Исследование психологии мышления в капиталистических странах 1 страница

Со времени возникновения психологии как самостоятельной науки познавательные процессы были всегда ее центральной темой. В начале XX в. эта специфическая область исследования привлекала значительное внимание психологов (Вюрцбургская школа, Зельц). Но вскоре стал наблюдаться значительный спад экспериментальной и теоретической работы в этой области. Центральное место во вновь возникающих направлениях стали занимать другие вопросы; восприятие — в гештальт-психологии, научение — в бихевиоризме. Все большее внимание в об­ласти общей психологии стало уделяться проблеме мо­тивации. В конце 40-х годов психология мышления стала занимать весьма незначительное место в зарубежной психологии.

Новое оживление в области психологии мышления началось лишь с середины 50-х годов в связи со все усиливающимися антипозитивистскими и антиидеалистическими тенденциями, позволившими наметить некоторые продуктивные методы изу­чения мышления. Весьма значительную роль в оживлении инте­реса к проблеме мышления сыграла кибернетика, попытки пред­ставителей этой науки создать программы мышления челове­ка. Под влиянием этих факторов в последнее десятилетие уси­лилась экспериментальная и теоретическая разработка этой проблемы.

Проследим кратко развитие психологии мышления в капиталистических странах, уделяя главное внимание анализу методологических основ теорий мышления.

Для большей части теорий мышления XX в. характерен позитивистский подход к объекту исследования; с методологической стороны эти теории представляют собой различные формы позитивизма.

Различия внутри позитивизма позволяют выделить два ос­новных направления в изучении психики, а следовательно и мышления: интроспективно-феноменологическое и бихевиористическое. Первое направление основывается на позитивизме махистского толка и гуссерлианстве; бихевиоризм эволюциониро­вал от контовского позитивизма к операционализму. Эти на­правления различаются по кругу явлений, которые они изучают: первое ограничивается явлениями сознания, второе — внешними реакциями живого существа. Представители этих направлений задачу исследования мышления ограничивают изучением лишь определенных проявлений мыслительной деятельности, но не ее существа. При этом каждое из проявлений объявляется един­ственной характеристикой мышления, исчерпывающей его при­роду.

Феноменологическое направление сводит все мышление к изменениям, происходящим в поле сознания индивида («феноменальном поле») во время решения задачи, сливает психику и ма­териальный мир в одно феноменальное поле. Тем самым делается невозможным соотнесение мышления с объективной действительностью и устраняется познавательная характеристика мышления. Бихевиористическое направление, сохраняя понятие материаль­ного мира, исключает из сферы исследования психику, т. е. круг явлений, к которым только и может быть применена характеристика познания.

Исследования мышления исчерпываются в бихевиоризме изучением действий индивида, производимых им в проблемной ситуации. Определенная совокупность этих действий и считается сутью мышления.

Изучая мышление, эти направления в силу своих философ­ских позиций пытаются его определить, не выходя за границы изучаемых ими явлений. В результате устраняется основная, сущностная характеристика мышления — познавательная.

Определение мышления как специфической формы познания фиксирует его результативную сторону. Но в своем конкретном существовании мышление представляет собой процесс, особый вид психической деятельности. Невозможно понять формирова­ние и закономерности ее протекания вне связи с практической, предметной деятельностью индивида, из которой вырастает ум­ственная деятельность. Таким образом, правильное понимание процесса мышления требует рассмотрения его в рамках трех­членного отношения «психика — практическая деятельность индивида — объективный мир».

Объявляя предметом своего исследования либо сознание, либо деятельность, означенные выше теории разрывают тем са­мым явления, генетически связанные и взаимообусловленные. Этот разрыв есть проявление метафизичности позитивизма, для которого деятельность и сознание всегда выступают как абсолют­но различные явления.

Каждая из теорий мышления, строящихся на основе пози­тивизма, является не менее односторонней, чем другие, и поэтому не может преодолеть или заменить все остальные.

Несомненно, процесс изучения разных проявлений мыслитель­ной деятельности приводит к накоплению значительной по объ­ему информации относительно разных сторон мышления.

До определенного момента позитивистский метод может себя оправдать, так как дает возможность получить некоторый эмпирический материал об определенных свойствах мышления. Но этот метод быстро себя исчерпывает, не позволяя исследователю ни объяснить, ни научно классифицировать полученный при его по­мощи материал, так как в основе классификации должны лежать определенные существенные черты изучаемых явлений. Выделе­ние же таких существенных черт предполагает выход за пределы непосредственно наблюдаемого и, следовательно, несовместимо с позитивистским подходом.

Экспериментальный материал, полученный с позиций раз­личных теорий, остается замкнутым внутри этих теорий, противопоставляющихся друг другу.

Сама логика фактов подводит исследователей к постановке таких проблем, которые не могут быть решены с позиций выдви­нутой теории. Объект исследования — мышление — «сопротив­ляется» неадекватным методам его изучения. Это вынуждает представителей той или иной теории отступать от своих теоре­тических положений, имплицитно заменять позитивистский ме­тод опосредствованным способом изучения мышления. Нередко происходит разрыв между теорией и результатами эксперимен­тальных исследований, приводящий к одностороннему, неполно­му использованию полученных данных и неправильной их интер­претации.

В конце концов позитивистский подход приводит к накопле­нию различных проблем, не получающих удовлетворительного решения в рамках существующих теорий.

Все это неизбежно должно было привести и действительно привело в середине текущего века к застою в разработке проблемы мышления в психологии капиталистических стран.

Многие психологи капиталистических стран пришли к правильному выводу о кризисе и теоретическом тупике исследова­ний в области мышления. Однако неправильно было бы ду­мать, что кризис психологии мышления возник лишь в середине XX в. Вся история проблемы мышления в недрах психологии капиталистических стран представляет собой цепь кризисов. Эти кризисы можно рассматривать как проявление в этой частной области периодических кризисов общей психологии. Первый из них (начало XX в.) — кризис психологии сознания — был связан с распространением на область всего естествознания кризиса физической науки. Внутри психологии он был подготов­лен открытием бессознательных процессов в психике человека, бессилием интроспективного метода обнаружить механизмы психической деятельности, применением объективного метода при изучении поведения животных.

Второй кризис начался в конце 20-х годов как результат кра­ха механистической методологии бихевиоризма. Различные пути его преодоления, начиная от призывов «назад к психологии со­знания» и кончая попытками построить психологию на базе диа­лектического материализма, составляют содержание развития психологии на протяжении последних тридцати лет.

Признаки третьего кризиса появились в начале 50-х годов, Это — кризис операционалистического и неопозитивистского под­хода к психике.

Именно в области мышления наиболее остро сказываются пороки методологических основ психологических теорий. Поэто­му неудачи в области изучения мышления оказываются каждый раз одним из важных факторов подготовки очередного кризиса в области психологии.

Проблема мышления была поставлена как предмет экспериментального изучения в начале XX в. Она начала разрабатывать­ся на философской основе идеалистического ассоциативного сенсуализма, явившегося той почвой, на которой впервые в на­чале XX в. выросли первые экспериментальные исследования мышления, проводившиеся представителями Вюрцбургской шко­лы и французским психологом Альфредом Бинэ. Первые теории мышления возникли как отрицание одних сторон этого ассоциа­тивного сенсуализма и развитие других. Влияние означенного выше психолого-философского комплекса сказывается вплоть до настоящего времени.

Против ассоциативного сенсуализма выступила Вюрцбургская школа; она-то впервые в начале XX в. и предприняла экспериментальное исследование мышления. Эта первая попытка была основана на интроспективном понимании мышления как совокупности особых явлений сознания, непосредственно открывающихся обращенному на них сознанию и качественно отличных от ощущений и восприятий.

Полученные результаты противоречили сенсуалистическим установкам господствовавшей в это время психологии, сводив­шей все богатство психической жизни человека к образам, чув­ствам и актам воли. Более того, экспериментальный материал вступил в противоречие с сенсуализмом махистской философии, объявившей ощущения единственными элементами, из которых построен мир физики и психический мир. Понадобилась иная философская интерпретация полученных фактов. В поисках ее некоторые вюрцбуржцы обратились к феноменологии Гуссерля. Частично используя ее положения, они развили понимание мыш­ления как особого психического акта, дающего непосредствен­ное знание сущности вещей. Мышление полностью отрывалось от актов восприятий и представлений, которые якобы лишь иска­жают сущность вещей. Так из осознаваемого испытуемыми фак­та наличия особой формы знания возникла теория «безобраз­ной мысли» — феноменологическая теория непосредственного по­стижения сущности вещей, проникающего через искажающую за­весу чувственного познания.

Такое обособление мышления и противопоставление его дру­гим познавательным процессам — ощущениям и восприятию — является характерной чертой этой первой теории, но в дальней­шем гештальт-психология распространила на мышление законы восприятия, бихевиоризм — законы поведения и т. д.

Получение некоторого нового материала, да еще в такой неразработанной области, как мышление, должно было, казалось, укрепить позиции интроспективного метода. В действительности же престиж его оказался сильно подорванным. Психологи дру­гих направлений (ученики Вундта и представители структурной психологии Титченера), проверив результаты Вюрцбургской школы, получили иные данные. При этом ни одно из направлений не могло предложить способа контроля данных интроспекции и критерия надежности этого метода. Но вместе с недоверием к интроспективному методу отрицательное отношение вызвала и та проблема, которую пытались с его помощью решить психо­логи — проблема «не наглядного» знания, представляющая со­бой в современной формулировке проблему предметного содер­жания понятий и других категорий абстрактного мышления. Только тесной связью с дискредитировавшим себя интроспек­тивным методом и всем породившим ее контекстом Вюрцбург­ской школы можно объяснить тот факт, что эта проблема оказа­лась до сих пор совершенно не разработанной.

Вюрцбуржцы далее поставили вопрос о механизмах и детерминации мыслительной деятельности. Именно попытка его решить и нанесла решительный удар по интроспекции, ибо путем эксперимента сразу же обнаружилось, что человек не осознает процесса своего мышления и не отдает себе отчета о причинах того или иного направления своих мыслей. И тогда вюрцбуржцы были вынуждены отступить от метода интроспекции. Сами они не фиксировали в открытой форме прорыв фронта интроспектив­ного понимания мышления. Но этот прорыв совершился. Экспериментаторы поэтому вынуждены были использовать опосредствованный метод и выводить заключения о мыслительной дея­тельности, сопоставляя внешние раздражители с некоторыми реакциями на них испытуемых. Анализ вербальных и двигатель­ных ответов убедил экспериментаторов в недостаточности объяснений, апеллирующих к явлению ассоциаций, как их понимала ассоциативная психология.

Механизму ассоциаций вюрцбуржцы противопоставили меха­низм детерминирующих тенденций, т. е. влияний, исходящих от инструкции или задачи, не осознаваемых самими испытуемыми, но избирательно действующих на те ассоциации, которые акту­ализирует сигнал-раздражитель.

Так, вюрцбуржцы пришли к важному для психологии мыш­ления выводу, что мыслительный процесс вызывается ситуацией задачи, что мышление может быть описано как процесс реше­ния задачи.

Ко всем этим важным заключениям вюрцбуржцы пришли в результате отхода в этом пункте от чисто позитивистского интроспективного метода. Этот отход, совершившийся внутри Вюрцбургской школы, в соединении с бесплодными попытками проверить теорию «безобразной мысли», нанес тяжелый удар по интроспекгивному методу. Достигнув своего апогея в Вюрцбург­ской школе, этот метод в ней же и в связи с ней потерпел крах.

Эта форма интроспекции настолько дискредитировала себя, что уже не применялась в последующих исследованиях мышле­ния. Многие психологи пришли к выводу о ненаучности интро­спективного метода и основанных на нем экспериментов. Из­вестный бельгийский психолог Альбер Мишотт следующим обра­зом описывает состояние психологов после дискуссии о природе мышления: «Как теоретические возражения, так и тот факт, что эксперименты подобного типа (основанные на интроспекции. — Л. А.) давали противоположные результаты, будучи выполнен­ными при явно тождественных условиях высоко компетентными людьми, имеющими, однако, различную подготовку и принадле­жащими к разным психологическим школам, — все это давало основание для наибольшего скептицизма. Кроме того, было ясно, что, несмотря на возражения противоположной стороны, каждая всегда оставалась убежденной в правильности собственных на­блюдений»¹. Отсюда следовало, заключает Мишотт, что «такие эксперименты имеют значение лишь личного убеждения и, буду­чи недоступными для проверки, не могут, очевидно, рассматри­ваться в качестве научных»².

________________________

¹ Albert Michott van den Berck. – In: «A history of psychology in autobiography», 1952, vol. IV, p. 220.

² Там же.

Итак, Вюрцбургская школа оставила после себя начавшую дифференцироваться область исследования мышления и пора­жение одной из форм позитивистского подхода к его исследова­нию. Дальнейшее развертывание работы в области мышления пошло по трем линиям. Первая линия означала лишь замену одной формы позитивистского подхода другой: мышление было отождествлено с поведением. Вторая линия состояла в попытках лишь несколько видоизменить феноменально-интроспективный подход; причиной его неудачи был объявлен как примитивный сенсуализм ассоциативной психологии, так и антисенсуализм Вюрцбургской школы. Наконец, третья линия заключалась в по­пытках отказаться от любых форм позитивистской методологии и начать опосредствованное изучение мышления.

Из этих направлений наиболее полную реализацию получили прежде всего два первых, воплотившихся в бихевиоризме и гештальт-психологии. Попытка же пойти третьим направлением лишь наметилась в работах О. Зельца. Решая поставленную вюрцбуржцами проблему механизмов и детерминации мысли­тельной деятельности, Зельц уже не мог применять интроспек­тивный метод, но другого метода еще не было. В этой сложной ситуации Зельц стал пользоваться ретроспективным отчетом ис­пытуемых о некоторых промежуточных результатах процесса мышления (ход мышления таким образом восстанавливается по определенным индикаторам, но не сводится к этим последним). В результате теоретического анализа Зельц формулирует анти-ассоциационистскую теорию мышления, в которой место ста­тических ассоциаций между «элементами» сознания занимают динамические единицы — умственные операции, закономерности функционирования которых Зельц пытается сопоставить с зако­номерностями выполнения практических действий человека. Функционирование операции, согласно Зельцу, определяется за­дачей, понимаемой как незавершенная схема или комплекс. Не ассоциации, а задача, заключающая в себе вопрос, выступает в системе Зельца как тот цемент, который связывает друг с другом части содержания мышления и интеллектуальные операции. Таким образом, картина психической жизни, строения психики, согласно теории Зельца, выглядит совершенно иначе, нежели во всей ассоциативной психологии и даже в Вюрцбургской школе.

Развитие антиассоциативной теории мышления открыло перед Зельцем возможность попытаться преодолеть господствовавшее в ассоциативной психологии понимание интеллектуальных про­цессов как чисто репродуктивных. Зельц рассматривает мышле­ние как продуктивный процесс, хотя мышление непременно вклю­чает репродукцию и актуализацию имеющихся знаний. Основу продуктивности Зельц видит в функционировании интеллектуаль­ных операций, направляемых содержанием задачи. Согласно Зельцу, решение задачи достигается не путем актуализации ряда ассоциаций, связанных с ее элементами, а благодаря мысленно­му взаимодействию субъекта с представляемым или мыслимым им содержанием задачи. Субъект, таким образом, как бы соз­дает, творит решение задачи и в результате приходит к позна­нию неизвестного ему раньше отношения между компонентами задачи.

Несмотря на правильность этих положений, теория Зельца не могла решить проблему продуктивности мышления, но она поставила ее. И эта проблема до настоящего времени является весьма актуальной и мало разработанной.

Однако для развития психологии мышления главное значение приобрела не проблема продуктивности мышления, а поставлен­ный во весь рост в работах Зельца вопрос о мыслительных операциях. И чем ближе к современности, тем этот вопрос ста­новится все острее. В конце концов он занял центральное место почти во всех современных теориях мышления — теории Пиаже, работах Ф. Бартлетта, в необихевиористических системах, в так называемом стохастическом направлении (Джером Брунер), в программировании мышления и т. д. И тем не менее эта про­блема до сих пор еще слабо разработана, что обнаружилось особенно отчетливо при попытках кибернетиков запрограммиро­вать мышление человека при решении им задач, потому что психологи выделяют в качестве основных интеллектуальных опе­раций слишком сложные единицы мыслительной деятельности, конкретный состав которых неизвестен.

Выделение весьма глобальных интеллектуальных операций характерно и для теории Зельца. Более же дифференцирован­ный подход к мыслительной деятельности требовал иного мето­да исследования, нежели принятый Зельцем метод ретроспек­тивного отчета. Необходимы были приемы генетического ана­лиза мышления, а разработка их в свою очередь требовала пре­одоления продолжающегося отрыва психики и, в частности, мыш­ления от деятельности человека, от взаимодействия его с окру­жающим миром.

Несмотря на определенное продвижение в изучении мышле­ния на протяжении двух десятилетий его экспериментального исследования, полученные результаты не открывали каких-либо возможностей для практического их использования. Процессами мышления невозможно было управлять; результаты его трудно было контролировать. Затруднения в изучении мышления вы­явили кризисное состояние общей психологии. Поскольку же проблематика психологии концентрировалась преимущественно на познавательных процессах, неудачи в такой важной области, как мышление, усугубляли положение общей психологии. Не бу­дучи в состоянии преодолеть позитивистский подход к мышле­нию, психологи капиталистических стран попытались найти вы­ход из кризисного состояния путем замены одного позитивист­ского подхода (интроспекционистского) другим — бихевиорист­ским.

Бихевиоризм Уотсона заменил господствовавший до него в психологии позитивизм махистского типа контовским позитивиз­мом, в котором непоследовательный механистический материа­лизм был смешан с агностицизмом.

Отбросив совсем понятие сознания как ненаучное и метафизическое, Уотсон единственным предметом психологии объявил поведение, тем самым углубив разрыв сознания и деятельности.

Все ранее существовавшие проблемы психологии бихевио­ризм Уотсона заменил одной — проблемой обучения или приоб­ретения индивидуального опыта, понимаемого как формирова­ние связей «стимул — реакция».

Таким образом, проблема мышления, едва успев родиться, уже растворилась в проблеме обучения (learning) Разные фор­мы психической деятельности стали трактоваться Уотсоном как те или иные формы поведения, играющие различную роль в приспособлении организмов к окружающей среде. С этой функ­циональной точки зрения мышление стало рассматриваться как форма приспособления живого существа к новым условиям. В соответствии с поведенческим определением мышления, основ­ными его элементами объявляются «навыки», т. е. определенные двигательные реакции, связанные с теми или иными стимулами.

Несмотря на явный механицизм такого понимания основ­ных единиц мышления и игнорирование его познавательной характеристики, оно несло в себе определенную прогрессивную струю. Интеллектуальные действия превращались в умения, приобретаемые в процессе взаимодействия живого существа с окружающей средой. Им можно было научиться. Они регулиро­вались внешним миром и обеспечивали приспособление к нему организма.

Определив мышление как форму поведения, бихевиористы вырвали его из узкого круга интроспективно данных явлений, но тут же отождествили с наблюдаемыми явлениями — реак­циями живого существа. Хотя в наблюдаемой деятельности мышление проявлялось гораздо полнее, чем в интроспективных отчетах, сущность мышления, как и в экспериментах Вюрцбургской школы, продолжала оставаться за пределами исследова­ния.

Это стало непреодолимым препятствием для выполнения первой необходимой задачи ученого — дать классификацию на­блюдаемых явлений, установив между ними существенные связи. Отбросив познавательную функцию мыслительной деятельно­сти, бихевиористы смогли оценивать действия организма, произ­водимые ими в новых условиях, лишь о точки зрения их конеч­ного приспособительного эффекта. Этой оценкой была обуслов­лена их примитивная классификация наблюдавшихся реакций: все действия, предшествующие появлению адаптивного ответа, были объявлены попросту ошибочными. В соответствии с этим весь процесс приспособления к новым условиям получил назва­ние «действий путем проб и ошибок» Понимание мышления как процесса проб и ошибок разбивает мышление на ряд не связан­ных друг с другом, разрозненных действий. Предшествующие действия не подготовляют последующие, не являются условием их осуществления. Движение мышления тем самым теряет свое внутреннее единство и перестает быть собственно процессом. Полностью выпадает основная характеристика предшествующих решению «задачи» действий — анализ с их помощью проблемной ситуации и ее непрерывное преобразование. Бихевиористы при­знают единственную детерминацию производимых действий внешними раздражителями, предметами, входящими в проблем­ную ситуацию. Ни результаты собственных действий, ни отраже­ние частей проблемной ситуации не вводятся бихевиористами в число факторов, детерминирующих процесс приспособления.

Этот механистический детерминизм, позитивистское отрица­ние познания как непосредственно не наблюдаемого явления при­вели к краху бихевиористической теории мышления. Исследова­телям не удавалось обнаружить более или менее стойких корре­ляций между изменением внешних условий и вариацией ответной деятельности животных и человека. Полученные результаты никак не укладывались в грубую схему «стимул — реакциях». В результате этого бихевиористы почти полностью прекратили исследование мышления. Изображая крах бихевиористической методологии как сознательное решение бихевиористов отложить изучение мышления до лучших времен, современный бихевиорист Т. Кендлер пишет: «На протяжении нескольких десятилетий, в соответствии с предложением Уотсола и Хантера, исследование решения задач бихевиористами Соединенных Штатов было вре­менно приостановлено»^3-4.

________________________

^3-4 T.S. Kendler. Leafhing, development and thinking. – In: «Fundamentals of psychology: the psychology of thinking». («Annals of the New York Academy of Sciences», v. 91, Art. I), 1960, p. 52.

Итак, в первое десятилетие XX в. интроспективный метод исследования мышления был дискредитирован, а в последующие два десятилетия произошел полный крах поведенческого подхо­да к этой проблеме. Поэтому разработка проблемы мышления в психологии капиталистических стран резко затормозилась.

Крах поведенческой психологии привел к тому, что на пер­вый план выдвинулись теории, которые пытались подправить интроспективный метод, оставаясь при этом в рамках махистского позитивизма. Главной среди этих теорий были гештальт-психология. Одновременно с этим группа американских психологов, образовавших необихевиористическое направление, начала активно развертывать работу по перестройке поведенческой тео­рии на основе операционализма и логического позитивизма.

В этот период во французской психологии начал оформлять­ся принципиально иной, непозитивистский подход к психике вообще и к мышлению в частности. В этом направлении, пред­ставленном именами Пьера Жане, Анри Валлона и Жана Пиаже, проявились традиции французской материалистической филосо­фии. К этому антипозитивистскому, материалистическому на­правлению примкнул известный английский психолог Фредерик Бартлетт. Эти психологи попытались преодолеть разрыв созна­ния, деятельности и объективной действительности, характерный для психологии сознания и бихевиоризма. Интроспективный и объективистский методы установления корреляций стимулов и ответов были заменен объективным изучением становления раз­ных форм психической деятельности в процессе практического взаимодействия индивида с окружающим миром.

Из перечисленных трех направлений первой начала разви­ваться гештальт-психология.

Интроспективный метод гештальт-психологи предложили за­менить феноменологическим методом.

Феноменологический метод впервые был выдвинут Ф. Брентано в работе «Психология с эмпирической точки зрения» (1874г.). Положения Брентано были развиты его учеником К. Штумпфом. Особое внимание психологов к феноменологиче­скому методу привлек Э. Гуссерль — ученик Брентано и Штумпфа. Разработке вопросов этого метода был посвящен его труд «Логические исследования» (1900 — 1901 гг.).

Психологам капиталистических стран феноменологический метод представляется как резко отличный от метода интроспек­ции. В действительности же между этими методами нет принци­пиальных различий.

С точки зрения Брентано и Гуссерля, феноменологический ме­тод представляет собой свободное описание тех «объектов», на которые направлены мысли человека. При этом необходимо со­вершенно отвлечься от всяких теорий, касающихся этих «объек­тов», и стараться описать их так, как они непосредственно вос­принимаются человеком. Но под «объектами» феноменологи по­нимают не материальные предметы, а идеальные, психические образования, осознаваемые человеком.

Таким образом, при применении феноменологического мето­да, как и при интроспекции, человек имеет дело с содержанием собственного сознания. Однако в отличие от интроспективного метода феноменологический метод предлагает сосредоточиваться на феноменальном «объекте», а не на переживаниях, возникаю­щих при его воздействии. Напомним, что Титченер, разрабатывая интроспективный метод, запрещал испытуемым сообщать непосредственно о действующих «объектах». Эти последние объявлялись вторичными образованиями, создаваемыми самим челове­ком на основе непосредственно данных ощущений. Поэтому от­четы об объектах Титченер называл «стимульной ошибкой» (stimulus-error) и отбрасывал их.

Феноменологический метод далее исключал из сферы феноменологического описания акты сознания, поскольку, по мнению феноменологов, при попытках осознать акты или психические действия, эти последние сливаются со своими объектами.

Метод феноменологического описания привлек внима­ние ряда психологов и был принят ими как замена интроспек­тивного метода. Популярность его возросла в результате краха поведенческого подхода к сложным формам психической дея­тельности.

Этот метод образовал основу феноменологического направле­ния в современной психологии капиталистических стран. Основ­ной проблемой этого направления является проблема восприя­тия, но результаты своих исследований феноменологи широко применяют к проблемам мышления.

Какое же значение имеет феноменологический метод? Может ли он в действительности дать что-либо для психологической науки? Имеет ли он дело с какими-то реально существующими явлениями?

Феноменологический метод связан с очень важной, но ограниченной областью психики человека — с осознанным отражением окружающих объектов. Именно поэтому пользующиеся им психологи, как это будет показано дальше, получают интересные результаты, обогащающие психологические знания. Однако значительная часть психических явлений вообще не осознается человеком. К этой неосознаваемой области относится почти вся сфера умственных действий или операций, которые складывают­ся в процессе онтогенеза и затем совершаются в крайне сокра­щенной, недоступной самонаблюдению форме.

Методика экспериментов феноменологов обычно строится так, чтобы обеспечить объективность результатов. Предъявляя те или иные объекты в варьирующихся условиях, экспериментаторы требуют не только словесного описания появившегося образа, но и зарисовок, выбора из нескольких заранее подготовленных рисун­ков того, который более точно соответствует образу и т. д. Важное значение придается повторяемости эксперимента в тож­дественных условиях.

Никакой метод, однако, нельзя отделять от той теории, кото­рая его породила и содержание которой неизбежно в него вклю­чено. Это в полной мере относится к феноменологическому мето­ду. В нем заключено понимание психики как совокупности появляющихся перед глазами наблюдателя «феноменов», о ко­торых человек должен сообщить, абстрагируясь от всех ассоциа­ций, вызываемых этими «феноменами», и воздерживаясь от от­несения его как к миру реальных объектов, так и к области соб­ственных переживаний.

Дата добавления: 2014-11-25