Чернокнижник 3 страница

– Чернокнижник.

– Сами они чернокнижники. Пройдёт время, и они будут гордиться тем, что когда‑то учились вместе с тобой.

Андрей Андреевич задумался и искоса посмотрел на паренька.

– Значит, ты считаешь, что полковник замешан во всём этом деле?

– Я всё это придумал, – снова сказал Петя.

– Ах, да.

– Если хотите, можете дать мне бумаги и запереть в своём кабинете.

– Нет. Дело закрыто, а с полковником будет разбираться другой человек. Я хочу просто попрощаться с тобой. Сдаётся мне, что я тоже буду гордиться, что был знаком с тобой.

Следователь подошёл к подростку ближе, взял его руку и сжал её в крепком рукопожатии.

– Ну, вот и всё. Прощай. Я хотел бы ещё успеть на похороны полковника.

– Обождите, не уходите, – сказал Петя.

Он положил свою руку на плечо следователя и закрыл глаза.

– Не ходите на похороны, – неожиданно сказал мальчик. – Теперь всё, прощайте.

Почему вдруг Сапожников сказал это следователю? От чего он хотел предостеречь Андрея Андреевича – непонятно. Но прощание с сочинителем произвело на милиционера сильное впечатление. Настроение испортилось. Появилось ощущение большой и невосполнимой утраты. За плохим настроением пришло и неразлучное приложение любой хандры – раздражение. Негатив увеличивался и наконец достиг той стадии, при которой уже начинают произносить слово «депрессия».

Андрей Андреевич зашёл в управление, хотел найти кого‑нибудь из начальства, чтобы выплеснуть на него хоть часть негатива, но, к сожалению, никого не нашёл. Все были на похоронах. Тогда он написал рапорт об увольнении со службы по состоянию здоровья, отдал его дежурному и ушёл домой.

Нет необходимости рассказывать, как у нас на Руси лечатся от депрессии. Андрей Андреевич не был исключением. Он нажарил картошечки с лучком, открыл бутылку водки, обмакнул пучок зелёного лука в соль, наполнил стакан до самого верха и приступил к лечению.

Может быть, тот метод, которым воспользовался следователь, и не был передовым, но то, что он был эффективным, с этим поспорить не сможет никто.

Через три дня вернувшись на службу, он обнаружил, что его прогула вообще никто не заметил. Андрей Андреевич вспомнил, что под влиянием хандры написал рапорт об увольнении. Он хотел пойти в кадры и забрать его, но вдруг обратил внимание на то, что никто его не спрашивал о рапорте. Милиционер зашёл в дежурную часть и проверил, не затерялся ли он. Нет, рапорт был направлен по инстанциям в тот же день. «Никого моя судьба здесь не волнует, – подумал Андрей Андреевич. – Я здесь не человек, – винтик, механизм, деталь». Хандра нахлынула с новой силой, и он решил не забирать своего рапорта.

Милиционер ошибался, что о нём никто не помнит. Его новый начальник, который заменил не только старого шефа, но и помощника директора трикотажной фабрики по криминальным делам, как раз очень серьёзно думал о нём. С задачей поимки беспредельщиков и убийц своего предшественника он справился легко. Направив на двух уголовников весь механизм милицейского аппарата, он легко поймал преступников, но те, как будто совершенно случайно, были застрелены при попытке к бегству. Оставалось устранить слишком ретивого следователя, но тот сам подал рапорт об увольнении.

Андрею Андреевичу назначили маленькую пенсию, и, без всяких почестей, проводили на заслуженный отдых.

Но, если у бывшего милиционера трудовая деятельность подошла к концу, то у Пети Сапожникова она ещё и не начиналась. Ему предстояло закончить школу и, желательно, поступить в какой‑нибудь институт. Однако надеяться на высшее образование при таких школьных ярлыках было совсем нереально. Родители приняли единственно правильное решение, и перевели сына в другую школу. Всё бы вошло в норму и протекало по обычному советскому сценарию, если бы советская система образования представляла собой институт просвещения, но она была частью системы, переломить которую было невозможно, или, говоря языком той самой системы: учение её было всесильно, потому что оно верно. (Это не совсем понятно, но в советские времена понимать было не обязательно. Надо было знать цитаты наизусть и повторять их, чем чаще, тем лучше, где надо, и где не надо.)

Личное дело Пети Сапожникова пришло в новую школу гораздо раньше, чем ученик.

– Обратите внимание на этого ученика, – говорила классному руководителю завуч, протягивая ей личное дело.

Та стала внимательно изучать бумаги.

– Нет, нет, там всё в порядке.

Далее следовал длинный и красочный рассказ про нового ученика, а особенно про его учительницу. Естественно, что вокруг завуча собрались все учителя, которые были в учительской.

– Откуда же он всё узнал? – удивлённо спросила молоденькая учительница.

– Мало ли случайностей на свете! Кто‑то рассказал, вот он и воспользовался, чтобы отомстить учительнице.

– И её из‑за него уволили? – спросила математичка, почему‑то запихивая свой транспортир в стол географа.

– Её – нет, – отвечала завуч. – Директор помог. Он представил всё дело так, что ученик всё это выдумал, а вот трём учителям из других школ не повезло – их уволили.

– Я слышала, что им интересовалась милиция, – вдруг вставила своё слово биологичка.

– Да, да, – подтвердила завуч. – Но здесь история совсем тёмная. Следователь, который вёл это дело, после общения с этим мальчиком вскоре заболел и уволился.

– Слава богу, что жив остался! – сочувственно сказал кто‑то.

– А вы знаете, какое у него было прозвище в старой школе? – спросила завуч.

Все повернулись в её сторону и, кажется, даже прекратили дышать.

– Чернокнижник, – сказала она таинственно.

А родители Чернокнижника, совершенно трезво оценивая обстановку, поняли, что без посторонней помощи их сыну не обойтись. Как бы они не старались, но школа никогда не снимет с ученика ярлык, который сама же ему и наклеила. И, если на первый взгляд ситуация, которая сложилась у Пети Сапожникова, казалась безвыходной, то это только на первый взгляд. Каждая советская семья знала, что наверстать то, что упустила школа за десять лет, можно за один год с помощью репетиторов. Репетиторов, естественно, надо было нанимать из того ВУЗа, куда следовало поступать ребёнку. Это было своеобразной гарантией того, что ребёнок поступит. Даже если репетитор и не сможет за год исправить все огрехи школьных преподавателей, он всё равно пропихнёт своего протеже в ВУЗ по другим каналам, (деньги же уплачены).

Затруднение вызывал русский язык и литература. В технических ВУЗах не было преподавателей по этим предметам. Правда, этот предмет не был профилирующим, и по нему надо было получить всего тройку, но её всё равно получить было надо.

В добавление к сказанному, следует отметить, что, если в годы развитого социализма страна жила по правилам плановой экономики, то репетиторство регулировалось исключительно рыночными рычагами. Помня о том, что уголовное законодательство преследовало этот вид деятельности, и доходы от него приписывало к нетрудовым, легко можно представить, во сколько родителям обходилась подготовка одного абитуриента.

– Короче, я всё подсчитал, – говорил отец на семейном совете. – Если платить целый год за физику и математику, то нам с горем пополам хватает.

– А русский? – спросила мать.

– На русский ничего не остаётся.

– Петя, ты же дружишь с вашим отличником? Неужели он тебе не может помочь?

– Ты кого имеешь в виду? – не понял Петя.

– А кого мне иметь в виду? Конечно, твоего полного тёзку – он у вас один круглый отличник.

– Отличник он, действительно, круглый, но я бы не назвал его другом.

– Какая разница? Во всяком случае, вы не враги. Неужели ты не можешь попросить его научить тебя писать сочинение?

– Я даже не знаю, как это сделать…

– Я решу этот вопрос, – неожиданно сказал отец.

– Как решишь? У нас же больше не остаётся денег?

– Это моё дело. Я сказал, что решу этот вопрос, значит, я его решу.

Глава 3

Однофамильцу и тёзке Пети Сапожникова, тоже Пете и, естественно, Сапожникову, как и почти всем ученикам того времени, тоже повесили ярлык. Правда, ярлык тот был совершенно другого качества. Петя был любимчиком. Как он им стал, мальчик не помнил. Он просто привык к своему статусу и уверовал в свою исключительность. Бывало, ученик пыхтит, старается у доски, а выдавить из себя кроме тройки ничего не может. Тогда учитель вызывает Петю, чтобы остальным урок преподать.

– А я ничего не учил, – ответит Петя, то ли потому, что ему захотелось покапризничать, то ли для того, чтобы показать всему классу свой уникальный статус.

– Да быть такого не может?! Вспомни…

И учитель вместо ученика начинал отвечать урок.

– Ну, вспомнил?

Ученик утвердительно кивал головой.

– А ты говоришь, что урока не знаешь! Давай дневник.

Петя подавал дневник и садился на место. Он даже не открывал его, чтобы посмотреть отметку. А зачем, разве и так не ясно? Зато одноклассники после урока окружали Петю и требовали показать отметку.

– Нет, вы только посмотрите, – возмущались они, – опять пятёрка!

– А вы сколько хотели? – самодовольно спрашивал Петя.

Вполне понятно, что прозвищем, которым наградил его коллектив, было «Везунчик».

Однако не стоит думать, что Везунчик получал свои пятёрки просто так. Он, как гладиатор, сражался за свой статус и защищал его, как тигрица защищает своих малышей в момент опасности. Горе тому, кто хоть чуть‑чуть, случайно, невзначай прикасался к этой святыне – он тут же становился врагом. И никакие смягчающие обстоятельства тогда не имели значения. Приговор выносился незамедлительно и не имел срока давности.

Однажды в класс пришёл новенький. Учитель математики имел неосторожность перед всем классом похвалить нового ученика и поставить его в пример. К сожалению, новый фаворит продержался не долго: на первой же контрольной он получил неуд за грязь, которую развёл в тетради. Ой, как он возмущался, как доказывал, что эта грязь не его! Все только смеялись над ним. Действительно, ну не учитель же навёл эту грязь в тетрадке ученика? Учитель, конечно, не наводил, однако читатель наверняка уже заподозрил кого‑то, кроме учителя. Заподозрил, и оказался прав. Но что может читатель? Он же не в классе и даже не в школе: сидит, читает книжечку в своё удовольствие, и ему абсолютно наплевать, что у новенького и по физике грязь, и по литературе, а по английскому из тетрадки целый лист пропал, и вышло так, что вроде ученик вообще никакой контрольной не делал – только число и заглавие написал. Тут, ясное дело, кроме единицы надеяться больше не на что. Больше всего всех раздражало, что новенький нагло врёт. Смотрит на учителя своими круглыми ангельскими глазами и нагло заявляет, что лист из его тетради кто‑то вырвал. Нет, вы только подумайте – ляпнет такое, стоит и ждёт, чтобы учитель, вроде как, оправдался перед ним. Однако оправдываться перед таким, естественно, никто не будет. Прилепили новенькому ярлык, и дело с концом. Вскоре он не только за контрольные, но и за устные ответы неуды стал получать. Проучился ученик полгода, забрали его родители, да и перевели в другую школу. На том всё дело и закончилось.

Дело закончилось, да только не для Везунчика. Однажды староста класса задержался в школе. По каким делам он допоздна просидел в школе, уже никто не знает, но, возвращаясь домой, он заметил, что в учительской кто‑то есть. Староста заглянул в дверь и увидел Везунчика, который рылся в тетрадях. На следующий день староста при всём классе рассказал о случившемся.

– У него ключ от учительской есть, – говорил он. – А мы не верили новенькому, когда он говорил, что ему кто‑то лист из тетрадки вырвал.

– А ты видел его в лицо? – спросил старосту кто‑то.

– Нет, он ко мне спиной стоял. Но мне кажется, что это был… – староста посмотрел на Везунчика.

– Если кажется, креститься надо, – оборвал его тот. – Если есть доказательства – выкладывай, а если нет, то помалкивай себе в тряпочку. Если каждый будет говорить, что ему кажется, можно представить, что у нас начнётся.

Звонок прервал разговор. После уроков эта тема больше не поднималась, а на следующий день староста не пришёл в школу. Произошёл несчастный случай – мальчик упал с лестницы и повредил позвоночник. Старостой класса выбрали Везунчика.

Надо признаться, что мир, окружающий нас, основан не на принципах справедливости. Действительно, одному – всё, другому – ничего. Такую картину можно наблюдать повсюду. Вот и в нашем случае: можешь себе хоть лоб от усердия разбить, всё равно сливки достанутся Везунчику. Тут уж ничего не поделаешь, на то он и Везунчик.

В Союзе в те времена был в моде мотоцикл «Ява». Старые машины: Урал, Восток, Юпитер, тоже, конечно, были хорошие, но ни в какое сравнение с Явой не шли. Красного цвета, с никелированным топливным баком, весь гладкий и мягкий! Одно слово – импорт. Где его покупали, никто не знал, в магазинах таких мотоциклов не продавали, но, когда эта машина появлялась на улице, вокруг неё сразу же собиралась огромная толпа, и кто‑то очень сведущий рассказывал об удивительных возможностях нового мотоцикла.

Одним из немногих счастливых обладателей этой чудо‑машины был отец Чернокнижника. Папа привёз его из загранкомандировки и держал в гараже. Пользовался отец им очень редко: во‑первых, потому что всей семьёй на нём не поедешь, а во‑вторых, потому что отец вскоре купил «Москвич», который был покрыт славой не меньшей, чем «Ява».

Вскоре отцовские загранкомандировки закончились, и автомобиль с мотоциклом стояли в гараже, напоминая семье о том, что не только нужда была покровительницей семейной жизни, были и светлые дни, когда семья, не считая денег, отдыхала, что называется, на полную катушку.

Когда всё валилось из рук, когда у отца от отчаяния и безысходности играли желваки, мать брала супруга за руку и отводила в гараж. Там открывалась бутылочка, и супруги, забыв о неприятностях, смотрели на Яву с Москвичом и вспоминали самые счастливые дни своей жизни.

– А помнишь, Миша, как мы на мотоцикле в Таллинн ездили?

– Мы тогда разбили палатку у телевышки, – уточнял отец.

– Все ходили и смотрели на наш мотоцикл.

– Они не могли понять, почему на иностранном мотоцикле наши номера.

Далее шли воспоминания о Москвиче, о путешествиях и приключениях, без которых никогда не обходилось. Настроение улучшалось, и невзгоды не казались уже такими страшными.

Иногда отец выгонял свой Москвич из гаража и катал всю семью за городом. Тут была и рыбалка, и вылазки за грибами, и просто езда с ветерком. Это обычно происходило после получки или премии.

После прогулок Москвич с Явой тщательно мылись и терпеливо ждали новой поездки.

– Папа, а для чего ты мотоцикл моешь, – спрашивал Петя, – мы же на нём не катались?

– Техника должна всегда содержаться в чистоте, – отвечал отец.

Мать обнимала сына за плечо и шептала ему в ухо:

– Пускай моет. Это ему доставляет удовольствие. Мне кажется, что он свои машины больше жены любит.

– Не больше, конечно, – ответит отец, услышав слова жены, – но техника, как и женщина, любит ласку и чистоту.

В последний школьный год эта семейная традиция была нарушена. Всё время и все средства были направлены на достижение одной единственной задачи – поступления сына в ВУЗ.

После занятий Петя, наспех запихнув что‑нибудь в рот, бежал к репетитору, потом бегом домой, домашние задания, поздний ужин и отбой. Такой бешеный темп, казалось, невозможно было выдержать, но человек, как известно, привыкает ко всему. Сын привык, что видит родителей только утром, а родители смирились, что погладить по головке своего сыночка можно только спящего.

Однажды, во время короткого утреннего общения за завтраком, отец сказал:

– С сегодняшнего дня у тебя прибавляются занятия по русскому и литературе.

– Господи, куда же больше! – взмолился Петя.

– Ничего не поделаешь, такова жизнь.

– И куда мне надо будет бегать к этому репетитору?

– Это не репетитор.

– А кто же он?

– На репетитора уже денег не хватает. Это ученик с вашей школы, отличник, на всех олимпиадах занимает первые места, – объяснил отец.

– Кстати, твой однофамилец и тёзка, – добавила мать.

– Везунчик, что ли?

– Какой везунчик? – не понял отец.

– Кликуха у него такая.

– Помнишь, мы уже говорили о нём? – напомнила мать.

– Но мы с ним близко даже не знакомы, просто я знаю, что он есть – вот и всё.

– Значит, пришло время познакомиться поближе, – подытожил отец.

На этом разговор закончился. Родители посмотрели на часы, ойкнули, выскочили из‑за стола и, дожевывая на ходу бутерброд, убежали на работу. Петя вымыл за ними посуду, собрал портфель и ушёл в школу.

На перемене Везунчик сам подошёл к Пете.

– Привет, тёзка! Это с тобой мне надо заниматься?

Петя, не зная, что ответить, пожал плечами.

– Не тушуйся, насмерть не замучаю. Сегодня после уроков жди меня у входа в школу.

– Пойдём заниматься? – робко спросил Петя.

– Пойдём, пойдём, заодно и позанимаемся.

После уроков два Пети пошли заниматься. Правда, их путь странным образом пролегал мимо домов школьников, и закончился у старых гаражей. Везунчик подошёл к гаражу отца Чернокнижника и достал из кармана ключ.

– Пришли, – сказал он.

– Что здесь? – удивился Петя.

– А что тебя не устраивает?

– Я думал, что мы будем заниматься!

– Подержи, – вместо ответа услышал он голос Везунчика.

Петя взял портфель тёзки и стал наблюдать, как тот пытается открыть металлическую дверь гаража. Дверь, видимо, перекосило, и она не поддавалась. Петя стоял и с удивлением наблюдал, как его новый знакомый по‑хозяйски открывает отцовский гараж.

– Это и будет наше первое занятие, – говорил Везунчик, упираясь в дверь. – Сейчас покатаемся на мотоцикле, а затем ты опишешь мне свои ощущения. Годится?

Дверь поддалась и со страшным скрипом открылась. Везунчик зажёг свет, и Петя увидел в углу гаража отцовскую Яву. Она, вся забрызганная грязью, смотрела на Петю своим единственным глазом и как бы говорила: «Забери меня отсюда! Мне здесь плохо!»

– Но, ведь это же…

– Да, недавно это был мотоцикл твоего отца, – гордо сказал Везунчик, прервав Петю, – а теперь это моя машина.

– Отец таким образом расплатился с тобой за занятия?

– Всё в этом мире стоит денег, – сказал Везунчик.

– А ключи?

– Мне негде его держать, и твой отец разрешил некоторое время пользоваться гаражом.

– А почему он такой грязный?

– Потому что танки грязи не боятся.

Везунчик подошёл к мотоциклу, выставил нейтральную передачу, повернул ручку газа и завёл мотор. Мотоцикл взревел. Пете показалось, что он слышит не рокот мотора, а стон попавшего в капкан зверя. Машина затряслась, будто человек, испускающий дух в предсмертных судорогах. Петя подбежал к мотоциклу, схватил его за руль и прижался к нему.

– Нет, нет, – услышал он рядом голос тёзки, – за рулём буду я, а ты садись сзади.

Петя с потухшим взглядом, в какой‑то прострации, послушно сел сзади. Машина взревела, рванулась с места и выехала из гаража.

Накатавшись, Везунчик довёз своего пассажира до дома.

– Опиши все свои ощущения и завтра принеси мне, – сказал мотоциклист, потом он вывернул ручку газа и скрылся из вида.

Однако мотоциклисту явно не хотелось расставаться со своей новой игрушкой. Адреналин ещё не в полной мере вспенил кровь, сердце ещё не замирало на крутых виражах, дыхание ещё не останавливалось, когда машина, оторвавшись от земли, как птица, несколько мгновений находилась в состоянии свободного полёта. Везунчик помчался за город, где шоссе представляло собой прямую, как стрела, линию, где холмы должны были подбросить машину и подарить её новому хозяину незабываемые мгновения блаженства.

Добравшись до места назначения, мотоциклист остановился. Как спортсмен перед решающим прыжком, он отдыхал и собирался с силами. Но вот настала решающая минута. Везунчик поправил новенький шлем, который был только что приобретён, затянул на запястьях кожаные перчатки и плавно отпустил ручку сцепления. Машина мягко покатилась по асфальту. Амортизаторы нежно покачивали седока, как бы стараясь его усыпить. Вот наездник слегка повернул на себя ручку газа, и тембр двигателя изменился. Теперь никакой нежностью даже и не пахло. Мотоцикл подъехал к основанию холма, и газу пришлось прибавить ещё. Теперь мотор не пел и даже не стонал. Он ревел, как истребитель, приближающийся к порогу звуковой скорости. Подъём на холм закончился, и мотоцикл, перевалив через хребет возвышенности, помчался вниз, увеличивая скорость.

К подножью следующего холма машина не приехала, а прилетела. Вот она легко преодолела подъём и оторвалась от земли. Блаженство растеклось по всему телу мотоциклиста. Однако этого ему было мало. Это ведь мотоцикл летел, а не его хозяин. А хозяину хотелось, чтобы летел он. Человек должен был слегка оторваться от сидения, и вот тогда он, хоть и на мгновение, но превратится в птицу. Для этого надо было ещё немного добавить газа.

Машина остановилась, мотоциклист собрался с духом, и вторая попытка началась. Но ни вторая, ни третья попытка не привела к желаемому результату: тело мотоциклиста плотно прижималось к сидению в течение всего полёта. При четвёртой попытке ручка газа была вывернута до отказа. Машина быстро преодолела подъём, подпрыгнула на хребте и как пуля помчалась вниз. Вот она взлетела на следующий холм, и колёса оторвались от земли. Везунчик почувствовал, что его тело медленно отрывается от сидения. Он полетел. Однако восторг быстро сменился ужасом. Тело не желало возвращаться на своё место. Оторвавшись от земли, мотоцикл со своим хозяином превратились не в одну, а в две птицы, и каждая летела по своей траектории. Вот ноги мотоциклиста отделились от педалей и наконец неведомая сила оторвала руки от руля. Человек полностью был отделён от машины.

Далее влияние человека на технику прекратилось. Более того, Петя ощутил, что он подчиняется каким‑то «космическим», а не земным законам. Во‑первых, не было земного притяжения: тело существовало помимо земли, оно впервые парило в воздухе. Во‑вторых, и в самых удивительных, время полностью изменилось: оно текло совершенно по‑другому. За какую‑то долю секунды Петя мог наблюдать за процессами, для наблюдения за которыми там, на земле, ему понадобились бы часы. Он внезапно очутился в прошлом, и перед его глазами прошли картинки из его детства. Однако это были не просто картинки, он не только видел, но и осязал и обонял прошлое. Странно было то, что, находясь в прошлом, Петя не терял связи и с настоящим. Он одновременно видел и реальные события: вот его мотоцикл медленно отплывает от него и начинает опускаться на землю. Вот колёса ударяются об асфальт и отваливаются. Какая‑то железяка отскочила от колеса и полетела в его сторону. Когда железяка приблизилась, Петя понял, что это цепь мотоцикла. Она крутилась и издавала пронзительный душераздирающий визг. Вот цепь поравнялась с его головой и ударила в шлем. Тот сначала съехал на бок, потом отделился от головы и полетел самостоятельно. Мотоциклист посмотрел вниз, и увидел свою изуродованную машину, которая с бешеной скоростью неслась прямо на камень. Вот машина, а вернее, груда металла, врезалась в валун, лежащий на обочине дороги, рассыпалась на множество частей и извергла из себя огромное облако огня. Огонь подполз к лицу и слегка коснулся его, опалив волосы. Далее время снова изменилось, оно потекло так же быстро, как и до полёта. Петя даже не успел ни о чём подумать, как почувствовал сильный толчок в спину и мокрый плевок в лицо. Подросток протёр глаза и обнаружил, что лежит метрах в пятнадцати от дороги, в вонючем болоте, а рядом, у обочины, за валуном, лежали изуродованные части бывшего мотоцикла. На поверхности камня догорал бензин, который вылился из топливного бака. Петя ощупал себя и, к своему удивлению, обнаружил, что на нём не было даже царапины, только от челки слегка пахло палеными волосами. «Я действительно везунчик», – подумал он.

Что касается другого Пети, то он пошёл домой и стал честно выполнять задание, которое ему дал новый «репетитор». Правда, ему никак не давал сосредоточиться бывший отцовский мотоцикл. Подростку всё время казалось, что машина жаловалась ему на то, что её продали, на то, что она стоит грязная и неухоженная. Петя вдруг представил, что машина была такой же живой, как и он.

«Когда я сел на заднее сидение, я же предал его! – подумал мальчик. – А потом? Что было с ним, когда я ушёл домой, а его оставил с новым хозяином?»

Рука взялась за перо и стала быстро выводить строки. Голова не поспевала за ней. Постепенно сознание стало расплываться, голова клюнула один раз, второй, и наконец успокоилась на исписанных листах.

Отец, увидев сына, подозвал мать.

– Смотри, кажется, за ум взялся. Вырубился прямо на боевом посту.

– Слава богу! Только не надо его будить.

Родители раздели сына и помогли перебраться на кровать.

Утро следующего дня ничем не отличалось от других будничных дней. Будильник своей противной трелью согнал с тёплых и уютных постелей всю семью. Далее следовало соревнование в беге на короткую дистанцию к месту, которое утром пользуется особой популярностью. Всем, кроме первого, в этой гонке доставалось ещё и мучительные танцы или прыжки с ноги на ногу у заветной двери.

Далее следовали быстрое мытьё и завтрак, если, конечно, поедание бутерброда на ходу можно назвать завтраком. Определённый шарм придавало то обстоятельство, что всё описанное происходило если не во сне, то, во всяком случае, и не наяву. Человек хоть и вставал с постели, но до конца ещё не проснулся.

Проделав только что описанную процедуру, Петя сгрёб всё, что оставалось с вечера на письменном столе в портфель, и побежал в школу. Перед входом он увидел Везунчика, который явно чем‑то был расстроен.

– Ты меня ждёшь? – спросил он своего нового репетитора.

– А, это ты?

Петя удивлённо посмотрел на своего тёзку.

– Ты написал, что я просил тебя?

– Не знаю, – ответил Петя.

– То есть, как это, не знаю?

Вместо ответа Чернокнижник начал судорожно рыться в портфеле.

– Ты, что, ещё не проснулся? – ухмыльнулся Везунчик.

– Если честно, то да.

– Везёт же людям! – произнёс с завистью Везунчик. – Кому‑то не проснуться, а кто‑то всю ночь уснуть не мог.

Наконец Петя нашёл, что искал. Он протянул Везунчику исписанные листы.

– Вот, – с облегчением сказал он.

В это время раздался звонок, и Петя проснулся окончательно.

– Ладно, я прочитаю, – сказал Везунчик. – После уроков встретимся.

На занятиях Чернокнижник мучительно вспоминал, что он написал для своего тёзки. Однако, как он ни старался, но вспомнить не мог. Это состояние может припомнить, наверное, каждый, и каждый знает, что если человек что‑то «заспал», то вспомнить это практически невозможно.

Не буду хулить всю советскую систему образования. Но, если она смогла отвлечь ученика от своих назойливых мыслей и заставила думать над тем, над чем надлежало думать ученику, значит не всё так плохо было у нас с просвещением. К концу занятий наш герой совсем забыл о своём сочинении, и вспомнил о нём тогда, когда увидел перед собой гневный взгляд Везунчика.

– Как ты узнал?! – крикнул тот, брызгая слюной в лицо.

– Что? – не понял Петя.

– Ты вчера не пошёл домой, а поехал следить за мной!

– Я?

– Ну не я же?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь!

– Всё ты понимаешь! Не надо прикидываться!

– Да что с тобой!?

– Это ты специально сделал, потому что твой мотоцикл оказался у меня!

– Да что я сделал, чёрт возьми?! Мне действительно жаль мотоцикл, но что это доказывает?

– Если бы я только мог, я бы сейчас же отказался от предложения твоего отца, но я не могу вернуть его ему!

Чернокнижник не выдержал, схватил Везунчика за грудки и встряхнул.

– Ты можешь толком объяснить, что случилось?! – крикнул он Везунчику прямо в ухо.

Тот вдруг затих, отшатнулся от своего товарища, и с удивлением и страхом посмотрел на него.

– А действительно, как ты мог это узнать?

– Господи, да что?!

– Например, про цепь. Ведь всё это произошло за доли секунды. Как ты мог узнать, что время растянулось для меня?

Вероятно, от такого сильного эмоционального натиска память мало‑помалу стала возвращаться к Чернокнижнику. Он подошёл вплотную к испуганному тёзке и пощупал пальцами его чёлку.

– Это ведь он тебя лизнул, когда ты пролетал над валуном?

Везунчик, как ошпаренный, отшатнулся от Пети.

– Значит, это не враньё, что про тебя рассказывают?

– А что про меня рассказывают?

– Про то, что ты чернокнижник.

Этот вопрос остался без ответа.

– Ты хоть знаешь, чем ты владеешь?! Это же золотое дно!

– Пока что кроме неприятностей это дно мне ничего не даёт.

– Научи меня, клянусь, я сделаю для тебя всё, что захочешь!

Везунчик умоляюще смотрел на своего нового товарища.

– Я не знаю, как это делается. Я просто это придумываю.

– Как же ты не знаешь, ведь ты это делаешь?

– Не знаю, вот и всё.

– Понимаю, не хочешь говорить. На твоём месте я бы тоже никому не сказал, но я для тебя не буду конкурентом. Я после школы пойду учиться по литературе, а ты, как мне сказал твой отец, свой выбор остановил на технике.

Дата добавления: 2015-03-29