Организационная часть. 3 страница

Конечно, любовь вплоть до костра включительно – это всегда трагедия, это тяжело, лучше бы поменьше костров. Ну, вот вам еще один рассказ, теперь уже без трагического финала, но тоже о замечательном учителе. Его имя мы уже упоминали здесь: это Константин Эдуардович Циолковский. В Боровском уездном училище он преподавал детям купцов и мещан арифметику, геометрию, черчение, чистописание, рисование, историю и географию. Короче говоря, и чтец, и жнец, и на трубе игрец. Смотритель училища вспоминал: «Уроки г.Циолковского всегда оставляют весьма приятное впечатление. Его приемы преподавания просты, наглядны и практичны, оживляют и заставляют быть внимательными учеников во все время урока. Вследствие такого преподавания дети без особого труда и сознательно усваивают изучаемый предмет»[8]. Если уж смотритель впечатлился, то дети и вовсе были в восторге: Циолковский учил, играя. Не превозносился, не гордился, не боялся выглядеть смешным. Когда изучали многогранники, клеил их из цветной бумаги, нанизывал на нитку, вешал на шею и шествовал в этих диковинных бусах в училище под изумленными взглядами купцов и мещан. Или мастерил огромный шар из бумаги, клал на тонкие проволочки внизу горящие лучинки и запускал свой «монгольфьер» в ситцевое боровское небо. А то катал на воздушном змее таракана в коробочке, «чтобы он мог почувствовать, до чего прекрасен полет, а заодно и понаблюдать, каким образом скажутся последствия полета на его организм». (Как тут не вспомнить первого космического туриста!) Мальчики ходили на уроки чудака-учителя с удовольствием еще и потому, что Циолковский никогда не сердился. Ну, так уж и никогда! – недоверчиво воскликнете вы. Наверняка ученики не раз давали ему повод для недовольства. Не верите мне, послушайте самого Константина Эдуардовича: «Перед роспуском дети волновались и не учили уроков. Вот тут-то часто я…» Стоп, давайте попробуем угадать, как заканчивается эта фраза. Может быть, «часто я ставил им двойки»? Или «часто я бранил своих нерадивых учеников»? Нет, не угадали: «Перед роспуском дети волновались и не делали уроков. Вот тут-то часто я развлекал их опытами. Например, предлагал вынуть серебряный рубль из таза с водой». Циолковский не раздражался, не впадал в отчаяние, но продолжал учить всегда, при любых обстоятельствах – только чуть-чуть по-другому. Он проповедовал педагогику ненасилия и писал, «что страх наказания следует заменить голосом рассудка, разума, науки».

В общем, милейшая картина вырисовывается, почти идиллия. Но справедливости ради к ней следует добавить несколько штрихов. Во время преподавания в Боровске Циолковский был нищ и болен – так, что и передвигаться быстро уже не мог. Более того, он страдал глухотой. После перенесенной в 9 лет скарлатины слух его ухудшился настолько, что учиться пришлось экстерном – будущий ученый не слышал преподавателей. А учеников слышал, вот что любопытно. «Несмотря на глухоту, мне нравилось учительство. Большую часть времени мы отдавали решению задач. С учениками старшего класса летом катались на моей большой лодке, купались и практиковались в геометрии». Интересно, как они это делали? Лежали, наверное, боровские архимеды на песке, чертили палочкой геометрические фигуры, и было это так же радостно и приятно, как грести или плавать.

Я вообще почему-то очень ясно себе все это представляю. Вот он идет утром в училище: некрасивый, бледный, плохо одетый; на шее, как папуасские бусы, красуются разноцветные многоугольники. Из окон на него глядят добропорядочные граждане, пожимают плечами, посмеиваются. У них-то и дома ладные, и герани на подоконниках, и самовары на столе, а этот, смотрите-ка, чудак-человек! Ну и где теперь все эти насмешники с их самоварами? Да нет их, канули, как говорится, в Лету. А Циолковского, больного, неустроенного, немолодого ребенка, бездонная река не унесла. Почему? Потому что все его дела точно, до миллиметра, укладываются в определение любви, данное апостолом Павлом. Он был терпелив, не гордился и не завидовал, не искал своего, не бесчинствовал и не раздражался, верил в свои идеи, в своих учеников. Он любил их и на спасительном плотике любви тихо переправился на другой, высокий берег, в Вечность. Кстати говоря, видимо, по этой же причине глухота не мешала Константину Эдуардовичу слышать подопечных: Любовь обостряет восприятие. Она, как писал Оскар Уайльд в горькой исповеди «De profundis», «может прочесть письмена и на самой далекой планете».

Ну ладно, - скажут мне, - это все высокопарные слова, литературщина. Нам-то, обычным людям, Вечность ни к чему. Прожить бы жизнь без трагедий и потерь, уйти без страданий, а там - какая разница! Как говорил Екклесиаст, «кто приведет /человека/ посмотреть на то, что будет после него»? Что ж, в этом есть своя правда. К сожалению, посмертная слава редко сочетается с благополучием при жизни. Опухший от водянки Сервантес, умирающий на бедном ложе, тяжело больной и затравленный властями Булгаков, диктующий жене последние строки великого романа – были ли они счастливы от мысли, что имена их останутся в веках? Не знаю, не знаю. Вот и великий Ронсар с грустной иронией писал:

Нет, Рюбампре, куда сытней

Прожить свой век купцом богатым

Иль, куш сорвавши покрупней,

Витийствовать перед Сенатом,

Чем славную стезю творить

В прислугах музы горемычной,

Которой голодом морить

Своих ревнителей привычно. [9]

Но на самом деле, высокая жертвенность вовсе не обязательна, чтобы полностью реализовать себя при жизни, радоваться каждому дню здесь и сейчас, обеспечить будущее своих детей. Согласитесь, это тоже очень немало, тем более что времена теперь пошли совсем другие, больше располагают к решению сиюминутных задач и к достижению практических целей. Да, все это верно, но и здесь без любви никак нельзя, потому что только она дает нам возможность найти себя.

Все знают, что камертон издает звук «ля» первой октавы. На ноту «до» он не зазвучит. Так же и люди – каждый настроен на свою ноту. «Доктор, какая у Вас легкая рука!» - сказала я своему стоматологу. - «Понимаете, - ответила эта милейшая женщина, - я с детства мечтала лечить зубы». Так вот в чем суть: мы делаем хорошо только то, что любим. Заставьте человека заниматься нелюбимой работой, привяжите его к стулу, стойте над ним с палкой – все равно ничего не получится. Один юноша четыре года проучился на двух первых курсах недешевого факультета престижного вуза, и, в конце концов, был отчислен. Я как-то спросила у него: «Скажите, а чем бы Вы занимались, если бы родители не запихали Вас сюда?» А он, оказывается, собирался стать пластическим хирургом. И стал бы – исправлял бы людям носы, уши и другие части тела, и был бы счастлив. Но мама с папой рассудили по-другому, не услышали сына, изрядно испортили ему жизнь. Иногда роль «мамы с папой» играют наши собственные амбиции - хочется заниматься чем-то своим, любимым, а амбиции шепчут: «Да что ты, кому сейчас все это надо, иди лучше в менеджеры (адвокаты, дипломаты, прорабы), а не то умрешь под забором». И мы послушно идем, делаем изо дня в день постылую работенку, мечтаем о субботе с воскресеньем, тихо ненавидим коллег, таких же конформистов и товарищей по несчастью.

А ведь все могло быть иначе. Не повиновались бы фальшивому шепотку – радовались бы будням, каждой их минуте. Вот послушайте трогательную, почти сказочную историю про человека-снежинку. Жил-был на свете, а точнее, в США человек по имени Уилсон Бентли (совпадение фамилии с маркой роскошного автомобиля – чистая случайность). Он родился в фермерской семье, и на роду мальчику было написано крутить коровам хвосты и беспокоиться о надоях. Но не тут-то было: с детства его завораживали снежинки, их неповторимая, совершенная форма. Он часами мог простаивать во дворе, любуясь хрупкой, ускользающей красотой холодных кристаллов. Родители имели полное право возмутиться и «выбить дурь» из юной головушки. Но они поступили мудрее, купив сыну на скромные сбережения сначала микроскоп, а потом и фотоаппарат. Прошли годы кропотливого труда, и на свет появился уникальный альбом с фотографиями самых разных снежинок, прославивший Бентли на всю страну. В конце жизни он признавался, что любимое дело не принесло ему богатства, однако добавлял: «Я не поменялся бы местом с Генри Фордом или с Джоном Д. Рокфеллером за все их миллионы. У меня есть мои снежинки!»[10]

Впрочем, иногда вдохновенный труд всей жизни дает и вполне ощутимые материальные дивиденды: бывает же так – и за деньги, и по любви. Взять, например, Билла Гейтса. Это теперь он чуть ли не самый богатый человек на Земле, гуру, изменивший мир. А был когда-то смешным носатым юнцом в скромном свитерке. Но с тринадцати лет обожал компьютеры, интересовался по-настоящему только электронными технологиями, даже университет бросил, чтобы создать Microsoft. Сейчас ясно, что у него все получилось, а тогда, в начале пути, были, наверное, сомневающиеся, и немало. Только он не сомневался, просто занимался тем, что нравилось – и вот вам результат.

Так что, дорогие коллеги, прислушайтесь к себе. Не любите свою работу? Скорее меняйте ее, не делайте несчастными себя и других. Как-никак, профессия учителя предъявляет повышенные требования к личностным качествам. И потом, обществу нужны переводчики, бухгалтеры, библиотекари и даже гардеробщики (театры-то, как мы помним, начинаются именно с вешалки). Любите? Ну, тогда флаг вам руки: экспериментируйте, играйте, воздействуйте и влияйте. Вы не станете примитивными манипуляторами, не навредите, не сфальшивите: у вас есть лучший в мире камертон – любовь. Тот, кто правильно расслышал свою ноту, услышит и чужие, он знает, что в октавах человеческих характеров их не восемь, а гораздо больше.

«В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки, что угодно для души»

Старинная детская считалка

Я не люблю Новый год. Никогда не понимала, почему смена цифры в календаре должна вызывать всеобщее бурное ликование. Оголтелые толпы мечущихся по магазинам людей, толкотня в транспорте, у всех в руках нарядные свертки, но глаза погасшие, лица уставшие. А потом эта новогодняя ночь: обильная еда в час, когда и есть-то совсем не хочется, натужная имитация веселья на голубых экранах, грохот фейерверков, сбежавшие от хозяев насмерть перепуганные собаки. Сплошная суета и фальшивка: Новый год – это праздник с ватной бородой. А главное, ничего нового. За ночью придет утро, мы уберем в холодильник салат, подернутый пленкой засохшего майонеза, и с трудом преодолевая ощущение пришибленности, выйдем на холодные замусоренные улицы. С легким паром, господа…

То ли дело 1 сентября! Вот это действительно ново годний день. Новое расписание, новые лица, новые задачи. Ведь каждый незнакомый студент, сидящий напротив – это своего рода ребус, головоломка («Отгадай, сколько зверушек спряталось на рисунке»). Когда я была маленькой, а наше хозяйство – социалистическим, еды было мало и качество ее оставляло желать. Чтобы создать у детей дополнительный стимул к поеданию невкусных блюд, на дне тарелок рисовали всякие картинки: зайчиков, собачек, девочек с сачком. Доешь скорее мутное детсадовское варево и увидишь, какая картинка досталась тебе на этот раз. Так вот и с людьми. Сверху – манеры, шуточки, робкий или скучающий взгляд, а что там, на донышке? Похлебай из этого котелка, пообщайся, поговори, послушай, может, и поймешь.

Но сложность в том, что работать нам каждый раз приходится не с отдельной личностью, а с группой, с этим «единством непохожих». И подбирают состав студенческой группы, в отличие от экипажа космического корабля, методом тыка, никаких тебе тестов на психологическую совместимость. Никому и дела нет, что им, молодым, амбициозным, эгоцентричным, полным неоправданных надежд, предстоит сидеть бок о бок и довольно тесно взаимодействовать на протяжении нескольких лет.

☺ И такое бывает. Захожу 1 сентября в аудиторию. Здравствуйте-садитесь-давайте знакомиться. Как Ваша фамилия? – Кошкина. – Очень приятно. А Ваша? – Собакина. – Вы что, смеетесь? – Да нет, мы правда… Пошутила администрация, увидела в списках поступивших две интересные фамилии и посадила девочек рядом.

У аргентинского писателя Хулио Кортасара в рассказах и романах часто появляется тема случайного сообщества людей. В автомобильной пробке, на палубе корабля, в городской суете формируется вдруг тесная группа, а внутри нее, как электрические разряды, вспыхивают взаимный интерес, любовь, вражда. Вспыхивают – и вскоре угасают: в силу обстоятельств, случайное сообщество людей распадается довольно быстро. Студенческая же группа – сообщество вынужденное, и сохраняется оно довольно долго, до самой магистерской шапочки с кисточкой, похожей на снасть глубоководной рыбы-удильщика. Будут ли эти люди жить душа в душу или как кошка с собакой, нам, преподавателям, по большому счету не так уж и важно. Гораздо важнее, что у каждого индивида в этом маленьком сообществе свой тип восприятия, своя способность к запоминанию. Свой темперамент и скорость мышления.

Взять, например, память. Давно заметила, что в этом смысле учащиеся делятся на спринтеров и стайеров. Спринтеры быстро схватывают, но быстро и забывают. Стайеру же надо повторять одно и то же раз пятнадцать, но если он запомнил, то уж намертво. А бывают и вовсе марафонцы: к концу учебного года после титанических усилий в памяти у них остается два-три новых слова. Таким ребятам я обычно задаю вопрос: «Вам мама в детстве книжки читала?» В ответ почти всегда недоуменное «Не-е-ет». Способность к запоминанию формируется в первые годы жизни, и если ребенка растили по принципу «На тебе машинку (Барби, мячик), иди, играй», то впоследствии он с трудом воспринимает текст и не может удержать в памяти прочитанное.

Скорость мышления тоже разная. Кто-то торопится, говорит, не подумав, кто-то отвечает быстро и точно, а кто-то соображает медленно (тугодум не значит дурак, ему просто нужно время, чтобы собраться с мыслями). По Айзенку, скорость умственных процессов есть фундаментальный базис интеллектуальных различий между людьми.

Теперь представьте, что у вас в группе парочка торопыжек-спринтеров, две-три светлые головушки и тугодум-стайер. Легче всего работать со спринтерами: они всегда готовы к сотрудничеству, быстрый ответ для них способ самоутверждения. Не забывайте только на следующем уроке переспросить пройденное. Ответы светлых головушек вас порадуют, а иногда вызовут даже легкое чувство ревности: кажется, они всему учатся сами, мы должны их только слегка направлять. А что же тугодум? Да он в такой компании не успевает и рта раскрыть. Скоростные бегуны его перебьют, опередят, умники подавят интеллектом, и к третьему-четвертому курсу он превращается в закоренелого молчуна, который кутается в свое молчание, точно в плащ-невидимку. Велик соблазн его вообще не замечать. Чаще всего так оно и бывает. Однако, как говорил Константин Циолковский, «судить о познании класса лучше всего по ответам слабейших учеников». И правда, легко учить того, кто и без нашей помощи выучится, а вот попробуй поднять человека, если его «тяжел камень ко дну тянет». Ведь не тогда я учитель, когда двоечник у меня плачет за печкой, а отличник довольно потирает руки. Вот если отпетый бездельник вдруг начинает работать, а безнадежный «тормоз» отвечает легко и охотно, то тогда и только тогда можно считать, что экзамен на соответствие выбранной профессии сдан мною на «отлично».

Так что возьмемся за дело. Для начала отучим торопыжек перебивать: не крадите чужой ответ! Предупреждаем раз, другой, не помогает? Введем систему желтых карточек – нарежем из желтого картона квадратиков и будем выдавать по одному за каждое несвоевременное выступление. Действует прекрасно! Во-первых, какая-никакая штрафная санкция, а во-вторых, напоминает студентам о футболе, о том, что они – одна команда.

Вы скажете, что за игры со взрослыми людьми! Ну, не такие уж они и взрослые в восемнадцать-двадцать лет, сейчас люди по многим причинам взрослеют позже. И потом, в игре любой человек немного расслабляется, раскрывается, с ним становится легче работать. Впрочем, об игре мы поговорим в другой главе.

☼ Как сейчас помню этого юношу по имени Дима. Когда я получила ту группу, меня предупредили: «Ты на него особо внимания не обращай, он все равно молчит». У парнишки нелегко сложилась судьба: поступил на вечернее отделение и «загремел» по призыву в первую чеченскую кампанию. Вернулся живым-здоровым, перевелся на дневное, но сидел тихо, думал о своем, глаза смотрели куда-то внутрь. И я не послушалась совета коллег: спрашивала его часто, но никогда не критиковала, зато хвалила при первой возможности. К счастью, группа подобралась добрая, понимающая. Терпеливо ждали, когда ответит, радовались, если правильно. И без желтых карточек обошлось. Через год в таком режиме он начал быстрее вспоминать слова, говорил охотнее, лицо посветлело. А потом уже занимался наравне со всеми, государственный экзамен сдал легко и уехал в Перу работать в Торгпредстве. Вот тебе и «не обращай внимания».

Что общего между преподавателями и врачами? А то, что ни в той, ни в другой профессии не бывает мелочей. Например, почему этой девочке так нелегко дается язык? Лицо живое, взгляд внимательный, занятий не пропускает, а результат мог бы быть и получше. Надо за ней понаблюдать. Она старательно записывает, отвечает вдумчиво, но когда слушает ответы других, машинально начинает рисовать в тетради. На полях возникают рыбы, цветы, лица. «Скажите, Вы не увлекаетесь фотографией или дизайном?» - спрашиваю я ее. «Раньше увлекалась, но теперь на это нет времени». Вероятно, по сенсорной классификации она принадлежит к визуальному типу. «Визуалы» воспринимают информацию в виде образов и картин, и теоретические выкладки даются им с трудом. Например, Вера Мухина, скульптор от Бога, признавалась: «Я не могу читать философских книг – нет зрительного образа. Когда я читаю что-либо, я моментально вижу все это, всегда построю пейзаж, где происходит действие».[11]

Если «визуал» связал свою жизнь с изобразительным искусством, флаг ему в руки. Но как быть, коли вместо занятий любимой художественной фотографией или живописью он вынужден зубрить грамматические формы, никаких зрительных образов не вызывающие? Надо просто объяснить человеку, что трудности в учебе вызваны не отсутствием способностей, а особенностями восприятия, и возможно, он приободрится, прислушается к себе, и дело пойдет на лад. А можно и самим пофантазировать, добавив «визуальности» в свои объяснения. Например, при спряжении некоторых испанских глаголов гласная в корне в ударной позиции чередуется с дифтонгом, а в безударной остается неизменной. Это «гласные-орехи»: нажмешь – распадутся на две половинки, не нажмешь – останутся целыми. Или вот еще: есть слова, окончание которых усекается перед определенными частями речи и в определенных формах. Это «слова-ящерицы», они отбрасывают хвостик. Ах, ну что за детский лепет, - скажут критически настроенные читатели. Рассказывайте, пожалуйста, про ваши «орехи-хвостики» ученикам младшей школы, а мы со взрослыми людьми работаем. Отчасти они, конечно, правы, но только отчасти. Визуальное, образное восприятие действительно присуще детям, но «визуал» сохраняет эту детскую черту на всю жизнь.

В аудитории проще всего работать с «аудиалами»: слово для них – родная стихия. А вот к «кинестетикам» нужен особый подход. Их легко узнать по манере поведения. Для людей кинестетического типа важны ощущения, действие, движение; на уроке им не сидится. «Кинестетик» все время старается чем-то заняться – разбирает и собирает ручку, возводит хитроумные конструкции из ластиков, точилок и карандашей, позаимствованных у соседей по парте. Такая активность раздражает, но не торопитесь сердиться, это непродуктивно. Подготовьте для непоседы особые задания – например, пересказать текст от первого лица, представив себя на месте одного из персонажей. Или пересадите на свой стул и попросите задать вопросы остальным студентам, пусть поиграет в «препода» и разрядит напряжение, вызванное вынужденной пассивностью. Если бедняга совсем уж замучился от бездействия, разрешите ему пройтись по классу, пошлите за мелом, наконец. Все лучше, чем тратить драгоценное время на «разборки». Кстати, в юности все люди немного «кинестетики», такова уж возрастная особенность. Поэтому первокурсникам особенно трудно дается спряжение глаголов, премудрость, требующая зубрежки, зубрежки и еще раз зубрежки. «Ты, я, он, она» - вместе не дружная семья, как пелось в одной детской песенке, а мука мученическая. Однако и это нудное, но необходимое занятие можно превратить в игру. Делим группу на пары и начинаем играть в теннис, только вместо мячиков раздаем глаголы: ты называешь первую форму, он – вторую и так далее. Быстрее, быстрее! Забыл, замешкался? Один-ноль в пользу соперника. Есть еще игра под названием «Я что-то потерял». Водящий называет по порядку все глагольные формы, но одну пропускает. Остальные должны сказать, какую. Так ребята учатся не только спрягать, но и внимательно слушать друг друга, и если эта привычка сохранится в дальнейшем, без желтых карточек можно будет обойтись.

Разумеется, темпераменты у наших подопечных тоже разные. Сангвиник – подарок судьбы. Он уверен в себе и стабилен. Не обижается, не унывает, учится спокойно. Вот меланхолик – это уже посложнее. Чуть исправишь – уже уголки рта поползли вниз, брови встали домиком: «Ну да, у меня никогда ничего не получается!» Такому нужно дать надежду, приободрить. Тут важны оттенки. Если ошибся, скажите: «Отчасти Вы правы, но…». Вообще слова «вы правы» производят на человека магическое действие, видимо, потому, что наши зашоренные и затюканные сограждане слышат их нечасто.

☼ Как сейчас помню, еду в видавшей виды маршрутке с одного кладбища на другое. Теснота, духота, настроение подавленное. В рюкзаке – урна с прахом близкой родственницы, везу хоронить. Вместе со мной в чудо городского транспорта втиснулся мужчина лет тридцати пяти. Пахнет перегаром, лицо помятое, на тощей груди татуировка. Только сел – и тут же начал ворчать: «А что это вы здесь расселись со своим рюкзаком, пересаживайтесь туда!». Спорить с ним не было сил, и я машинально ответила: «Да, вы совершенно правы». Он уставился на меня в изумлении: «Вы сказали, что я прав? Я – прав!? Мне такого никто никогда не говорил!» Дальше последовала длинная печальная исповедь: был на войне, убивал людей, не может себе этого простить, потерял себя. Открылся человек случайному попутчику, и никаких сеансов психоанализа не потребовалось. Всего-то два слова: «Вы правы».

Но вернемся к меланхоликам. Оценки им иногда рекомендуется завышать. Хотите поставить 88? Да уж округлите, не будьте рабом цифры. Поставьте 90, потерпит Болонская Система, ничего ей не сделается. Только два балла, а какова разница! Уже не «В» («Более-менее»), а «А» («Ах, какая прелесть!»). Наши студенты зависимы от этих условностей, принимают их всерьез и по молодости еще не подозревают, что жизнь готовит им такие экзамены – целого алфавита не хватит.

Ну, а что же холерики? Тут хлопот не оберешься, сплошные перепады и протесты. То восторг и энтузиазм, а то вдруг все противные, учиться скучно, и задания я вашего делать не буду! Вокруг них следует ходить на мягких кошачьих лапках со втянутыми коготками, иначе они не только сами заведутся, но и всю группу так раскачают, что минут пятнадцать от занятия долой. Вот эта, например, девица. Умница, талант, но как же с ней нелегко! Чуть что, сразу: «А я не согласна!», «Не имеют права!», «Вот я им все скажу!». Ладно, я-то знаю ей цену, но на экзамене, перед незнакомой комиссией эта горячая головушка непременно «возникнет» и получит оценку ниже той, которую действительно заслуживает. Начинаем маневр: «Юля, а у меня есть для Вас подарок» - «Какой?» - «До конца семестра не скажу». Несколько месяцев я добросовестно интриговала ее разговорами о подарке, и, наконец, принесла испанскую фигурную бутылочку в виде тореро, дала подробную инструкцию: «Утром перед экзаменом открываете бутылочку, помещаете туда свой характер, плотно закручиваете и оставляете на полке. Придете домой с отметкой – можете характер выпускать». Она не обиделась, засмеялась – подарок все-таки. В день экзамена подхожу к аудитории: ну точно, уже митингует. «Безобразие! Почему нас не впускают? Вот я сейчас пойду!» - «Юля, а где бутылочка?» - «Какая бутылочка? Ах, бутылочка…» И все, затихла, спокойно отправилась сдавать и получила свою законную пятерку.

«Ну, зачем такие ухищрения? К чему выписывать кренделя перед человеком, с которым вы расстанетесь и не увидитесь больше никогда? Не все ли равно, как он сдаст этот несчастный экзамен?» - спросите вы. Нет, не все равно. «Не думай о секундах свысока», - поется в известной песне. Не следует пренебрегать моментами триумфа или моментами поражения, это все кирпичики, из которых у юных существ постепенно складывается жизненная установка, а уж деструктивная или конструктивная - во многом зависит от нас с вами.

Да, чуть не забыла: вон в уголке тихо сидит флегматик. Это утес, о который легко разобьются все ваши порывы и благие намерения. Раззадорить, расшевелить флегматика трудно, воздействиям он практически не поддается. Что ж, таких студентов судьба посылает нам для смирения, чтобы не думали, будто возможности наши безграничны.

Так что, как видите, варианты вам могут попасться самые разные. Холерик-«спринтер», флегматик-«стайер», сангвиник-«светлая головушка» - это все, как говорится, классика жанра, бывают сочетания и посложнее: холерик-«тугодум», например. Не сразу находит правильный ответ и злится на себя, на вас, на целый мир. Может даже выскочить и дверью хлопнуть, видали мы и такое. А вы терпите, присматривайтесь, ищите подходы. И не спешите записать ученика в дураки, это больно ранит его самолюбие, снижает самооценку. А кому как не нам с вами знать, что самооценка, характер и судьба – звенья одной цепи.

Помнится, в предыдущей главе говорилось, что профессия требует от преподавателя особых личностных качеств. Каких? Давайте посмотрим. Я бы расположила их в следующем порядке: терпение, щедрость, любопытство. Все они тесно связаны друг с другом и по отдельности в рамках профессионального мастерства особого значения не имеют. Терпение помогает нам сохранять душевное равновесие; не просто сдерживать себя, а именно не сердиться, когда приходится по двадцать раз объяснять одно и то же или выслушивать робкий лепет вместо грамотного ответа. Эту черту можно тренировать и развивать – ведь ходим же мы в тренажерные залы, чтобы «качать» мышцы. Так вот, аудитория – это такая «тренажерка», позволяющая развить качество, которое пригодится не только в работе.

За терпением следует щедрость, умение отдавать. У испанского поэта Антонио Мачадо есть коротенькое стихотворение: «В ладони грошик сожмешь - / Не потратишь и сбережешь./ Монетку души оставишь - / Не потратишь и потеряешь». Знания преподавателя лишены смысла, если он не умеет ими делиться. Когда гениальный переводчик (экономист, юрист) входит в аудиторию, он должен не хвастаться своими богатствами, а отдавать их, иначе он будет не учителем, а «скопидомкой-мильонершей средь голодающих сестер». Помню, у нас в университете преподавала талантливейшая женщина, неординарная личность, замечательный литературовед. Однако же была у нее неприятная особенность: всех своих дипломников она нещадно «резала», ни одного до защиты не довела. Скверный характер? Возможно. Но возможно и другое: бессознательная ревность к тому, кто моложе, кто может «встать на крыло» и со временем превзойти ее, несравненную. Так неразумная мать отказывается красиво одевать подрастающую дочь, чтобы та, повзрослев, не расцвела, не затмила материнской красоты. Действительно, отдавая накопленное, мы открываем нашим подопечным путь к собственным высотам. И пусть со временем они догонят и даже перегонят нас: ученики должны превосходить учителя, в противном случае эволюция человеческих знаний остановится. Так что вот она, моя пещера Аладдина, берите. Трудно унести столько сразу? Ничего, я терпелива, не стану взваливать на ваши плечи слишком много, не поленюсь ходить туда и обратно, принося то одно, то другое.

Помните загадку: «Что это такое: чем больше из нее берешь, тем больше она становится?» На самом деле там имеется в виду яма, но и в нашем случае это верно: как ни парадоксально, чем больше мы из сокровищницы выносим, тем больше наши богатства. Кстати, любопытство очень помогает их увеличивать. Не довольствоваться тем, что есть, все время искать новое, интересное, читать, размышлять, ездить на семинары, учиться. Франсиско Гойя, уже старый и больной, оставил нам потрясающий рисунок: дряхлый старик еле ковыляет, опираясь на две клюки, а с изрезанного морщинами лица смотрят ясные юные глаза. Надпись под рисунком гласит: «Я все еще учусь». Учиться полезно всегда, до седых волос. Кстати, говорят, это помогает предотвратить «знакомство с немцем, от которого все сходят с ума», болезнь Альцгеймера. И потом, любопытство не только позволяет пополнять «закрома родины», но и питает терпение. Я не стану сердиться на человека, если он мне искренне интересен. «А что ты такое, почему так реагируешь, отчего любишь одно и отвергаешь другое?» Любопытство к людям заставляет внимательно вглядываться в тех, кого мы собираемся щедро одарить. В ответ на это внимание они отплатят той же монетой: будут терпеливо слушать и учиться, не пожалеют своего времени и сил на наш предмет, проявят к нему искреннее любопытство и живой интерес. В конечном итоге, что нам еще надо!

Он далеко не так прост, как вы думаете, и совсем не так прост, как думает он сам»

Дж. Р. Р. Толкин, «Хоббит»

Все мы в детстве играли в крестики-нолики. Увлекательная игра, но не сложная. Играй хоть на доске, хоть на листе бумаги, хоть на песке. Расчерти поверхность на клеточки и расставляй себе незатейливые фигурки: тут мои, тут чужие. Мы, учителя, любим это занятие чрезвычайно и играем самозабвенно. Вот способные ученики (крестики), вот неспособные (нолики). Способных похвалим, остальным поставим двойку и забудем. Будем вести себя, как неразумные дети, не задумываясь, не анализируя, не ожидая волшебных метаморфоз: нолик, он нолик и есть. Но можно ведь и по-другому. Спросим себя: почему один знания на лету хватает, а другой, сколько ни бьется, все как о стенку горох? Из чего вообще состоит способность к обучению, этот сладкий пирог, который всем по вкусу, но, как ни странно, не каждому по зубам? Рецепт его приблизительно таков: быстрота восприятия и склонность к анализу в равных частях, хорошая, свежая память, словесная гибкость высшего качества, устойчивость внимания по вкусу. Да, и соль, конечно, – то есть, интерес к новому, готовность постигать его независимо от уровня трудоемкости. Довольно сложный состав, хоть один ингредиент упустишь, и все, вместо пирога получишь безвкусную лепешку. Школьным учителям в этом смысле проще: они сами подбирают и смешивают драгоценные продукты, к ним ученики приходят мягкими, гибкими, открытыми. Нам, институтским преподавателям, куда труднее, ведь перед нами практически сложившиеся личности из теста, которое замешивали не мы. Там и родители успели в полной мере потрудиться, и школа, и жизнь, эта бесцеремонная домоправительница, свою лепту внесла. «Вам, наверное, мало читали в детстве?» - задаю свой обычный вопрос клинически неспособной девице с водянистыми глазами неопределенного цвета. И слышу в ответ: «А у меня вообще детство было очень… трудным». Сказала – и застыла на полчаса, погрузилась в какие-то горестные воспоминания. В таких сложных случаях можно, конечно, оставить все как есть, брезгливо умыть руки – не нашего, мол, это ума дело. Но гораздо интереснее пренебречь чистотой ухоженных пальчиков, не пощадить маникюра и по локоть погрузиться в чан: перемесить, переделать, добавить.

Дата добавления: 2015-03-29