Структурно-функциональный анализ 2 страница

Во-первых, тщательно изучались постоянные силы, или факторы, социокультурного изменения и постоянные проявления социокультурной жизни и организации. Сторонники механистиче­ской и географической школ, например, исследовали с этой точки зрения различные формы энергии (В. Оствальд, Е. Солвэй, Л. Винарский, В. Бехтерев и др.) или особые космические силы — климат, солнечные пятна и другие географические факторы (Э. Ханингтон, В. С. Дживанс, Г. Л. Мур и др.), и описали их постоянные воздействия на социальные и культурные явления, начиная с экономических изменений и кончая подъемом и падением наций. Приверженцы биологической и физиологиче­ской школ в социологии и общественных науках брали в качестве таких постоянных сил наследственность, расу, инстинкты, рефлек­сы, различные физиологические порывы, жизненные процессы, эмоции, чувства, желания, «резидуи», идеи и пытались доказать постоянное социокультурное действие каждой биопсихологической переменной (Зигмунд Фрейд, психоаналитики, сторонники теории наследственности, такие, как Ф. Гальтон, Карл Пирсон и др., Г. С. Чемберлен, О. Аммон, В. де Лапуж, К- Ломброзо, Е. А. Ху-тон и другие представители расово-антропологической школы; бихевиорист Джон Б. Уотсон; психологисты Уильям Мак-Дугалл, Ч. А. Эллвуд, Е. А. Росс, Е. Л. Торндайк, У. И. Томас, Вильфредо Парето, Л. Петражицкий, Г. Блюхер, Уильям Троттер, Грэхем Уоллес, Лестер Ф. Уорд, Уильям Грэхем Саммер, Габриэль Тард, Торстейн Веблен и др.). Другие социологи пытались выявить действие на остальные социокультурные явления таких разно­образных условий, как плотность и численность населения, «изобретательность», «экономический» или «религиозный» и дру­гие факторы вплоть до «мобильности», «моральной плотности», «общественной аномии». Во всех этих исследованиях делались попытки высветить постоянную роль каждого из этих «факторов-переменных» в поведении людей, в социальной структуре и культурной жизни, постоянное действие каждого из этих факторов и, наконец, объяснить, «как» и «почему» колебаний и изменений самих этих факторов.

Во-вторых, внимание к постоянным и повторяющимся чертам социокультурного изменения проявилось в глубоком изучении постоянных и всегда повторяющихся процессов в социокуль­турном универсуме. Значительное место в социологии XX века занимают исследования таких всегда повторяющихся процессов, как изоляция, контакт, взаимодействие, амальгамация, культива­ция, изобретение, имитация, адаптация, конфликт, отчуждение, дифференциация, интеграция, дезинтеграция, организация, дез­организация, диффузия, конверсия, миграция, мобильность, метаболизм etc., с одной стороны, а с другой стороны — исследова­ния этих повторяющихся процессов, поскольку они касаются вопросов групповой динамики, того, как общественные группы возникают, организуются, обретают и теряют своих членов, как распределяют их внутри группы, как они меняются, дезорганизу­ются, как они умирают и т.д. (Габриэль Тард, Георг Зиммель, Леопольд фон Визе, Роберт Е. Парк, Эрнст У. Бёрджесе, Е. А. Росс, Эмори Богардус, Коррадо Джини, П. Карли, Питирим Сорокин и авторы почти всех учебников социологии). Таким образом, в социологии XX века был проведен тщательный анализ основных социокультурных процессов, постоянно повторяющихся в жизни-истории любого общества в любое время.

Третьим проявлением внимания к повторяющимся процессам было интенсивное изучение устойчивых и повторяющихся значи­мо-причинно-функциональных связей между различными космосо-циальными, биосоциальными и социокультурными переменными, как они выступают в постоянно изменяющемся социокультурном мире. Несмотря на то что эти отношения изучались уже в XIX ве­ке, в наше время их исследование необычайно углубилось. Основные условия географической, биологической, психологиче­ской, социологической и механистической школ в социологии XX столетия были направлены как раз на отыскание и описание причинно-функциональных или причинно-значимых единообразий во взаимосвязях между двумя или несколькими переменными: между климатом, мышлением и цивилизованностью; между солнечными пятнами, деловой активностью и уровнем преступно­сти; между наследственностью и той или иной социокультурной переменной; между технологией и философией или изобразитель­ным искусством; между плотностью населения и идеологией; урбанизацией и преступностью; формами семьи и формами культуры; общественным разделением труда и формами соли­дарности; общественной аномией и числом самоубийств; состоянием экономики и преступностью, душевными расстройствами, внутренней напряженностью, беспорядками или войнами; между формами религии и формами политической и экономической организации и т.д. и т.п., начиная с самых узких и кончая предельно широкими. Эти исследования дали множество формул причинно-функциональных и причинно-значимых единообразий, повторяющихся в развитии различных обществ и в каждом обществе в различные периоды. Проверив многие подобные обобщения, сделанные ранее, ученые нашли их либо совершенно ложными, либо нуждающимися в серьезных исправлениях.

Наконец, четвертым проявлением внимания к устойчивым и повторяющимся аспектам социокультурного изменения стало изучение постоянно повторяющихся ритмов, осцилляции, флуктуа­ции, циклов и периодичностеи в ходе социокультурного процесса. Занятые поисками линейных тенденций, социология и все обще­ственные науки XIX века уделяли мало внимания этим пов­торяющимся чертам социокультурного изменения. За небольшим исключением (Гегель, Тард, Феррара, Данилевский и некоторые другие), обществоведы и социологи прошлого века пренебрегали богатой традицией китайских и индийских мыслителей, традицией Платона, Аристотеля и Полибия, Ибн Хальдуна и Дж. Вико, сосредоточивших свои исследования социальной динамики на повторяющихся циклах, ритмах, осцилляциях, периодичностях, а не на вечных линейных тенденциях. XX век подвел итоги работы этих мыслителей и энергично их продолжил.

Самые первые в общественных и гуманитарных науках XX века и наиболее глубокие исследования циклов, ритмов, флуктуа­ции и периодичности появились в теории и истории изобразитель­ного искусства, а затем в экономике, в исследованиях про­мышленных циклов. Большинство же социологов и других представителей общественных и естественных наук несколько отстали в изучении повторяющихся единообразий, так как они с опозданием обратились к новой области исследований. Даже сегодня многие социологи не отдают себе отчета в том, что произошел решительный отход от линейных тенденций и что научный интерес сместился на повторяющиеся ритмы и перио­дичности. Раньше или позже, но во всех общественных, философских и даже естественных науках произошла или происходит смена исследовательского интереса. Со значительным опозданием осознали это естественные науки, и теперь даже открыт Институт изучения циклов в области физико-химических и биологических явлений. Что касается всей совокупности философских, общественных и гуманитарных дисциплин XX века, то они уже дали значительное число научных работ, посвященных социокультурным ритмам, циклам и периодичностям в изобрази­тельном искусстве и философии, этике и праве, экономике, политике, религии и других социокультурных процессах. Одно только перечисление всех единообразий ритма и темпа, типов и периодичности флуктуации и других важных результатов этих исследований заняло бы несколько сотен страниц, как это произошло в моей «Динамике»¹⁸.

¹⁸ Видимо, наиболее полный и сжатый обзор и анализ основных исследований социокультурных ритмов, циклов, периодичностей и единообразий темпов дан в моей работе «Social and Cultural Dynamics». Vol. IV. Ch. 6—11. et passim во всех ее четырех томах. Как уже отмечалось, большинство социологов с опозданием обратили должное внимание и направили свои усилия на изучение этих явлений. Несмотря на всевозрастающее в XX веке количество монографичес­кой литературы, посвященной ритмам, циклам, флуктуациям, периодичностям, в социологии, общественных, гуманитарных, философских и естественных науках, в большинстве социологических работ, даже самых современных, эти вопросы либо просто обходятся, либо им уделяется слишком мало внимания.

Целый ряд ритмов с двумя, тремя, четырьмя и большим числом фаз, периодических и не периодических, коротких и продолжительных, в узких и широких, простых и сложных социокультурных процессах выявили и проа­нализировали: в искусстве — У. М. Ф. Петри, О. Г. Кроуфорд, П. Лигети, Г. Вёльфлин, Ф. Мантре, Дж. Петерсен, Е. Уэкслер, У. Пиндер, П. Сорокин и многие другие; в философии — К- Джоел, П. Сорокин и другие; в экономических процессах — большая группа экономистов, начиная с М. Туган-Барановского и кончая Уэсли Митчелом и Джозефом Шумпетером; в политических процессах — О. Лоренц; в культурных образцах — А. Л. Кребер; в жизни-истории функционирования обширных социокультурных систем и суперсистем — Л. Вебер, Альфред Вебер, Освальд Шпенглер, Арнольд Дж. Тойнби, Сорокин и многие другие. Линейная последовательность стадий, или фаз, социокультурного процесса во времени тоже получала более надежную основу благодаря изучению ритма и последовательности фаз. Оставив охоту за какими-то странными и сомнительными последовательно­стями стадий линейного процесса, проходящего через всю человеческую историю, которой занимались в XIX веке, и со­средоточившись на изучении повторяющихся процессов, исследо­ватели XX века смогли показать существование многих ритмов с определенной повторяющейся временной последовательностью фаз. Наконец, эти работы значительно расширили наши познания в области периодичности и длительности разнообразных социо­культурных процессов.

Итак, социология и все общественные науки XX века нашли изучение ритмов, циклов, темпов и периодичностей более продук­тивным, дающим более богатые и определенные результаты, чем поиски извечных исторических путей развития, которыми они занимались в XIX веке. Не остается сомнений, что ритмы и повторяющиеся процессы будут изучаться еще тщательнее, усерднее, интенсивнее в последующие десятилетия и, по всей вероятности, на этом пути общественные науки ждут гораздо большие достижения, чем в XIX веке.

Таковы вкратце основные изменения в изучении «что» социальной динамики, происшедшие в социокультурной мысли XX века в сравнении с XIX.

Новое в изучении «почему» социокультурного изменения. Параллельно с обрисованным выше сдвигом в рассмотрении «что» социокультурного изменения ряд изменений произошел и в изуче­нии «почему» и «как», его причин и механизмов. Опять-таки данные изменения не представляют собой нечто абсолютно новое, совершенно неизвестное социологии и общественным наукам XIX века. Они скорее явились результатом смещения основного исследовательского интереса и смены господствующей модели мышления, дальнейшим прояснением того, что было недостаточно ясно в XIX столетии, и более отчетливой дифференциацией того, что было тогда недостаточно дифференцировано.

Во-первых, сегодня придается больше веса социокультурным переменным как факторам социокультурного изменения. Несмотря на то что теории, в которых подчеркивается важная роль географического, биологического и психологического факторов в социокультурном изменении, продолжают развиваться, они вряд ли добавили что-либо к тому, что уже было сказано ими в прошлом веке. Основные достижения и основной взгляд принадлежат социологическим теориям, которые рассмотрели различные социальные и культурные факторы как главные движущие силы социокультурного изменения. Тщательные иссле­дования изменения числа самоубийств и преступлений, экономиче­ских колебаний, войн и революций, смены политических режимов, стилей в изобразительном искусстве или динамики обширных культурных и социальных систем со всевозрастающей надежно­стью подтверждают догадку о том, что основные факторы этих изменений находятся в самих социокультурных явлениях и тех социокультурных условиях, в которых они происходят и функцио­нируют. Оказывается, что внешние по отношению к ним географические и биологические силы являются второстепенными факторами, способными облегчить движение социокультурной системы или подорвать и даже сокрушить ее, но, как правило, не определяющими ее нормальное развитие, взлеты и падения, основные качественные и количественные изменения в ее жизни-истории. Направление факторного анализа получило свое есте­ственное завершение в ряде систематических теорий имманентного социокультурного изменения, согласно которым каждая социо­культурная система несет в себе семена своего собственного изменения и гибели. Таким образом, в нашем столетии возроди­лись и развиваются старые теории имманентного изменения Платона и Аристотеля, Полибия и Вико, Гегеля и Маркса, Момзена и Конта, которыми так или иначе пренебрегали в прошлом веке¹⁹.

¹⁹ Об этих теориях и принципах имманентного изменения см. мою «Dynamics» (vol. IV, ch. 12, 13), в которой дан, вероятно, самый полный в социологической литературе обзор и анализ этого вопроса.

С развитием этих теорий в социологической мысли нашего века произошло второе изменение, состоявшее в придании все большего значения и особой роли имманентным, или внутренним, силам каждой данной социокультурной системы в ее жизнедея­тельности и в придании меньшего веса и лишении особого значения факторов, внешних по отношению к данной социокуль­турной системе. Господствующим направлением факторного анализа социального изменения в XIX веке было объяснение изменения каждого данного социокультурного явления — будь то семья или деловое сообщество, литература или музыка, наука или право, философия или религия — посредством изучения внешних по отношению к данному явлению факторов (географических, биологических и других социокультурных условий, внешних по отношению к данной социокультурной системе). В XX веке ученые все чаще обращаются к основаниям главных изменений в функци­онировании данной социокультурной системы во всей совокупно­сти ее собственных актуальных и потенциальных свойств и ее связях с другими социокультурными явлениями. Все внешние силы (географические, биологические и социокультурные), с кото­рыми система непосредственно не связана, должны рассматри­ваться, как правило, лишь как второстепенные факторы, подрыва­ющие либо облегчающие (а иногда даже уничтожающие) реализацию потенций системы²¹.

²⁰ Это не относится к социокультурным совокупностям несистемного характера (congeries). О различии между системой и congery см. в моей «Dynamics» (vol. IV, ch. 1—4).

²¹ Об этом см. упоминавшиеся выше том и главы «Dynamics». Следует отметить, что, подобно мольеровскому герою, который говорит прозой, не отдавая себе в этом отчета, многие социологи и представители общественных наук не осознают этих изменений в полной мере. В своих исследованиях эти ученые подчеркивают решающую роль социокультурных факторов в причинном объяснении тех или иных социокультурных изменений, но в то же время выступают против принципов имманентного изменения и его имманентных факторов, явно оставаясь на «экстерналистской» точке зрения. Они как будто не понимают, что акцент на социокультурных факторах социокультурного изменения как главных факторах уже означает — с небольшими исключениями и оговорками — признание имманентной теории социокультурного изменения.

Третьим изменением в области «почему» социокультурного развития стали возрастание внимания к роли отдельных факторов (переменных) в отдельных социокультурных изменениях, особенно к роли социокультурных факторов, и большая точность в их изучении. В XX веке социология не открыла ни одного нового фактора социокультурных изменений, неизвестного социологии прошлого века. Но, изучая причинные связи, социология XX века гораздо точнее определила эти факторы — географические, биоло­гические и особенно социокультурные, весьма неопределенно именовавшиеся ранее экономическими, религиозными, идеологиче­скими, юридическими и т.д. В интересах точности эти широкие и довольно неопределенные факторы были разложены на множество более определенных и четких «независимых переменных» и гораздо более тщательно изучены в их причинных связях с рядом более частных «зависимых социокультурных переменных». Разложив всеобъемлющий и неопределенный «эко­номический фактор» марксизма на такие переменные, как экспорт, импорт, цена товаров, уровень заработной платы и доходов, структура расходов, индекс деловой активности и т.д., и исследо­вав связи каждой из этих переменных с особыми формами преступлений, психических расстройств, самоубийств или сменой политических идеологий, социология XX века дала нам более определенное знание о связях между этими переменными, чем социология прошлого века. Таким же образом социология нашего века поступила и с другими предельно широкими факторами.

Возросшая точность факторного анализа явилась также результатом накопления в социологии и общественных науках XX столетия богатого фактического материала. Поскольку идеалом науки была «социология, нацеленная на факт», ею был накоплен более обширный систематизированный фактический материал, столь необходимый для выдвижения и проверки любой гипотезы о причинной связи. Этот более обширный и более качественный фактический материал позволил социологии и общественным наукам XX века надежно проверять обоснованность причинных гипотез. В результате часть прежних теорий причин социокуль­турного изменения была признана ложной, другие объяснения пришлось уточнить и ограничить, а некоторые оказались даже более обоснованными, чем это казалось раньше²². Этому возрос­шему стремлению к точности и надежности теорий «почему» социокультурных изменений мы обязаны значительными достиже­ниями современной социологии, но в нем же коренится и один из ее самых больших грехов — принесение приблизительной действи­тельности в жертву обманчийой точности.

²² См. факты и теории в моих «Contemporary Sociological Theories», passim; «Dynamics», passim.

Главным изменением в социологии и общественных науках XX века стали, однако, нарастание разногласий и раскол на два противоборствующих направления в изучении каузально-фактор­ных проблем «почему» социокультурного изменения. В менее явной, скрытой форме это противоречие существовало уже в XIX веке. В XX веке оно углубилось, расширилось и переросло в открытый конфликт. Первый подход состоит в некритическом применении методов и принципов причинно-функционального анализа в том виде, в каком они утвердились в естественных, физико-химических науках. Второй подход заключается в специ­фически социокультурном понимании причинности, существенно отличающемся от сформулированного в естествознании, разрабо­танном для изучения особой природы социокультурных явлений, причинных и функциональных связей между ними как в статиче­ском, так и в динамическом аспекте. Сторонники «естественнона­учной модели причинности» в области социокультурных явлений считают, что эти явления по своей структуре подобны, даже идентичны физико-химическим и биологическим явлениям; следо­вательно, такие плодотворные в своей области методы и принципы причинного анализа естественных наук будут вполне адекватны­ми и для причинного анализа — как статического, так и динамиче­ского аспекта социокультурных явлений.

В соответствии с этими посылками сторонники «естественнона­учной причинности в общественных явлениях» в XX веке, во-первых, стремились к тому, чтобы выбираемые ими факторы, или «переменные» (изменения), были «объективными, поведенчески­ми, операциональными» — чем-то материальным и осязаемым.

Во-вторых, их образ действий был «механическим и атомисти­ческим» в том смысле, что они брали за переменную любой «транссубъективный» фактор, независимо от того, является ли он неотъемлемой частью какого-либо реального единства или изолированным явлением. Начиная с причин преступлений или «счастья в браке» и кончая более масштабными явлениями, факторный анализ такого типа пытается перебрать по одному длинные или короткие ряды возможных факторов (например, для супружеского согласия или счастья: телосложение, цвет кожи, экономическое положение, вероисповедание, профессия, доход, климат, раса, национальность, etc., etc) и оценить, причем количественно, их относительную значимость для исследуемого явления, приписывая каждому из факторов строго определенный «индекс влияния». Эта процедура повторяется при выявлении любых причинных связей.

В-третьих, опять же в полном соответствии с этими предпо­сылками для упорядочения и «обработки» данных заимствуются разнообразные принципы естественных наук: физики и механики (от теории относительности Эйнштейна до современных теорий физики микрочастиц), принципы химии и геометрии, биологии и математики (современные течения «социальной физики», «социальной энергетики», «геометрической и топологической социологии», квазиматематические теории социального изменения и причинности, социометрические, «рефлексологические», «эндок­ринологические», «психоаналитические», «биологические» и дру­гие социологические теории причинности и изменения).

В-четвертых, некоторые энтузиасты особенно усердно стара­ются применить «точный количественный метод» причинного анализа в форме различных псевдоматематических процедур и сложных статистических операций, твердо уверовав в возмож­ность достижения истины посредством сложных механических операций, предписываемых их псевдоматематикой и псевдостати­стикой²³.

²³ Литературу по естественнонаучной причинности см. в моих книгах: Sociocultural Causality, Space, Time. Durham, 1943, chap. 1,2; Contemporary Sociological Theories, Ch. 1,11. Из современных работ, в которых эти тенденции доведены почти до абсурда, вполне представительны: D о d d S. С. Dimensions of Society. N.Y., 1942; Chappie E. D., Arensberg С. М. Measuring Human Relations. Provincetown, 1940; Н о г s t P., W a 1 1 i n P., G u 11 m a n L. and oth. The Prediction of Personal Adjustment. N.Y., 1941. Самое грубое, незрелое и наивное изложение философии этого рода см. в кн.: Lundberg G. А. Fondations of Sociology. N.Y., 1939.

В результате приверженности к этой якобы²⁴ «естественнона­учной причинности» теоретические и конкретные исследования социокультурных явлений и факторный анализ XX века создали обилие «исследований», переполненных цифрами, диаграммами, показателям, сложными формулами — очень точными и «научны­ми» на вид — простых и сложных причин существования и измене­ния любых социокультурных явлений, которые им приходилось изучать. Несмотря на шумные заявления и претензии сторонников этого направления, реальные результаты их весьма энергичных усилий разочаровывают. При тщательном рассмотрении их утверждения и посылки оказываются разновидностью грубейшей материалистической метафизики, непоследовательной и внутренне противоречивой, искажением методов и принципов естественных наук, логики и математики. А действительные результаты, полученные посредством этих «точных на вид» формул и опера­ций, как правило, оказываются либо тщательной разработкой очевидного, либо формулами, обманчивыми в своей точности и противоречащими друг другу: с высокими показателями у одного и того же фактора в одной серии исследований и низкими в следующей, с высокими положительными коэффициентами корреляции между какими-либо переменными в одних работах и низкими или отрицательными коэффициентами между теми же переменными в других.

²⁴ «Якобы» потому, что то, что они проповедуют как методы и принципы естественных наук, как правило, оказывается их собственным примитивным искаженным пониманием этих принципов. Их «математика» — это псевдомате­матика, их геометрия и топология не имеют никакого отношения к настоящим геометрии и топологии; их «физика», «химия» и «биология» не более чем дилетантская стряпня, чуждая науке. И это открыто заявляют настоящие математики, химики, биологи, которым приходилось отзываться об этих работах.

Логико-математическая несостоятельность большинства этих предпосылок вместе с фактической бесплодностью достигнутых результатов вызвала значительное и растущее противодействие этой праздной игре в «естественнонаучную причинность» в обще­ственных явлениях со стороны других социологов и обществове­дов. Следуя традиции великих мыслителей прошлого, таких, как Платон и Аристотель, и некоторых выдающихся ученых XIX века, таких, как сам Конт, Г. Риккерт, В. Дильтей и другие, они представили целый ряд ясных и убедительных доводов против этой «игры».

Во-первых, они констатируют, что каждая зрелая естественная наука имеет специфические принципы, методы и методики анализа причинных связей, соответствующие природе исследуемых явле­ний. Принципы, методы и методики чисто математических наук отличны от физических или биологических; методы и методики биологии отличаются от методов физики или химии; даже в рамках одной науки принципы, методы и методики физики микромира не те же самые, что в физике макромира. Поэтому, возражают они, неправомерно утверждать, что существуют какие-то общие «естественнонаучные принципы, методы и методики», и тем более некритически применять их к изучению социокуль­турной причинности.

Во-вторых, они указывают на коренные различия в природе и структуре социокультурных и физических, биологических явлений; следовательно, изучение социокультурной причинности требует набора принципов, методов и методик, отличных от тех, которые применяются в физике или биологии, и соответствующих характеру причинных связей в социокультурном мире.

В-третьих, они утверждают, что, имея в виду «нематериаль­ный» компонент этих явлений, невозможно безусловно опериро­вать «объективными», «материальными», «поведенческими», «опе­рациональными» переменными, взятыми атомистически и механи­чески, так как каждая социокультурная переменная (включая религиозные, экономические, юридические, этические, эстетиче­ские, политические и другие, которыми оперируют «социологи-естественники») «объективно» воплощается во множестве «мате­риальных носителей», различающихся химически, физически, биологически, перцептивно, материально, и ни одна из этих переменных не ограничена в своих материальных проявлениях каким-либо одним классом материальных явлений. Поэтому никому, даже «социологам-естественникам», непозволительно рассматривать какой-либо «объективный» материальный объект или неизменное проявление какого-либо из этих факторов, классов или групп социокультурных явлений; любая такая попытка, где бы и когда бы она ни предпринималась, оборачивается самыми грубыми ошибками.

Четвертое возражение состоит в том, что атомистическое изучение любого социокультурного фактора в его взаимосвязи с другими переменными невозможно, так как один и тот же социокультурный фактор А может совершенно по-разному отно­ситься к переменной В в зависимости от того, являются ли А и В частями одной социокультурной системы (unity) или изолированными явлениями (congeries), дан ли фактор А в дан­ной социокультурной констелляции или же в другой, например, фактор принадлежности к одной расе (А) оказывает ощутимое влияние на выбор партнера в браке (В) в обществе, где придается большое значение общности или различию рас партнеров, и небольшое (если вообще оказывает) влияние на тот же выбор В в обществе, где общности или различию рас партнеров придается небольшое значение или вообще не придается никакого значения; объективно одно и то же действие, скажем А дает В тысячу долларов, может иметь десятки социокультурных значений — от выплаты долга или зарплаты до пожертвования или взятки. Подобно этому причинная связь данного действия с другими действиями А и В и с другими социокультурными явлениями находится в диапазоне от теснейшей причинной связи до нулевой, от связей с С и Д или М и до связей с десятками других социокультурных переменных.

В-пятых, следует признать, что причинные связи в социокуль­турных явлениях вообще совершенно отличны от связей в атоми-стичных несистемных совокупностях, агрегатах (congeries). В силу этих и многих других причин вряд ли можно говорить, что между социокультурными явлениями существуют чисто причин­ные связи, такие, как в физических, химических и даже биологиче­ских явлениях. Скорее в этой области мы находим большей частью связи по значению и типологические связи (Sinn-Ordnung, Sinn-Zusammenhaenge, Verstenhende²⁵ и идеально-типические взаимосвязи В. Дильтея, Г. Риккерта, Макса Вебера, Т. Литта, Г. Гайгера и других представителей школы Дильтея — Макса Вебера) или взаимосвязи «динамической групповой оценки» (dyna­mic group assessment) (Макайвер), или то, что я называю значаще-причинными связями. Вряд ли возможно изучать эти специфические связи, механически применяя к ним догматические правила статистических методов, методы индукции или любые другие правила и методы той или иной естественной науки. Точность результатов таких исследований обманчива. Необходи­мы иной подход, иные методики, учитывающие «значащую составляющую» социокультурных явлений (отсутствующую в фи­зико-биологическом мире), так как эта составляющая играет ведущую и решающую роль и является «ключом» как к простей­шим, так и к сложнейшим системам значаще-причинных, статистических и динамических связей в социокультурном мире.

Ряд социологов и обществоведов, рассуждая таким образом, на протяжении последних 20 лет пытаются создать систематиче­скую теорию социокультурной причинности. Некоторые из них попытались применить эту теорию к конкретному анализу социокультурных систем — как широких, так и узких, не избегая даже предсказаний, касающихся дальнейшего развития этих малых и крупномасштабных социокультурных процессов²⁶.

²⁵ Смысловой порядок, смысловая связь, понимание.— Прим. перев.

Дата добавления: 2015-05-24