь всестороннего исследова­ния любого явления. Содержание, семантика, значение языковых еди­ниц, в первую очередь слова, — это соотнесенность некоего звукового (или графического) комплекса с предметом или явлением реального мира. Языковая семантика открывает путь из мира собственно языка в мир реальности. Эта ниточка, связывающая два мира, опутана культур­ными представлениями о предметах и явлениях культурного мира, свой­ственных данному речевому коллективу в целом и индивидуальному носителю языка в частности.

Соответственно, различна языковая картина мира у разных народов. Это проявляется в принципах категоризации действительности, материализуясь и в лексике, и в грамматике.

Разумеется, национальная культурная картина мира первична по отношению к языковой. Она полнее, богаче и глубже, чем соответствующая языковая. Однако именно язык реализует, вербализует национальную культурную картину мира, хранит ее и передает из поколения в поколение. Язык фиксирует далеко не все, что есть в национальном видении мира, но способен описать все.

Наиболее наглядной иллюстрацией может служить слово, основная единица языка и важнейшая единица обучения языку. Слово — не просто название предмета или явления, определенного «кусочка» окружа­ющего человека мира. Этот кусочек реальности был пропущен через сознание человека и в процессе отражения приобрел специфические черты, присущие данному национальному общественному сознанию, обусловленному культурой данного народа.

Слово можно сравнить с кусочком мозаики. У разных языков эти ку­сочки складываются в разные картины. Эти картины будут различаться, например, своими красками: там, где русский язык заставляет своих носителей видеть два цвета: синий и голубой, англичанин видит один: blue. При этом и русскоязычные, и англоязычные люди смотрят на один и тот же объект реальности — кусочек спектра.

Разумеется, любой человек способен при необходимости восстано­вить то, что есть в действительности, в том числе и англичанин, несомненно, видит все доступные человеческому глазу оттенки цвета (и при необходимости может обозначить либо терминами, либо описательно: dark blue [синий, темно-синий], navy blue [темно-синий], sky-blue [голубой, лазурный], pale-blue [светло-голубой]). Еще Чернышевский гова­ривал: если у англичан есть только одно слово cook, то это не значит, что они не отличают повара от кухарки.

Язык навязывает человеку определенное видение мира. Усваивая родной язык, англоязычный ребенок видит два предмета: foot и leg там, где русскоязычный видит только один — ногу, но при этом говорящий по-английски не различает цветов (голубой и синий), в отличие от говорящего по-русски, и видит только blue.

Выучив иностранное слово, человек как бы извлекает кусочек моза­ики из чужой, неизвестной еще ему до конца картины и пытается совместить его с имеющейся в его сознании картиной мира, заданной ему родным языком. Именно это обстоятельство является одним из камней преткновения в обучении иностранным языкам и составляет для многих учащихся главную (иногда непреодолимую) трудность в процессе овладения иностранным языком. Если бы называние предмета или яв­ления окружающего нас мира было простым, «зеркально-мертвым», механическим, фотографическим актом, в результате которого складывалась бы не картина, а фотография мира, одинаковая у разных народов, не зависящая от их определенного бытием сознания, в этом фантастическом (не человеческом, а машинно-роботном) случае изучение иностранных языков (и перевод с языка на язык) превратилось бы в простой, механически-мнемонический процесс перехода с одного кода на другой.

Итак, одно и то же понятие, один и тот же кусочек реальности имеет разные формы языкового выражения в разных языках — более полные или менее полные. Слова разных языков, обозначающие одно и то же понятие, могут различаться семантической емкостью, могут покрывать разные кусочки реальности. Кусочки мозаики, представляющей картину мира, могут различаться размерами в разных языках в зависимости от объема понятийного материала, получившегося в результате отражения в мозгу человека окружающего его мира. Способы и формы отражения, так же как и формирование понятий, обусловлены, в свою очередь, спецификой социокультурных и природных особенностей жизни данного речевого коллектива. Расхождения в языковом мышлении проявляются в ощущении избыточности или недостаточности форм выражения одного и того же понятия, по сравнению с родным языком изучающего иностранный язык.

Понятие языковой и культурной картин мира играет важную роль в изучении иностранных языков.

Действительно, интерференция родной культуры осложняет коммуникацию ничуть не меньше родного языка. Изучающий иностранный язык проникает в культуру носителей этого языка и подвергается воздействию заложенной в нем культуры. На первичную картину мира родного языка и родной культуры накладывается вторичная картина мира изучаемого языка.

Вторичная картина мира, возникающая при изучении иностранного языка и культуры, — это не столько картина, отражаемая языком, сколько картина, создаваемая языком.

Взаимодействие первичной и вторичной картин мира — сложный психологический процесс, требующий определенного отказа от собственного «я» и приспособления к другому (из «иных стран») видению мира. Под влиянием вторичной картины мира происходит переформи­рование личности. Разнообразие языков отражает разнообразие мира, новая картина высвечивает новые грани и затеняет старые. Наблюдая более 30 лет за преподавателями иностранных языков, которые посто­янно подвергаются их воздействию, я могу утверждать, что русские пре­подаватели кафедр английского, французского, немецкого и других язы­ков приобретают определенные черты национальной культуры тех язы­ков, которые они преподают.

Безэквивалентная лексика хорошо изучена теорией и практикой перевода и представляет собой крайний случай языковой недостаточности. Более сложной оказывается ситуация, когда одно и то же понятие по-разному — избыточно или недостаточно — словесно выражается в разных языках.

Рассмотрим, например, способы выражения того факта внеязыковой реальности, который по-русски называется палец. Чтобы назвать этот предмет по-английски, необходимо уточнить, что имеется в виду: палец руки или ноги, и если руки, то какой палец, потому что, как известно, пальцы руки, кроме большого, у англичан называются fingers большой палец — thumb, а пальцы ноги — toes Русскому словосочетанию десять пальцев эквивалентно английское eight fingers and two thumbs [восемь пальцев и два больших пальца], а двадцать пальцев — это eight fingers, two thumbs, and ten toes [восемь пальцев, два больших пальца (на руках) и десять пальцев (на ногах)]. Форма выражения одного и того же кусочка реального мира вызовет у русского, изучающего английский язык, ощущение избыточности (зачем делить пальцы на fingers, thumbs, toes?), а у англичанина, изучающего русский язык, — недоста­точности (три разных с точки зрения английского языкового мышления понятия объединены в одно — палец ).

Итак, языковые явления отражают общественную и культурную жизнь говорящего коллектива. С этой точки зрения интересно выяснить, как отражаются в языке некоторые понятия и насколько лексическая дета­лизация этих понятий обусловлена социальными факторами.

Специальное изучение данной проблемы, проведенное на материа­ле современной англоязычной художественной литературы, показало следующее. В результате изучения способов лексического выражения понятий "вкусный" — "невкусный" выяснилось, что в современном ан­глийском языке понятие отрицательной оценки пищи (русское невкусный) почти совершенно не детализированно и лексически представле­но скудно. Основным способом выражения данного понятия является сочетание not good [нехороший], причем употребление именно этой формы, а не более резкое в эмоционально-оценочных коннотациях монолексемное выражение того же понятия bad [плохой], по-видимому, не случайно. В современном английском обществе, как правило, не при­нято отрицательно отзываться о пище, это не соответствует культурно-этическим требованиям, поэтому данное понятие осталось лексически неразвитым, недетализированным. Показательно также то, что в имею­щемся материале не встретилось ни одного случая выражения понятия невкусный в прямой речи.

Понятие же положительной оценки пищи — "вкусный" — представлено в языке современной английской и американской литературы го­раздо ярче, оно более детализировано, лексически разнообразнее. Наряду с очень употребительным словом good [хороший], для выражения понятие «вкусный» используются словосочетания со словами delicious [вкусный], nice [милый], excellent [отличный], perfect [совершенный], fine [прекрасный], splendid [превосходный], appetizing [аппетитный], beautiful [великолепный], savoury [пикантный]. Похвалить пищу (даже если она этого и не заслуживает) — одна из норм культур­ного поведения в современном цивилизованном обществе, в то время как плохо отозваться об угощении — явное нарушение этой нормы. Данное этическое требование непосредственно отразилось в современном английском языке: понятие положительной оценки пищи выражено лексически разнообразнее и богаче, чем антонимичное по значению понятие. Собранный материал, обработанный методом симптоматической статистики, полностью подтверждает сказанное: 94% общего числа примеров содержат положительную оценку.

Способы выражения положительной или отрицательной оценки пищи могут быть обусловлены и такими факторами, как возраст, пол, уровень образования говорящего. Тенденция к переоценке, характерная для молодых людей, отчетливо проявляется в следующих диалогах:

1. Бабушка и внук. «Is it a good cake?» she asked intensely. «Yes, mam», he said, wiring into it. «It's fair champion» (A. J. Cronin) [«Пирог хороший?» — напряженно спросила она. — «Да, мэм, — ответил он, вгрызаясь в него. — Прямо пирог-чемпион!» (А. Дж. Кронин)].

2. Дедушка и внук. Seated at a little marble topped table in the oldes-tablished confectioner's, the Rector watched his grandson eat strawberry ice. «Good?» — «Awfully» (A. J. Cronin) [Сидя за маленьким мраморным столиком в старинной кондитерской, ректор смотрел, как его внук ест клубничное мороженое: «Вкусно?» — «Обалденно!» (А. Дж. Кронин)].

Интересные результаты дало исследование концептуальной основы словосочетаний, выражающих понятия "грязный" — "чистый". В произведениях современной художественной литературы понятие "чистый" было представлено семью прилагательными (clean [чистый], spotless [незапятнанный], antiseptic [антисептический], neat [опрятный, акку­ратный], immaculate [безупречно чистый], риrе [чистый], dear [чистый, ясный]), а понятие «грязный» — 21 прилагательным (dirty [грязный], greasy [жирный, грязный, немытый (о волосах)], muddy [грязный (о до­роге)], coarse [необделанный (о материале), грубый, шероховатый], soiled [испачканный,], dusty [пыльный], foul [грязный до отвращения и дурно пахнущий], befouled [запачканный], unsanitary [антисанитарный], grubby [неряшливый, неопрятный], plastered [испачканный известкой], filthy [грязный, немытый], stale [несвежий, затасканный], sooty [покры­тый сажей], unclean [нечистый], stained [запятнанный], grimed [испач­канный], sordid [грязный, гнойный, отталкивающий], impure [нечистый], non рurе [нечистый], mucky [грязный (навозный)]).

Уже простое количественное сравнение этих двух списков говорит само за себя. Понятие "грязный" значительно более детализировано, расчленено, многообразнее представлено в современном английском языке, чем понятие "чистый". Это можно объяснить теми же причина­ми, что и в случае понятий "здоровый" — «больной": "чистый" в совре­менной английской культуре — как бы норма, предполагаемое есте­ственное состояние цивилизованного человека, а "грязный" — самые разнообразные отклонения от нормы, и именно это вызывает лекси­ческую реакцию. Но сам факт детализованности и расчлененности по­нятия в сознании и, соответственно, в языке людей еще не объясняет полностью большей употребительности словосочетаний с прилагатель­ными, обозначающими оттенки грязного, в языке современной художе­ственной литературы. Здесь проявляется влияние сложного комплекса различных социокультурных факторов. Действительно, с одной сторо­ны, в современном обществе, по сравнению, например, с прошлым ве­ком, уровень санитарно-гигиенических требований значительно возрос в связи с общим прогрессом медицины, повышением культуры гигиены. Это, казалось бы, противоречит лингвистическим фактам, обна­руженным в результате анализа современной англоязычной художе­ственной литературы. Однако не нужно забывать, что в современном английском языке слова, выражающие понятия "грязный" — "чистый", употребляются не только в прямом смысле, но и в переносном, когда речь идет не о чистоте физической, не о чистоте конкретных предме­тов, а о чистоте душевной, о чистоте взаимоотношений, намерений, помыслов. Слова, выражающие понятие "грязный", часто употребляются в переносном смысле:

I met him at the Con ball at Leddersford. He made a pass within the first five minutes and invited me to a dirty week-end within another five (J. Braine) [Я познакомилась с ним на балу консерваторов в Леддерсфорде. Он начал приставать ко мне в первые пять минут, а в следующие пять при­гласил меня провести с ним сомнительные (букв. грязные) выходные (Дж. Брейн)].

His motives were far from pure (М. Bradbury) [Его побуждения были далеки от чистых (Р. Брэдбери)].

I called him every foul name I could lay my tongue to (A. Hailey) [Я обзывал его всеми грязными словами, которые только мог произнести (А. Хейли)].

And Soames was alone again. The spidery, dirty, ridiculous business! (J. Galsworthy) [И Сомс вновь остался один. Этот паучий, грязный, неле­пый бизнес! (Дж. Голсуорси)].

Have you anything really shocking, Reggie? I adore mucky books, and you never have any in stock (J. Braine) [Есть у тебя что-нибудь действительно стоящее, Регги? Я обожаю грязные истории, а у тебя таких в продаже никогда не водится! (Дж. Брейн)].

You played a dirty trick — we'd have given you five if you'd asked for it... (W. Golding) [Что это за дурацкие (букв. грязные) фокусы? Если бы ты попросил, мы бы дали тебе пятерку! (У. Голдинг)].

Еще одно обстоятельство — коренные изменения, которые произошли в литературных жанрах, стилях, направлениях. Для многих совре­менных западных писателей характерно стремление изобразить жизнь, как она есть, не только ничего не приукрашивая, но часто выставляя напоказ наиболее темные стороны действительности. Последовательное диахроническое изучение языка в этом плане является важной задачей современной лингвистики и может дать интересные результаты.

Так, при диахроническом исследовании языкового выражения понятий "богатый" — "бедный" в английском языке выяснилось, что и в романах начала XIX века (произведения Джейн Остин), и в романах середины XX века (романы Айрис Мёрдок) понятие "богатый" представлено гораздо большим количеством слов и словосочетаний, чем понятие "бед­ный". Избыточность и яркость детализации понятия "богатый" могут быть объяснены определенными социальными факторами: в английском обществе, резко разделенном на богатых и бедных, понятие материаль­ного благосостояния играет огромную роль, это буквально вопрос жиз­ни и смерти, поэтому быть богатым — стремление и желание каждого, это морально-этическая норма, которая социально поощряется, а быть бедным — очень плохо и противоречит общественной этике. Именно поэтому языковое выражение богатства так ярко и разнообразно (и в данном случае время не изменяет общей ситуации: в наши дни быть богатым так же важно, как и двести лет назад). Эту жизненно важную, приятную и волнующую тему в капиталистической Англии принято смаковать до тонкостей: о rich man [богатый человек], to be rich [быть богатым], a man of large fortune [человек с большим состоянием], a man with fortune [человек с состоянием], to make a tolerable fortune [сколотить приличное состояние], to give fortune [дать богатство], splendid property [роскошная собственность], in easy circumstances [в незатрудненных обстоятельствах], to have a comfortable income [иметь достойный до­ход], to have money [иметь деньги], to get money [располагать деньга­ми], to save money [копить деньги], to be well-off [быть обеспеченным] и многое другое. В отличие от этого, понятие «бедный» выражается всего несколькими словами и словосочетаниями: a poor man [бедный чело­век], to be poor [быть бедным], to have no money [не иметь денег], to be in financial difficulties [финансо­вые затруднения], want of money [нуждаться в день­гах], a man without money [человек без денег].

Хотя по общему количеству слов и словосочета­ний соотношение между языковым выражением по­нятий "богатый" — "бедный" и в XIX, и в XX веке ос­тается одинаковым, по выбору слов оно имеет существенные различия. В XIX веке самым распространен­ным словом, выражающим богатство, было fortune в разнообразных сочетаниях (о man of fortune [зажиточный человек], good fortune [хорошее состояние], large fortune [большое состояние], splendid fortune [прекрасное состояние], tolerable fortune [приличное состояние], to give fortune [дать богатство]). В исследованных романах XX века слово fortune ни разу не встретилось в описаниях материального положения персонажей. В XIX веке понятие богатства, состояния (fortune) означало в первую очередь владение землями, поместьями, большими деньгами. Как известно, говорящий создает (или употребляет) словосочетания в соответствии со своим социокультурным опытом. По-видимому, словосочетания со словом fortune так редко встречаются в современном английском языке по той причине, что они не отражают социокультурный опыт носителей языка.

Словосочетания с прилагательными rich [богатый], в XIX веке зани­мавшие по частоте употребления второе (после fortune [состояние]) место, в XX веке стали самыми употребительными.

Точно так же часто встречаемые в романах XIX века словосочетания со словом income оказались в наши дни вытесненными словосочетани­ями со словом means [доход, средства]. В XX веке изменилось содержа­ние понятия богатства: оно предполагает, в первую очередь, счет в банке, а не поместья и землевладения, поэтому в современных романах при описании материального положения персонажей употребляют такие словосочетания, как joint account [общий счет в банке], good investment [хороший вклад], modest annuity [скромный ежегодный доход]. Изме­нилось содержание понятия, изменилось общественное сознание, а вследствие этого и выражение этого понятия в языке. Наметились и неизбежные перемены в отношении людей к богатству. Если в XIX веке быть богатым было безусловным и безоговорочным достоинством, автоматически приносившим богачу уважение, почет, зависть и подобострастное отношение окружающих, то в XX веке, когда вскрыты истинные основы любого богатства, когда всем ясно, что богатство немногих зиждется на бедности и нужде большинства, даже в капиталистической Англии, где, конечно, по-прежнему по счету в банке и встречают и провожают, богатые люди вынуждены как бы оправдываться Anyway, what's wrong with being rich. It's a quality, it's attractive. Rich people are nicer, they're less nervy (I. Murdoch) [Как-никак, что плохого в том, чтобы быть богатым? Это достоинство, это привлекательно. Богатые люди приятнее, они менее нервные (А. Мёрдок)].

Итак, исследования национальной языковой картины мира дают богатый материал для совершенствования процессов межкультурной коммуникации.

Дата добавления: 2014-01-06