Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев

ГЛАВА 3

ПРИЕМЫ ЯЗЫКОВОЙ ДЕМАГОГИИ.

АПЕЛЛЯЦИЯ К РЕАЛЬНОСТИ КАК ДЕМАГОГИЧЕСКИЙ ПРИЕМ*

Под языковой демагогией понимаются приемы непрямого воз­действия на слушающего или читателя, когда идеи, которые необхо­димо внушить ему, не высказываются прямо, а навязываются ему исподволь путем использования возможностей, предоставляемых язы­ковыми механизмами. Поскольку сущность «языковой демагогии» состоит в том, что речевое воздействие на адресата осуществляется не прямо «в лоб», а замаскированно, для «языковой демагогии» особен­но пригодны высказывания, когда мнение, которое говорящий хочет внушить адресату речи, относится к неассертивному компоненту смысла, представляет собою пресуппозицию или речевую импликату-ру данного высказывания. Языковая демагогия использовалась и в советское время (см., например, работу М. Ю. Федосюка [1992] о де­магогических приемах, использовавшихся в речах Хрущева), однако инвентарь демагогических приемов был относительно небогат: прежде всего это было использование двух разных рядов лексических единиц в зависимости от того, идет ли речь о «своем» или о «чужом». Так, М. Эпштейн заметил как-то, что в рамках советского идеоязыка вы­сказывание Матерый политикан вступил в сговор с главарями бан­дитских шаек передавало совсем иную идею, нежели высказывание Опытный политик заключил соглашение с руководителями парти­занских отрядов, — хотя факт мог быть один и тот же, адресату на­вязывалась определенная оценка этого факта. Ср. также аналогичное замечание о номинациях, используемых в советской пропаганде, в «Архипелаге ГУЛАГ»: ...по тому усвоенному нами правилу, что все в мире, кто убивает за нас, — «партизаны», а все, кто убивает нас, — «бандиты», начиная с тамбовских крестьян 1921 года. Подлинный расцвет языковой демагогии имеет место сейчас, когда в условиях относительной свободы и невозможности административного воздей-

* В основу данной главы положены доклад «Приемы языковой демагогии» (конференция «Язык власти и власть языка», Хельсинки, сентябрь 1995) и статья «Апелляция к реальности как демагогический прием» («Московский лингвистический журнал», 1996, № 2).

462_________________________________________________________ Часть VI

ствия на несогласных, для того чтобы властвовать умами, приходится прибегать к разного рода речевым хитросплетениям (arch use of language). В современной («постперестроечной») прессе особенно ак­тивно используются следующие демагогические приемы.

1. АССЕРЦИЯ, МАСКИРУЮЩАЯСЯ ПОД ПРЕСУППОЗИЦИЮ

Данный прием эксплуатирует свойство большинства высказыва­ний на естественном языке, состоящее в том, что наряду с ассертив-ным они включают так называемый презумптивный компонент, или пресуппозицию, т. е. суждение, которое должно признаваться истин­ным как автором высказывания, так и его адресатом, для того чтобы высказывание вообще имело смысл (так, высказывание Дождь кон­чился осмысленно, только если признается истинным, что шел дождь). Как известно, важное свойство пресуппозиций состоит в том, что они, в отличие от ассерций, не подвержены действию отрицания. Отрицательное предложение Дождь не кончился имеет ту же пресуп­позицию, что и положительное Дождь кончился, а именно: 'шел дождь'. Именно это свойство делает пресуппозиции удобным инстру­ментом языковой демагогии.

На случаи, когда в демагогических целях ассерция маскируется под пресуппозицию, обратила внимание Т. М. Николаева [1988]. Этот прием широко используется не только вбытовой коммуникации, рас­смотренной в указанной статье Т. М. Николаевой; к нему активно прибегают журналисты и политические деятели в целях манипулиро­вания общественным сознанием.

Рассматриваемый прием заключается в том, что идея, которую надо внушить публике, подается под видом пресуппозиции. Это по­зволяет использовать в качестве инструмента пропаганды самые «не­винные» газетные жанры, например социологические опросы. Жур­налист, проводящий опрос, вообще не делает никаких утверждений — он лишь задает вопросы; и может остаться незамеченным, что эти во­просы содержат пресуппозицию, которая а priori может быть вовсе не очевидна для опрашиваемых и которую и надо внушить публике. Так, задавая вопрос: В чем, по-вашему, причины снижения жизненно­го уровня в стране? — репортер заставляет респондентов, как бы они на этот вопрос ни ответили, признать истинность пресуппозиции ‘жизненный уровень снизился’. Анализ опросов, проводившихся в России за последние годы, показывает, что очень часто они пресле­дуют не столько познавательные, сколько демагогические цели, слу­жат не столько изучению общественного мнения, сколько воздейст­вию на него посредством пресуппозиций.

Приемы языковой демагогии..._____________________________________ 463

Чрезвычайно показательным является использование рассматри­ваемого лингводемагогического приема в анкете, распространяемой так называемым Фондом социальных исследований «Славянский союз» (организацией, финансируемой концерном «Гермес»). Анкета вклю­чает, среди прочего, следующие вопросы, к которым предлагается пе­речень возможных ответов:

«1. Какой способ компенсации Ваших вкладов, имевшихся у Вас в государственном сберегательном банке в 1991 году, но обесцененных реформаторами, Вы считаете правильным и готовы поддерживать?

а) в денежной форме с учетом инфляции;

б) предоставлением квартиры, благоустроенного дома в
сельской местности, улучшением жилищных условий в
соответствии с величиной Вашего вклада;

в) передачей Вам в собственность государственного имуще­-
ства, земельного участка;

г) комбинированным способом по Вашему выбору;

д) иным способом;

е) затрудняюсь ответить

[пресуппозиции: ‘У респондента в 1991 г. имелся в сберегательном банке вклад’, ‘Этот вклад был обесценен в результате «реформатор­ской» деятельности’, ‘Респондент считает, что эта утрата должна быть компенсирована’];

...4. К какому сроку, по Вашему мнению, после избрания главы народного концерна «Гермес» В. И. Неверова президентом России развитие жилищного строительства, обустройство сел, деревень и городов существенно изменят к лучшему условия жизни для Вас и Вашей семьи?

а) к 1999 году;

б) к 2003 году;

в) после 2003 года;

г) затрудняюсь ответить

[пресуппозиции: ‘В. И. Неверов будет избран президентом России’, ‘'это приведет к обустройству сел, деревень и городов’, ‘в результате жизнь респондента и его семьи существенно улучшится’']».

2. ВОЗДЕЙСТВИЕ ПРИ ПОМОЩИ РЕЧЕВЫХ ИМПЛИКАТУР

Под речевыми импликатурами понимаются идеи, непосредствен­но не высказываемые в тексте, но выводимые из него на основе об­щих законов речевого общения. Другой прием речевой демагогии со­стоит в том, что внушаемое утверждение прямо не содержится в тек-

464 Часть VI

сте, но вытекает из содержащихся в нем утверждений как речевая импликатура. Это дает возможность автору текста при необходимости «отпереться» от имплицируемого утверждения, подобно персонажу од­ного из романов Лурье, который в ответ на просьбу никому не расска­зывать о некотором только что происшедшем событии заверил: A gentlemannever tells — а затем, когда выяснилось, что он все же рассказал, заявил: I never said I was gentleman.²⁴⁶

Практика «воздействия на умы» посредством импликатур ис­пользовалась еще в советское время в подцензурной печати в связи с необходимостью пользоваться эзоповым языком, когда «крамольная» мысль не высказывалась прямо, а предлагалась читателю как импликатура того, что сказано. Она широко распространилась в годы пере­стройки. Например, говоря: Вот вы защищаете евреев и не думаете о том, что в стране назревает экологическая катастрофа, — автор высказывания подводил читателя к мысли ‘в экологической катастро­фе виноваты евреи’. Однако прямо такая мысль не высказана, и при необходимости автор мог от нее легко «отпереться» (анализ речевых импликатур, использовавшихся в националистической печати конца 80-х гг., см. в статье [Шмелев 1991]). Однако особенно популярна она стала в последнее время, отчасти в связи с распространившейся прак­тикой подавать в суд на журналистов за клевету или диффамацию. Подавая клеветнические или недоказанные утверждения в виде рече­вых импликатур, журналист легко избегает возможного судебного преследования.

3. ВОЗРАЖЕНИЕ ПОД ВИДОМ СОГЛАСИЯ

Речь идет о манере спорить, когда говорящий как будто согла­шается с мыслью, высказанной оппонентом, но тут же приводит со­ображение, сводящее на нет возможные выводы из этой мысли. Опи­сание данного приема (этот прием с некоторой степенью подробности был также рассмотрен в главе III.6) мы предварим анализом оборота действительно, отличающегося по семантике и текстовым функциям от внешне сходных выражений в действительности, в самом деле и на самом деле.

Хотя выражения действительно, в действительности, в самом деле и на самом деле содержат одну и ту же идею апелляции к реаль­ности, их риторические функции во многом различны или даже про­тивоположны. Можно было бы сказать, что «действительно и в са­мом деле используются в контекстах подтверждения некоторого вы-

²⁴⁶ Указанный пример приводится в одной из статей Е. В. Падучевой [1982: 312].

Приемы языковой демагогии... 465

оказывания, тогда как в действительности и на самом деле могут выступать в контекстах опровержения» ([Баранов и др. 1993]; см.

также [Буглак 1994]).

Существенным общим свойством всех рассматриваемых выраже­ний при их использовании в качестве «риторических операторов» яв­ляется «реактивность»: каждое из них может быть употреблено лишь в том случае, когда речь идет о реальности некоторой «обсуждаемой си­туации»²⁴⁷. Иными словами, корректное использование какого-либо из этих выражений предполагает, что «в поле зрения» участников комму­никации имеется какая-то ситуация и обсуждается соответствие дан­ной ситуации действительности. В самом простом случае «обсуждаемая ситуация» соответствует содержанию предшествующего утверждения; она может также представлять собою условие уместности предшест­вующего вопроса и т. п. Обозначим пропозицию, соответствующую «обсуждаемой ситуации», как S, а пропозициональное содержание вы­сказывания, вводимого посредством какого-либо из указанных выра­жений, — Р. Тогда можно сказать, что, используя выражение дейст­вительно, говорящий подтверждает, что S истинно. Очевидно, именно в этом смысле и говорят, что действительно «выражает согласие». >

Однако необходимость «выразить согласие» не возникает сама по себе. Если обсуждается утверждение S, то прагматически выражение согласия с S, вообще говоря, бывает оправданно, если необходимо снять возможные сомнения в истинности S, или для того, чтобы, со­гласившись с S, сделать какие-то ограничивающие оговорки.

При использовании для «снятия сомнений» действительно ока­зывается взаимозаменимо с в самом деле («снятие сомнений» и являет­ся основной функцией выражения в самом деле). В монологическом режиме «снятие сомнений» предполагает построение аргументации, когда Р используется как аргумент, свидетельствующий об истинности S; тогда высказывание, в котором действительно/в самом деле зани­мает начальную позицию, открывает цепочку аргументов, призванных доказать истинность S. Иными словами, посредством Р говорящий «снимает сомнения» в истинности S, которые могут быть у его «оппо­нента», в стандартном случае — адресата речи:

(1) а. Одноразовая ракета не всегда самый удобный и эко­номный вид транспорта. В самом деле, сколь­ко труда, материалов идет на изготовление ракеты, ее двигателей, сложнейших бортовых систем. И все ради единого пуска;

б. Исследование рецепторов требует недоступного прежде мастерства и тонкости техники. В самом

²⁴⁷ Ср. используемые в [Булыгина, Шмелев 1987] (см. главу III.3) понятия «рассматриваемая ситуация» и «предмет интереса».

________ Часть VI

деле, как, не трогая, не разрушая мембрану, полу^:- чить точное и конкретное представление о топогра­фии и структуре рецептора, когда толщина мембран­ной стенки ничтожна — всего 2 —3 молекулы, а по­верхность мембраны громадна?

В «диалогическом» режиме мнение S как раз высказывается оп­понентом, а сомнения могли быть у самого говорящего (или у лица, с точки зрения которого ведется повествование); использование дейст­вительно/в самом деле указывает на то, что говорящий убедился в истинности S. В этом случае Р обычно совпадает с S:

(2) а. «Это коньяк, — сказал он. — Коньяк великолепный». Коньяк в самом деле оказался очень хорошим (А. Чехов);

б. Ему говорят: «Не работает!» Он попробовал: «Да,
действительно, не работает»;

в. «Яблоко кислое». Полковник тоже поднял яблоко,
куснул и тут же выплюнул: «Фу! В самом деле глаз
воротит».

Еще чаще действительно используется для выражения «согласия с оговорками». Иногда эта оговорка носит характер просто­го уточнения (например, Так бывает не всегда, но, действительно, чаще всего), но наиболее характерно для действительно его исполь­зование в полемике, когда выражается готовность согласиться с об­щей мыслью оппонента, но с тем, чтобы сразу же сделать оговорку, часто сводящую на нет возможные выводы из этой мысли:

(3) а. Вывод о том, что загруженность судей гораздо выше, чем у адвокатов, мягко говоря, некорректен. Адвока­тов, действительно, несколько больше, но ведь они не только выступают в суде. В какой-то мере они заняты на предварительном следствии. Плюс юридические со­веты населению, оказание юридической помощи на­родному хозяйству и многое другое;

б. Обвинение признает, что он действительно отнял у
потерпевшего вещи, но утверждает, что это была зара­-
нее условленная инсценировка, шутка;

в. Проблема эта действительно существует, однако за­-
частую не там, куда указывают оппоненты.

Таким образом, действительно, казалось бы, предназначенное для «выражения согласия», в реальных текстах чаще всего использует­ся для полемики, когда, соглашаясь с какою-то частностью, говоря­щий возражает против существа мысли оппонента.

Приемы языковой, демагогии... 467

Целый ряд «формул согласия» русского языка используется именно таким образом. Кроме слова действительно, можно назвать такие выражения, как согласен, не спорю, спору нет (ср.: По-вашему, лучше французов и людей нет. Ученый, умный народ! Цивилизация! Согласен, французы все ученые, манерные... Француз никогда не по­зволит себе невежества: вовремя даме стул подаст, раков не ста­нет есть вилкой, не плюнет на пол, но... нет того духу! Духу того в нем нет!). Поскольку использование указанных выражений часто предполагает последующее возражение, ограничивающее или сводя­щее на нет непосредственно выраженное в них «согласие», они дают возможность высказать возражение в неявном виде, даже не давая понять, в чем, собственно, оно состоит, что и открывает дорогу раз­личным речевым манипуляциям.

4. ПРОТИВОПОСТАВЛЕНИЕ «ВИДИМОЙ» И «ПОДЛИННОЙ» РЕАЛЬНОСТИ

Здравый смысл и правила логики говорят нам, что, если наблю­даемые факты противоречат алриорно принимаемым посылкам, нам не остается ничего иного, как отвергнуть или видоизменить исходные по­сылки. В то же время в практической жизни люди нередко цепляются за свои представления и не спешат расстаться с ними под напором фактов. Тогда им приходится тем или иным образом менять квалифи­кацию факта, чтобы, не отвергая его полностью, все же сохранить воз­можность не считаться с ним. Например, факты объявляют исключи­тельными (ср. ходовое изречение Нет правил без исключений), а при­обретая статус исключения, факт теряет способность свидетельствовать о «высшей правде». Так, в советской литературной критике издавна противопоставлялись «правда факта» и «правда истории», причем за «правдой факта» признавалось низшее значение.

Кроме того, существенную роль играет способ констатации факта. Именно поэтому Мятеж не может кончиться удачей: В противном случае его зовут иначе. А популярный в перестроечной и постпере­строечной печати призыв Давайте называть вещи своими именами используется, как отметил Г. Е. Крейдлин, в качестве способа непре­рывно менять имена объекта в соответствии со своими целями.

Рассмотрим еще один из приемов «языковой демагогии», состоя­щий в том, что говорящий противопоставляет «видимости», «кажущейся реальности» (т. е. непосредственно наблюдаемым фактам) — реальность «подлинную». Такое противопоставление может делаться почти откры­то (русский язык располагает для этого специальными средствами — в частности, выражениями в действительности и на самом деле) или скрытым образом (чаще всего при передаче чужих высказываний).

468 _________________ Часть VI

Далее когда апелляция к реальности осуществляется открыто, мы имеем дело со своего рода «языковой демагогией», поскольку в основе такой апелляции лежит имплицитное представление о «мнимой», «ка­жущейся» реальности, скрывающей за собою «подлинную», «настоя­щую» реальность (при этом говорящий в неявном виде присваивает себе право судить о том, какова эта подлинная реальность)²⁴⁸. В слу­чае лее неявной апелляции к реальности эффективность приемка уси­ливается тем, что подмена фактов («кажущейся» реальности) их ин­терпретацией («подлинной» реальностью) осуществляется почти не­заметно для тех, кому адресован этот прием.

Используемые при эксплицитном противопоставлении «видимости» и «подлинной реальности» выражения в действитель­ности и на самом деле характеризуются совсем иными свойствами по сравнению с рассмотренными выше действительно и в самом деле. Характерны примеры, в которых действительно и на самом деле или в самом деле и на самом деле непосредственно противопоставля­ются в тексте:

(4) а. На первый взгляд и процессы истечения сыпучих тел и жидкостей через отверстия похожи друг на друга. Дей­ствительно, со времени игр в песочнице каждый знает, что песок течет сквозь пальцы, «как вода». Но на самом деле аналогия с водою оказывается далеко не такой полной;

б. Он держался невозмутимо, как будто ему и в самом де­ле неведом был страх. А на самом деле у него душа в пятки ушла.

Использование единиц в действительности и на самом деле свя­зано, как уже говорилось, с противопоставлением мнимой и действи­тельной реальности. Отсюда эффект «полемичности», отмечаемый ис­следователями в высказываниях, содержащих эти выражения. Приве­денный выше отрывок (4а), в котором использовано как действитель­но, так и на самом деле, вместе с тем лишний раз показывает, что дей­ствительно далеко не всегда выражает «подтверждение». В этом тек­сте действительно выражает готовность согласиться с тем, что мнение оппонента имеет некоторые основания, но вовсе не с тем, что оно соот­ветствует «реальной» действительности. Оборот же на самом деле в яв­ном виде противопоставляет кажущейся, мнимой реальности реальную действительность.

Функция высказывания, содержащего выражение в действи­тельности/на самом деле, может быть описана следующим образом:

²⁴⁸ В работе [Николаева 1988: 164] также мимоходом отмечается, что ука­зание на максимальную приближенность к жизни, к реальной структуре мира чаще всего является лингводемагогическим приемом.

Приемы языковой демагогии..._____________________________________________ 469

говорящий заявляет, что S соответствует мнимой реальности, а реальной действительности соответствует не S, а Р; ср.: В жар­кий день лужу воды, колеблющуюся в знойном мареве, можно уви­деть в большом городе на совершенно сухом асфальте. В действи­тельности это всего лишь отражение неба в нижнем атмосферном зеркале. Не случайно риторическое в действительности часто вы­ступает в сочетаниями с союзами а и ко, с частицей же и не встреча­ется в сочетании с союзом и (*и в действительности).

Функции выражения на самом деле во многом подобны функци­ям в действительности: оно также используется при «полемике», когда кажущейся реальности 8 противопоставляется действительная реальность Р: Полярная звезда кажется совершенно неподвижной. На самом деле она движется. Ср. лишь некоторые из многочислен­ных примеров, в которых выражение на самом деле используется для «развенчания видимости», для дискредитации высказанного или не­высказанного мнения оппонента:

(5) а. У нее был такой вид, словно она очень треножится, от­пуская Ольгу одну в путешествие. На самом, деле она радовалась, что Ольга уезжает;

б. Она говорила, что больна, а на самом деле рыдала отто­-
го, что жизнь кончилась;

в. Она полагала, что заботится о дочери, а на самом деле
заботилась о себе;

г. Одна была его ровесница, мнившая себя высокой ин­-
теллектуалкой, а на самом деле распутная тварь, меч­-
тавшая женить его на себе любым способом.

Однако, в отличие от в действительности, выражение на самом деле может использоваться и «для подтверждения»: Он сделал вид, что спит, и через полчаса на самом деле уснул. При таком употреб­лении оказывается даже возможной замена на самом деле на в самом

деле.

В то же время следует отметить, что возможность такого упот­ребления никак не противоречит содержащейся в семантике на са­мом деле идее противопоставления кажущейся и действительной ре­альности. Общая установка говорящего, использующего выражение на самом деле, может быть приблизительно описана следующим об­разом: 'На основе информации S оппонент, не располагающий сведе­ниями об истинном положении дел, мог бы сделать вывод S₁; истин­ному положению дел соответствует не S₁, а Р’. Лишь в частном слу­чае S₁совпадает с S; вообще говори, S₁ может представлять собою любой возможный вывод из S, в частности речевую импликатуру вы­сказывания S. Поэтому высказывание Он делал вид, что спит может быть продолжено и при помощи...а на самом, деле просто закрывал

470________________________________________________________ Часть vi

глаза, и при помощи ...и вскоре и на самом деле засыпал, — в первом случае опровергается «кажущаяся реальность» ‘он спал’, во втором случае — «кажущаяся реальность» ‘он не спал’ (речевая импликатура выказывания Он делал вид, что спал).

Рассматриваемое свойство выражения на самом деле и позволяет использовать его в качестве орудия речевой демагогии. Одним из спо­собов устранить неприятный факт путем изменения способа его кон-стации является противопоставление видимости и подлинной реаль­ности. Говорящий, использующий этот прием, как бы заявляет: «Все факты, которые можно использовать для того, чтобы мне возразить, это лишь видимость, за которыми скрывается подлинная, скрытая от вас реальность». Говоря: «Вам только кажется, что у вас есть выс­шие цели. На самом деле все ваши высшие цели — это только ловко замаскированный интерес класса, к которому вы принадлежите», — марксист лишал потенциального оппонента возможности возражать (ср. цитированные нами в статье [Булыгина, Шмелев 1995] замечания о «волшебном сочетании слов на самом деле», сделанные в 1976 г. В. Ф. Турчиным). Можно упомянуть также наблюдение, сделанное Максимом Кустовым в газете «Московский комсомолец» (1996, 11 ию­ля): «Мне довелось недавно беседовать с руководителем Союза кине­матографистов Элемом Климовым. Я ему сказал: нам в искусстве нужна правда, но полная правда, а не полуправда. Надо показывать деревню такой, какой она есть на самом деле, а не такой, какой они иногда встречаются еще в средней полосе России. (Это, пожалуй, са­мая потрясающая фраза, которую Михаил Сергеевич подарил чело­вечеству. «Такая, как на самом деле, а не такая, какая еще иногда встречается». Весь принцип социалистического реализма сформули­рован в одном предложении. — Авт.)».

Вариации на указанную тему в современной прессе бесконечно разнообразны. Например, «Вам только кажется, что вы свободны в своих действиях. На самом деле вы игрушка в руках руководителей всемирного заговора». При использовании выражения на самом деле подобным образом говорящий становится неуязвимым, а любой воз­можный контраргумент — заранее опровергнутым. (Подробнее о влиянии способа вербализации факта на оценку его истинности см. [Булыгина, Шмелев 1995].)

5. ИГРА НА РЕФЕРЕНЦИАЛЬНОЙ НЕОДНОЗНАЧНОСТИ

Ввиду того что в русском языке отсутствуют артикли, часто лишь при обращении к более широкому контексту может быть выяс­нено, соотносится ли языковое выражение с конкретным объектом или же с целым классом объектов (впрочем, референциальная неод-

Приемы языковой демагогии... ___________________________ 471

нозначность возникает и в артиклевых языках). Иногда это может по­вести к забавным недоразумениям, как в случае, рассказанном в газете «Неделя» в 1983 г. Некоторая женщина пришла в редакцию с прось­бою: «Помогите мне найти мужа». «У нас же не брачная газета», — возразили ей. «Вы не поняли меня, у меня пропал муж», — объяснила женщина. Именно такая возможность формального неразграничения фиксированности/нефиксированности в контексте «миропорождаю-щих» глаголов служит источником многочисленных анекдотов, из ко­торых приведем один: Мы ищем бухгалтера. — Как? Вы же взяли на работу бухгалтера неделю назад. — Да, а теперь мы его ищем.

Иной тип референциальной неоднозначности обыгрывается в из­вестном анекдоте о чукче, который приезжал в Москву на съезд. Вся Москва была увешана лозунгами «Всё на благо человека!» «И чукча видел этого человека», — гордо говорит чукча. Здесь источником ре­ференциальной неоднозначности является формальное неразличение генерализованных и индивидных ИГ (напомним, что для генерализо­ванной референции могут быть использованы имена в единственном

числе).

Те же самые источники референциальной неоднозначности могут служить и в качестве средства речевой демагогии. Т. М. Николаева в одной рецензии, опубликованной в журнале «Вопросы языкознания» (1995, №1), приводит такие примеры: Мы, конечно, за реформы (эти? вообще?); Президент нужен (этот? какой-нибудь?).

Сходный тип речевой демагогии основан на манипулировании риторическим приемом генерализации. Указанный прием состоит в том, что для выражение того, или иного мнения по поводу конкрет­ной ситуации говорящий использует общую сентенцию²⁴⁹. Тем самым может использоваться генерализованная референция в тех случаях, когда фактически имеется в виду единичный объект. Ср. примеры диалогов: Откройте! — Я негодяям принципиально не открываю [≈ 'Вы негодяй, и я вам не открою из принципа'] (М. Булгаков); Эй, ты, поручик, очисть вагон! — Я не отвечаю на красный жаргон²⁵⁰. (П. Васильев). Эксплуатируя постулаты речевого общения, говорящий как бы навязывает подведение конкретного явления под заданную об­щую категорию. В то же время у адресата речи есть возможность игно­рировать указанный прием и понимать высказывание буквально, и в этом случае речевая демагогия оказывается неуспешной: «Не всякий даст себя провести. Умного человека не одурачат». — «А тебя одура­чат», — отрезал он, не желая понять, кого подразумевал я под ум­ным человеком (Я. Перельман).

²⁴⁹ Этот прием отмечен, в частности, в рецензии на фильм «С Новым го­дом, Москва!», опубликованной в журнале «Искусство кино» "[Шмелев 1993: 18—19]. Там же приведены и примеры.

²⁵⁰ Заметим, кстати, что такой ответ представляет собою образец «самофальсификации», рассмотренной в [Шмелев 1990] (см. главу VI.2).

472________________________________________________ Часть VI

6. ИНТЕРПРЕТАЦИИ ЧУЖИХ ВОЗЗРЕНИЙ ИЛИ

ВЫСКАЗЫВАНИЙ В СООТВЕТСТВИИ СО СВОИМИ

ИСХОДНЫМИ ПОСЫЛКАМИ

Наиболее действенной оказывается комбинация рассмотренных выше приемов. Это имеет место при интерпретации чужих воззрений или высказываний в соответствии со своими исходными, посылками. Тот же самый де­магогический прием апелляции к реальности, но апелляции замаски­рованной, имеет место, когда, излагая мнение оппонента, говорящий следует так называемой стратегии ее ге²⁵¹. В подобном случае переда­ча оказывается не вполне адекватной и часто бывает связана с «ре­чевой демагогией». Дело в том, что, описывая осуществленный оппо­нентом речевой акт, говорящий далеко не всегда может претендовать на роль беспристрастного репортера; часто он вносит в свое описание ту или иную интерпретацию- скрытых намерений оппонента, дает оценку уместности данного речевого действия шли его содержания. Передавая содержание чужого мнения или высказывания, можно придерживаться стратегии беспристрастного репортера или же давать свою интерпретацию, видоизменяя то, что было или могло быть ска­зано, «в соответствии с фактическим положением дел». То, как рече­вой акт видится и описывается «со стороны», может совсем не совпа­дать с тем, как субъект мнения видит (или хочет представить) его «изнутри». Именно в случае такого несовпадения и можно сказать, что говорящий выбирает стратегию de re.

Стратегия de dicto направлена на адекватную передачу чужого мнения; стратегия ее ге всегда маркирована и выбирается со специаль­ной целью²⁵². Так, в начальном предложении детективного романа С. Беккера «A Covenant with Death» использование стратегии de re при пе­редаче решения героини (выбор выражения the last afternoon of her life), по-видимому, направлено на то, чтобы заинтриговать читателя:

Louise Talbot chose to spend the last afternoon of her life lounging in the shade of a leafy sycamore at the split-rail fence before her home. She was surpassingly alive and exuberantly feminine, and did not know that she was to die.

²⁵¹ При стратегии de dicto говорящий использует номинации, которые счел
бы адекватными и субъект передаваемого мнения; при номинации de re говоря­-
щий все переименовывает в соответствии со своими представлениями о реаль­-
ности.

²⁵² Впрочем, подлинно немаркированной стратегией является выбор но­-
минации, с которой согласны как говорящий, так и субъект передаваемого
мнения. Если же выбирается стратегия de dicto, способствующая отстранению
говорящего от авторства номинации, то используются специальные показате-­
ли: выражение так называемый, кавычки в письменной речи и т. п. (ср.
[Падучева 1983в: 26]).

Приемы языковой демагогии... 473

Бывает также, что интерпретация de re используется для дости­жения комического эффекта, как в следующем примере: Явившись на избирательный участок, лидер КПРФ успокоил собравшихся там людей, снедаемых тревогой за исход выборов: «У меня хорошие пред­чувствия». Вскоре стало ясно, что предчувствия не обманули Зюгано­ва — сводки ЦИК стали сообщать о решительной победе Ельцина (М. Соколов). Журналист переинтерпретировал оценку, данную Зю­гановым, в соответствии со своими представлениями о том, что хоро­шо и что плохо, и, несмотря на то, что Зюганов едва ли счел резуль­тат выборов (победу Ельцина и, соответственно, свое поражение) хо­рошим, заявил, что хорошие предчувствия Зюганова оправдались. Скорее всего, рассматриваемый прием здесь использован с чисто раз­влекательными целями.

Но еще чаще стратегия de re выбирается с демагогическими целями. Дело в том, что при интерпретации de re говорящий нередко «на­вязывает» пресуппозицию, которую, возможно, никак не разделял субъект речевого акта. Ср. уже приводившийся в [Булыгина, Шмелев 1994] (см. главу У.З) пример: <Депутаты> не осуждают ни наруше­ния законов и прав граждан со стороны съезда и Верховного Совета, ни наглые провокации национал-коммунистов, ни хамство собст­венных лидеров (газета «Известия»). В соответствии с семантической структурой глагола осуждать данное предложение должно было бы означать, что, не подвергая сомнению пресуппозицию, т. е. то, что имеют место «нарушения законов и прав», «наглые провокации», «хамство», депутаты отказываются признать, что это плохо. Сами депутаты, скорее всего, не согласились бы с такой трактовкой. Есте­ственно полагать, что они отрицательно относились к нарушению за­конов и хамству, но не были согласны с тем, что все это имеет место в действительности. Пресуппозиция здесь принадлежит говорящему-интерпретатору, а не субъекту описываемого речевого акта. Именно такое употребление позволяет навязать свою оценку под видом обще­принятой (ассерция, маскируемая под пресуппозицию), одновременно продемонстрировав непоследовательность позиции оппонента (эта по­зиция действительно должна выглядеть непоследовательной, если предположить, что оппонент также разделяет указанную оценку). Та­ким образом, рассматриваемый прием позволяет объединить два приема, рассмотренных выше: различие мнения оппонента и мнения, которого придерживается говорящий, подается как различие видимой и действительной реальности, и одновременно данное противопостав­ление маскируется под общепринятое, входящее в пресуппозитивный компонент.

На «демагогичность» стратегии de re при передаче мнения оппо­нента обращала внимание Е. В. Падучева, отметившая [1983в], что

I

474____________________________________________ Часть VI

если Филипп сказал: Тегусигальпа находится в Никарагуа, — то пе­редавая это высказывание как Филипп считает, что столица Гон­дураса находится в Никарагуа, мы демагогически отказываем Фи­липпу не только в знании географии, но и в здравом смысле. Именно поэтому интерпретация широко используется в газетной и журналь­ной полемике. Использование указанной стратегии обеими полемизи­рующими сторонами часто ведет к взаимному непониманию и создает впечатление, что стороны говорят «на разных языках».

Так, в одной из статей в журнале «Наш современник» Н. Лебе­дева заявила, что Валентин Распутин объявлен шовинистом, анти­семитом и чуть ли не фашистом лишь за то, что выступил против шельмования русских. Едва ли тот, кто объявил Валентина Распутина шовинистом и антисемитом, сказал: Я объявляю Валентина Распу­тина шовинистом и антисемитом лишь за то, он выступает про­тив шельмования русских. Скорее всего, было сказано примерно сле­дующее: Я считаю Валентина Распутина шовинистом и антисе­митом, поскольку он допустил шовинистические и антисемитские высказывания. Таким образом, мы видим, что высказывание Н. Лебе­девой представляет собою яркий пример интерпретации. Но если мы рассмотрим реконструированное нами высказывание, послужившее причиной полемики, то мы увидим, что оно также носит интерпрети­рующий характер. Едва ли сам Валентин Распутин готов был харак­теризовать свои высказывания как шовинистические и антисемит­ские. Скорее, он счел бы адекватной трактовку Н. Лебедевой и сказал бы, что выступил в защиту русских и русского патриотизма.

Итак, мы видим, как одна интерпретация накладывается на дру­гую. Валентин Распутин «выступает в защиту русских и русского патриотизма». Кто-то интерпретирует его слова как шовинистические и антисемитские высказывания и на основании этих высказываний обвиняет Валентина Распутина в шовинизме и антисемитизме. Н. Ле­бедева в свою очередь производит интерпретацию чужого высказыва­ния и сообщает, что в глазах его автора защита русских является достаточным основанием для обвинения в антисемитизме и шовиниз­ме. Именно по такой схеме по большей части и строится современная журнальная полемика в России.

Отметим, что в некоторых случаях использование стратегии de re является как бы вынужденной, обусловленной правилами принятого в данной идеологической среде речевого этикета. В целом ряде случа­ев выбор номинации предопределяется идеологическими установками автора высказывания, так что при передаче чужой речи он вынужден заменять чужие номинации (соответствующие «чуждым» идеологиче­ским установкам) на более приемлемые с точки зрения собственной идеологии, даже если автор передаваемого высказывания не согла-

Приемы языковой демагогии... 475

сился бы считать такую замену адекватной. Приведем примеры вы­сказываний такого рода, заимствованных из пособия по лингвостили­стике [Клюев 1989]:

Президент США Рональд Рейган в своих выступлениях в штатах Айдахо и Висконсин продолжал подогревать псевдо-патриотическпе настроения американцев в связи с пират­скими действиями американских ВВС — перехватом египет­ского пассажирского самолета.

Правительство Маргарет Тэтчер намерено продолжать свою антинародную внутреннюю политику в интересах богачей, в ущерб широким массам англичан.

Пакистан обратился к Соединенным Штатам с предложением заключить двустороннюю военно-экономическую сделку на 1987—1993 г.

Комментируя первое из приведенных высказываний, Е. В. Клюев пишет: «Р. Рейган, будучи, как известно, американцем, вряд ли станет навязывать американцам „псевдопатриотические" на­строения — по-видимому, в соответствии с собственной системой представлений, он, скорее, определит их как патриотические... Не вполне понятно, для чего Р. Рейгану нужно компрометировать себя, санкционируя действия, которые сам он считает пиратскими». Точно так же, едва ли М. Тэтчер была готова формулировать свои намерения как желание действовать «в ущерб широким массам англичан», а в предложении Пакистана военно-экономический союз между двумя странами оценивался как сделка. Но дело в том, что идеологические конвенции, принятые в советской журналистике, не допускали в по­добных случаях, при передаче установок идеологических противников, стратегии ее ёю1:о, т. е. использования нейтральных или положительно окрашенных обозначений, и, таким образом, демагогия оказывалась в какой-то степени вынужденной. В этом отношении современная жур­налистика отчасти просто наследует традиции советского времени. Но если для советских журналистов, как уже говорилось, использование различных обозначений для «своего» и «чужого» и связанная с этим демагогия были почти вынужденными, то в современной журнальной полемике вынужденность часто лишь имитируется.

7. «МАГИЯ СЛОВ»

Можно упомянуть и еще один прием речевой демагогии, который можно условно охарактеризовать как использование «магии слов». Прием состоит в употреблении выражений, эмоционально воздейст­вующих на адресата речи, хотя несложный анализ демонстрирует их

476_________________________________________________________ Часть VI

полную логическую несостоятельность. Однако действенным оказыва­ется сам факт использования слов, несущих положительный или от­рицательный заряд. Расчет, осознанный или неосознанный, делается на то, что поддавшийся «магии слов» адресат речи не будет особенно вникать в смысл того, что ему говорится.

Так, развертывая перед слушателями радужные перспективы ин­теграции новых государств — бывших республик Советского Союза, президент Белоруссии Лукашенко соблазнял их следующей картиной: «Вы не будете носить импортные западные шмотки, а будете одеваться в нормальную одежду из узбекского хлопка, пошитую в Белоруссии». Здесь используется противопоставление сниженного (и нормально не предназначенного для использования в публичной речи) шмотки и положительно окрашенного нормальная одежда. В то же время, если от­влечься от навязываемой этим противопоставлением оценки, остается неясным, почему указанная перспектива должна казаться привлека­тельной. Ср. комментарий Максима Соколова («Коммерсантъ-Daily», 1996, 2 марта): «Очевидно, Лукашенко полагает, что произведенные на Западе предметы одежды вызывают у россиян и особенно у рос­сиянок нескрываемое отвращение, а истинным образцом haute couture они почитают продукцию белорусского швейпрома. Противоречащее всей бытовой истории СССР заблуждение президента РБ тем более уди­вительно, что как раз отношение к западной и, соответственно, отече­ственной мануфактуре — это тот редчайший случай, когда самые ис­тинно русские люди и полностью просионенные русофобы пребывают в трогательном единомыслии. К сожалению, суетная любовь к замор­ским тряпкам — это та прискорбная человеческая слабость, которую не в состоянии одолеть даже подкупающее обаяние Лукашенко».

На «магии слов» был основан и предвыборный призыв газеты «Завтра»: «Люди добрые, берите на руки младенцев, под локти — ста­риков, иконы над головой, книжку Есенина — под мышку и летом — к избирательным урнам: голосовать за президента Зюганова!» Здесь призывная интонация не оставляет времени задуматься над тем, что в основе призыва, стилистически построенного почти как мольба о по­мощи (ср.: Люди добрые, помогите!), лежит несколько странный образ. Опять-таки приведем комментарий Максима Соколова: «При попытке войти в положение приверженного президенту Зюганову доброго чело­века выясняется, что кроме патриотических убеждений для реализа­ции данного призыва надо обладать и весьма большим количеством рук. Две руки — для несения младенцев, две — для ведения стариков, две для несения икон, одна — для зажимания под мышкой книги Есенина и еще хотя бы одна для заполнения бюллетеня и опускания его в урну. Тем самым идеальный избиратель-патриот приобретает явственные черты сходства с многоруким индийским идолом навроде бога смерти Шивы? Но это создает существенные трудности. По слову псалмопевца, «бози язык суть бесове», и трудно вообразить себе, как

Приемы языковой демагогии...

бес Шива управится с несением святой иконы, ибо одним из свойств священных изображений является способность к отпугиванию бесов». К тому же «заморские бесы... не обладают избирательными правами, и совершенно непонятно, кто же им даст проголосовать за президента

Зюганова».

Мы видим, что «магия слов» рассыпается при первой же попыт­ке проанализировать, что, собственно, имеется в виду. В то же время это нисколько не вредит ее популярности в качестве демагогического приема. Дело в том, что языковая демагогия как таковая предполагает некритическое восприятие со стороны адресата. А навязываемые ему мнения подаются как данность, обсуждать и тем более отрицать ко­торую просто глупо. Именно этот механизм и лежит в основе всего разнообразия приемов языковой демагогии.

Дата добавления: 2017-02-01