Концептуализм (соцарт) в русской литературе 20 века

Концептуализм (соцарт) – стилевое течение в русской поэзии 1970-х–начала 1990-х годов, с началом "перестроечной" эпохи переставшее быть "подпольным". Его относили к андеграунду – "подземным", "подпольным", неофициальным явлениям в искусстве и литературе в доперестроечную эпоху. Со второй половины 1980-х годов его статус, естественно, изменился. Авторы: Дмитрий Пригов, Тимур Кибиров, Игорь Иртеньев и др. Концептуализм (от слова концепт – "идея") вначале заявил о себе не у нас в стране. На Западе концептуализмом называлось искусство, рассматривающее произведения как способ демонстрации понятий, употребляемых в различных сферах жизни общества. Причем предметы ("документы"), являющиеся материалом таких произведений (а это литературные тексты, промышленные изделия, вещи и т.д.), сопоставляются таким образом, чтобы нагляднее представить концепт, идею. Концептуалистское искусство получило бурное развитие именно на советской почве (прежде всего в изобразительном искусстве и литературе) по разным причинам. Но важнейшими были причины общественного, идеологического порядка. У нас в стране концептуализм предстал прежде всего в его соцартовской версии, то есть в более социологизированном, идеологизированном варианте, как искусство игры обломками идеологии тоталитарного государства. Четкой границы между концептуализмом и соцартом провести невозможно (к примеру, стихи того же Д. Пригова относят то к соцарту, то к концептуализму). Концептуализм – понятие более широкое, чем соцарт, и в отличие от соцарта, суть концептуализма не исчерпывается только стремлением к развенчанию и разрушению. Основные цели, которые ставили перед собой концептуалисты (соцартисты), следующие: развенчание официальной идеологии, соцреализма (как и соцарт);

язык для концептуалиста является своеобразным полигоном, где он очищается от обветшалых систем, штампов; концептуализм предлагает разнообразные модели, формулы, конструкции, которые стимулируют развитие художественной мысли, могут пригодиться в будущем. В. Летцев, например, утверждает: "Смысл “концептуальных” построений не просто в обнажении или в разрушении, но и в своеобразном конструировании типических структур мышления, их исследовании и “испытании” с целью последующего включения в качестве значимых, или же исключения из имеющейся концептуальной картины мира. То есть концептуализм это и, своего рода, поэтическая “верификация” – проверка истинности и достоверности наших мнений и знаний о мире, – и своеобразное поэтическое “моделирование”, создание разнообразных возможных предложений, формул, конструкций, могущих стать актуальными в некоей новой модели Мира"1. Основные же принципы создания текстов у концептуалистов и соцартистов во многом совпадают, и, например, И. Шайтанов в своей статье о постмодернистской поэзии в учебнике для 11 класса средней школы под ред. В.В. Агеносова не считает нужным различать понятия концептуализм и соцарт. Появление концептуалистских (соцартовских) текстов сопровождалось спорами. Что это за искусство: "пузырь эпохи застоя" или "искусство без дураков"? Этой теме был посвящен, в частности, ряд публикаций в "Литературной газете" в 1990 году. При своем появлении концептуализм (соцарт) заявил о себе как о литературном течении, противостоящем официальному искусству соцреализма и государственной идеологии. Из этого противостояния вытекала и его важнейшая, хотя и не единственная цель: тотальная критика существующих идеологических и культурных стереотипов – так называемого "фундаментального лексикона" тоталитарного государства. Развенчание предполагалось полное, демонтаж тотальный. Концептуализм – это искусство в первую очередь неофициальное, эпатирующее, разбивающее каноны.

Основным приемом отечественного концептуализма стала тотальная ирония. Ирония тем более злая и действенная, что выступала под маской привычных штампов и схем. Причем штамп доводился до абсурда, обнажался полностью и превращался в свою убийственную противоположность. Можно назвать этот прием искусством игры осколками идеологии тоталитарного государства, поскольку авторы-концептуалисты отражали в своих произведениях не действительность, а соцреалистическое идеологическое отражение этой действительности. Смысл таких произведений однозначен, в них нет тайны, они "плоскостные", им свойственна плакатная ясность и четкость понятий.

20. Антитоталитарная литература. С.Довлатов "Зона". Особенности поэтики.

. Антитоталитарная тема в лит-ре 20 века / В 20-е г. возникли и функционировали жестокие идеологические ограничения, превращавшие худ. лит. в «винтик» тоталитарного гос—ва и лишавшего её статуса искусства.Некоторые писатели в своих произведениях противостояли этому. Замятин в своей антиутопии под знаменательным названием «Мы» (1920) предостерегал от посягательств на право отдельного чел., от попыток противопоставления коллектива индивидууму.Это сатирическая антиутопия, разоблачающая сладкие иллюзии, кот. сознательно вводили чел. и общество в опасные заблуждения относительно завтрашнего дня.Последователем Замятина в жанре антиутопии стал Платонов,кот. в ром. «Чевенгур» показал, как в сознании чел. повсеместно и настойчиво внедрялись готовые стереотипы о классовой непримиримости, коллективизме, оптимизме и др., девальвирующие ценность слова.В этих условиях личность теряет свою индивидуальность, растворяется в толпе.В пов. «Котлован» выражена сущность—эпоха великого перелома. Отразились коллективизация и индустриализация. Символом осуществляемых в стране преобразований Пл. изобразил проектирование и стр--во «общепролет. Дома».В 1-й ч. Пов. Рассказано о бригаде землекопов, кот. роют котлован под фундамент «вечного дома», предназначенного для переселения трудящихся целого города из частных домов. Во 2-й ч. Действие переносится в деревню,подвергнутую сплошной коллект—ии. Здесь аналогом общего дома явл. «Оргдвор», где собираются лишённые имущества, вступившие в колхоз крестьяне. В 1943 г. Шварц написал пьесу «Дракон», где изобразил тоталитарное общ—во в кот. долгое время правил дракон, люди так привыкли к насилию, что оно стало казаться нормой жизни. Поэтому,когда странствуюший рыцарь Санселот сразил дракона, народ оказался не готов к свободе. С ром. «Новое назначение» А. Бек замахнулся на основу основ тоталит. Гос—ва—администрат.-командную систему. Много писал на антитол. Тему Солженицын («Один день Ивана Денисовича», «В круге первом», «Архипелаг ГУЛАГ») В 30-ег.,когда репрессии обрели массовый хар-р, были арестованы муж и сын Ахматовой.Это вылилось в поэму «Реквием» --страдание матери. Так же на эту тему писал А.

Серге́й Дона́тович Довла́тов (по паспорту — Довла́тов-Ме́чик; 3 сентября 1941, Уфа, СССР — 24 августа 1990, Нью-Йорк, США) — русский писатель и журналист Биография

Сергей Довлатов родился 3 сентября 1941 года в Уфе, в семье театрального режиссёра[1], еврея Доната Исааковича Мечика (1909—1995) и литературного корректора Норы Сергеевны Довлатовой (1908—1999), армянки. В столицу Башкирской АССР его родители были эвакуированы с началом войны и жили три года в доме сотрудников НКВД, расположенном по адресу ул. Гоголя, 56.

С 1944 года жил в Ленинграде. В 1959 году поступил на отделение финского языка филологического факультета Ленинградского государственного университета и учился там два с половиной года.[2] Общался с ленинградскими поэтами Евгением Рейном,[3] Анатолием Найманом, Иосифом Бродским и писателем Сергеем Вольфом («Невидимая книга»), художником Александром Неждановым. Из университета был исключён за неуспеваемость.

Затем три года армейской службы во внутренних войсках, охрана исправительных колоний в Республике Коми (посёлок Чиньяворык). По воспоминаниям Бродского,[4] Довлатов вернулся из армии «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде».

Довлатов поступил на факультет журналистики ЛГУ, работал в студенческой многотиражке Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», писал рассказы.

Был приглашён в группу «Горожане», основанную Марамзиным, Ефимовым, Вахтиным и Губиным.[5] Работал литературным секретарём Веры Пановой.[6]

С сентября 1972 до марта 1975 года жил в Эстонии. Для получения таллинской прописки около двух месяцев работал кочегаром в котельной, одновременно являясь внештатным корреспондентом газеты «Советская Эстония». Позже был принят на работу в выпускавшуюся Эстонским морским пароходством еженедельную газету «Моряк Эстонии», занимая должность ответственного секретаря. Являлся внештатным сотрудником городской газеты «Вечерний Таллин».[7] Летом 1972 года принят на работу в отдел информации газеты «Советская Эстония». В своих рассказах, вошедших в книгу «Компромисс», Довлатов описывает истории из своей журналистской практики в качестве корреспондента «Советской Эстонии», а также рассказывает о работе редакции и жизни своих коллег-журналистов. Набор его первой книги «Пять углов» в издательстве «Ээсти Раамат» был уничтожен по указанию КГБ Эстонской ССР.[8]

Работал экскурсоводом в Пушкинском заповеднике под Псковом (Михайловское).

В 1975 году вернулся в Ленинград. Работал в журнале «Костёр».[9]

Писал прозу. Журналы отвергали его произведения. Рассказ на производственную тему «Интервью» был опубликован в 1974 году в журнале «Юность».[10]

Довлатов публиковался в самиздате, а также в эмигрантских журналах «Континент», «Время и мы».[11] В 1976 г. был исключен из Союза журналистов СССР.

В 1978 году из-за преследования властей Довлатов эмигрировал из СССР, поселился в Нью-Йорке, где стал главным редактором еженедельной газеты «Новый американец». Членами его редколлегии были Борис Меттер, Александр Генис, Пётр Вайль, балетный и театральный фотограф Нина Аловерт, поэт и эссеист Григорий Рыскин и другие. Газета быстро завоевала популярность в эмигрантской среде. Одна за другой выходили книги его прозы. К середине 1980-х годов добился большого читательского успеха, печатался в престижных журналах «Партизан Ревью» и «The New Yorker».

За двенадцать лет эмиграции издал двенадцать книг в США и Европе. В СССР писателя зни по самиздату и авторской передаче на Радио «Свобода».

Сергей Довлатов умер 24 августа 1990 года в Нью-Йорке от сердечной недостаточности. охоронен в армянской части еврейского кладбища «Маунт Хеброн» в нью-йоркском районе Квинс.[12

С. Д. Довлатов. «Зона»

Сергей Довлатов — писатель нашего времени.

Он стал известен только в восьмидесятых годах. У нас же в стране его книги появились несколько лет назад, в начале девяностых.

Вся жизнь писателя была движением, энергией. Родившись в эвакуации 3 сентября 1941 года в Уфе, он умер в эмиграции 24 августа 1990 года в Нью-Йорке. С 1978 года — двенадцать лет — Довлатов жил в США, где окончательно выразил себя как прозаик. На Западе он выпустил двенадцать книг на русском языке. Его книги стали издаваться и на английском, и на немецком языках. При жизни Довлатов переведен также на датский, шведский, финский, японский... Лауреат премии американского Пен-клуба, он печатался в престижнейшем американском журнале “Ньюйоркер”, где до него из русских прозаиков публиковали лишь Набокова. Самым лестным образом отзывались о Довлатове Курт Воннегут и Джозеф Хел-лер, Ирвинг Хау и Виктор Некрасов, Георгий Владимов и Владимир Войнович. Почему же все-таки российский талант на Родине всегда в оппозиции? Не потому ли, что его цель — идеал? По завету нашей классической литературы место художника — среди униженных и оскорбленных. Он там, где нет правосудия, где угасают мечты, царит беззаконие и разбиваются сердца. Но из темного болота жизни художник извлекает неизвестный до него смысл, образы. Они “темны иль ничтожны” — с точки зрения господствующей морали. А поэтому и сам художник всегда ужасающе темен для окружающих.

Довлатов сильно увлекался американской прозой: Шервудом Андерсоном, Хемингуэем, Фолкнером, Сэлинджером. Влияние это очевидно. Особенно в шестидесятые—семидесятые годы, когда автор жил то в Ленинграде, то в Таллине и по мелочам публиковался в журнале “Юность”. В Нью-Йорке оказалось, что эталоном прозы Довлатову служат “Повести Белкина”, “Хаджи-Мурат”, рассказы Чехова. Понадобилась эмиграция, чтобы убедиться в точности и правильности своего предчувствия: “...похожим быть хочется только на Чехова”. Эта фраза из довлатовских “Записных книжек” очень существенна. Метод поисков, так сказать, художественной правды у Довлатова специфически чеховский. “Если хочешь стать оптимистом и понять жизнь, то перестань верить тому, что говорят и пишут, а наблюдай сам и вникай”. Это уже из “Записной книжки” Чехова — суждение, необходимое для понимания творчества и жизненных принципов Довлатова.

В первую очередь писателя интересовало разнообразие самых простых людей и ситуаций. Соответственно в этом отношении его представление о гении: “бессмертный вариант простого человека”. Вслед За Чеховым он мог бы сказать: “Черт бы побрал всех великих мира сего со всей их великой философией! ”

Произведение “Зона”, опубликованное в 1983 году, сначала в Америке, у нас — гораздо позже, имеет второе название — “Записки надзирателя”. Это своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизованных материалов, описывающих в точности жизнь уголовной колонии. Рассказ ведется от первого лица — человека, работавшего в этой колонии надзирателем. Он рассказывает о дикости, ужасе мира, в который он попал. Мира, в котором дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировками, насиловали коз. Мира, в котором убивали за пачку чая. Он пишет о людях, живущих в этом мире. О людях с кошмарным прошлым, отталкивающим настоящим и трагическим будущим.

Но, несмотря на весь ужас и кошмар этого мира, жизнь продолжалась. И в этой жизни даже сохранились обычные жизненные пропорции. Соотношение радости и горя, добра и зла оставалось неизменным. В этой жизни, пишет он, были и труд, и достоинство, и любовь, и разврат, и патриотизм, и нищета. Были и карьеристы, и люмпены, и соглашатели, и бунтари. Но система ценностей была полностью нарушена. То, что еще вчера казалось важным, отошло на задний план. Обыденное становилось драгоценным, драгоценное — нереальным. В этом диком мире ценились еда, тепло, возможность избежать работы.

В рассказе есть эпизод, где автор рассказывает о человеке, мечтавшем стать на особом режиме хлеборезом. “...Это был хмурый, подозрительный, одинокий человек. Он напоминал партийного босса, измученного тяжелыми комплексами”. Для того чтобы занять такое место, в зоне надо было лгать, льстить, выслуживаться, идти на шантаж, подкуп, вымогательство. Любыми путями добиваться своего.

Сравнивая в предисловии к “Зоне” себя с Солженицыным, Довлатов говорит, что книги их совершенно разные. Солженицын был заключенным и описывал политические лагеря. Довлатов же писал о надзирателе в уголовном лагере.

Если говорить о художественном своеобразии произведения, то стоит заметить, что в этих хаотических записках прослеживается общий художественный сюжет, в какой-то мере соблюдено единство времени и места; действует один лирический герой (конечно, если можно назвать надзирателя “лирическим”). Можно сказать, что довлатовское повествование разделено не на главы, а на абзацы, на микроновеллы, как в чеховском театре, границей между ними является пауза. Любая из них может оказаться роковой.

Отчетливо демократическая ориентация довлатовской прозы сомнений не вызывает. И иного принципа отношений между людьми, чем принцип равенства, он не признавал. Но понимал: равными должны быть люди разные, а не одинаковые. В этом он видел нравственное обоснование демократии, и это убеждение диктовало ему и выбор героев, и выбор сюжетов.

Дата добавления: 2015-03-29