Мораль и право 3 страница

Напротив, если уж уместно говорить о праве с позиции его гуманистического, человеческого предназначения, его миссии в утверждении либеральных начал в жизни людей, то эта сторона юридического регулирования находится в ином измерении, в иной плоскости по отношению к той, где право ближайшим образом, хотя и через власть, контакти­рует с моралью. Причем именно в том измерении, в той плоскости, которые являются исконными для права, отно­сятся к его изначальной сущности.

Это и есть "право как право", призванное выражать и обеспечивать упорядоченную и оцивилизованную свободу людей, свободу личности во всех сферах жизни общества. Эта же сторона юридического регулирования, хотя и является предметом оценки с точки зрения общепризнанных элемен­тарных моральных норм, все же не может быть выведена из морали, не может быть охарактеризована в качестве такого регулятивного явления, основой которого является мораль.

Таким образом, мораль и право — это две особые, ду­ховные, ценностно-регулятивные социальные области, занимающие самостоятельные ниши в жизни общества.

И в данной связи — еще такой вывод. Бытующий взгляд о некоем превосходстве морали, о якобы присущем ей пер­венстве в отношении права¹ не имеет сколько-нибудь серьезных оснований. Более того, нужно полностью отдавать себе отчет: негативные стороны характерны не только для юридического регулирования (в частности, крайняя, порой дельная формализация правовых установлений, их зависимость от усмотрения власти), но в не меньшей мере и для морали как нормативно-ценностного регулятора. Наряду с общепринятой и передовой моралью существует и порой сохраняет крепкие позиции мораль отсталая, архаичная фиксирующая порядки, отвергнутые историей и прогрессом. Главное же — идея первенства морали, ее безгранич­ного господства может внести неопределенность в общес­твенную жизнь, стать оправдательной основой для произвольных действий.

¹ К сожалению, подобный взгляд — не только удел обыденных ходячих представлений: его порой высказывали и высказывают крупные мыслители. Так, его придерживался в контексте негативного отношения к легализму Н.А. Бердяев. Он писал, например: "Вера в конституцию — жалкая вера… Вера должна быть направлена на предметы более достойные. Делать себе кумира из правового государства недостойно" (Бердяев Н. Философия неравенства. М., 1990. С. 109).

Увы, следует признать, что этическая идеология, возвеличивающая мораль как регулятор человеческих поступков, остается в сегодняшней действительности серьезной и в чем-то тревожной реальностью. В науке и общественном мнении еще не осознано то решающее обстоятельство в со­отношении права и морали, в соответствии с которым пер­вое (право) является естественной и надежной обителью прав, а второе (мораль) обителью обязанностей — долга, долженствования, ответственности.

С учетом этого обстоятельства, а также максималист­ской императивности морали, ее известной неопределенно­сти, расплывчатости, ее прямой зависимости от многих факторов духовной и политической жизни — с учетом все­го этого сама идея приоритета морали над правом может вести и на практике ведет к ряду негативных последст­вий — к утверждению идей патернализма, вмешательства всесильного государства во имя добра и справедливости в частную жизнь. С этой точки зрения справедливыми пред­ставляются суждения Ю.Г. Ершова в отношении "морали­стической законности", когда "нравственные представления о принципах права способны подменить право разнообраз­ными и противоречивыми представлениями о добре и зле, справедливом и несправедливом"¹.

Впрочем, некоторые другие выводы из идеологии пре­восходства морали — предмет особого разговора, и об этом — далее.

¹ Ершов Ю.Г. Философия права (материалы лекций). С. 30.

А сейчас следует сказать о другой стороне проблемы. Сказать еще раз в связи с рассматриваемым вопросом о значимости, незаменимости права. В том числе — и при сопоставлении с моралью. Не случайно ведь государственная власть, поддерживая своей карательной мощью определенный крут моральных требований и императивов, облекает их в юридическую форму. Таким путем не только приводятся в действие достоинства права (всеобщая нормативность, определенность содержания, государственная гарантированность), но и при режиме законности упорядо­чивается властно-принудительная деятельность государства, да плюс к тому — дается престижное "правовое оправдание" всей карательно-репрессивной политике.

На весьма примечательную сторону достоинств права обратил внимание Фихте. По его обоснованному мнению, право способствует усвоению основополагающих начал мо­рали вот с какой стороны: "Если он (человек) и не постигает морального мира путем сознания своих обязанностей, но он все же его несомненно постигает путем требования осу­ществления своих прав. То, чего он от себя, может быть, никогда не потребует, он потребует от других по отноше­нию к себе"¹.

"Моральный путь" к произволу и тирании. Есть пункт в сложном лабиринте соотношений морали и права, на ко­тором, продолжая предшествующее изложение, следует остановиться особо. Это самые, пожалуй, тяжкие из тех не­гативных последствий, которые могут наступить в услови­ях узкоэтической идеологии — признания приоритета и доминирования морали над правом.

Очевидно, что право, в том числе и "силовые" отрасли (уголовное и административное право, примыкающие к ним отрасли и институты), способствует внедрению в реальную жизнь элементарных, общечеловеческих моральных норм и требований — того "минимума", на котором они при иде­альном варианте основаны.

Но, спрашивается, допустимо и оправдано ли исполь­зование права, его возможностей и достоинств для того, чтобы с помощью правовых средств и юридических меха­низмов утверждать в жизни, делать твердыми и общеобя­зательными "высокие" моральные принципы и идеалы? Такие, как Добро, Милосердие, Спасение и им подобные?

На первый взгляд, такого рода нацеленность права на воплощение в жизнь высоких нравственных начал и идеа­лов может показаться вполне обоснованной. И даже — возвышенной. Уж слишком велико значение в жизни людей этих начал и идеалов, чтобы не воспользоваться для их peaлизации всеми возможностями, которые дает общество, существующий в нем социальный инструментарий.

¹ Фихте И.Г. Соч. Т. 2. С. 165.

Подобная настроенность характерна для ряда церковных конфессий, в том числе — католической церкви, использовавшей в условиях средневековья мощь власти и закона для претворения в жизнь высоких христианский принципов и целей в их католическом понимании.

Вопрос о соотношении морали и права в рассматриваемой плоскости стал предметом обсуждения и в русской философско-религиозной и юридической литературе. По мнению видного приверженца религиозной философии В.С. Соловьева, право является инструментом "всеобщей организации нравственности", выступает в качестве "принудительного требования реализации определенного мини­мального добра"¹, определенного "минимума нравственно­сти"².

Нетрудно заметить, что в данном случае сама форму­ла права как "минимум морали" существенно меняет свое содержание. Она обозначает здесь не нормальную, вполне оправданную функцию права (в известном круге его отрас­лей) — защищать юридическими средствами и механизма­ми известный минимальный круг нравственных требований, карать за их нарушение, а совсем другое — некое мессиан­ское назначение права, утверждение в жизни общества зем­ного абсолюта, земного Спасения, определенных стандартов, в первую очередь, по мнению В.С. Соловьева и его сторон­ников, "права на достойное существование"³ (как выраже­ния минимального добра).

Уже в ту пору, когда увидели свет приведенные суж­дения, они встретили серьезные возражения у правоведов либеральной ориентации.

И это вполне обоснованно. Практическое осуществле­ние задачи по "всеобщей организации нравственности", за­креплению моральных требований и критериев (неважно — "минимума" или "максимума") при помощи юридических средств и механизмов неизбежно сопряжено с применением государственного принуждения, государственно-властной деятельностью, которая в практической жизни при неразвитых юридических отношениях далеко не всегда отделена строгой гранью от насилия.

¹ Соловьев B.C. Соч. Т. 1. М., 1988. С. 450.

³ См.: Соловьев B.C. Соч. Т. VII. С. 382, 509—522.

³ При характеристике этого "права" B.C. Соловьев обращает внимание на то, "чтобы всякий человек имел не только обеспеченные средства к существованию... и достаточный физический отдых, но и чтобы он мог также пользоваться досугом для своего духовного совершенства" (там же. С. 355) — положения, невольно вызывающие ассоциации с конституционными записями (и это, как мы увидим, вполне объяснимо) сталинского времени.

Об этом свидетельствует и исторический опыт. Насильственное внедрение в общественную жизнь требований Добра и составляет суть властного насаждения Царства Божьего на земле, образующего содержание теократических устремлений католического средневековья, в том числе беспощадных крестовых походов, инквизиции.

Одна из характерных черт подобной правовой этики состоит в том, что она смыкается с юридическим этатиз­мом, приданием всеобъемлющего значения в жизни людей государственным началам и в конечном итоге открывает путь к государственной тирании. В данной связи важно отметить подмеченное русскими правоведами единство между идея­ми католического теократизма и государственного социа­лизма¹, марксистского коммунизма. Характерно при этом, что сама идеология "социалистического права" в немалой степени опиралась на этические критерии "морали трудо­вого народа", "коммунистической нравственности".

Словом, как еще в начале XX века показали русские правоведы, высокоморальные добрые устремления, которым будто бы должно подчиниться право, с неизбежностью при­водят к идеологии жертвоприношения во имя будущего, к оправданию террора и насилия величием исторических за­дач, а в конечном счете — к утверждению общества тира­нии, самовластной диктатуры, бесправия личности.

Следует присоединиться к справедливому мнению А.Б. Франца: "Когда говорят, например, о цивилизованном значении права, лично я вижу его величайшую миссию в ограничении безграничных самих по себе притязаний мо­рали. Хотите еще одну пару синонимов к противопоставле­нию демократического и тоталитарного общества? Извольте, — это правовое и моральное общество. Ибо тоталита­ризм есть язык морали в той же степени, в какой морали­зирование есть язык тоталитарной политики"².

Разумеется, надо быть достаточно корректным в фор­мулировании и в отстаивании приведенных положений, указывающих на опасность узкоэтической идеологии, признания приоритета морали по отношению к праву. Нельзя абсолютизировать эти положения, упускать из поля зрения величие и незаменимость истинно человеческой морали, взаимное благотворное влияние права и морали, их взаимодействие и взаимопроникновение, прежде всего на уровне основных моральных требований христианской культуры.

¹ См.: Чичерин Б.Н. Вопросы политики, М., 1905. С. 114.

² Франц А.Б. Мораль и власть // Философские науки. 1992. № 3.

Было бы неоправданным также не видеть того глубокого человеческого смысла, который заключен в "право на достойное существование". Но это — как и "всеобщая организация" жизни людей — дело именно права, а не морали.

И во всех случаях взаимное благотворное влияние к взаимодействие морали и права не должны влечь за собой их взаимную подмену, когда разрушается целостное и одновременно двустороннее, морально-правовое обеспечение упорядоченного функционирования их первоосновы — сво­боды, и она превращается в произвол, в хаос вседозволен­ности. Так что при всей важности моральных начал в жизни людей последовательно философское понимание права тре­бует того, чтобы оно получило самостоятельную, "суверен­ную" трактовку и обоснование.

Дата добавления: 2017-01-14