Гражданский кодекс 1 страница

Конституция

Из исторических данных. — Перехват идеи. — Новые иллю­зии. — Замысел. — Права человека как основа Конституции (под­робности замысла). — Столкновение. — Судьба замысла. — Упущенный шанс? Неумолимые реалии?

Из исторических данных. Россия — страна с уникаль­ной государственно-политической культурой, характеризую­щейся расколом между догосударственными ценностями и тиранической имперской властью. Страна долиберальной, "промежуточной цивилизации", вместе с тем "выросшей под сильным влиянием стран с господством либеральных цен­ностей"¹, с настойчивым стремлением в том или ином виде реализовать эти либеральные ценности.

Отсюда — доминирующей тенденцией государственно-политического развития России двух последних столетий стало стремление утвердить в России такую важнейшую либеральную ценность, как конституция. И вот, начиная с декабристов, через конституционные предположения Сперанского и Александра II, робкие попытки реализации кон­ституционных проектов в годы революционных потрясений начала XX века, протянулась центральная нить демокра­тического развития, когда институт конституции стал сво­его рода знаменем и центром притяжения для тех демо­кратических сил, которые исповедовали либерально-демо­кратические идеалы.

¹ Ахаезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т.2. М., 991. С. 338.

И здесь важно обратить внимание на то, что Россия действительно, по-настоящему, выстрадала конституцию как идеал и центр политико-демократической жизни, как при­влекательный и желанный образ будущего российского уст­роения.

В то же время, и это нужно сразу же подчеркнуть. Россия не выстрадала, в отличие от многих других стран, конституцию "с содержательной стороны" — с точки зре­ния ее правовой настроенности, предназначения в отноше­нии власти и положения человека, личности в обществе.

И с этой точки зрения, при всех славословиях в отно­шении конституции и конституционного развития, в России вплоть до конца XX века институт конституции, как он мыслился лучшими умами России, еще не стал выражени­ем и реализацией гуманистического права, философии свободы.

Перехват идеи. Самое несообразное, что произошло с идеей конституции в России, — это ее перехват большеви­ками-ленинцами и использование в политико-правовой жизни в целях, в корне противоположных тем, во имя которых сложился и утвердился этот высокозначимый инсти­тут демократии и права.

Уже в 1918 году принимается первая советская Кон­ституция, затем в течение исторически короткого срока - еще три Конституции (1924, 1936, 1977 гг.).

Обычно при характеристике советских конституций, как и конституций "других Социалистических стран", конституций союзных и автономных республик СССР, акцент де лается на том, что все они — не строго юридически законодательные документы, обладающие наиболее высокой в стране юридической силой (хотя каждая из них име­ла подзаголовок "основной закон"), а скорее партийно-политические, декларативные и даже официозные теоре­тические документы.

В общем, это верно, и указанная черта даже утверди­лась в виде некой советской конституционной традиции (в заглавной части — декларативные дефиниции, непременно законодательные определения сути "конституционного строя", экономической системы, форм собственности и др.)

И все же, надо полагать, мы до настоящего времени не определили того главного, что раскрывает само существо, предназначение, притом правовое предназначение, совет­ских конституций. Это существо и предназначение состоит в том, что именно советские конституции были призваны легализовать, придать юридически оправданный статус тому высшему революционному праву, которое, согласно марксистскому, ленинско-сталинскому большевистскому мировоззрению, "по праву" принадлежало рабочему клас­су, беднейшему крестьянству, трудящимся, их авангарду — коммунистической партии.

При этом нужно видеть те существенные отличия, ко­торые характерны для такого конституционного закрепле­ния этого "высшего права" в Конституциях 1918 и 1924 годов, то есть в пору прямых насильственно-революционных ак­ций, и в Конституциях 1936 и 1977 годов, в годы утвердив­шегося военно-коммунистического строя, созданного в условиях тирании единоличного вождя — Сталина.

Конституции 1918 и 1924 годов прямо провозглашали всевластие носителя высшего революционного права — дик­татуры пролетариата, юридические преимущества рабоче­го класса, принудительный труд, возможность прямых репрессивных мер против эксплуататоров и т.д. — словом, прямую, слегка юридически оформленную революционную диктатуру, легализующую непосредственное насилие в от­ношении ряда слоев населения (эксплуататоров, угнетате­лей).

Начиная с 1930-х годов, когда наступила новая полоса советского развития (и когда кардинальные революцион­ные акции ничуть не ослабли; свидетельство тому — кол­лективизация, Большой террор, "преобразование природы"), советские Конституции 1936 и 1977 годов, сообразно особенностям сталинской эпохи военно-коммунистического, еди­нодержавного всевластия вождя, юридически по-иному выразили и легализовали свою суть — всемогущее революционное право.

Четыре момента представляются здесь наиболее существенными.

Во-первых, альтернативами устраненных из текста одиозных формулировок типа "диктатура пролетариата" стали те категории и начала, которые фактически осущест­вляли тираническую деятельность, — советское государст­во, действующее в виде всевластных Советов "снизу доверху", "социалистическая законность".

Во-вторых, в тексте конституций в различных, явно хитроумных вариантах закреплено безусловное верховен­ство в государственно-правовой жизни коммунистической партии (либо в виде указания на то, что партия образует 'ядро" всех государственных и общественных организа­ций — ст.136 Конституции 1936 года, либо в виде консти­туционной записи о коммунистической партии как "руководящей и направляющей" силе в обществе — ст.6 Консти­туции 1977 года).

В-третьих, в Конституции не содержалось ничего, бук­вально ничего, что могло хотя бы в какой-то малой степени препятствовать реальному, фактическому всемогуществу партгосноменклатуры, верховных инстанций коммунисти­ческой партии, способных в силу сложившихся порядков напрямую, минуя государственные органы, командовать вооруженными силами, карательно-репрессивными учреж­дениями, чиновничьим аппаратом.

И наконец, в-четвертых, Конституции 1936 и 1977 го­дов — конституции сталинской эпохи и брежневского нео­сталинизма, сохраняя всю свою направленность на решение задач "пролетарского всевластия", создали мощное право­вое прикрытие этому всевластию: они настолько оказались нашпигованными внешне демократическими формулами к лозунгами (вроде "все для человека, все во имя человека"), да притом такими, которые внешне напоминали институты и правовые формы развитых демократических стран, что и впрямь создавалась иллюзия некой демократии "нового и высшего" типа и "передового" права, доселе невиданного по уровню развития.

Декоративный, иллюзорный характер демократических и правовых установлении "поздних" советских конституций, особенно Конституции 1977 года, носил настолько очевидный характер, что составители конституционного текста, не стра­шась возможных последствий, включили в текст ряд ради­кальных, действительно демократических положений (например, о "гласности", о "развертывании демократии как главном направлении развития социалистической государ­ственности", о "суверенитете" союзных республик). Некото­рые из этих положений позже, когда в жизнь общества стали действительно входить демократические начала, сыграли роковую роль: одни позитивного свойства (запись о гласности стала основой для утверждения свободы слова), другие — негативного (запись о суверенитете союзных республик ста­ла юридической предпосылкой для односторонних действий республик по их выходу в 1991 году из состава Союза).

Но вот что сыграло злую шутку с приверженцами юри­дических иллюзий.

Советские конституции не предусматривали сколько-нибудь жесткий порядок их изменения, внесения в них по­правок (кроме требования 2/3 от общего числа депутатов законодательного органа — Верховного Совета). И это, в общем-то, понятно. В интересах правящей элиты, партгосноменклатуры нужно было оставить возможность внесения без каких-либо затруднений в конституционный текст ка­ких угодно корректив. И они подчас вносились, без предва­рительной проработки, прямо от микрофона, с голоса. В процессе начатых демократических преобразований такой порядок в чем-то дал и положительный результат: в 1988— 1989 годах в Конституцию, притом без особых осложнений, были внесены поправки о Съезде, о постоянно действую­щем Верховном Совете, о свободных выборах и др.

Но вот, когда после августовского путча 1991 года в состоянии общего потрясения после путча Съезд с сентября 1991 года пошел на "свертывание" деятельности общесоюз­ных органов, на замену Конституции кратким переходным документом (с расчетом на скорое принятие Союзного Дого­вора), оказалось, что в Конституции не закреплен жесткий порядок, регламентирующий изменения и отмену ее поло­жений, да и вообще нет ни единого пункта, который бы воспрепятствовал фактическому прекращению "по воле Съезда" действия последней Конституции СССР, что и предопределило с юридической стороны беспрепятственное (во многом, увы, связанное с борьбой за власть) "прекращение" существования союзного государства, место которого заня­ла одна из бывших союзных республик — РСФСР (Россия) с ее политическим руководством.

Новые иллюзии. После распада в конце 1991 года Со­ветского Союза, к тому времени уже весьма рыхлого, не­стойкого конгломерата "союзных республик", сразу же возникла в качестве неотложной задача создания новой, юридически полновесной Конституции России — централь­ного государственного образования нового сообщества, те­перь сообщества "независимых государств" — СНГ.

Эта задача осложнялась тем, что действующая Конституция России (скроенная по образцу утратившей силу союзной Конституции) представляла собой юридически за­висимый документ, которому было предназначено действовать в Конституционном пространстве, определяемом общесоюзной Конституцией. К тому же, как и эта послед­няя, российская республиканская Конституция, подобно общесоюзной, представляла собой пестрый, мозаичный документ, наполненный как советскими постулатами, так и всевозможными коррективами и поправками, подчас дей­ствительно демократического характера, а подчас — поверх­ностными, принятыми "от микрофона", "с голоса".

Но была здесь и обнадеживающая перспектива. В от­личие от общесоюзной конституционной комиссии, факти­чески не создавшей ничего достойного внимания (лишь в порядке индивидуальной инициативы над конституционным проектом работал А.Д.Сахаров, были и некоторые другие инициативные разработки), аналогичная комиссия РСФСР, работавшая под эгидой Съезда народных депутатов РСФСР, подготовила проект новой Конституции.

Этот проект резко отличался от конституционных доку­ментов советского времени. Из его текста были устранены все идеологические и партийные наслоения, в развернутом виде был дан раздел о правах человека и гражданина, по­следовательно, на американский манер, проведен принцип разделения властей, подробно отработаны взаимоотношение между ветвями власти. По многим своим характеристикам подготовленный комиссией проект приближался к тому стан­дарту конституционных документов, пусть и не самых пере­довых, который стал нормой в демократических странах.

Свидетельством того, что данный проект конституции имел общедемократический характер, стала явно отрица­тельная реакция на него со стороны коммунистической пар­тии (в ряде публикаций он именовался "пробуржуазным" и, как это ни странно, "тоталитарным"). Впрочем, такого рода отрицательные оценки были все же в чем-то сдержан­ными, умеренно негативными, что, как выяснилось позже было вовсе не случайным...

В начале 1992 года, когда, как представлялось многим, Россия наконец-то вырвалась из пут коммунизма и начались кардинальные экономические реформы, крепла уверенность (этому соответствовали настроения правящих кругов) в том, что аналогичные акции совершатся также и в политической области, и тогда вот-вот подготовленный проект российской конституции будет внесен конституционной комиссией на рассмотрение Съезда и будет Съездом принят.

Увы, и в такой, казалось бы, благоприятной ситуации, когда по всем данным будто бы были повержены основные устои ленинско-сталинской, большевистской тоталитарной системы, Россия все же вновь попала под власть соблазни­тельных, манящих миражей, иллюзий.

Эти иллюзии затронули те экономические акции, кото­рые были названы "кардинальными" реформами. Иллюзии оказались весьма сильными и в политической сфере, в планах конституционного обновления, призванного, по расчетам, ут­вердить действительную демократию в российском обществе.

При более обстоятельном анализе подготовленного кон­ституционного проекта выяснилось, что это, при всех оче­видных достоинствах, все же эклектичный документ, за­крепивший конституционные формы и принципы различ­ной политической ориентации (конституционная комиссия была образована пропорционально партийному составу де­путатов, в котором доминировали коммунистические и про­коммунистические, просоветские деятели). Наряду с ука­занными ранее положительными сторонами и элементами в нем давали о себе знать советские конституционные тради­ции (заглавная часть конституции свелась к теоретико-дек­ларативным формулам, значительный по объему раздел был отведен теоретико-установочным положениям о "граждан­ском обществе" и др.), а главное — в проект боком-боком прокрались императивы коммунистической правовой идео­логии.

Ведь громкие фразы о "верховенстве права", о "неру­шимости прав и свобод человека", о "презумпции невиновно­сти", о "правосудии" и т. д., содержащиеся в конституционном проекте, по сути дела "прикрывали" главный постулат мар­ксистской правовой доктрины в ее неосталинском, брежнев­ском виде — всемогущество советской власти. Той власти, которая заключена в самом феномене Советов, — власти, декларирующей во всех своих звеньях "всевластие", но по своему вече-митинговому характеру неспособной осуществ­лять действительное профессиональное государственное руководство общественными делами и потому выступающей в качестве "легитимной ширмы" для тиранической диктатуры в духе беспощадного большевизма, осуществляемой парти­ей, коррумпированным чиновничеством или напрямую — криминально-номенклатурными группами.

Не сигнал ли это острой тревоги? Выходит, реализуй­ся существующий конституционный проект, и тогда при всех, казалось бы, грандиозных победах над коммунизмом не толь­ко сохранится, но и реально утвердится, и даже упрочится его главный "опорный пункт" — освященная конституцией и действующим правом государственная основа для всевластия, для проведения "сверху" сколь угодно значитель­ных кардинальных переделок-преобразований в обществе, в том числе, увы, вновь иллюзорно-утопического толка.

Тем более что реальное положение дел в российском обществе в 1991—1992 годах воочию подтверждало такого рода опасность. Ведь "кардинальные" экономические рефор­мы, начатые с освобождения цен и объявленные "шоковой терапией", по самому своему существу представляли собой не осторожнее и аккуратное возвращение к естественно социальному развитию, когда обновление происходит "сни­зу", в ходе производственно-трудовой и духовной жизни большинства людей, а вновь — по-большевистски, по-крас­ногвардейски стремительную атаку с целью одним мощным рывком, не считаясь ни с чем, под лозунгами "демократии' и "рынка" перейти к процветающему капитализму.

Впрочем, в то время раздумий о сути и последствиях экономических преобразований характер экономических реформ напрямую не связывался с конституционными про­блемами. Становилось все более очевидным одно: подготов­ленный конституционной комиссией проект сохранил просоветские черты и не отвечает передовым достижениям мировой конституционной культуры.

И именно тогда в общественном движении, в которое входили наиболее демократически настроенные слои интел­лигенции, в Движении Демократических Реформ (ДДР) было принято решение подготовить альтернативный проект рос­сийской конституции. Такая работа выпала на долю автора этих строк, осуществившего разработку первоначального текста совместно с А.А. Собчаком и Ю.Х. Калмыковым, а в практическом отношении — в содружестве с выдающимся юристом, юристом "от Бога", в должной мере не оцененным и безвременно, в 1996 году, ушедшим из жизни, Станисла­вом Антоновичем Хохловым.

Замысел. В основу проекта Конституции России, кото­рый в противовес официальному проекту, подготовленному конституционной комиссией, получил название "альтерна­тивного", была положена заранее отработанная группа идей, которая и характеризует замысел Конституции.

Каково существо этого замысла?

Здесь нужно прежде всего сказать о сути конституции вообще. Иногда на этот счет ограничиваются суждением о том, что конституция представляет собой "основной закон", посвященный главным образом организации власти.

Но дело-то все в том, что человеческое общество, даже при достаточно развитом праве и необходимости должной организации власти, многие тысячелетия не испытывало потребности в подобном основном законе. Такая потребность появилась сравнительно недавно, в условиях, когда челове­чество начало переходить от традиционных к либеральным цивилизациям. Именно тогда стало необходимым, чтобы в законе, имеющем высокий юридический статус (не допускающем простое манипулирование властью, в том числе и законодательной властью¹), были решены два принципиальных вопроса. Во-первых, установлены "ограничители" вла­сти, не допускающие неоправданной ее концентрации, превращения ее в диктатуру, тиранию. И во-вторых, уста­новлены в качестве нерушимых, защищенных (в том числе и от самой власти) неотъемлемые права граждан.

В советское время в документах, именуемых "конститу­циями", суть конституции была размыта. Более того, под име­нем "конституция" в жизнь вошел не документ высокого юридического ранга, а по сути дела, как уже говорилось, политико-идеологическая декларация. И эта декларация вопреки предназначению конституции освящала и возвеличивала необъятную и бесконтрольную власть партийно-номенклатурного идеологизированного государства, ограниченную одной марксистской, ленинско-сталинской идеологией, а на первое место в политико-правовой жизни взамен гражданина, человека выдвинула "массы", "трудящихся", государст­венное всевластие, идеологические принципы и цели.

Внешней формой выражения и институализации такого построения власти и политико-правовой жизни стали Советы — форма прикрытия и легитимации власти, настро­енной на гигантский социальный проект, коренную во имя всеобщего счастья переделку общества — "строительство социализма и коммунизма". Советские конституции (имен­но как советские) стали некой внешне легитимной основой того чудовищного революционного суперправа и чудовищ­ного бесправия людей (их бытия и судьбы в качестве "вин­тиков"), которое должно было господствовать при переделке общества на коммунистических началах.

Исходя из этого замысел альтернативного конституци­онного проекта как основы первой в истории России по-настоящему демократической конституции состоял в решении задачи двоякого рода: во-первых, устранить из текста документа все то, что хотя бы в малейшей степени, прежде всего через Советы, вело к возрождению коммуни­стической власти, присвоившей себе право переделывать жизнь людей, к государственному всевластию, и, во-вторых, главное — воссоздать истинный смысл и истинное предназначение конституции — обеспечить необходимое ограничение власти и закрепить неотъемлемые права граждан.

¹ По мнению Ю. Хабермаса, мировоззрение современного либерализма характеризуется тем, что конституция имеет преимущество перед волей демократического законодателя (Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. С. 34). Уже Робеспьер, как полагает Ю. Хабермас, пока­зал несовместимость революции и конституции. "Дело революции, пишет он, — война и гражданская война, тогда как дело Конституции — победа "(там же. С. 51).

Каким же образом виделось в то время (да видится и поныне) осуществление такой двуединой задачи в консти­туционном проекте?

Сначала одно предварительное пояснение. В обстанов­ке конца 1980 — начала 1990-х годов, когда господствовала ныне, к счастью, убывающая эйфория обожания всего "аме­риканского", во многих демократических кругах и подраз­делениях власти чуть ли не аксиоматическое значение придавалось Конституции США, и в первую очередь ее ос­новополагающему принципу — разделению властей, уравновешиванию трех ветвей власти — законодательной, исполнительной, судебной, что по расчетам создателя та­кой системы Ш. Монтескье должно предупреждать концен­трацию и произвол власти (указанный принцип и был реализован в официальном конституционном проекте).

Но последующий опыт государственно-политической жизни, особенно в странах Европы, показал, что самой по себе реализации только что указанного принципа построе­ния власти, в его американском варианте (тем более если власть стала необъятно большой) недостаточно. Потребова­лось не только углубить принцип разделения властей и в соответствии с этим разделить саму исполнительную власть, реально наиболее мощную, на две — власть главы государ­ства и власть правительства, но и сообразно новой эпохе требованиям современной цивилизации в корне изменить все построение политико-государственной жизни. Изменить так, чтобы основой государственного, конституционного строя была не власть, пусть и упорядоченная, ограниченная, а в соответствии с современной гуманистической философией непосредственно человек с его высоким достоинством и не­отъемлемыми правами.

Эта ориентация на человека, его права и стала стерж­нем всего конституционного замысла.

Правда, в состав идей, которые были положены в основу альтернативного проекта, входили и другие разработки, соот­ветствующие достижениям современной конституционной культуры: о самостоятельной, не сводимой к административ­но-управленческой, деятельности и миссии главы государст­ва — Президента (обеспечение гармонизации всех ветвей власти, высшее арбитрирование); о более высоком уровне построенной по модели германского конституционного опыта административно-управленческой деятельности Правительства (действующего по принципу "одной команды"); о придании самостоятельности и известной суверенности муниципальной власти (которая должна быть отделена от государственной как таковой); о возвышении всей системы правосудия, возглавляемого единым Верховным Судом (которая в целом, а не только на уровне Конституционного Суда, выступала бы как высокозначимая "третья власть").

И тем не менее из всей этой группы разработок, конституционных положений, несомненно важных, порой исключительно, принципиально важных, на первое место была выдвинута значительно опередившая все другие идея основных прав человека как фундаментальная основа российской Конституции.

Еще раз подчеркну: именно это — определяющая роль человека как стержня, сердцевины, "души" всего гражданско-политического построения жизни российского общества, его правовой жизни — и составляло самую суть замысла альтернативного проекта Конституции.

Права человека как основа Конституции (подробности замысла). Для того чтобы права человека могли стать основой Конституции и посредством этого оказать решающее воздействие на гражданственно-политическую, право­го жизнь российского общества, его судьбу, необходимо было использовать ряд конструктивных решений, уже показавших свою плодотворность в современных европейских конституциях.

Основные решения, использованные при подготовке альтернативного проекта, таковы.

Прежде всего должен быть с должной определенно­стью решен теоретико-конструктивный вопрос о выделе­нии из всей суммы прав и свобод человека, включающих по распространенным ныне представлениям несколько "поко­лений", центральной категории — основных прав — тех прав, которые напрямую выражают свободу человека и ее твердую защищенность, в первую очередь защищенность своеволия и произвола власти.

И здесь же еще один теоретико-конструктивный во­прос столь же принципиального значения (важность которого в нашей науке, общественном мнении и просто в жизни недооценена). Это такая характеристика прав и свобод че­ловека, прежде всего основных прав, когда они не просто ставятся в зависимость от человеческого достоинства, а непосредственно "выводятся" из достоинства человека. Права и свободы людей превращаются в один лишь лозунг, декларацию, если они, особенно при взаимоотношениях с властью, не находятся "в руках" самостоятельной и гордой личности, знающей свою уникальную человеческую ценность и способной постоять за себя перед властью и, не склоняясь перед властными авторитетами, отстаивать свой высокий человеческий статус и свои высокие неотъемлемые права. Именно поэтому конституция призвана в первую очередь провозгласить достоинство личности и на этой основе — ее нерушимые, неотъемлемые права.

А теперь главный момент, непосредственно относящий­ся к построению конституционного текста. Положения об основных правах и свободах человека должны образовывать первую, заглавную часть конституции. Оптимальный ва­риант таков: сразу же после первой статьи общего характе­ра (провозглашающей природу данного государства, лучше всего в словах: "утверждающее себя" в качестве демокра­тического, правового, светского государства) должна идти статья о том, что права человека — это непосредственно действующее право и что именно они, права человека, об­разуют основу государства, определяют содержание законов, содержание и направление деятельности всех госу­дарственных органов.

Здесь крайне целесообразно специально указать (как это сделано в одной из поправок к Конституции США), что впредь не должны издаваться законы, отменяющие или умаляющие права и свободы человека.

При этом важно (и это еще один конструктивный мо­мент), текстуально обозначив основные права и свободы че­ловека, вместе с тем: а) указать на то, что приведенный перечень не является исчерпывающим, "основными" явля­ются все права, получившие и качестве таковых междуна­родное признание, и б) подчеркнуть, что они не могут иметь иного ограничения, кроме того, которое установлено законом по основаниям, указанным в исчерпывающем перечне (впро­чем, перечне с неопределенными гранями, с некими просоциалистическими оттенками) Международной декларации.

Вслед за разделом (главой) об основных правах чело­века должен следовать другой, близкий по содержанию раз­дел о "правах гражданина", которые имеют столь же высокий конституционный статус, но которые — обратим внимание на этот, ранее уже подробно рассмотренный, факт — зависят от общего экономического и политического положения общества, а главное, в отличие от основных прав, не являются определяющим фактором устранения произвола и своеволия власти из гражданственно-политической, правовой жизни страны и, кроме того, представляют собой по большей части принципы, обязывающие по публично-правовым механизмам государство, а не субъективные права в строго юридическом значении, защищаемые судом.

И вот положение принципиальной важности, о котором выше уже упоминалось, но которое достойно того, чтобы специально остановить на нем свое внимание. Если нормативные записи об основных правах человека становятся первой, заглавной частью конституции, то это резко возвышает права человека в жизни общества и сообразно этому юридически настраивает все содержание конституции именно на человеческие критерии — на такое построение всех государственно-правовых институтов которое бы строго соответствовало требованиям, вытекающим из основных неотъемлемых прав человека.

Опыт работы над альтернативным проектом показал, при указанной конструктивной схеме, когда при формулировании любого конституционного положения "звенит" тревожно-предупредительный "звоночек" (насколько формулируемое положение соответствует исходным конституционным записям об основных правах человека), оказалось неизбежным включение в текст ряда принципов и норм, которые при ином построении могут быть вообще не поставлены в конституционный текст.

Среди таких конституционных принципов и норм, которые в силу указанного построения альтернативного проекта включены в текст, оказались следующие положения:

— об умеренном, адекватном общественным потребностям характере государственной власти, ограниченности ее функций пределами, обусловленными свободной рыночной экономикой и началами самоуправления;

— о строго разрешительном характере деятельности всех государственных органов и должностных лиц, о допустимости совершения ими только тех актов и действий, ко­торые прямо предусмотрены в законе;

— о запрете использования вооруженных сил для ре­шения внутригосударственных вопросов, кроме случаев и в порядке, прямо предусмотренных в законе;

Дата добавления: 2017-01-14